Нежность

                "И я пробудился к нежности, твоей
                нежности”.               
                ( Французская песня )


       Хмурой осенью 1968 года, Джейн Сайленс попрощалась с родителями и поднялась на борт комфортабельного теплохода, отплывающего из Лондона в Нью-Йорк. У неё не было никакого тяжёлого чувства от этого прощания, напротив, она спешила, она рвалась к своему дорогому Эдварду, и потому, когда теплоход отошёл от причала, она с облегчением вздохнула. Жаль, конечно, что она не смогла полететь самолётом из-за этой проклятой недельной забастовки служащих аэропорта, но через пять дней она будет в Нью-Йорке, рядом со своим ненаглядным Эдвардом, и ей не нужно будет ничего, кроме счастья быть с ним вместе.
Ей было двадцать пять, но она не чувствовала времени рядом с ним, четыре года назад она вышла замуж, бросив учёбу в Оксфордском университете, оставив свою страну и свой родной дом в Лондоне. Она ради него пошла бы даже на разрыв с родителями, если бы они были против. Но они не возражали – Эдвард был единственным сыном и наследником владельца фармацевтического концерна, созданного ещё его прадедом. Он был старше её на двенадцать лет, и многие говорили, что такая красавица, как она, с таким именем и таким воспитанием, могла бы подобрать себе и более подходящего мужчину, но сама Джейн была иного мнения. Она считала его неотразимым, хотя мама и подруга Энн твердили ей, что он груб и невоспитан. Эдвард был её первой и единственной любовью, и она не хотела замечать его недостатков, возможно, потому, что просто не хотела знать, какими достоинствами обладают эти  пресловутые другие мужчины. Но "других" мужчин для неё не существовало. "Пошлых" европейцев, как их называл её Эдди, она не выносила и считала их слишком мелкими и манерными, особенно по сравнению с американцами, которые окружали её вот уже почти пять лет.
         Её  Эдвард был типичным "янки", будто вышедшим из ковбойского фильма - огромного роста, крепко сбитый, с выдающимися скулами, мощным подбородком и светлыми, подстриженными под "ёжик", волосами. Джейн любила его до безумия, имя "Эдвард" сливалось для неё со словом "любовь" и звучало, как мелодия, ласкающая сердце. Ей никогда не приходило в голову задаваться вопросом,  любит ли он её. Это казалось ей настолько очевидным, что она не считала нужным надоедать ему с такими пустяками, да и зачем, когда в каждом его "доброе утро" и "спокойной ночи" ей слышалось "я люблю тебя".
        Джейн впервые за пять лет  разлучалась с мужем, он не любил путешествий, с иронией относился к старому свету и считал пыткой общение с титулованной роднёй жены, поэтому она, чтобы выручить мужа, отправилась в обязательную, но запоздалую поездку одна. Неделя, которую она провела у родителей, обернулась для неё настоящим мучением. По ночам она не смыкала глаз, днём не могла проглотить ни куска, словом, за эту короткую неделю она настолько стосковалась по мужу, что возненавидела и Лондон, и родной, дом, и родителей,  и, в конце концов, сбежала от них на две недели раньше. Поэтому сейчас, когда она поднялась на борт теплохода, ей стало так легко, так хорошо, что она могла лишь рассеянно помахать рукой  матери и отцу, изображая на лице скорбь разлуки и, и наскоро спрятав в сумочку сухой, но правдоподобно смятый платок, отвернуться от пристани, заполненной провожающей публикой, и задрожать счастья и нетерпения скорой встречи с любимым мужем.
       Джейн облокотилась о поручень борта и, повернув голову в ту сторону, где по её предположениям должен быть Нью-Йорк, замечтала.       Она была красивой женщиной с белокурой волной волос и молочным оттенком кожи, но с несколько детским выражением  лица. Особенно глаза ее, светло-голубые, всегда широко раскрытые, как будто чего-то ждущие с надеждой и страхом, и маленький пухлый рот со складкой обиды, подчёркивали это выражение детскости. Эдвард утверждал, что она была слишком худощава, но он же и говорил в пикантные минуты, что у неё фигура чистокровной англичанки, с высокой тонкой талией и длинными, стройными ногами. Ей можно было бы дать лет двадцать, если бы она не носила одежды, приличествующей леди: строгого костюма с юбкой, прикрывающей колено, обязательной шляпки и сумочки из дорогой кожи, в которой могли поместиться лишь пудреница с губной помадой и несколько долларовых банкнот, на всякий случай. Джейн презирала джинсы с кожаными куртками и эти огромные мешки, которые носили последнее время молодые девушки. Вся эта мода «хиппи», пришедшая из Европы и в Штаты глубоко возмущала её и её мужа Эдварда. Они были приверженцами старых традиций. 
        - Не угодно ли пройти в каюту, мисс?
        Джейн вздрогнув, обернулась. Рядом стоял долговязый стюард, полусогнувшись, словно предлагая свои услуги. Больше никого на палубе не было. Внимательно осмотрев её билет, стюард озадаченно пожал плечами.
        - Простите, миссис Сайленс, - спросил он, читая её фамилию по билету, - не могли бы вы сказать, как вас зовут?
        - Джейн, - удивлённо ответила она, с её точки зрения стюард позволил себе неслыханную дерзость.
        Тот неуверенно кашлянул:
        - Здесь написано - Джон.
        - Ну? - высокомерно протянула она. - Разве это что-нибудь меняет?
        Стюард помялся, многозначительно посмотрел на Джейн и проговорил деловито:
        - Вам известно, миссис, что у вас каюта, хоть и первого класса, но двухместная?
        Она  равнодушно кивнула. Какое ей было дело до подобных мелочей, когда и этот билет, вырванный сегодня утром из алчных рук отчаявшейся очереди, достался ей  чудом, и когда она так стремилась в Нью-Йорк, что каждый день, каждый час имел для неё значение. Не ждать же ей, пока работники аэропорта снимут, наконец, свои требования, или власти пойдут им на уступки.
         И всё же, она сочла нужным уточнить:
        - Надеюсь, второе место принадлежит даме?
        Стюард многозначительно хмыкнул и произнёс с расстановкой:
        - Как раз нет, миссис, молодому человеку. Всему виной ошибка в билете, администрация решила, что вы - Джон.
       Джейн попыталась было возмутиться, но стюард остановил её уверенным жестом:
        - Сейчас уже поздно хлопотать, миссис, теплоход переполнен, а я не имею полномочий самостоятельно устраивать пассажиров. Завтра утром администрация всё уладит, - деликатно кашлянул он.
         - Только завтра? – переспросила Джейн, неожиданно встревожившись.
        - Завтра, - повторил стюард, сделав несчастное лицо.
       Джейн вздохнула и, подавив в себе смутное беспокойство, пошла вслед за ним.
       У двери каюты номер семнадцать он остановился.
      - Ваши вещи уже на месте, миссис.
       Она жестом поблагодарила его, он открыл дверь одним из ключей в большой связке и, прежде, чем пропустить её, предупредил шёпотом:
       - Если можно, миссис, постарайтесь, не шуметь и не включать яркий свет. Молодой человек сел в Гавре, и как лёг днём спать, так и спит до сих пор. Уж, наверное, был навеселе.
       Джейн сунула ему в руку несколько монет и вошла в каюту. Дверь за ней закрылась. Она очутилась в полнейшей темноте, но мало-помалу глаза её стали привыкать, и она увидела две кровати, стоящие рядом и разделённые лишь небольшим, низким столиком. На правой, что у стены, она  смогла различить силуэт спящего человека. Джейн недовольно поморщилась. Мужчина... Только этого ей не хватало, да к тому же, нетрезвый. Впрочем, она надеялась, что эту ночь её сосед ввиду своего состояния проспит полностью, а утром она договорится с начальством теплохода о более подходящем соседстве.
       С трудом ориентируясь в кромешной тьме, Джейн разделась, аккуратно сложила свои вещи и бесшумно легла на левую, свободную постель. Она старалась, как могла, не думать о своём соседе, но справа доносилось тихое, ровное дыхание. Сердце её волновалось. Теперь совсем немного, думала она, проспать эту ночь, потом ещё три, и очутиться, наконец, рядом с Эдвардом, стоило ради этого чем-то рискнуть. Соседство чужого мужчины, конечно, смущало её, но не настолько, чтобы она не могла заснуть, в надежде увидеть во сне своего  мужа.
       Джейн постепенно засыпала, и образ её дорогого Эдди вставал перед ней. Вот они вместе возятся в их садике, что на вилле, и она восторженно кричит, обнаружив совершенно необыкновенную по красоте розу. Муж отмахивается, он безучастен к  красотам природы, он не чувствителен и не сентиментален, как она, не ласков и не гибок. Но так говорят мама и Энн. Для неё же он всего лишь настоящий мужчина, и она принимает его таким, какой он есть, не задумываясь.
       Джейн продолжает грезить, и ей кажется, что её муж уже рядом с ней. Он подходит к ней, склоняется, и она видит его лицо. Она тянется к нему, но он почему-то поспешно отстраняется и говорит тихо, почти шёпотом, и, как ни странно, по-французски:
        - N’ ayez pas peur, madam, il m’a semble … Exuzez-moi.*
        Джейн моментально вскочила, инстинктивно загородившись руками.
        ____________________________________________________
       * - Не бойтесь, мадам, мне показалось. Извините (франц.).

         - N’ ayez pas peur, - ещё раз повторил мужчина, - n’ayez pas peur de moi, madam.*
        Джейн не без страха наблюдает за ним. Он стоит у иллюминатора, глядя в тёмное пространство. По фигуре это невысокий, хрупкий молодой человек. Он немного сутуловат. Джейн может разглядеть только прядь волос, свисающую на лоб, стриженный затылок, шею и покатое плечо. Постояв совсем недолго, он вновь ложится в постель, Джейн кажется, будто она слышит его вздох.    
        Ей не спится. Она пытается заснуть и упорно направляет свои мысли на Эдварда, но это не помогает, она то и дело открывает глаза и против воли смотрит вправо.
        "Интересно, спит он или нет, - думает она, - должно быть, спит..."
         Но ей не верится, ведь она так свыклась за пять лет с храпом Эдварда, что ей кажется, что все мужчины должны храпеть во сне, но этот не храпит, он лежит так тихо, что не слышно даже его дыхания. А если он притворяется, настораживается  Джейн, если он хочет перехитрить её - она поверит тому, что он заснул, и... Её мысли обрываются и, словно в ответ на неоконченную мысль, она сжимает кулаки. А как бы поступил на его месте Эдвард, внезапно спрашивает себя она. О, он не размышлял бы, он просто бы взял и властно повернул её к себе. Он не сказал бы " не бойтесь меня, мадам" и не стал бы врать, будто ему что-то там показалось, он просто бы повернул её к себе, и она бы поддалась ему. И любая другая женщина тоже. Но это Эдварду, а ему... И она опять скашивает взгляд вправо, а ему - поддалась бы? «Нет, нет!» - с ужасом, брезгливо сморщившись, думает она и решительно протягивает к нему руку. Нет, она не даст ему перехитрить себя. И она дотрагивается до него, чтобы проверить, спит ли он на самом деле.
        И вдруг тёплая и мягкая рука ложится на её руку и сжимает её, не крепко, не грубо, но с ласковой настойчивостью, и притягивает к себе. И вот Джейн чувствует, как его губы, мягкие и горячие, припадают к её руке. Она видит, как он поднимается и медленно, не выпуская её руки, подходит к ней, садится рядом и легко, и  то же время уверенно, обнимает её. Его губы быстро касаются её щёк, шеи, плеч, а она лежит совершенно оцепеневшая, не в силах ни крикнуть, ни шевельнуться, ни противостоять ему. Она как будто загипнотизирована им. "Сколько нежности, сколько нежности! - проносится в её мыслях. - Эдвард не такой, совсем не такой».
___________________________________________________________
* Не бойтесь, не бойтесь меня, мадам (франц.)


        Но с именем "Эдвард" всё разом проясняется. Она  вырывается из его объятий и с силой отталкивает его. Видно, он обижен, он и сам отстраняется, но всё же не выпускает руки. Он смотрит на неё, просто смотрит, и его взгляд как будто магнитит её. И Джейн ни в чём более не может отдавать себе отчёта, она приподнимается под непонятной силой его взгляда, обнимает его свободной рукой, и их губы сливаются в долгий, томительный поцелуй. Джейн больше не существует, она сражена порывистостью его ласк, она сама с жаром обнимает его, отвечает на его поцелуи, она почти теряет сознание в его быстрых, лёгких   объятиях. Она поражена, потрясена, опьянена его нежностью.

               
                ***

       Джейн проснулась и собралась подняться, но в теле отчего-то ощущалась усталость, голова странно кружилась, и она снова в изнеможении опустилась на подушку. Перед глазами, словно оканчивая сон, мелькали картины объятий и поцелуев. Ужасный сон, подумалось ей, и всё сразу прояснилось. Джейн, несмотря на головокружение, быстро поднялась и не без страха посмотрела вправо. "Не сон, не сон, "- подумала она, не отводя глаз от противоположной постели, и хотя она была аккуратно заправлена, Джейн уже знала твердо, что всё, что произошло этой ночью, было на самом деле.
       Она невольно окинула взглядом свою кровать и горько усмехнулась. Постель была в полном беспорядке, простыня наполовину съехала, одна подушка валялась на полу, на другой она обнаружила короткий, тёмный волосок. Она взяла его и поднесла близко к глазам. Он был каштановый, почти чёрный, но переливался на солнце, словно золотая нить. Джейн вздохнула, единственная нить, которая связывала её с неизвестным молодым человеком, чьей нежностью она была околдована.
        Джейн встала с постели, подняла с пола подушку и вдруг замерла, увидев на смявшейся простыне блестевший там золотой крестик. Поспешно отложив подушку, она взяла его в руки. Это был маленький католический крестик, с крохотным изумрудиком посередине. Дужка на нём была сломана. Краснея от стыда, Джейн припомнила, как в пылу своего беспамятства, она задела рукой цепочку на шее молодого человека. На тыльной стороне крестика она заметила полустёртые, нацарапанные иголкой инициалы "C.B." ( К. Б.), быть может, первые буквы его имени.
        "Так, почему же его всё-таки нет? – задумалась она. - Неужели сбежал? А, может, просто проснулся, оделся и ждёт меня на палубе?"
        Воодушевлённая, Джейн  оделась, как можно быстрее, повертелась у зеркала, и, приняв решение не убирать в привычный пучок свои пушистые волосы истинной блондинки, вышла на палубу. Но там никого не было, кроме её знакомого стюарда.
       Увидев её, он широко раскрыл глаза и подошёл к ней.
       - В такую рань, миссис? Что подняло вас? - спросил он, хитро взглянув на неё и одновременно склонившись.
       - А разве рано? - удивилась Джейн.
       - Конечно, миссис, ещё семи нет.
       - А я думала, значительно больше.
       Они замолчали, и Джейн, вдруг приняв решение, быстро проговорила, будто невзначай:
        - А кстати, куда делся мой сосед из семнадцатой каюты, его что, уже переселили?
        Стюард безмолвно поднял изумлённые глаза, и она, точно оправдываясь, добавила:
       - Он оставил кое-какие вещи, крестик.
       - А-а, ваш сосед из семнадцатой, - заговорил стюард, словно только сейчас сообразив, о ком идёт речь, - он сегодня рано утром сошёл в Ливерпуле. А крестик можете передать в администрацию, они перешлют.
       - В Ливерпуле... - сердце в ней упало, она больше не могла прикидываться безучастной и, вся сникнув, подумала вслух:
        - Как же так...
        - Он сказал, что очень спешит, - продолжал стюард, отвечая на её вопрос, - и что ему выгоднее сесть в Ливерпуле на самолёт. И ведь надо же сказать, выгоднее, должно быть, денег много.
        - А как он выглядит? - просыпаясь от своих мыслей, спросила Джейн.
        - Как выглядит, - стюард на мгновение задумался, - молодой, почти мальчик, и симпатичный очень, худенький, а держится важно, должно быть, или маменькин сыночек, или чей-то протеже.
        - Почему вы так думаете?
        - Потому что сам зелёный, а взгляд серьёзный такой, лицо строгое и гордо так разговаривает, чувствуется, балует его или маменька или покровительница.
        - Да сколько же ему, примерно, лет?
        - Лет двадцать или чуть больше.
        - А как он был одет?
         Стюард недовольно хмыкнул:
         - Обыкновенно. Джинсы синие, куртка замшевая. Вроде бы, из этих, из музыкантов, они часто в Ливерпуле выходят. Но те – все какие-то лохматые. А этот аккуратный, джемпер, рубашка – всё под цвету подобрано, одним словом, выхоленный.
        - Так вы думаете, он богат?
        - Денег у него хватает, - пожал плечами стюард.
        Джейн всё поняла, раскрыла сумочку и сунула ему в руку десятидолларовую бумажку.
        Стюард молча поклонился, положил деньги в карман и посмотрел на Джейн с полной готовностью отвечать на дальнейшие вопросы.
        - Так, если он, как вы считаете, богат, - продолжала она, желая выяснить все подробности о своём таинственном соседе, - отчего же он ехал тогда в двухместной каюте?
        - Дело в том, миссис, - с расстановкой объяснял стюард, - что у него было вначале два билета, на него и  какую-то дамочку, но на теплоход он сел один, а потом, администрация попросила его сдать билет. Вы же знаете, миссис, какая неразбериха получилась из-за этой забастовки в аэропорту.
        Джейн задумалась.
        - А вы не помните его имени?
        - Нет, не помню, что-то длинное, странное, не английское.
        - На каком языке он говорил?
        - Сегодня, со мной, по-английски. И чисто так, словно он англичанин,  но он на англичанина не похож.
        - А на кого он похож?
        - Бог его знает.
        - Может быть, француз?
        - Может, и француз.
        - А вы не заметили ничего особенного?
        - Нет, ничего, разве что, гитара. Он был с гитарой, в чёрном кожаном футляре, и футляр, видно, дорогой, не то, что у этих, которые в Ливерпуль на экскурсию ездят.
         - Гитара? – переспросила Джейн, - может быть, он музыкант?
         - Кто знает, - вздохнул стюард, всячески изображая участие, - они все теперь музыканты.               
         Джейн узнала всё, что ей было нужно, и, поблагодарив стюарда, хотела идти, но он остановил её.
         - А ведь, он тоже о вас расспрашивал, миссис, - сказал он, многозначительно глядя на неё.
        Джейн вздрогнула и едва могла скрыть своё волнение.
         - Что же он спрашивал?
         - То же, что и вы. Сколько, примерно, лет, кто такая, как фамилия.
         - А вы?
         - Я и сказал, что знал, что вы американка, что муж у вас богатый бизнесмен, и что фамилия ваша не то Саянс, не то Солянс...
        Джейн закрыла лицо руками, опасаясь расплакаться при стюарде, а он продолжал:
         - И ещё, миссис, он велел мне отправить телеграмму с борта, вот её текст, если хотите, можете посмотреть.
        Она выхватила из его рук сложенный вдвое листок и быстро пробежала его глазами. Там сбивчивым, мелким и слегка шатающимся почерком было написано по-французски:

