Потаённая любовь А. С. Пушкина. Самозабвенье. ч. 4

Но...  сближению императрицы с красавцем кавалергардом  предшествовало два года тайных знаков и мимолётных встречь.
Внимание её, прекрасной до Совершенства и почти Неземной, Богини, изменило всю жизнь Охотникова.
Он желал видеть её как можно чаще, быть там, где он мог хоть на короткое  восхитительное мгновение её увидеть, -  встретиться ней на ее прогулке в коляске,  будто случайно встретиться, просто перехватить взгляд, поднять оброненную ею перчатку.
 - Как же он не боялся, ведь он так рисковал, оставляя для меня в парке вырезанные на стволе дерева слова: «Я был здесь, чтобы видеть вас». - с нежностью вспоминая его, думала молодая женщина.
Чем был оправдан такой риск, - любовью, вероятностью склонить её на сторону вольнодумствующих офицеров ?
И потом, разве они с девицей Загряжской принадлежат к женщинам одного типа? - продолжала расуждать Елизавета. - Он похоже был действительно  неравнодушен к обеим. Скорее всего, что так.

     Сумерки за окном сгущались.  Елизавета вновь вернулась к дневнику.
 «После обеда я случайно глянула из окна диванной комнаты на набережную, когда он проезжал, , читала она, - он не мог меня видеть, я заметила только его плюмаж и узнала коляску… Но это мгновение произвело во мне извержение вулкана, и часа два потом кипящая лава заливала мое сердце…» ,
Она все все помнила, все до мельчайших подробностей столь охватившей её всепоглощающей любви.
Помнила, как летом  решила избавиться "...от пагубной страсти, запретила себе не только смотреть, но и думать об Охотникове. Но, промучившись полтора месяца, сдалась: «Прелестен (подчеркнуто в дневнике), прощай борьба, продолжавшаяся шесть недель, один этот миг сделал напрасными все мои страдания».
 Дальше  снова и снова   слова страсти — «я горю», «я горю», «я горю» («angebrannt»)
Чаще всего влюблённые встреячались летом, когда императрица жила во дворце на Каменном острове или в Таврическом. Ночью Охотников забирался в окно императрицы, они проводили вместе несколько упоительных часов",

 - Мой Vosdu, - со вздохом произнесла она имя, которым  называла любимого.
Воздух? Возможно..., ведь он был  для неё спасательным глотком воздуха, которого ей так не доставало.
   Услышав шаги приближающейся к её покоям дежурной фрейлины, обязанной помочь подготовиться  к ночи и справиться о здоровье императрицы, Елизавета быстро спрятала шкатулку, - далеко не каждой из них она могла доверить свои секреты. Но вошла Варвара, которой можно было доверить многое.
 - Как прошёл день, приветливо обратилась она к императрице..?
Довольны ли вы сегодняшним праздником, посвященным открытию Лицея?
-Да, да вполне. Думаю мальчикам будет здесь под крылом государя неплохо. Но..., как жаль, что они отдалены от родителей, жаль...
А этот Саша Пушкин, кажется так его зовут, и вовсе одинок, родители его не навещают, к сожалению.
- Неудивительно, что вы обратили внимание на него. Отрок сей по мнению госпожи Плюсковой, столь уважаемой вами фрейлины, проявляет редкостные способности в поэзии.
- Вот как!  Я с радостью познакомлюсь с творчеством его, сделайте одолжение. Собственно, также, как с радостью буду проявлять заботу обо всех лицеистах.
 
   Секретная шкатулка Елизаветы с письмами Охотникова была обнаружена спустя годы и представлена уже тогда царствующей жене НиколаяI Александре Федоровне,
Поражённая прочитанным она записала в своем дневнике.
"Если бы я сама не читала это, возможно, у меня оставались бы какие-то сомнения. Но вчера ночью я прочитала эти письма, написанные Охотниковым, офицером-кавалергардом, своей возлюбленной, императрице Елизавете, в которых он называет её ma petite femme („моя жёнушка“), mon amie, ma femme, mon Dieu, ma Elise, je t’adore („мой друг, моя жена, мой Бог, моя Элиза, я обожаю тебя“) и т. д. Из них видно, что каждую ночь, когда не светила луна, он взбирался в окно на Каменном острове или же в Таврическом дворце, и они проводили вместе 2-3 часа. С письмами находился его портрет, и все это хранилось в тайнике, в том самом шкафу, где лежали портрет и памятные вещи её маленькой Элизы (вторая дочь Елизаветы Алексеевны) — вероятно, как знак того, что он был отцом этого ребёнка. Мне кровь бросилась в голову от стыда, что подобное могло происходить в нашей семье, и, оглядываясь при этом на себя, я молила Бога, чтобы он уберег меня от такого, так как один легкомысленный шаг, одна поблажка, одна вольность — и все пойдет дальше и дальше, непостижимым для нас образом".