        “New York, hotel “Hilton”, Mark Mоraut.
         Mark! Je prends I’avion de matin, de Liverpool, sans Claire.
         Ne dit rien a Mоriconi. Essaie de venire me chercher.
                A.” *
               
         - Вы уже отправили телеграмму? - прерывающимся от волнения голосом спросила Джейн.
         Стюард кивнул.
         - Можете мне отдать текст?
         Он пожал плечами, и Джейн протянула ему ещё одну десятидолларовую бумажку. Стюард безмолвно поклонился, и она поспешила уйти, прижимая к груди свою реликвию.

 
                ***       


        Джейн Сайленс подошла к борту теплохода и внимательно посмотрела на пристань. Теплоход только что пришвартовался, но ей почему-то не хотелось покидать его. С пристани ей махал рукой Эдвард, и, вспомнив, с каким нетерпением она рвалась к нему, Джейн растянула
губы в радостной улыбке, помахала ему в ответ, и, сделав знак носильщику, сбежала по трапу.       
         - Привет, крошка!- крикнул ей Эдвард и, подойдя, хлопнул, как всегда, по плечу.
        * "Марку Моро, Отель Хилтон, Нью-Йорк.
          Марк! Вылетаю утренним рейсом из Ливерпуля, без Клер.
          Морикони ничего не говори. Постарайся встретить. А.”               
         Джейн слегка покачнулась и с интересом посмотрела на мужа - всё такой же краснолицый (Эдвард почему-то на солнце не темнел, а краснел), с такой же широкой, белозубой улыбкой, которой он страшно гордился.
         - Ты что, крошка? Плохо перенесла дорогу? - заботливо спросил он, заметив, что Джейн не отвечает.
         - Эдди, что у тебя за дурная привычка - бить по плечу.
         Эдвард даже поперхнулся, услышав замечание жены в свой адрес, чуть ли не первое за пять лет их совместной жизни, но, решив про себя, что всё это лишь последствия морской болезни, ничего не ответил,  и, взяв Джейн под руку, повёл её к машине. По дороге домой к нему вновь вернулось дружелюбное настроение, и он спросил,  улыбаясь:
         - Дженни, крошка, почему ты так скоро вернулась? Ты, верно, скучала без меня?
         Она рассеянно кивнула, затем, спохватившись, что это, действительно, было так, улыбнулась и прижалась щекой к его плечу. Эдвард Сайленс озадаченно вздохнул, удивляясь странному поведению жены, но он привык ко всему относиться с юмором, и это чувство не изменило ему и на сей раз.
        - Дженни, я всегда говорил, что Европа плохо на тебя влияет, - она всё так же молчала, и он рассмеялся, - или это не Европа, а стройный и чахлый европеец?
         Она вспыхнула, отодвинулась от него и тихо ответила:
         - Не надо говорить глупостей, Эдди.
         Эдвард Сайленс  впервые услышал  из уст жены слово "глупость" по отношению к себе. "Положительно, с ней что-то стряслось ", - подумал он и косо взглянул на неё. Она сидела рядом с ним, смущённая, совсем не такая, как всегда, но не привыкший обращать на жену слишком много внимания, Эдвард потянулся вправо, и включил радиоприёмник.
         Но как не сопротивлялся Эдвард Сайленс мыслям о странностях жены, дома его ждали новые сюрпризы. Во-первых, сидя за столом, Джейн не переставала искоса поглядывать на мужа, что его изрядно бесило, а во-вторых, она позвонила своей подруге Энн, которую Эдвард терпеть не мог, и назначила ей встречу на завтрашнее утро. Всё это выводило его из себя. Вдобавок ко всему, Джейн, не дождавшись подачи вечернего чая, рассеянно пожелала ему спокойной ночи и направилась на второй этаж. Эдвард уже успел привыкнуть к её причудам за сегодняшний день, поэтому её "спокойной ночи, Эдди" не слишком удивило его.
         Закончив вечерний туалет, он зашёл в комнату Джейн.
         В доме Сайленсов всё было заведено по старинке:  у каждого из супругов была своя спальня. Прежде Джейн никогда не ложилась в  постель, не зайдя предварительно в спальню мужа. Говорить «спокойной ночи» в зависимости от его настроения и желаний – всегда было его привилегией.
          Но на этот раз Джейн уже лежала в постели.
          - Ты что это, крошка, заблудилась в собственном доме? - как можно дружелюбнее спросил он.
          Услышав вопрос мужа, Джейн опустила голову, словно пойманная на месте преступления.
         - Видишь ли, - еле выговорила она.
         - Как это понимать?
         - Видишь ли, - опять повторила она, всё больше теряясь, - я,  я так устала. Я не могу. Спокойной ночи, Эдди.
         Эдвард нервно постукивал пальцами по спинке кровати. 
         Наконец, он выдавил из себя:
         - Значит, устала?
         - О, Эдди, пожалей меня, - она закрыла лицо руками и вдруг заплакала.
         Эдвард Сайленс замолчал, не зная, как ему быть, слезы жены растрогали его, и он склонился к ней.
         - Что случилось, Дженни, скажи мне? Тебя укачало в дороге? Может быть, что-то с твоими родителями? У твоего отца сдох любимый терьер? - Эдвард опять заулыбался, придя в восторг от собственной шутки.
         - Нет, они тут ни при чём, - заморгала заплаканными глазами Джейн. Это я, всё дело во мне… Я должна подумать, я не могу.
          Улыбка моментально сошла с лица Эдварда. Слова "я должна подумать"  решили всё.
        - Да что же с тобой стряслось, чёрт возьми!
        - Просто, Эдди, - она  запнулась, - просто, я немного изменилась, - миролюбивым тоном продолжила она, но глаза её решительно и с вызовом смотрели на него.


               
                ***


        Никто, даже сама Джейн, не мог предположить, что её узнавание мужа повлечёт за собой неприязнь к нему, и эта неприязнь зайдёт так далеко. Сначала она сама пыталась восстановить их отношения, чтобы их разлад не был заметен окружающим, но сердце её не слушалось, и упорно восставало против старых порядков. Она больше не любила мужа, она это так отчётливо понимала, что временами сама пугалась своих мыслей. Всё, решительно всё, ей опротивело в нём. И его огромный рост, и широченные плечи, и красное лицо, и даже безукоризненные белые зубы. Её коробило от его грубых манер, от его пошлых словечек, от вечно исходящего от него цинизма. Как она могла раньше этого не замечать! Неужели для того, чтобы у неё открылись глаза, ей понадобилось встретиться с нежным и ласковым молодым существом. И Джейн вздыхала, глядя на своего "типичного янки".
         Эдвард тоже изменил своё отношение к жене. Если раньше он как бы импульсом отвечал на её безмерную любовь, то с исчезновением её чувств исчезли и малейшие проблески его. Правда, ему была не слишком приятна такая внезапная перемена, но он утешал себя тем, что она от него никуда не денется. В его руки вот-вот должно было прийти огромное состояние, а у её родителей не было ничего, кроме титула, замшелого, неотапливаемого замка и своры голодных собак.
         Положение супругов с каждым днём всё более ухудшалось, уже и среди родственников пошли слухи, что у молодой четы Сайленс не всё ладно, и неизвестно, чем бы закончилось их семейная эпопея, если бы в один прекрасный день Джейн не объявила, что ожидает ребёнка.
         Это известие очень обрадовало Эдварда и озадачило Джейн. Эдвард был доволен, что у него, наконец, будет наследник (о наследнице он и слышать не хотел), которого он давно желал. К тому же, он был твёрдо убеждён, что с появлением ребёнка мир в их маленькой семье восстановится. Джейн же, напротив, была не слишком довольна таким сюрпризом, так как, во-первых, вообще не хотела детей, а, во-вторых, перспектива иметь ребёнка от нелюбимого мужа её не очень пленяла. Она серьёзно опасалась, что её неприязнь к Эдварду перейдёт и на  ребёнка, и потому долго не могла решить, как ей поступить. Посоветовавшись с мамой и Энн, она пришла к выводу, что, в конце концов, каждая женщина рождается на свет, чтобы продолжать поколения, и что бедный малыш ни в чём не виноват. Кроме того, она, как и Эдвард, подумала о том, что ребёнок сможет хоть как-то наладить их отношения. И все эти аргументы склонили её к положительному решению.
        И в скором времени на свет появился маленький Сайленс, будущий наследник крупного состояния. Эдвард, узнав о том, что жена родила сына, был так рад, что на мгновение  почувствовал прежнюю любовь к ней. Джейн же не почувствовала ничего, кроме брезгливой жалости к этому крохотному, беспомощному и бесцветному существу. В тот же день всё семейство Сайленсов дружно решило, что мальчик удивительно похож на отца и назвало его в честь дедушки Сайленса - Генри.
        Напрасно Джейн пыталась внушить себе любовь к малышу, она стыдила себя, ругала, но ничего не могла поделать, она жалела его, и только. Поначалу Джейн хотела занять своё время, хотя бы ухаживая за младенцем, но кормилица и бонна, которых нанял Эдвард, делали это лучше, чем она, и она почти перестала заходить в детскую. Эдвард же, напротив, всё свободное время проводил с ребёнком, агукая над ним и гремя погремушкой.
        И бедной Джейн ничего не оставалось делать, как запираться в своей комнате, прижимать к себе золотой крестик с изумрудиком и предаваться воспоминаниям о своём неизвестном А. Теперь она была уверена, что инициалы на крестике принадлежали женщине по имени Клер, не поехавшей по каким-то причинам в Америку на теплоходе. Его имя или фамилия начинались на "А". Прошёл уже почти год со дня их встречи на теплоходе, но Джейн не могла, да и не хотела забывать его. Она помнила о нём всё и всегда. Помнила его единственные за ту ночь слова: "Не бойтесь меня, мадам. Мне показалось". Помнила его мягкие, тёплые руки, его жёсткие, короткие волосы и очень ровную и нежную кожу юноши. Она помнила каждый его жест, каждое движение, каждое объятие, каждое прикосновение влажных губ, она помнила об этом каждую минуту и никогда не расставалась с надеждой найти его, того, кто несмотря на свою молодость, изменил  её жизнь.
        Но время шло, малыш Генри рос, сначала он сел, потом залепетал, его взгляд становился осмысленнее, движения точнее, и Джейн стало интереснее с ним. Ей уже доставляло удовольствие возиться и играть  с малышом, с каждым днём она проводила в детской всё больше  времени. Материнское чувство, наконец, заговорило в ней, она полюбила своего сына, и жизнь вновь обрела для неё смысл. Кормилица и бонна были по её настоянию уволены, она уже никому не доверяла своего ребёнка. В заботах о мальчике, в заполненных до предела днях, незаметно пролетел год, и личико ребёнка  мало-помалу стало приобретать более определённые черты. Джейн внимательно следила за переменами в лице сынишки. Сначала у него выросли волосики, цвет которых был скорее тёмным, чем светлым, потом они стали виться, что привело всё семейство Сайленсов в сильнейшее изумление, и, в конце концов, было установлено, что глазки Генри приобретают не серый цвет, как у отца, не голубой, как у матери, а зелёный! Необыкновенный нежно-зелёный цвет, как свежая молодая листва. Всё это повергло обширную семью в очередное беспокойство, которое не прекращалось до тех пор, пока общим хором  друзей и знакомых не было объявлено, что ребёнок - копия - дедушка Сайленс, у которого волосы были когда-то чёрными, а глаза - цветом, приближающимся к зелёному.
        Но Джейн так не думала, она теперь знала твердо, что её сын не походил ни на старшего, ни на младшего Сайленсов и, прижимая к себе кудрявую головку своего ребёнка, думала: "Господи, какой же глупой я была, как же я раньше не могла догадаться! О, теперь я знаю ещё одну важную примету, у него, у моего А.- зелёные глаза". И она вся светилась гордостью и счастьем, любуясь своим ненаглядным Генри.


                ***   

        Прошло ещё шесть лет, и наступил 1976 год, в котором Генри Сайленсу исполнилось семь лет. К великому счастью Джейн, старик Сайленс скончался три года назад, к счастью, потому что теперь никто, посмотрев на Генри, не посмел бы сказать, что он - копия дедушка. Прошедшие годы очень изменили личико мальчика, и Джейн  видела, что он не похож не только ни на кого из окружающих, но и на неё саму. С годами он становился всё более и более похожим на своего настоящего отца, и Джейн могла бы уже по лицу своего сына представить черты лица А. И она, усаживая  Генри напротив себя, часами смотрела на него. У него было очень милое и нежное лицо, все, начиная её матерью и кончая подругой Энн, говорили так. Овал его лица был мягкий и щёчки круглые, но сам Генри, несмотря на все усилия Джейн, был худеньким, а личико бледным, и этого не скрывал даже смуглый оттенок кожи. На когда-то безнадёжно курносом носике уже намечалась небольшая горбинка, волосы перестали виться и приобрели более определённый темно-каштановый цвет, и только глаза оставались неизменными, всё теми же огромными, цвета свежей зелени, по поводу которых эмоциональная Энн не уставала восклицать: "Боже мой! Два изумрудика! Взять и вставить в оправу", что приводило самого Генри в сильнейшее смущение.
        Теперь Джейн была для Генри такой же самоотверженной, забывающей себя матерью, какой женой была когда-то для Эдварда. Она сама занималась воспитанием сына. Прежде всего, она решила выучить его французскому языку, так как была уверена, что её А. - француз, она наняла учителя француза, сама старалась говорить с ним по-французски, и Генри очень быстро, как и все дети, овладел этим языком. Затем, вспомнив про гитару, которую нёс её А., сходя с теплохода, она решила показать сына одной своей приятельнице, закончившей консерваторию, и в результате выяснилось, что у Генри чудесный музыкальный слух и хороший звонкий голосок, и Джейн пришла к выводу, что мальчику необходимо учиться музыке.
       Всё радовало её: и ум Генри, и его сообразительность, и его способности к языкам и к музыке - только одно не давало ей покоя, он был мало активен и, к тому же, очень застенчив. Он предпочитал интересную книжку шумным играм с другими детьми, он стеснялся всех подряд, кроме матери, бабушки и тёти Энн, а "папу" Сайленса он просто боялся, особенно после того, как получил от него пару оплеух за своё нежелание заниматься спортом. Всё это настолько беспокоило Джейн, что она однажды даже сводила Генри к психиатру, но тот, осмотрев мальчика, заявил, что застенчивость его природная, и ничего с ней  поделать нельзя. Но Джейн на этом не успокоилась, тем более, что эта "природная застенчивость" мешала Генри, делая его малоподвижным и скованным, и, посоветовавшись с другими врачами, она решила, что мальчику необходимо сменить обстановку, а ещё лучше съездить к морю. До сих пор Генри отдыхал либо на вилле, либо у бабушки в Лондоне, и Джейн надеялась, что солнце и воздух Средиземноморья благотворно повлияют на него (ведь он был наполовину французом). И однажды вечером, она поделилась с мужем своими планами на летний отдых.
       Прошедшие шесть лет несколько наладили её отношения с Эдвардом, хотя Джейн и не скрывала, что муж продолжал раздражать её ничуть не меньше прежнего. Просто Генри сблизил их, так думала она, не подозревая о другой причине, исходившей от её супруга. Он ругал себя, упрекал, стыдился своей слабости, но ничего не мог с собой поделать, он влюблялся в собственную жену.
        И действительно, эти шесть лет очень изменили её, и хотя ей было уже тридцать два года, она не выглядела и на двадцать семь. Она чуть поправилась, цвет лица стал свежее, губы ярче и полнее, с лица сошло  выражение детскости, а вместо этого в глазах появилась уверенность в себе. Она сменила стиль, предпочитая одеваться у знаменитых французских модельеров. В каждом её движении теперь сквозила мягкая женственность. Джейн стала нравиться мужчинам, она любила вызывать восхищение, обольщать и покорять. У неё было несколько любовников за это время, но ни один из них не произвёл на неё того впечатления, которое оставил юный неизвестный А. с теплохода.
        - Ну, Дженни, ты что-то хотела мне сказать? - спросил Эдвард Сайленс, с восхищением разглядывая жену, полулежавшую на кушетке.
        Сам он за последнее время несколько обрюзг и даже стал как будто меньше ростом.
        - Да, Эдди, - ответила она, поворачиваясь к нему, - я хочу поговорить с тобой относительно нашего летнего отдыха. Ведь уже середина июля, а мы ещё в Нью-Йорке.
        - А что говорить, сядем в машину и  поедем на виллу.
        Джейн лишь махнула рукой.
        - Я так и знала, что ты предложишь ехать на виллу.
        - А куда же?
        - Куда-нибудь, к морю, причём, в Европу, здесь уже всё надоело.
        - Непременно в Европу?
        - Да, Эдди.
        - Ты понимаешь, Дженни, сколько денег нужно ухлопать на поездку в Европу. И, потом, здесь, в Америке, гораздо спокойнее.
       Джейн даже приподнялась на кушетке.
        - Нет, Эдди, хватит с меня твоего покоя! А твои разговоры о затратах просто смешны. Тебе ли говорить о деньгах! Тем более, когда речь идёт о здоровье моего мальчика, - она вдруг запнулась и поправилась, - наш мальчик нуждается в перемене обстановки. Смотри, какой он неуклюжий, его просто необходимо хоть на месяц увезти отсюда. Должен же мальчик видеть новые места. И я тоже, - добавила она капризно.
        Эдвард молчал.
        - Если ты не хочешь ехать, - сказала Джейн,  - мы можем поехать без тебя.
        - Нет-нет, Дженни, что ты горячишься, я и не думал протестовать, но куда ты хочешь ехать?
        - В Канны! - после минутного раздумья заявила она.
        - В Канны? - с ужасом переспросил Эдвард. - Почему, например,  не в...
        - В Канны, - опять повторила Джейн с полным сознания своего превосходства.
        - Хорошо, пусть Канны, - сдался он, - но только без твоей Энн!
        - Как раз нет, Эдди, только с Энн.


                ***


        В конце июля семья Сайленс вместе с подругой Джейн Энн перебралась в курортный город Канны на Лазурном берегу и устроилась в самом фешенебельном отеле на побережье. Трудно передать, в какое восхищение привёл этот город, бывший во все времена мировым светским салоном, Джейн и Энн. Всё их приводило в восторг и всё казалось не таким, как в Америке. С первого же дня они стали ходить на пляж отеля, как выяснилось, самый дорогой и самый шикарный в городе, где всё сияло белым мрамором, где на каждом шагу стояли служители в ливреях, и где могли себе позволить отдыхать лишь самые состоятельные люди. И именно потому, что здесь отдыхала публика, которая благодаря своему состоянию, происхождению или известности являлась постоянным объектам светской хроники в газетах, ежедневная вечерняя газета тут же зафиксировала прибытие американского миллионера с женой и единственным наследником. Мужчины, постояльцы отеля, тут же обратили внимание на  красавицу американку, женщины же, напротив, отнеслись к Джейн недружелюбно, как к посягательнице на мужчин, которых в этом сезоне было и так меньше обычного. Джейн заметила, что почти все отдыхающие знали друг друга, и что здесь, по-видимому, давно сплотилось общество, ревниво относящееся ко всем новым лицам, появлявшимся в этой фешенебельной части шикарного курорта. Поэтому за две недели отдыха Джейн ни с кем не удалось свести знакомство, и большую часть времени она проводила на пляже с Энн и Генри (Эдвард не ходил на пляж), а по вечерам, после ужина в роскошном ресторане отеля, она ходила с мужем и подругой либо в казино, либо на концерты, которые в Каннах шли один за другим.
       Так, однообразно проходили дни, и Джейн уже начала разочаровываться в европейской жизни, когда в Каннах начался конкурс песни Евровидения, и в старом чопорном городе стало веселей. Несколько оживлённей стало и на пляже. Появились новые люди, новые темы для разговоров.
        Джейн присматривалась, прислушивалась. Особенно много толков вызывала молодая женщина блондинка, примерно одних лет с Джейн. Она появилась на пляже в день открытия фестиваля, ближе к вечеру, когда всё общество устремилось к экранам телевизоров или в концертный зал, и пляж почти опустел. Когда она проходила мимо Джейн, кто-то позади неё произнёс с ухмылкой в голосе: "Смотрите, это же Катрин, жена Сан..." Дальше Джейн не расслышала. Женщина, не обращая  ни на кого внимания, независимо подошла к свободному шезлонгу, возле Джейн, и села.
       Она была невысокой, худенькой, с белокурыми, прямо подстриженными над плечами волосами и большими серыми глазами. Лицо её не было красиво, но всё же в нём было что-то располагающее и милое. Джейн сразу захотелось познакомиться с ней. С женщиной был темноволосый мальчик, приблизительно лет пяти, лица которого Джейн никак не могла разглядеть, так как он был на редкость непоседлив. Он носился по всему пляжу, приставал к каждой собачонке, затевал беседу с пожилыми дамами, оставшимися на пляже, чем вызывал у них бурю восторгов. И Джейн, вздыхая, смотрела на своего Генри, который  спокойно сидел в тени зонта и играл с Энн в шахматы. А от соседнего шезлонга время от времени раздавались призывные крики женщины-блондинки:
        - Тони, иди сюда! Не смей подходить к воде! Иди сюда немедленно, не трогай собаку!
       Но мальчик не слышал матери, в этот момент он бегал вдоль берега, разбрасывая комья песка. И женщина, убедившись, что он больше не причиняет никому беспокойства, достала из сумочки шерсть и спицы. Мальчик ещё несколько минут был занят своей игрой, но, увидев, что мать погружена в вязание, снял с себя футболку, штанишки и влез в воду.
         - Мадам, - обратилась Джейн к блондинке по-французски, - ваш сын в воде.
        Женщина вскрикнула, быстро поблагодарила Джейн и, отбросив в сторону вязанье, побежала к воде.
        - Тони! - позвала она. - Вылезай  немедленно!
        Но ребёнок, лишь обрадовавшись возможности побарахтаться, окунулся в воду с головой.
        - Тони, милый, выходи из воды, - молила женщина, - ты же не хочешь ещё раз заболеть.
        И Джейн впервые порадовалась, что у неё такой спокойный сын.
        Она уже хотела было пойти на выручку милой блондинке, но та, отчаявшись вытащить своего сына из моря, подозвала служителя.
        - Позвоните в отель, - быстро сказала она, - в семьдесят второй номер, и вызовите сюда моего мужа.
        Мальчик продолжал весело плескаться, а женщина, стоя у кромки воды, лишь изредка предупреждала его:
        - Не заходи глубоко, Тони.
        Через некоторое время на опустевшем пляже появился стройный высокий брюнет лет двадцати  восьми, и, с  улыбкой пройдя мимо совершенно обессилевшей блондинки, зашёл в море прямо в джинсах и, взяв за руку притихшего мальчугана, вывел его из воды.
        - Спасибо, Марк, - поблагодарила его женщина.
        И в эту минуту Джейн едва не вскрикнула. Она посмотрела сначала на мальчика, потом на своего сына и вновь на мальчика. Они были удивительно похожи: те же каштановые с золотым блеском волосы, тот же мягкий овал лица, тот же толстенький носик с намечающейся горбинкой, только у Генри горбинка была более явной, те же очертания пухлых губ, и самое главное, те же неповторимые, но одинаково поблёскивающие нежно-зелёные глаза. Джейн даже покачнулась, сравнив лица детей, и слегка подтолкнула также ошарашенную Энн.
        - Близнецы... - прошептала та, как завороженная, глядя на мальчиков.
        Женщина-блондинка, заметив, что обе женщины пристально разглядывают её сына, взяла его за плечи и прижала к себе, но в эту минуту Генри, собираясь уходить с пляжа, вышел из-под зонта, и Джейн увидела, что блондинка тоже застыла, глядя на чужого мальчика. Она долго и пристально смотрела в его лицо, казалось, она не верила своим глазам, потом перевела взгляд на Джейн, и её серые глаза неожиданно обожгли миссис Сайленс.
        - Ну, что вы там? - позвал стройный брюнет.
        Джейн невольно задрожала, не смея повернуться. Женщина подхватила ребенка на руки и решительно пошла к пляжным воротам.
        - Марк! - крикнул мальчик, махая рукой брюнету. - Марк, идём!
        И Джейн поняла, молодой человек по имени Марк не был ни мужем женщины по имени Катрин, ни отцом мальчика Тони.
        Эта ночь была для Джейн бессонной. Она опять и опять перебирала в своей памяти все подробности своей встречи с А., всё то, что говорил о нём стюард, и её неотступно преследовали похожие лица детей. "Но это же ещё ничего не значит, - уговаривала она себя, - может быть, этот человек брат, может, просто родственник моего А.." И Энн поддакивала: "Я знала одних троюродных братьев, которые были похожи, как две капли воды".


                ***


         На следующий день блондинка не пришла на пляж, вместо неё с ребёнком был вчерашний стройный брюнет Марк, и Джейн внимательно оглядев его, убедилась, что глаза у него голубые. Мальчик вёл себя с ним тихо, тем более, что Марк разрешал ему купаться. Сам же брюнет не спускал восхищённого взгляда с Джейн и несколько раз пытался поклониться ей, но она неизменно отворачивалась. Но брюнет не отчаивался и, решив, по-видимому, во что бы то ни стало свести с ней  знакомство, продолжал сидеть на пляже,  даже когда другие отдыхающие стали расходиться. Джейн была без Генри, он поехал с Эдвардом  в Ниццу, и они с Энн решили полежать на пляже дольше обычного. Стройный брюнет составлял им компанию. Ребёнку эта задержка была на руку, он мог плескаться в воде и копаться в песке, сколько душе угодно, и он не звал своего провожатого домой, что-то сооружая на берегу.
        - Ой, папа! - вдруг вскричал ребёнок, подбегая к Марку.
        Тот приподнялся и, посмотрев в сторону пляжных ворот сел снова.
        - Что, он злой? - спросил мальчик, заглядывая в лицо брюнета.
        - Наверное, Тони, он стоит у ворот и ждёт нас.
        - Он будет ругаться?
        - Ну, это уж ты лучше знаешь, дружок, - улыбнулся Марк.
        - Ой, идёт сюда, - лукаво сказал ребёнок и спрятался за шезлонг брюнета.
        Джейн посмотрела в сторону пляжных ворот и увидела  приближающегося к ним невысокого, худощавого мужчину, одетого, как ни странно, в элегантный смокинг с атласными лацканами,  белоснежную рубашку и галстук-бабочку. Он шёл, слегка ссутулившись и увязая в песке высокими каблуками лакированных ботинок. Он подошёл к их группе, единственной на пляже, и Джейн сразу же отвернулась, она почему-то не могла заставить себя посмотреть на него.
        - Как тебе не стыдно, Марк! - услышала она его высокий, с хрипотцой, совершенно не злой голос. - Разве можно так задерживаться? Я понимаю, тебе здесь весело, - он скосил  взгляд на двух женщин, - но ты подумал о ребёнке, ведь уже прохладно. Где Тони?
       - Я здесь, па! - крикнул мальчик, вылезая из-за шезлонга и бросаясь к отцу.
       - Поедем, малыш, домой.
       - Куда, в Париж? - радостно воскликнул мальчик.
       - Нет, - поправился мужчина, - просто, я на машине.
       - Ну, папа, - начал ныть  ребёнок, - ещё немного, мне только канал достроить.
       - Я спешу, малыш, завтра достроишь свой канал.
       - Ну, па... - захныкал мальчик.
       - Ладно, Тони, только быстро.
       Обрадованный мальчуган побежал к берегу, а мужчина, обойдя зонт, под которым находились Джейн и Энн, сел в свободный шезлонг, рядом с Марком.
       И Джейн увидела его. На вид ему, было лет тридцать, не меньше. Он был шатеном с оливкового цвета кожей и темно-каштановыми волосами, отливающими золотом. Волосы были длинные, почти до плеч, слегка волнистые, и аккуратно и модно подстриженные. Он не был красавцем, это было ясно с первого взгляда, но было в его лице то сочетание мягкого обаяния, решительной силы и твёрдого характера, которое делает мужчину привлекательным в глазах женщин. Джейн вглядывалась. Черты его лица были мягкими, но чёткими: небольшой нос с горбинкой, высокий лоб с выдающимися надбровиями, ярко очерченный, полный рот и упрямый подбородок. Джейн смотрела на него и думала о том, что Тони очень похож на своего отца. Она волновалась. Ей нужно было увидеть его глаза, и она молила бога, чтобы он посмотрел на неё. И он посмотрел: его большие, выразительные глаза блеснули двумя изумрудами, на несколько секунд остановились на Джейн и вновь обратили взгляд на море.
         Всё поплыло перед глазами Джейн, на мгновение она утратила способность видеть и слышать, она лишь схватилась за Энн и прошептала еле слышно:
         - Всё...
         Но мужчины заговорили, и Джейн вся обратилась в слух.
         - Что ты сюда притащился в этом костюме? - спросил Марк своего приятеля.
         Тот ответил не сразу, не сводя глаз с моря.
         - Ехал в концертный зал и по пути заехал за вами. Сколько можно? Катрин очень волновалась.
        - Волновалась! - шла бы тогда сама на пляж, а то, чуть что, так - Марк, будь добр...
        - Тебе что, очень трудно было? Ну, а что ты тогда кипятишься?
        - Слушай, Анри, - протянул Марк, - а что с ней стряслось?
        Энн слегка подтолкнула Джейн:
        - Ты слышала, он – Анри, - шепнула она.
        Джейн нетерпеливо кивнула, делая ей знак замолчать.
        Мужчины продолжали свой разговор.
        - Сам не знаю, - ответил тот, кого назвали Анри, - она уже вчера вечером пришла с пляжа какая-то взвинченная, а едва мы уложили малыша спать, закатила мне скандал.
        - На какую тему?
        - Не разобрал, что-то насчёт моего поведения, впрочем, я её не слушал.
        - Послушай, Анри, - после минутного молчания заявил Марк, - а, может, у неё переходный возраст? От тридцати к сорока.
        - Дурень же ты, - улыбнулся Анри.
        - Нет, серьёзно, я знаю, её очень мучает, что она старше тебя.
        - На три года? - иронично спросил Анри, - Марк, ты говоришь о вещах, в которых ничего не смыслишь.
        - Я не смыслю? - вскричал Марк, вскакивая из шезлонга.
        - Успокойся, петух.
        Анри медленно поднялся, поискал глазами сына.
        - Тони, идём, мой мальчик.
        Ребёнок подбежал к отцу и вложил свою испачканную в песке ручонку в его руку.
        - А, может, ещё, папа?
        - Нет, малыш, я уже опаздываю, ты должен понимать.
        - Я понимаю, папа, - гордо заявил мальчик и позвал. - Марк! Мы уходим.
        - Ты что, сегодня в миноре? - спросил Марк, подходя к отцу с сыном.
        - Вроде, - неохотно ответил Анри.
       Марк почесал в затылке и, после некоторого раздумья, резюмировал:
        - Эх, не доведёт всё это до добра. Я всегда тебе говорил - не женись.
        Генри и Эдвард уже были в номере, когда Джейн вернулась. Она была под таким сильным впечатлением от элегантного, стройного мужчины по имени Анри, что, посмотрев на своего лениво развалившегося в кресле, обрюзгшего супруга, невольно поморщилась.
        - Так долго? - только и мог спросить он.
        Джейн не сочла нужным даже кивнуть.
        - А где же твоя Энн?
        - Моя Энн у себя, - зло ответила она.
        Генри подошёл к ней, и Джейн, обняв его, нежно погладила его по голове. "Удивительно, - думала она, - и имена-то у них одинаковые: Анри и Генри..." Она поцеловала сына:
        - Иди, моя радость, укладывайся.
        "Ах, как жаль, - подумала она, - что он не такой резвый, как Тони, а ведь он почти на три года старше его".
        Но в этот момент из телевизора зазвенели фанфары, и Джейн посмотрела на экран.
        - Что там? - спросила она мужа.
        - Каннский фестиваль.
        Джейн взяла чашку кофе и уселась напротив телевизора. Как раз в этот момент ведущие представляли членов жюри: пятерых представителей из разных европейских стран.
       "Прелестная представительница Бельгии, - патетично объявлял ведущий, - неподражаемая певица, дважды победительница Каннского фестиваля, очаровательная Анни  Руссель!"
        Гром аплодисментов, из ряда членов жюри вышла миниатюрная миловидная брюнетка и поклонилась. Аплодисменты не смолкли, но ведущий продолжил, делая публике знак,  призывающий к спокойствию:
        "Представитель Франции,- повысил он голос, - обладатель трёх Гран-При Каннского фестиваля, знаменитый автор и исполнитель своих песен... - и имя почти потонуло в грохоте оваций, - Анри Сантини!
        Джейн ахнула. С экрана телевизора улыбался и раскланивался сегодняшний Анри с пляжа, в том же смокинге с атласными лацканами и в том же галстуке-бабочке.
        Телеэкран грохотал овациями, публика, дружно поднявшись с мест, скандировала: "Руссель! Сантини!" Ведущие тщетно пытались утихомирить публику. И тогда Анри с пляжа подошёл к микрофону и тихо, но убедительно произнёс: "Анни и я, мы споём на гала-концерте". И зал утих.
        В эту минуту в комнату ворвалась Энн и, бросившись к Джейн, повисла на ней, крича в восторге:
        - Известный певец, Дженни, он известный певец! У них это называется – шансонье. Я спросила  горничную, и она сказала, что он едва ли не самый знаменитый певец в Европе!
        - В Европе... - глухо повторила Джейн.
        - В Европе! - презрительно заключил Эдвард.
        Вечером, ложась в постель, Джейн сказала мужу:
        - Эдди, как ты думаешь, возможно, попасть на этот гала-концерт?
        - Думаю, что нет, - зевая, ответил он.
        - А я думаю, что ты сделаешь всё возможное, - строго произнесла она и, победоносно вскинув голову, отвернулась от мужа.
        Утром следующего дня  Джейн встретила Анри Сантини и его жену с сыном в маленьком кафе, расположенном на территории пляжа. Тони ел мороженое, а супруги Сантини молча пили кофе. Джейн и Энн переглянулись и, словно по сговору, сели за соседний столик, Генри был с ними.
        Катрин смерила Джейн всё тем же убийственным взглядом и вдруг шепнула на ухо мужу, но Джейн услышала (она слышала всё, что касалось Анри Сантини).
        - Посмотри на этого мальчика, - сказала мадам Сантини мужу.
        Он равнодушно взглянул на Генри и спросил:
        - Ну?
        - Ты не находишь, что он похож на нашего Тони?
        Сантини посмотрел внимательнее:
        - Немного похож.
        - Немного? - повысила голос Катрин.- А ты не находишь, что он похож  и на тебя?
        Анри замер, взглянул на мальчика за соседним столом, потом на Тони, перевёл взгляд на жену и вдруг ударил ладонью по столу.
        - Ты спятила! - зло зашептал он на ухо жене, - прости за грубое слово, но ты спятила. Тебе везде мерещатся мои любовницы, которых нет, пойми, нет! Я впервые в жизни вижу эту женщину! Прости, но твоя ревность  дошла  до предела, стала манией. Если какой-то ребёнок чуть смахивает на меня внешне, так он непременно должен быть моим, так? Смотри, - он показал на первого попавшегося ребёнка, - и это тоже мой сын! И этот, и та девочка! Все - мои! У той - мой нос, у этого - глаза, у третьего - рот. Почему бы не приписать их всех мне. Пожалуйста, я не откажусь!
        Он замолчал и отвернулся от жены, зло постукивая рукой по столу. Катрин сидела, опустив голову, и лишь маленький Тони расширенными от удивления глазами смотрел на своих родителей. Катрин подняла голову, опять оглядела Джейн и Генри.
        - И всё-таки, он похож на тебя, - не выдержав, сказала она.
        Но Анри, как ни странно, не возмутился, не ударил кулаком по столу, а лишь искоса, подозрительно посмотрел на мальчика за соседним столом, а затем на красавицу-американку.

 
                ***


        Хотя Джейн  была ещё не вполне уверена, что Анри Сантини был тем самым  А. с теплохода, который изменил её жизнь, она уже любила его. Она думала о нём непрестанно, пытаясь представить, какой он человек, добрый или недобрый, чуткий или нечуткий, и поскольку он был незримо связан с тем юным существом с теплохода, мысли её были самыми радужными.
        Впрочем, Джейн уже почти решила для себя, что тот А. и теперешний Анри Сантини - это одно и то же лицо. Многое, конечно, нужно было узнать, но и многое было ясно, как белый день. Во-первых, самый веский из аргументов: Генри был похож на его сына и на него самого, во-вторых, у него был друг по имени Марк. В-третьих, его звали Анри - "А.", Сантини - "что-то длинное, странное, не английское". Конечно, Джейн могла и ошибаться, но ведь не одна же она думала, что дети похожи, так же думала и Энн, и Катрин, которая, время от времени  появляясь на пляже, бросала на  Джейн холодные, подозрительные взгляды. К тому же кое-кто на пляже тоже обращал  внимание на сходство детей, Джейн поняла это по любопытным, пристальным взглядам. Она замечала, что и Марк иногда довольно странно поглядывает на Генри, на неё и на Сантини, словно мысленно что-то решая, да и сам Сантини изредка посылал недружелюбные взгляды в сторону Джейн и испытующие на ребёнка.
        Всё это казалось неоспоримым, но Джейн должна была ешё уточнить, чтобы удостовериться полностью, Моро ли фамилия Марка, она должна была выяснить, кто такая Клер Б. и кто такой Морикони, и ездил ли Сантини осенью 1968 года в Америку на теплоходе. Окончательным пунктом был крестик.
        Но всё  это было лишь планом, и к тому же утопическим, потому что Джейн, едва завидев  Анри Сантини на пляже, опускала глаза и пряталась под зонт, она слегка побаивалась его. Со дня их встречи в кафе, Сантини каждый день до ленча, а иногда и до обеда, проводил на пляже с Марком и Тони. Его жена приходила очень редко, и всякий раз по её огорчённо-оскорблённому взгляду Джейн чувствовала, что  присутствие её и Генри тяжело для мадам Сантини. Она с досадой что-то говорила мужу, он оправдывался, раздражённо и устало. Несколько раз Джейн слышала обрывочные фразы их разговоров:
         - Говорю тебе, я её никогда прежде не видел... Уверяю тебя. Перестань говорить и думать об этом... Смотрит на меня? Ради бога, зато я на неё не смотрю.
         И, действительно, он довольно редко удостаивал красавицу-американку своим вниманием, зато его приятель Марк не спускал с неё глаз, и это льстило ей - она надеялась через него выяснить что-нибудь об Анри, а в лучшем случае, и познакомиться с ним. И она подбадривала стройного брюнета своими улыбками. Возможно, они давно уже были бы знакомы, если бы, как заметила Джейн, он не побаивался немножко своего приятеля. Впрочем, не только это останавливало Марка.
        Наверное, одна Джейн со всего пляжа не знала, как пристально и с каким восхищением она смотрит на Анри Сантини. Она находила его самым стройным и самым  красивым мужчиной из всех обитателей пляжа, хотя тот же Марк был и выше ростом, и красивее лицом. Она была уверена, что он одет лучше всех мужчин в Каннах, хотя  он ходил, в основном, в джинсах и футболке, и с восторгом примечала все перемены в его костюмах, она гордилась тем, что у него такой чудесный вкус.
        Она сознательно боготворила его. Ей нравились его спокойные движения, тихий голос, несколько грустный взгляд, его сдержанность, граничащая со степенностью и в тоже время простота и доступность. Она замечала, что когда к нему подходили с изъявлениями восхищения его талантом и просьбами об автографах, он слегка смущался, опускал глаза и улыбался так, словно был в чём-то виноват. Слишком назойливое внимание его раздражало, но чаще он бывал растроган.
        Особенно Джейн умилялась, когда он играл с сынишкой. Он возился с ним в песке, бегал по всему пляжу, играя с ним и Марком в футбол, часами плескался с ним в воде у берега и терпеливо учил его плавать. И Джейн, глядя, как отец с сыном ладят друг с другом и любят друг друга, завидовала Тони и жалела до слез своего Генри, который не мог быть сыном такого любящего и заботливого отца.
        Джейн нравилось наблюдать за ним, и она не сводила с него глаз, не замечая, что её чрезмерное внимание к знаменитому певцу уже вызывает толки на пляже. Со стороны, быть может, в этом не было ничего необычного, но стоило посмотреть, как она вела себя, когда он слишком далеко заплывал, и сразу становилось ясно, что здесь дело не только в интересе к знаменитости. И Марк, подмечая каждую деталь её поведения, удручённо усмехался.
       Но встреч на пляже для Джейн было недостаточно. Ей хотелось видеть его постоянно. Выяснив, что семья Сантини живёт в том же отеле, что и они, но только этажом выше, где размещались самые фешенебельные номера, Джейн уговорила мужа переселиться. Эдвард сначала немного поартачился, удивляясь странностям жены, но под натиском Джейн и ненавистной ему Энн, согласился.
         Они поселились в номере, соседнем с Сантини, однако, вопреки своим ожиданиям, Джейн не стала видеть его чаще, так как каждый вечер он уезжал на фестиваль. Единственное, в чём ей повезло, было то, что их номера обслуживала одна и та же горничная.
         Её звали Мари-Мадлен, и её внешность сразу располагала к себе, а имя оставляло впечатление давнего знакомства. Это была миловидная, на редкость стройная девушка, с задорным тонким носиком и круглыми карими глазами. Гладкие белокурые волосы были ровно подстрижены над плечами, а пухлый маленький рот был всегда подкрашен яркой алой помадой.
        Джейн решила по возможности сблизиться с ней, чтобы выведать у  подробности из частной жизни Сантини, но прелестная горничная оказалась не такой дурочкой, как вначале предполагала Джейн, и на все её вопросы отвечала более, чем сдержанно. Правда, Мари-Мадлен очень любила похвастаться тем, какое впечатление она производила на мужчин, и ей не нравилось, что Анри Сантини не проявляет к ней должного интереса, и может быть, поэтому, она однажды заявила Джейн:
        - Вообще, конечно, мадам Сайленс, он мужчина - ничего, и, если бы он обнял меня, я бы, конечно, не противилась, не то, что тому толстяку из семидесятого номера. Но его жена нейтрализует, он с ней ведёт себя, как пай-мальчик. Может быть, он даже любит её, а, может, просто боится.  Не знаю, но, по крайней мере, на здешних женщин он и не смотрит.
        - А на вас, Мари-Мадлен, он смотрит?
        Горничная задумалась и вздохнула:
        - Смотрит, но совсем не так, как другие.
        - Как это? - улыбнулась Джейн.
        -  Это трудно объяснить, - сразу начала кокетничать та, - вот я, скажем, убираюсь, а он не уходит, сидит, смотрит на меня и улыбается. А иногда подтрунивает над моим именем. Ну что, Мари-Мадлен, говорит, ещё не покаялись. И просто так, без какого-нибудь намёка.
         Горничная осеклась и вдруг проговорила строго:
         - А, впрочем, что я болтаю, вам это неинтересно, мадам Сайленс.
         Джейн попыталась удержать её:
         - Что вы, мадемуазель, очень интересно.
         Но Мари-Мадлен так больше ничего  и не сказала.
         Другую, не менее интересную и  важную новость Джейн совершенно случайно узнала от своего мужа. Вернувшись как-то вечером из бара, где она была с Энн, миссис Сайленс застала супруга в дурном расположении духа. Эдвард читал какую-то брошюру и, время от времени вскакивал из кресла, неистово ругаясь.
         - Перестань же, Эдди.- сказала она ему, не выдержав.- Что с тобой?
         - Нет, вы подумайте, - бормотал Эдвард, нервно расхаживая по комнате, - какую чушь написал этот идиот! Шарлатан!
         - Да что с тобой, Эдди? Что случилось? Эдвард сел в кресло и, отшвырнув брошюру, взял дыхание и начал рассказывать:
          - Сижу я в бильярдном зале, в перерыве между партиями, спокойно потягиваю пиво, вдруг подходит ко мне какой-то тип, представляется доктором, нагло усаживается за мой столик и начинает что-то мне объяснять. Оказывается, он автор какой-то дурацкой теории, которая утверждает, что у таких крупных мужчин, как я, заметь,  как я, рождаются преимущественно девочки, как правило, очень похожие на отцов. Мой же случай, этот мерзавец успел всё разнюхать, полностью опровергает его теорию, и он как врач генетик должен узнать все подробности и изучить его. Сын бы у вас, говорит, мог бы родиться только в том случае, если бы ваша супруга как генетический тип была бы сильнее вас, но я, говорит, видел вашу жену, а ваш сын темноволос, и поэтому, говорит, я, естественно, заинтересовался вашим случаем.
        Джейн слушала мужа, то улыбаясь, то настороженно замирая. Эдвард продолжал, задыхаясь от возмущения:
        - Я ему, разумеется, говорю, что Генри очень похож на деда, моего покойного отца, а он только, знай, себе бормочет, что как раз хотел бы серьёзно заняться изучением наших семей. Я его хотел послать к чёрту, но тут мимо прошёл этот наш сосед, ну, певец, и этот идиот доктор подозвал его. Что ж ты думаешь, этот чёртов певец подошёл, и как ни в чём не бывало, уселся за наш, за мой столик! А доктор всё плетёт, развивает свою теорию. Вот, говорит, например, у Сантини, это у этого самого певца, напротив, будут рождаться преимущественно мальчики, особенно, если женщина как генетический тип будет слабее его. Но ты можешь себе представить, Дженни, у меня - исключительно девочки, а у этого хилого подобия мужчины - только сыновья.       
         Джейн улыбнулась.
        - Успокойся, Эдди, не обращай внимания на всякие бредни.
        - Вот! - Эдвард никак не мог успокоиться.- Дал почитать свою липовую теорию.
        Джейн этой же ночью внимательно прочла брошюру, и почти окончательно уверилась в том, что Генри - сын Сантини.
        Так, отрывочно, Джейн узнавала о нём кое-какие сведения, но всё оставалось по-прежнему: Сантини всё так же не обращал внимания на неё, а его приятель Марк прилагал все усилия, чтобы познакомиться с красавицей американкой, и, наконец, с молчаливого одобрения самой Джейн, ему это удалось. Они познакомились, как обычно знакомятся на пляже, Марк предложил Джейн и Энн составить партию в карты во время одного из дальних заплывов Анри Сантини. Он подсел к ним и, после получаса обычной светской болтовни, пригласил Джейн и Энн посидеть с ним вечером в баре. Энн отказалась, ссылаясь на усталость, а Джейн, недолго думая, согласилась.


                ***

        Вечером этого же дня Джейн Сайленс, предварительно сказав мужу, что идёт погулять с Энн, спустилась в полутёмное помещение шикарного бара отеля. Она слегка принарядилась и сделала простую, но модную причёску.
        Стройный красавец Марк, облаченный в модный тёмный костюм, уже ждал её за одним из столиков, потягивая коктейль. Он встретил её восхищённым взглядом и, галантно подвинув кресло, предложил сесть. Затем заказал ещё коктейль и, опершись подбородком на обе руки, молча смотрел на неё, время от времени благоговейно улыбаясь. Джейн это молчание лишь тяготило и томило, в её распоряжении было не более двух часов времени, а она так много должна была узнать от Марка.
        - Что же вы молчите? - наконец, спросила она, невольно раздражаясь.
        - Любуюсь вами, Джейн, - красавец-брюнет томно вздохнул.
        - Во-первых, - строго проговорила она, решив попридержать скорого на действия Марка, - если вы забыли мою фамилию, я могу вам её напомнить, я – мадам Сайленс, а во-вторых, ваши заявления слишком смелы.
          Марк тут же изобразил раскаяние и, почтительно склонив голову, произнёс:
        - О, простите меня, мадам Сайленс, я не хотел быть фамильярным, я лишь надеялся быть для вас просто Марком, но, если вам угодно, Марк Моро к вашим услугам.
         Джейн настолько была уверена, что он произнесёт именно это имя, что даже не вздрогнула, а лишь уверенно продолжила свою роль:
         - А почему я должна знать ваше имя, мсьё Моро?
         - Ну, - слегка замявшись, ответил тот, - кто же не знает Марка Моро, секретаря и первого помощника знаменитого Анри Сантини.
         - Секретаря, - Джейн не могла скрыть своего разочарования.
         Но, спохватившись, что она чуть не испортила всей игры, Джейн поправилась:
         - А я думала, что вы его друг.
         - А я и есть его друг, самый близкий друг, и к тому же, неплохой импресарио, - самодовольно заявил Марк.
         Джейн пошла ва-банк:
         - А кто же тогда Морикони?
        И, к её великому изумлению, она попала в цель, красавец-секретарь притих и, путаясь, пояснил:
        - Морикони - это босс, он ведёт все его дела, вся финансовая и деловая часть на нём, но не может же он таскаться за Сантини по всему свету, я заменяю его во время поездок, так сказать, исполняю его обязанности.
        - Доверенное лицо,  - подсказала Джейн.
        - Вроде.
        Марк не на шутку смутился. Видно было, что он недоволен таким оборотом беседы. Джейн же решила продолжить наступление, пока у неё это хорошо получалось.
        - Скажите, мсьё Моро,- вкрадчиво заговорила она, - какой национальности ваш патрон? Его имя и фамилия внушают удивление.
        Марк пожал плечами:
        - Вообще-то он итальянец, Энрико Сантини, но он считает себя французом. Впрочем, он почти всю жизнь живёт во Франции, итальянец он только по происхождению.
        - Он живёт в Париже?
        - Да, - Марк склонил голову, - как и ваш покорный слуга.
       Джейн нетерпеливо кивнула, она подбиралась к  самому важному, волнующему её вопросу.
        - Скажите, мсьё Моро, - наконец, решилась она, - а кто такая Клер?
        - Клер? - рассеянно переспросил секретарь.- Имя женщины.
        - Это я знаю, - перебила Джейн. - Я спрашиваю о Клер Б… Запамятовала фамилию. Помню только, что она имеет какое-то отношение к Сантини.
        Она сразу заметила, как переменилось выражение его лица.
        - Вы прекрасно осведомлены, мадам Сайленс, - выговорил он, опомнившись, - простите, я рискую опять показаться невоспитанным, но не лучше ли с такими вопросами обращаться не ко мне, а к самому Сантини.
        - В бар пригласили меня вы, а не он, - заметила Джейн, стараясь выглядеть невозмутимой, - и потом, что здесь такого, он – звезда, вы – близкий ему человек, почему я не могу удовлетворить своё любопытство?
        - Однако, между нами, мадам, не слишком ли он вас интересует? – прищурился брюнет.
        - Меня интересует знаменитость, не более, - отрезала Джейн, сделав вид, что рассердилась на прозрачный намёк секретаря.
        Марк выразительно усмехнулся, Джейн решила помолчать некоторое время, потом она склонилась к Марку, тронула его за плечо и нежно переспросила:
        - И всё-таки?
        Секретарь поднял голову, и Джейн многообещающе улыбнулась.
        - А, Клер... - задумчиво произнёс он. - О ней нельзя сказать в двух словах.
        Он замолчал, и в глазах его вдруг блеснула неподдельная печаль.
        - Клер. Это самое светлое место в его жизни, это целая поэма, самая любимая им женщина и, как мне кажется, очень любившая его. Только она ещё очень любила и самоё себя, а потому не всегда могла понять его, - он вздохнул, - конечно, это не Катрин.
        Марк говорил тихо, с грустным нотками в голосе, и чем-то даже походил на размечтавшегося юного поэта.
        - И мне она больше других нравилась. Она была очень красивой. Они встречались целых два года, даже больше, и за всё это время, как ни странно, почти не ссорились.
        - Почему "как ни странно"? - спросила Джейн.
        - Они были слишком разные. Он - доверчивый, немного наивный. Он ведь из простой семьи.  Она - капризная, избалованная, расточительная. Настоящая аристократка. Он в своей любви видел только любовь, она же и за любовью видела роскошь, светское общество, всю эту показуху. Правда, она любила его, действительно любила, она из-за него даже от родителей ушла и порвала с ними, а папаша у неё был - будь здоров! Слышали, наверное, Поль Бернар, бывший премьер-министр.
        - Да, слышала, - ответила Джейн и задала, казалось бы, само собой разумеющийся вопрос, - если они так любили друг друга, почему же не поженились?
        Марк мрачно усмехнулся.
        - Он бы на ней всегда женился, но она не хотела, говорила, что он слишком молод. И потом, она была очень требовательна. Сначала она настояла на том, чтобы он постарался был принятым в высшем обществе. Его приняли. Ещё бы, с таким-то банковским счётом! Потом потребовала, чтобы он купил соответствующий дом. Он купил. Несколько домов. Он бросал к её ногам сотни тысяч: автомобили, картины, драгоценности. А от неё просил лишь одного: стань моей женой, роди мне ребёнка. Это было основным предметом их раздоров. Он мечтал иметь ребёнка, её это ужасало больше всего на свете. Я никогда не мог понять, почему она отказывалась выйти за него замуж, наверное, просто, из каприза, она была взбалмошной. Ведь это был бы образцовый брак и с точки зрения поклонников Анри и с точки зрения общества. Представьте, знаменитый певец и единственная дочь премьер-министра, прославившаяся на весь Париж своей красотой. Об их романе до сих пор ходят легенды. Только, как водится у слишком влюблённых, расстались они по глупости.
         - По чьей глупости? - уточнила Джейн.
         - И по её, и по его. Оба были хороши, сначала он приревновал её, потом она его, ну и разошлись.
         - Бестолково как-то, - сказала Джейн после минутного раздумья.
         - Бестолково? - переспросил Марк. - Вот именно, - Джейн видела, что он уже не мог остановиться, что ему хотелось рассказать всё, что вдруг вспомнилось, и он продолжал, волнуясь, - это было глупо и, представьте себе, неизбежно. Они немного поссорились, и он уехал в длительное турне без неё, обычно, они всегда ездили вместе, а тут она осталась одна, в Париже. У неё было много поклонников, и, разумеется, они воспрянули, когда она появилась в обществе одна, без Сантини. Мы с Анри были тогда вместе, и я видел, что с ним было, когда он увидел в "Vogues", в светской хронике, её фотографию с одним из её бывших ухажёров. Он решил ей отомстить, начал флиртовать с одной молодой звездой из Голливуда. Представляете, сенсация! Конечно, появились новые снимки в "Officiele" или в «Vogues», точно не помню, и когда он вернулся в Париж, между ними произошла страшная ссора. Она опять переехала к родителям. Он до сих пор всё повторяет: "Нелепо, как нелепо". А сам мог бы её простить. Но, видите ли, гордость не позволила.
        - А разве она была виновата перед ним? - удивлённо спросила Джейн.
        Секретарь ухмыльнулся:
        - Ну, допустим, он тоже не был ангелом.
        - А теперь? - спросила Джейн, тронутая романтической историей своего любимого.
        - Ангел ли он теперь?- съязвил Марк.
        - Нет, - смутилась она, - я спрашиваю о ней, о Клер.
        - А, Клер вышла замуж спустя примерно два года после женитьбы Анри. Всё-таки хорошо, что они не поженились, она была бы  плохой женой для него, меньше всего она думала бы о нём. Да, это не Катрин. Вышла Клер за американца, за известного художника, она всегда была неравнодушна к знаменитостям. Может, слышали, Дэн Тэйлор?
        Джейн кивнула.
        - И ведь, надо же, игра фортуны, - продолжал Марк, ухмыляясь, - из-за американки всё началось и американцем кончилось.
        - Из-за американки?
        Марк посмотрел на неё выразительно.
        - А разве он был в Америке? - спросила Джейн в страшном  волнении.
        Секретарь бросил на неё такой взгляд, что она невольно вспыхнула.
        - Да, был, осенью 68-го и гастролировал с большим успехом. Странно, что вы не знали, он был принят в обществе и очень даже тепло, - и опять тот же красноречивый взгляд.
        Джейн едва не лишилась дара речи, но, пересилив себя, проговорила быстро:
        - Так вы говорите, осенью. Осенью меня не было в Нью-Йорке, я как раз была у родителей, в Лондоне.
        Марк молча принял её алиби, и, не желая больше язвить, попытался было повернуть разговор в прежнее русло, но Джейн стойко выдерживала его атаки, она должна была задать Марку ещё один, последний вопрос.
        - А как вы думаете, Марк, - мягко произнесла она, - есть ли у Сантини дети?
        Марк сразу понял её вопрос, но, усмехнувшись, ответил:
        - Конечно есть, Тони.
        - Я не об этом, - нетерпеливо сказала Джейн.
       Секретарь раздумывал, но она настойчиво смотрела на него, и он начал уклончиво:
       - Думаю, что нет, хотя... - Марк усмехнулся, выразительно взглянув на Джейн, - Вернее, он утверждает, что нет. Но я думаю, что утверждать в таких случаях бессмысленно. Я не хочу сказать, что я не верю ему, нет, Анри никогда не лжёт мне, но ведь он просто может не знать о существовании ребёнка, так? – Марк опять кинул внимательный взгляд на Джейн, - хотя Анри отрицает и такую возможность. Я его понимаю, ему так удобнее. Он очень любит детей, и он просто не смог бы вынести мысли, что где-то есть ребёнок, которого он не знает и который не знает его. Уверяю вас, если бы он знал, что у него где-то есть ребёнок, то этот ребёнок давно, всеми правдами и неправдами был бы усыновлён им и жил бы в его доме.
        - Вот как,  - задумчиво сказала Джейн, - и он бы не подумал о чувствах матери, о привязанностях ребёнка?
        - Трудно сказать, - Марк задумался, - видите ли, мадам Сайленс, если ребёнок и мог появиться, то только в определённый период его жизни. Я могу с полной ответственностью сказать, что эта возможность целиком сводится к нулю, начиная с 68-го года, с его женитьбы, ну, разумеется, полностью (или почти полностью) вычёркиваются два года с Клер. А то, что было до 66-го года, было так несерьёзно, что говорить о его жалости к женщине, которая ему когда-то немного нравилась, я не решаюсь. Словом, это вопрос спорный. C’est la vie,* - заключил он, улыбаясь, и развёл руками.
         Она узнала всё, что ей было нужно, кроме того, время не терпело, и в любую минуту Эдвард мог пойти на её поиски, и она поспешила попрощаться. Марк удерживал её, уговаривая посидеть с ним ещё немного, Джейн упорно отказывалась, но едва она встала из-за стола, как увидела спускавшегося по лестнице бара Анри Сантини.
        - А вот и мой патрон собственной персоной, - без особой радости произнёс Марк и, приподнявшись, махнул ему рукой.
____________________________________________________
* Такова жизнь ( франц.)


        Анри заметил его, кивнул и, аккуратно пройдя между столиками, подошёл к ним. Он был одет в синий костюм и голубую рубашку, и от всего его облика веяло элегантностью, подтянутостью и свежестью.
        - Познакомься, Анри, - сразу же обратился к нему секретарь, - это мадам Сайленс.
        Сантини взглянул на Джейн, быть может, несколько неласково, но с изяществом склонил голову.
        Едва  он сел, к ним подскочил бармен.
        - Мсьё Сантини, есть чудесный "Мартель" 58-го года.
        - Давайте! - тут же вскричал Марк.
        Но Анри жестом остановил его.
        - Благодарю, - обратился он к бармену,  - в другой раз -  с большим удовольствием, - он повернулся к Марку, - если ты хочешь, пожалуйста, закажи себе, но я пить не буду, завтра гала-концерт, - и опять обратившись к бармену, он заказал себе какой-то коктейль со странным названием "Парадиз", - а для мадам...
        - Сайленс,  - подсказал секретарь с кривой усмешкой.
        Анри кивнул, проигнорировав усмешку, и, остановив на Джейн внимательный взгляд, продолжил:
        - А для мадам Сайленс ничего не надо заказать?
        Джейн могла лишь отрицательно мотнуть головой. Он несколько секунд не сводил с неё глаз, словно испытывая взглядом, и, наконец, спросил:
        - Простите, мадам, за моё любопытство, мсьё Эдвард Сайленс, случайно, не ваш родственник?
        - Мой муж, - едва могла выговорить Джейн.
       Зелёные глаза сверкнули негодованием.
       - Я познакомился с ним недавно в бильярдном зале, - сухо пояснил он и добавил, уже не глядя на неё и неумолимо сжав губы, - и где же он сейчас?
        Это выглядело столь бестактно, что даже Марк удивлённо посмотрел на своего хозяина, всегда славившегося своей  деликатностью.
        - Он, он отдыхает,  - упавшим голосом пробормотала Джейн, и расплакалась бы, если бы Марк не пришёл ей на выручку.
        - А что Катрин? - спросил он, с вызовом глядя в глаза приятелю, -что же она не пришла?
        Анри, по-видимому, давно привык к подобным выходкам своего секретаря и ответил даже не ему, а куда-то в сторону, но строго сдвинув брови:
        - Она с малышом.
        - А-а... - протянул Марк и устремил глаза в потолок.
        Анри посмотрел на него и, шаловливо, по-мальчишески улыбнувшись, вдруг передразнил:
        - Бе-е...
        Они взглянули друг на друга и расхохотались так звонко, так задорно, что Джейн, и без того не находившая себе места, сразу почувствовала себя лишней. Но уйти от Анри Сантини она была не в силах. Безумная надежда блуждала в её душе.
       Заиграл небольшой оркестр, и на площадку для танцев вышло несколько пар.
       - Что же ты, Марк, не приглашаешь свою даму? - сказал Анри несколько зло, как показалось Джейн.
       Марк тут же поднялся с таким видом, будто  давно собирался это сделать, и вывел её в круг танцующих. Джейн повиновалась, как марионетка, но, танцуя с секретарём, она видела, как к столику, за которым сидел Сантини, одна за другой подошли две девушки, приглашая его танцевать, но он, немного конфузясь и не поднимая глаз, мягко отвечал им:
        - Благодарю вас, но я не танцую.
        - Он, правда, не умеет танцевать? - спросила Джейн Марка.
        - Совершенно, - подтвердил тот, - как чурбан, он у нас страшно неуклюжий.
        - Но он же певец! - изумилась Джейн.
        - Мадам, видимо, имеет ввиду рок-н-ролл, - высокомерно ухмыльнулся секретарь, - Сантини – шансонье, а это совсем другой жанр. Это не только музыка, это прежде всего – слова.
        Джейн пожала плечами, не совсем понимая, что имеет ввиду Марк. Пожалуй, впервые до неё дошло, что несмотря на ежеминутные и ежесекундные мечты о Сантини, ей ни разу не пришло в голову поинтересоваться его творчеством.
         Она решилась спросить:
         - О чём он поёт?
         Брови секретаря вновь взметнулись вверх:
         - Французская песня – всегда о любви, - и, уловив растерянность в лице Джейн, снисходительно добавил: - я пришлю вам его пластинки.
         Они вернулись к столику. Сантини, который всё это время сидел наедине со своим коктейлем, приветственно улыбнулся Марку, даже не скосив взгляда на Джейн, и сказал, не прекращая улыбаться:
        - Жаль, что мы  сегодня не можем с тобой выпить.
        - Да, - согласился секретарь, - без тебя как-то и не пьётся, но ничего, завтра  наверстаем. Прикончим «Мартель» 58-го года.
        Анри уже приготовился рассмеяться, но в этот момент к их столику подошла девушка лет семнадцати в лёгком коротеньком платье и пригласила его на танец. Она производила впечатление хорошо воспитанной дочери из добропорядочной семьи, пришедшей сюда с родителями и на несколько минут исчезнувшей из их поля зрения. Она смотрела на Сантини с наивной мольбой во взоре.
       - Благодарю вас, мадемуазель, - мягко сказал он, не поднимая на неё глаз, - но я не танцую.
       Но девушка не отошла, а лишь умоляюще посмотрела на него.
       На этот раз Анри повернул к ней голову и сказал ещё мягче, с нотками ласки в голосе:
        - Я очень польщён вашим вниманием, мадемуазель, но я не танцую, поймите, не умею.
        Девушка, казалось, не понимала его, скорей всего, даже не слышала, не сводя с него восхищённого взгляда. Эта молчаливая настойчивость начала раздражать Сантини, Джейн заметила это по нервным движениям его рук, по появившемуся в глазах жёсткому блеску.
       - Я не хотел бы быть грубым, мадемуазель, но...
       Девушка вздрогнула, словно только что очнувшись, и низко опустив голову, отошла от их столика. Джейн пожалела её всей душой, она проследила за ней взглядом и увидела, что девушка, не дойдя до своего места, вдруг заплакала, прислонившись к стене и закрыв лицо руками.
       - Ну вот, - проворчал Марк, недовольно глядя на Сантини, - обидел девушку, она плачет. Совершенно не ценишь женской любви.
       - Зато ты ценишь, - огрызнулся Анри.
       - Да, ценю. Потому что не так избалован женским вниманием, как ты. А тебе, как будто трудно было потоптаться чуть-чуть на месте, а девчонка была бы на всю жизнь счастлива.
       - Ты говоришь глупости, Марк, - Анри вздохнул, - как я мог потанцевать с одной и отказать двум другим. Лучше отказать троим, чем перетанцевать со всем залом. И потом, ты же знаешь, как минимум, пять изданий поместят фотографии с комментариями, один невероятнее другого.
       - Вот! Вот она, твоя сущность! Ты заботишься о себе, ты
просто эгоист!
        Анри пожал плечами.
        - А девушка плачет, - продолжал Марк, потихоньку подмигивая Джейн. - Женщина плачет, а он своих ног пожалел. А что стоило бы...
        - Да замолчи ты, ради бога, вот завёлся! - взмолился Сантини, но беспощадный секретарь уже не мог остановиться.
       - Подумаешь, немного поразмялся бы, рухлядь старая. Ты порядком заплесневел, в тебе никаких чувств не осталось, ты такую чудесную девчушку обидел, отказал в таком пустяке. А что стоило бы...
        Но Марк так и не закончил своей фразы, потому что Сантини быстро поднялся, и, решительно пересекая зал, направился к плачущей девушке. Он остановился перед ней, осторожно дотронулся до её плеча и что-то сказал ей, должно быть, пригласил на танец. Девушка подняла голову и, вся засветившись радостью, опустила руки на его плечи. Сантини мягко обхватил её за талию, и они молча танцевали, двигаясь в такт музыке.
        - Вот это да! - воскликнул пораженный секретарь. - А я и не подозревал в нём таких талантов.
        - Да, он неплохо танцует, - согласилась Джейн, задетая за живое - как бы ей хотелось быть на месте этой девушки.
       Танец кончился, Сантини проводил девушку на место, как оказалось, действительно, к родителям, и, пройдя через весь зал, поднялся по лестнице из бара.
        - Он такой, - с гордостью заявил Марк, - вы не обижайтесь на него, мадам  Сайленс, за то, что он не попрощался с вами, просто он дуется сейчас на самого себя, а заодно и на меня. Он вообще-то добрый, девочку эту он пожалел уже тогда, когда она его пригласила. А я просто на его чувствах сыграл. Подыграл. За это он всегда на меня злится, а я просто его знаю, как свои пять пальцев.
        - А как вы думаете, мсьё Моро, - поинтересовалась Джейн,  - он ещё встретится с этой девушкой?
        Марк уверенно покачал головой.
        - Нет. В этих вопросах он очень щепетилен. Эта девушка ему, между прочим, понравилась, я заметил. Но у него на сей счёт какие-то странные понятия. Мне это, честно говоря, невдомёк.
        - Да, - задумчиво произнесла Джейн, - таких мужчин теперь
нет.
        - Вы хотите сказать, что Анри - последний из могикан? - и Марк громко расхохотался.
        Джейн посмотрела на секретаря, и когда он смолк, снисходительно улыбнулась.




                ***


        Долго не могла заснуть Джейн, думая о своей жизни и о нём.
        Итак, она нашла его, того человека, которого уже почти не чаяла найти, который стал смыслом её жизни. Она была довольна, что он не только не разочаровал её, а напротив, околдовал ещё больше. Правда, он не был теперь таким таинственным, полумифическим существом, но зато он был рядом, она могла видеть его, ощущать его реальность. Это ощущение реальности и стало для Джейн самым большим счастьем, неожиданным и непривычным. Слишком много времени было потеряно на слепое, фанатичное поклонение Эдварду и на тихое, восторженное обожание милого призрака с теплохода.
         Мужчина, которого она любила теперь, существовал на самом деле, - взрослый, уверенный в себе, гордый и спокойный, покоряющий своим тёплым обаянием. Сам того не ведая, он подарил Джейн неведомое ей прежде счастье - безграничную нежность, которую она испытывала к нему. Эта нежность цвела в ней, переполняла её, и она чувствовала, что готова любить и всех тех, кого любит он - Марка, Катрин, Тони и даже неведомую ей Клер Бернар. Она с ужасом ловила себя на мысли, что она любила бы гораздо больше и своего сына, если бы Анри любил его.
       Все долгие годы после их первой встречи, после того наваждения на теплоходе, Джейн не переставала мечтать о своём будущем свидании с ним. Оно произойдёт обязательно случайно, но их взгляды встретятся в людской сутолоке, и они узнают друг друга. Сколько Джейн не думала об этом, она не допускала и мысли, что он мог совершенно забыть её, ей почему-то верилось, что и он помнит о незнакомой женщине с теплохода, и так же, как она, хочет найти её. И ей грезилось, как они сядут за уютный, скрытый от взглядов, столик тёплого, полутёмного кафе, и она расскажет ему о себе, о сыне и, кто знает, может быть, он полюбит её.
        Встретившись с ним в действительности, Джейн долго не оставляла мысли открыться ему. Лишь после вечера в баре она окончательно убедилась в том, что Анри Сантини, тот самый юноша, который когда-то так нежно целовал неизвестную женщину с теплохода, был совершенно равнодушен к миссис Сайленс, жене американского миллионера.
        Но, предположим, что она всё-таки решилась бы рассказать ему всё, предположим, он поверил бы ей? Что тогда?  Если верить Марку, он потребовал бы передачи ему опеки над Генри.  Если верить Марку, то он не остановится ни перед чем, и тогда - процесс, гарантированный развод, признание за ней вины и передача опеки над сыном неизвестно откуда появившемуся отцу - Анри Сантини. А дальше? Джейн с ужасом чувствовала, что если это произойдёт, она ни в чём не сможет противостоять Анри, она не будет нанимать адвокатов, подавать прошения, она смирится, ведь отца она любила больше, чем сына. Да, теперь она признавалась себе в том, что уже давно подсознательно мучило её - Генри она любила только за то, что он был сыном Анри Сантини.
         А потом… Джейн попыталась представить, что будет потом. Всё та же девичья комната в родительском доме в Лондоне, одинокие вечера и редкие встречи с Генри, два раза в год, а то и раз в год, в доме Сантини. В его доме! Это ли не счастье? Джейн пыталась пристыдить себя, это низость, это преступление - расстаться с сыном ради мимолётного счастья встреч с его отцом.  Но она уже видела себя входящей в их дом, улыбку Катрин, да, именно, улыбку, они все сидят в большой, роскошной гостиной, Тони и Генри с ними, трое взрослых любуются детьми. Анри мил, обходителен с ней, она - мать его старшего сына. Неужели же этого недостаточно, чтобы быть самой счастливой женщиной на свете! Да, она была плохой матерью, да, ей было всё равно, кого Генри будет называть мамой через десять лет, её или Катрин, да, она пожалеет об этом, но потом, позже, а впереди - мгновения счастливых встреч с Анри.
        Джейн плакала. Всё это впереди и всё пока лишь мечты.  Она знала, как ей будет мучительно трудно перешагнуть через холодное безразличие Сантини. Безразличие и злость. Конечно, что можно было подумать о женщине, которая, приехав на курорт с мужем и сыном, не спускает со знаменитого артиста глаз, всюду преследует его, пытается свести знакомство с его секретарём, который, судя по всему, изрядный дамский угодник, и вдобавок, всем  своим поведением поддерживает катастрофически распространяющиеся слухи о том, что она давняя любовница Сантини, приехавшая в Канны, чтобы вновь завоевать его.
          Может быть, думала Джейн, если бы не это, он обратил бы на неё внимание, может быть, он всё-таки задумался бы над тем, почему так похожи лица детей, и вспомнил бы, наконец, что фамилия Сайленс очень напоминает странное "не то Саянс, не то Солянс" той женщины с теплохода, которую он видел однажды в свете первого солнечного луча, проникшего через стекло иллюминатора, в конце лета 1968 года.




                ***


        Утром Джейн не увидела на пляже ни его, ни его секретаря. Рядом с ней, в шезлонге, склонив голову на руки, одиноко сидела мадам Сантини, настолько погруженная в свои  мысли, что даже не обратила внимания на прошедшую мимо неё Джейн. Когда же, через несколько минут, она подняла голову и огляделась вокруг себя, лицо её было так грустно, что Джейн, побоявшись встретиться с ней взглядом, спряталась за Энн. Катрин не увидела её. Маленький Тони, по-видимому, очень скучавший в её обществе, то и дело подходил к матери, и, дёргая её за широкий рукав пляжного халата, хныкал:
         - Мама, ну поиграй со мной.
         Катрин отказывалась с грустной улыбкой, и мальчик, обиженно сопя, отходил от неё.
        Так, неподвижно, она сидела около получаса, пока, наконец, на пляже не появился Марк Моро.
        Катрин умоляюще посмотрела на него:
        - Ну что, Марк?
        Тот лишь покачал головой.
       О-о, - невольно простонала она и закрыла глаза рукой.
       Секретарь, увидев её жест отчаянья, присел рядом с ней.
       - Катрин, прошу тебя, не надо, всё обойдётся, - успокаивал он, гладя её по руке, лежащей на поручне шезлонга.
        - Марк, Марк, - едва не плача, повторяла она, - не могу больше, всё это так тяжело.
        Секретарь привстал, посмотрел в сторону Джейн, как будто упрекая её в чём-то, и опять повернулся к Катрин.
        - Он, наверное, где-нибудь, гуляет, -  проговорил он с явной запинкой, - ты же знаешь его склонность к романтике.
        Она улыбнулась с грустной иронией.
        - Хватит с меня его романтики, Марк, да и романтика ли это?    Просто военная хитрость. Ведь я знаю, что он вчера провёл весь вечер с этой женщиной.
        - Катрин, всё это было не так, я тоже был там и, поверь мнe, эта женщина была приглашена не им.
        - Не надо объяснений, Марк, ничего не надо. Его поведение и без того объясняет слишком многое.
        Секретарь встал и присел на соседний шезлонг, теперь Джейн приходилось напрягать слух, чтобы слышать их разговор.
        - Он всегда был честен со мной, - продолжала Катрин, - и он знает, что я ни в чём не стану упрекать его. Я уже люблю этого мальчика, и единственное, чего я жду от Анри - это честности. Почему же он с таким упорством отрицает то, что очевидно. Значит, он дорожит этой женщиной, значит, их что-то связывает и сейчас.
        Марк медленно покачал головой:
        - Не думаю, Катрин, Анри слишком рассеян, он бы обязательно чем-нибудь выдал себя, и потом, уже один вид американки раздражает его, а малейший намёк на их прежние отношения выводит его из себя.
        - Да, Марк, это так. Мы даже повздорили вчера из-за этого.
Но так ли уж хорошо мы знаем его, как думаем.
         "Папа, папа!" - вдруг закричал Тони, бросаясь в объятия к Анри Сантини, неожиданно появившемуся из-за зонта.
         Джейн страшно удивилась, увидев на нём вчерашний синий костюм. Анри поздоровался  женой и секретарём, неприязненно взглянул в сторону Джейн, сухо кивнул ей и сел в шезлонг, усадив сына к себе на колени. Тони, не размыкая ручонок, целовал его и бормотал:
         - Где ты был, па? Мне совсем скучно без тебя. Мама и Марк со мной не играют.
        Анри поцеловал его, осторожно спустил со своих колен, и мальчик побежал к морю.
        Катрин молча встала и пошла вслед за ребёнком.
        - Кажется, она не желает разговаривать со мной, - сказал Анри Марку, указывая на удаляющуюся Катрин.
        - А где ты был? - вопросом ответил секретарь.
        Анри промолчал
        - Я думаю, - уверенно проговорил Марк, - что я вправе повторить свой вопрос, а потом уже отвечать тебе. Итак, где ты был?
        - Не слишком ли много прав ты предоставляешь себе? - усмехнулся Анри.
        - И всё-таки? - настойчиво повторил Марк.
        - Не твоё дело, - спокойно и чётко произнёс Сантини.
        - Ты грубишь, друг.
        - А ты становишься невыносимым.
        - Прости, Энрико, - Марк пожал плечами, - но я всю ночь пробегал по городу, разыскивая тебя. А Катрин. Впрочем, ты сам знаешь.
        - А кто тебя просил меня искать, господин  утешитель? Разве ты искал бы меня в Париже?
        - То в Париже, - пробурчал секретарь, не зная, как возразить, - но ты мог хотя бы предупредить, - Сантини усмехнулся,  - ну, хотя бы придти немного пораньше.
        - А зачем? Что бы это изменило?
        - А-а! - вскричал Марк. - Значит, ты всё-таки понимаешь, что виноват?
        Анри промолчал.
        - Тогда в чём же дело? - спросил секретарь.
        - Просто опротивело всё, Мак. Не хотелось идти домой, и
всё.
        - После вчерашней ссоры?
        - А ты и это знаешь?
        - Катрин обмолвилась.
        - Да, - подтвердил Сантини, - надоела её дурацкая ревность, причём, абсолютно беспочвенная. Она всё пытается убедить меня, чтобы я сказал правду. Какую правду, позволь узнать? Самое невероятное, -добавил он, возмущаясь, - что вчера она даже предложила мне усыновить этого ребёнка. Но, какого чёрта, скажи мне, я должен усыновлять чужих детей! - секретарь хмыкнул. - Никто не верит мне, - продолжал Анри, заметив усмешку друга, - даже ты, Мак. Вот что меня бесит. Надоело всё. А потом, когда я выскочил из номера, я был так разгорячён, я не знал, куда себя деть. Встретил... Ну, словом, сам не знаю, как всё это получилось.
        Марк улыбнулся, похлопал его по плечу.
        - Так, где же ты, всё-таки был? - полюбопытствовал он, лукаво сощурившись.
        - Потом скажу, - ответил, неожиданно улыбнувшись, Сантини, - а пока, позови её, пожалуйста, Мак, нужно помириться.
        Секретарь ушёл, и Анри остался один. Он удобнее устроился в шезлонге, вытянул ноги и закрыл глаза. Вид у него был усталый, но губы подрагивали в лёгкой улыбке. Джейн смотрела на него, едва сдерживая горькие слезы. То, что она услышала от Катрин, Марка и самого Анри, окончательно рушило все её надежды. Он не переносил её, это было ясно.
        - Всё, Энн, больше надеяться не на что, - шепнула она на ухо своей подруге и вдруг чуть не ахнула.
         Порыв ветра с моря задул его волосы, и она увидела у его уха, у самой мочки, след знакомой ей, алой губной помады.
         - Вот как, - проговорила она глухо.
         - А что такого,- подхватила Энн, - ничего удивительного, всё очень даже естественно.
        Марк вернулся с Катрин, и Сантини лениво открыл глаза. Тони, с капризной гримаской на лице и с уже посиневшими губками плёлся следом, на ходу жалуясь отцу, что ему не дают купаться вдоволь. Анри укутал сына в большое мохнатое полотенце и крепко обнял его.
        Катрин выжидающе смотрела на мужа, и он обратился к ней, не поднимал глаз:
       - Мне нужен ключ от номера, Катрин, ты не отдала его портье.
       - Хотела увидеть тебя, - горько усмехнулась она.
       Сантини в растерянности пожал плечами.
       - Благодарю.
       Катрин молча протянула ему ключ, он взял его, отводя взгляд.
        - А ты разве  не идёшь с нами? - неуверенно спросил он.
       Жена покачала головой.
        - Но, надеюсь, ты придёшь на концерт?
        - Да, конечно.
        - Если ты не возражаешь, я заберу малыша с собой на репетицию.
        - Ура! - закричал Тони.
        - Конечно, Анри, - согласилась Катрин.
        - Обедаем вместе, - сделал последнюю попытку Сантини, и так как его жена невозмутимо кивнула, он зло кашлянул и властно заметил в сторону Марка, - тебе, кстати, было бы желательно присутствовать на репетиции, господин секретарь.
        Марк развёл руками и, обменявшись с Катрин улыбкой, последовал за своим хозяином.


                ***


        Джейн сидела со своим мужем в великолепном Каннском концертном зале, поражённая роскошью его огней и ослеплённая блеском бриллиантов и великолепием туалетов. Зал был переполнен. Джейн с Эдвардом благодаря стараниям ловкого секретаря Марка, с которым Джейн созвонилась накануне, сидели в почётной ложе, первой по счёту от артистической. В соседней ложе уже сидели Марк с засыпающим Тони на коленях, мадам Сантини и какой-то высокий, седеющий, очень респектабельный мужчина лет сорока пяти. Джейн слышала, как он делал комплименты Катрин, и видела, как, почтительно склоняясь, он всякий раз целовал её руку. Катрин в этот вечер выглядела прекрасно. Она была одета в чёрное платье из лёгкого шёлка, на шее, в ушах, и на пальце сияли матовым блеском крупные жемчуга. Катрин улыбалась, даже близкое присутствие американки не оскорбляло её, как обычно. По-видимому, она чувствовала себя спокойной и счастливой.
        Тем временем концерт начался. В первом отделении выступали призёры конкурса. Джейн напряжённо смотрела на выступающих, но не могла слушать их. Она ждала второго отделения, где должны были выступать победители предыдущих фестивалей: Анни Руссель и Анри Сантини. И вот, наконец, после получасового антракта, ведущий объявил, что сейчас на сцену выйдет чудесная Анни Руссель.
       Разом загрохотали аплодисменты, и на сцену вышла та самая маленькая, хрупкая брюнетка, которую Джейн видела по телевизору в день открытия фестиваля. На вид ей было лет двадцать восемь, и её звучный, богатый красками голос, поразил Джейн своею мощью. Она казалась очень изящной, плавно двигаясь по сцене в такт своей песне, её роскошное бархатное платье колыхалось вслед за каждым движениям её тела. Поначалу Джейн слушала её с большим вниманием, но через две песни она уже изнывала от скуки, не зная, куда деться от её однообразной музыки и заученных  движений. Но, наконец, она закончила свою программу, несколько раз её вызвали на бис, преподнесли корзину роз, и , к великому счастью Джейн, она медленно удалилась, раздаривая на прощанье публике воздушные поцелуи.
       Короткий музыкальный проигрыш, на сцену выходит ведущая, и Джейн, как во сне, слышит её торжественный возглас:
       -  Неподражаемый Анри Сантини!
       Взрыв оваций, он появляется на сцене, быстро подходит к
микрофону и, не дожидаясь, пока смолкнут аплодисменты, начинает петь. Это быстрая песня, в современном ритме, о неоновых огнях рекламы, сжигающих сердца людей, о большом городе и маленьком человеке в нём. Монотонное звучание аккордов оставляет ощущение потерянности и одиночества.
       Джейн никак не может справиться с охватившим её изумлением, она напряжённо вглядывается в знакомую фигуру на сцене, но не может свыкнуться с мыслью, что это тот самый Анри Сантини, которого она любила и которого встречала каждый день на пляже или в отеле.
        Он поёт одну песню за другой высоким с хрипотцой голосом, не слишком сильным, но тёплым и красивым. Джейн старается запомнить, сохранить в своей памяти навсегда каждую строку, каждую нотку его песен, но как только начинает звучать новая песня, она забывает предыдущую, и мысленно она даёт себе обещание завтра же прослушать все его пластинки.
        - А теперь, - тихо говорит он и делает жест, призывающий к спокойствию.
        И зал покорно смолкает, все как будто знают, какую песню запоёт он сейчас. В зале такая тишина, что слышно, как поскрипывают половицы под ногами музыкантов. Анри поднимает голову и начинает. И как будто крик боли вырывается из его души в бесконечность и чёрную пустоту зала.  Эта песня о разлуке, об одиночестве, о душевной пустоте, которую оставила в нём любимая девушка, легко и небрежно пройдясь по его судьбе. Джейн видит, как в темноте сцены его глаза сверкают, словно влажные изумруды. Смолкает последний аккорд, он опускает голову, он не может говорить, он ещё во власти своей песни. Шквал оваций и цветов обрушивается на него. Его вызывают снова и снова, молодёжь плотным кольцом сосредотачивается у сцены, он жмёт протянутые руки, раздаёт автографы и, в конце концов, совершенно теряется между поклонниками. Джейн, как когда-то, поражена, потрясена, опьянена его песнями.         
         Концерт кончился, и Джейн со своим мужем вышла из концертного зала. Не успели супруги Сайленс подойти к своему автомобилю, как увидели огромную толпу, собравшуюся у запасного выхода. Джейн отошла от машины и снова поднялась на ступени у входа в концертный зал, только тогда она смогла разглядеть в самом центре толпы Анри Сантини, окружённого цепью полицейских радиусом примерно в два метра. Впереди ещё двое полицейских прокладывали дорогу к автомобилю, длинному, чёрному "Роллс-Ройсу". У машины также стояла полиция, сдерживая натиск поклонников. Рядом с Сантини, опираясь на его руку и практически уткнувшись лицом в его плечо, шла его жена, позади шествовал секретарь с небольшим чемоданом и гитарой в кожаном футляре. Сам Анри шёл усталой походкой и уже не обращал внимания на рвущихся к нему поклонников. На руках он держал спящего ребёнка.
        - Э, Джейн, - вдруг сказал Эдвард, подходя к жене, - что, это наш Генри? Как он там очутился?
        Он с удивлением вглядывался в лицо ребёнка, которого нёс певец, и казалось, не верил собственным глазам.
        Джейн невольно вздрогнула, ей и самой в темноте показалось, что это её сын.
        - Нет, Эдди, - с трудом выговорила она, - это не Генри, ты  же знаешь, он с Энн. Это, должно быть, сын Сантини.
        Муж пожал плечами и недоверчиво посмотрел на неё.
        - Да, ты права, - всё же проговорил он, - что бы ему здесь делать?
        Возникло долгое, тяжёлое молчание.
        - Куда мы поедем? - спросила, наконец, Джейн, стараясь
выглядеть как можно более беззаботной.
        - А куда ты хочешь?
        - Давай поужинаем где-нибудь.
        - С меня  уже одного этого концерта. Я весь упрел в концертном зале. Курорт называется, - жаловался он.
        - Эдди! - перебила она его резко. - В конце концов, я приехала в Канны не для того, чтобы все вечера проводить в номере. Я хочу посидеть в ресторане, повеселиться, потанцевать.
        - Ладно, - проворчал он, - иди, куда хочешь. Только меня оставь в покое.
        Джейн слабо улыбнулась и посмотрела вслед отъезжающему "Роллс-Ройсу". Ещё из телефонного разговора с Марком, она узнала, что вечером, после концерта, Анри, Катрин и Марк встретятся с Анни Руссель в одном из самых шикарных ресторанов в Каннах с интригующим названием "Раковина изобилия". Джейн пообещала секретарю, что тоже будет там.


                ***


       Примерно через час она вместе с Энн и её поклонником, которого они прихватили с собой, чтобы не привлекать к себе внимания, вошли в полутёмный зал ресторана. Прямо напротив столика, за которым они устроились, Джейн увидела Анни Руссель и того высокого седого мужчину, который сидел с ложе с мадам Сантини. Они занимали большой стол, накрытый на пять персон. Джейн поинтересовалась у официанта, кто этот господин, и услышала в ответ, что это муж Анни Руссель, знаменитый продюсер Кристиан Тиссо.
        Каждую минуту Джейн ждала появления Анри и одновременно боялась этого, она почему-то чувствовала, что сегодняшним вечером всё должно завершиться: или к лучшему, или к худшему. Около полуночи в зал ресторана вошёл Анри Сантини с женой и секретарём, их сопровождал сам владелец ресторана. Он проводил их до столика, за которым сидели Анни Руссель и Кристиан Тиссо. Почти все сидящие в зале сосредоточили своё внимание на знаменитостях. Катрин, заметив Джейн, тяжело вздохнула, Марк заговорщически подмигнул ей, Анри, недовольно скривившись, сел спиной к ней. Он был в том же смокинге, в котором Джейн впервые увидела его на пляже.
        За соседним столиком заговорили, но как Джейн ни напрягалась, она не могла разобрать ничего, расстояние между ними было приличным.
        Марк усиленно подмигивал ей и показывал жестами, что просит её выйти. Джейн делала вид, что не понимает его, ей не хотелось уходить из ресторана, пока она могла видеть Анри. Наконец, секретарь, отчаявшись разъяснить ей, чего он от неё хочет, вышел сам, предварительно дав ей понять, что будет ждать её в небольшом парке, окружавшем ресторан. Энн уговорила Джейн выйти. "Может быть, ты узнаешь что-нибудь важное о Сантини, "- шепнула она ей в напутствие.
        Когда Джейн спустилась по лестнице, ведущей из ресторана в парк, она сразу же увидела Марка, в нетерпении поджидавшего её.
        - О, Джейн! - воскликнул он, быстро подходя к ней. - Я знал, что вы выйдете. Я так счастлив.
        Джейн не хотелось ни отчитывать его, ни возражать ему. С первых же слов поняв, что он ничего не скажет ей о Сантини, она так разочаровалась, что могла лишь устало взглянуть на него, подавив в себе вздох. Марк расценил её взгляд иначе.
        - Пойдёмте! - он уверенно взял её за руку и быстро увлёк её за собой в глубь парка. Джейн покорно следовала за ним.
        - Зачем это? - спросила она, когда они сели на скамейку, скрытую от посторонних взглядов.
         Казалось, Марк не слышал её, он смотрел на неё горящими глазами, и она невольно отодвинулась от него.
        - Джейн, вы свели меня с ума, - шептал он, приближаясь к ней, - я влюблён! Я люблю вас!
        И не успела она что-либо понять, как очутилась в его на удивление  сильных объятиях.
        - Не смейте! - вскричала она, пытаясь вырваться. - Марк, пустите меня! Что вы себе позволяете!
        Но он всё крепче сжимал её в своих руках, покрывая её шею и плечи поцелуями. Она сделала резкое движение, надеясь высвободиться, и маленький золотой крестик с изумрудиком, который она столько лет носила на своей груди, подпрыгнул на цепочке и выскочил из-за выреза платья.
        Трудно передать, как изменилось лицо секретаря, когда он увидел крестик. Он молча отстранился от Джейн и, стараясь говорить спокойно, произнёс:
        - Откуда он у вас?
        - Это мой, - быстро ответила Джейн и спрятала крестик в кулаке.
       -  Ваш? - усмехнулся Марк.- А вот я уверен в обратном, другого такого быть не может.
       - Это мой, - уверенно повторила она.
       - Хотите, докажу, что вы говорите неправду? - опять усмешка.- Поверните его другой стороной, там должно быть нацарапано: "К.Б."
       Джейн опустила голову, губы помимо воли задрожали, на глаза навернулись слезы. Марк торжествующе хмыкнул.
       - К.Б., - беспощадно продолжал он, - это Клер Бернар, та самая девушка, которой, если вы помните, вы так бескорыстно интересовались.  Это её крестик, она подарила его Анри после их первой ночи, он носил его, не снимая, пока не потерял где-то в Америке, по крайней мере, так он говорит. - И злорадно фыркнув, добавил: - Как же нужно было его увлечь, чтобы он нашёл в себе силы расстаться с крестиком Клер.
        Джейн молча качала головой, из глаз уже катились слезы.
        - Я нашла его на теплоходе, - пыталась оправдаться она.
        "Бросьте, "- взглядом сказал ей секретарь и вдруг вскричал громко, в бешенстве сжимая кулаки:
        - Всегда так! Всегда я в конечном итоге оказываюсь перевалочным пунктом, посредником между Сантини и женщинами. Или мне попадаются какие-нибудь аферистки, которые только и ждут, как бы броситься ему на шею, или они со временем влюбляются в него, очарованные его обаянием, или же, отчаявшись завоевать знаменитого певца, осчастливливают его секретаря. К какой категории относитесь вы, мадам Сайленс?
       Джейн испугалась.
       - Марк, вы не в себе.
       - Не в себе!- он метнул на неё злой, почти ненавидящий взгляд.- Скажите лучше, чего вы ждёте от него, на что надеетесь вообще. На то, что он вспомнит вас? Давно бы пора понять, что он не хочет вспоминать вас. Неясно? Вы изводите его, понимаете, вы раздражаете его. Не надейтесь ни на что. Если уж он позволяет своей совести спать, то он не попросит её и проснуться.
        Он внезапно рассмеялся и, подсев ближе к Джейн, сказал
тихо:
        - Вот вам мой совет, мадам, не надоедайте ему слишком. Он не любит по два раза смотреть один и тот же фильм. Запомните это.
        И уже уходя, крикнул:
         - А крестик, всё-таки верните. Увлечение увлечением, но он без него вот уже семь лет сам не свой.
        Джейн посмотрела ему вслед, словно прощаясь, и резко сорвала с цепочки золотой крестик. Она даже не плакала, она уже не могла плакать, глаза, казалось, мгновенно высохли, и, словно эхо, то удаляясь, то усиливаясь, её преследовали слова Марка: не надейтесь ни на что, не надейтесь.
        Содрогаясь от сухих рыданий, забыв обо всё на свете, Джейн побрела глубже в парк.
        Убежать бы, скрыться во тьме деревьев и не видеть никого. Остаться наедине со своими мыслями и спокойно проанализировать всё.
        Что она знала об этом человеке, позволяя себе рассчитывать на его понимание и сочувствие. Что она знала о нём, кроме того, что он один из самых известных певцов в Европе и любимец французской публики.  Из газет она успела вычитать, что ему 30 лет, что он итальянец, ещё в детстве приехавший во Францию вместе с родителями, что до того, как стать певцом, он учился в Университете, что его карьера началась в восемнадцать лет, и с тех пор его популярность неизменно растёт, что он женился в двадцать пять лет на своей подружке детства, что он очень мил, прост и скромен, и до сих пор застенчив. Из журналов более скандального характера она узнала, что он богат, но цифра его состояния держится в тайне, что у него много друзей из самых различных слоёв общества, что на протяжении вот уже двенадцати лет он является объектом любви и восхищения сотен тысяч женщин во всём мире, что к числу его страстных поклонниц относятся: принцесса такая-то, супруга президента такого-то, дочь миллионера такого-то, кинозвезда такая-то, и в то же время ни один из этих журналов не приписывал ему любовниц.
        Все эти газетные сведения лишь приоткрывали завесу. Но что знала Джейн о его характере, о том, какой он там, внутри, недосягаемый для неё, для репортёров, для всех остальных? То, что она почерпнула из его песен на концерте? Но лирический герой его песен никак не мог ужиться в её представлении с человеком, о котором можно было сказать: "Если уж он позволяет своей совести спать, то он не попросит её и проснуться".
         Но за что тогда она любила его? Слишком взбудораженный  её ум не мог ответить на этот вопрос, и только сердце в ней бессознательно выстукивало: "Люблю его, люблю".  Это она знала твердо. Она его любила так сильно, что временами хотела бы стать им самим.
       Всё, всё она отдала бы, со всем бы рассталась, от всех бы отреклась, лишь бы обнять его опять, как обняла она его, почти теряя сознание, в двухместной каюте американского теплохода.
        Сделав несколько шагов, она дошла до оригинальной скамейки, сооружённой из поваленного дерева, и села. Она решила посидеть немного в тишине и одиночестве, успокоиться, прийти в себя и, смотря по настроению, либо вернуться в ресторан, либо взять такси и поехать в отель.
        Голоса, послышавшиеся откуда-то сзади, насторожили её.
Джейн прислушалась, но голоса смолкли, и она различила лишь шелест листьев под ногами и шорох отодвигаемых веток.
        Прошло несколько минут, прежде чем двое, мужчина и женщина, появились между деревьями. В мужчине Джейн сразу узнала Анри Сантини, лица женщины она не смогла различить в темноте, да и не успела, так как быстро, скорее инстинктивно, чем сознательно, спряталась за куст цветущей акации.
        Анри медленно шёл впереди, женщина чуть подальше.
        - Ты всё ещё любишь её? - спросила женщина, и Джейн сразу поняла, что это была не Катрин.
        Анри остановился и повернулся лицом к своей даме.
        - Кого?- уточнил он, и Джейн уловила в его голосе усталость.
        - Клер.
        Долго длилось молчание, он не отвечал.
        - Ты спрашиваешь серьёзно? - наконец, проговорил он.
        - Да, серьёзно.
       Анри подошёл к скамейке, на которой только что сидела Джейн, и сел. Женщина встала рядом с ним.
       - Знаешь, - после долгой паузы сказал он, - я не думаю об этом, раньше думал, и мне казалось, что люблю, а теперь не знаю. Если бы увидел её, всё бы, пожалуй, началось снова. А к чему ты это спросила?
        - А мне кажется, любишь, - задумчиво сказала женщина, - я подумала об этом, когда услышала на концерте твою новую песню  “Вернись ко мне”, ведь она ею вдохновлена? Не Катрин же.
         Анри промолчал. Глаза Джейн понемногу привыкли к: темноте, и она смогла, наконец, различить профиль, причёску и фигуру Анни Руссель. Джейн была очень удивлена.
         - А мне почему-то никто не пишет таких песен, - вздохнула Анни Руссель.
         - Для тебя пишут песни известнейшие авторы, - Анри встал и как-то по-отечески пожал её руку.
         - Для меня, а не мне. Для моего голоса, и только. Как видишь, - добавила она с горечью, - я не нравлюсь мужчинам.
         - Ты говоришь неправду, Анни.
         - Я не имею в виду моих поклонников, Анри, а ты, возражая
мне, имел в виду только их. Не себя же, - и она коротко, ненатурально  засмеялась.
         - Не надо об этом, Анни.
         - Ты не хочешь говорить об этом? О чём, позволь спросить? Ещё не зная, о чём идёт речь, ты заранее увиливаешь?  О, ты искусный дипломат, - тот же смех, - ты умеешь скрываться незамеченным.
        По-видимому, слова Анни Руссель  обладали каким-то
тайным смыслом, потому что Джейн различила и в голосе, и в  движении головы Сантини смущение.
        - Стоит ли возвращаться к этому, Анни, - мягко проговорил он.
        - К этому? Подумать только!- и Анни Руссель опять рассмеялась. -Анри Сантини соизволил, наконец, вспомнить.
        - Не надо, Анни, - повторил он.
       Они замолчали. Некоторое время оба они стояли, опустив головы.
       Первой заговорила Анни Руссель.
       - Ты знаешь, что я  любила тебя?
       - Знал, - неохотно ответил он.
       - До или после?
       - Право, Анни, ни к чему всё это, совершенно ни к чему.  Катрин и Кристиан ждут.
       - Вот ты и опять хочешь сбежать от меня, как когда-то. А ведь я с тех пор…
       - С тех пор, - раздражённо перебил он её, - очень многое изменилось, и мы изменились.
        - Да, - усмехнулась она, - но многое осталось неизменным например, то, что ты всегда считал меня дурочкой, не так ли? Но если бы ты хоть однажды задумался, позволил бы себе вспомнить, ты бы понял…
        - О, Анни, - почти брезгливо воскликнул он, - только не надо вот этого -  умолять, унижаться! Ты слишком хороша для этого!
        Анни Руссель ближе подошла к нему.
       - Я не унижаюсь, Анри, я просто до сих пор люблю тебя.
       Он остолбенел, по-видимому, он никак не ожидал этого услышать.
       - После той ночи, - продолжала она, не поднимая головы, -
той единственной ночи, которая была девять лет назад, я и полюбила тебя. Но я не успела тебе сказать об этом, ты ушёл, не дожидаясь
моего пробуждения, попросту говоря, сбежал.
       - Я, я не знаю, Анни, - пробормотал изумлённый Сантини, -возможно, я поступил некрасиво. Даже подло. Но ведь столько лет прошло.
       - Да, Анри, - согласилась она, но голос её звучал так, словно она думала о чём-то другом, - прошло столько лет, но, представь себе, я до сих пор не могу понять, за что ты так обидел меня тогда. Может быть, ты объяснишь мне хоть сейчас, спустя девять лет, почему ты ушёл.
       Сантини задумался.
        - Ты, действительно, этого хочешь? - последовал его вопрос.
        Анни Руссель кивнула.
       - Видишь ли, Анни, - медленно начал он, - это очень трудно объяснить. Хотя... - он выпрямился, голос его зазвучал увереннее словно, он нашёл, наконец, слова. - Нет, это объяснить очень легко. Легко для меня, но я не уверен, что ты поймёшь меня. Скажу правду, такое было в моей жизни нечасто, всего два или три раза, каждый раз случайно, каждый раз я был либо пьян, либо зол на весь мир, каждый раз после этого я ужасно ругал себя. И каждый раз поступал именно так – уходил. Я не мог иначе. И вовсе не потому, что я чего-то боялся. Всё дело в том, что... Потом, наутро, после самой пылкой, самой чудной ночи, сказать-то мне этой женщине нечего. Совершенно нечего! Лопотать что-то бессвязное о погоде, о вечных делах, в то время, как она ждёт от меня совсем других слов. Торопливо одеваться и видеть унижение женщины, которая всего несколько часов назад была королевой. Нет. Лучше я уйду, сбегу, как ты сказала, пусть лучше я оскорблю её своим исчезновением, виноват буду я, я один, но я не унижу её. Она останется королевой, оскорблённой, обиженной, но не униженной. - Он замолчал, затем продолжил. - Я не знаю, Анни, возможно, всё это прозвучало неубедительно.
       - Почему же, - протянула она с грустью в голосе, - твоё уважение к женщине заслуживает всяческих похвал, но, честное слово, из всего того, что ты сейчас сказал, я, кажется, не поняла самого главного - почему же тебе совершенно нечего сказать этой самой женщине.
       Джейн замерла, всё в ней напряглось. “Вспомни,  вспомни обо мне!”- взмолилась она про себя.
       - Потому что, - без колебаний ответил Анри, - я не чувствовал
к ней ничего. Ни любви, ни сильной привязанности. Я, конечно, был благодарен ей. Ну, словом, вечная ситуация. Возможно, другой на моём месте нашёл бы, что сказать, да и я сам бы нашёл, будь я полегкомысленнее и похитрее, но я не был испорчен тогда и не умел лицемерить.
       - Нет, честное слово, Анри, наверное, я, действительно, дурочка, - с издёвкой произнесла Анни Руссель, - но я никак не могу понять, что тебе мешало уйти вечером же, честно и спокойно, просто попрощавшись и пообещав позвонить, а потом забыть номер телефона. Но уходить потихоньку, на цыпочках, прости, но и те самые две-три случайные женщины, и я в том числе, скорей всего, расценили твой уход как самую обыкновенную трусость.
        Он пожал плечами.
        - Может быть, Анни. Пожалуй, ты права. Возможно, я, действительно, опасался. Понимаешь, я ушёл, закрыл за собой дверь, и я спокоен, свободен, я уверен, что она забудет меня, так же, как и я её. Всё это было чудесным маленьким приключением, и только. Но, если я останусь и вдобавок к своему замешательству вдруг увижу, что она поверила моей ласке, моей мимолётной нежности, я не смогу уйти, я не посмею разуверить её. Меня удержит её надежда или отчаяние, я не знаю.  А если уйду, несмотря на надежду или слёзы - то буду казнить себя всю жизнь. Словом, Анни, даже если вернуть 65-ый год и тот случай, который свёл нас, я всё равно поступил бы точно так же.
       - Случаем ты называешь приём после твоего концерта в «Олимпии»?
       - Да, приём, шампанское и мою тогдашнюю беспечность. – Он вдруг смутился, опустил голову.- Но стоит ли ворошить прошедшее, Анни, ведь у тебя муж и дочурка, у меня жена и сын. И если мой Тони и твоя Мишель иногда играют вместе, это не значит...
        - Это не значит, Анри, что я люблю своего мужа, а ты свою жену.
        - Но ведь это не обязывает нас любить друг друга, любовь - это не повинность, ты пойми. И кроме того, - добавил он обиженно, - я люблю свою жену.
       Анни Руссель вдруг заплакала. Джейн видела, как он неуверенно протянул к ней руки, пытаясь её успокоить.
      - Анни, не нужно… - вновь сев рядом с ней на скамейку, он осторожно взялся за её плечо.
      Руки певицы быстро сомкнулись вокруг его шеи. Джейн начала
бить дрожь.
       - Анри, любимый, - зашептала Анни, - я идиотка, но я поверила             и твоим мимолётным ласкам, и твоей мимолётной нежности. Что мне делать, Анри? - она потянулась к нему. - Неужели ты не поцелуешь, неужели ты даже не поцелуешь меня?
       Он не на шутку смутился, но рук не убрал.
       - Анни, поверь мне, это лишнее, - всё же произнёс он нетвёрдо.
        В ответ на его слова Анни Руссель крепче обняла его, и  достала губами до его подбородка.
       - Анни, прошу тебя.
       Но она, нагнув его голову, целовала его быстрыми, отрывистыми поцелуями.
       - Анни, не нужно.
       Поцелуй в губы прервал его слова, и Джейн увидела, как он осторожно обнял Анни Руссель.
       - Анри, - почувствовав его руки на своей спине, прошептала певица, - уйдём отсюда. Поедем куда-нибудь.
       - Куда?
       Она отпустила объятия, и Сантини быстро отсел от неё.
       - Всё равно, Анри, лишь бы с тобой, лишь бы вдвоём.
       Анри покачал головой:
       - Я думаю, это ни к чему.
       - Зачем ты так, Анри, я люблю тебя.  Я хочу быть с тобой, я хочу быть твоей.
       - Мне кажется, ты ошибаешься, Анни, это не может быть любовью. Это была всего лишь одна ночь. И я забыл о ней, тут же ворвавшись в свою привычную жизнь. На другой день, если мне не изменяет память, был другой концерт,  - мрачно ухмыляясь, добавил он.
       - Анри! - с отвращением воскликнула она. - Откуда столько цинизма! В тебе, который пишет такие песни, такие стихи!
       -  Не надо делать из меня героя, Анни! – почему-то разозлился он. -Я - обычный человек! Во мне есть и то, и другое! Но больше всего на свете я не люблю лгать.
       - Анри, - на этот раз в её голосе слышится упрёк, - значит, в тот момент, когда ты меня обнимал, ты лгал мне?
        - Тогда - нет, - Джейн показалось, что она уловила в его голосе сомнение.
        - Но ведь ты же поцеловал меня сейчас, Анри!
        - Я не знал, как будет лучше. Прости.
        - Прости? - с ужасом переспросила она.
        - Прости, - повторил он.
        В воздухе повисло молчание. Анни Руссель уронила голову на руки. Сантини встал. Джейн опять услышала его голос:
       - Словом, - проговорил твёрдо, - нам больше нечего обсуждать, Анни, все дальнейшие разговоры ни к чему не приведут. Пойдём.
       Сантини подождал ещё несколько минут, затем предложил ей руку и произнёс ласково:
       - Пойдём, Анни, Катрин и Кристиан, наверное, уже волнуются.
      Джейн только тут заметила, что из глаз у неё катятся слезы.
      "Так вот он какой, "- думала она, глядя на удаляющуюся пару, - прав был Марк, он, действительно, не любит два раза смотреть один и тот же фильм".
       «Но как же он благороден», - утирала она слёзы, направляясь вслед за Анри Сантини и Анни Руссель к выходу из ресторанного парка.


                ***


        Джейн всё могла ожидать от своего супруга, но ей в голову не приходило, что он способен так разъяриться от ревности.
       - Где ты шаталась! - закричал он, подскакивая к ней, едва она вошла в номер.
       - Я была в ресторане "Раковина изобилия", - спокойно ответила она, - ты ведь сам отпустил меня туда.
       - Конечно, - буркнул Эдвард, - чего ты только не придумаешь себе в оправдание! Но где это видано, чтобы замужняя женщина шаталась по ресторанам, в то время, как её муж сидит с ребёнком.
       - Я никак не пойму, - невозмутимо проговорила Джейн, - какие причины всем этим глупостям, которые ты несёшь.
       - Причины! - вскричал Эдвард, яростно сжимая кулаки.- Не хватало ещё причин! С меня достаточно и того, что я видел, как ты таяла, когда смотрела на этого хилого макаронника!
        Джейн даже побледнела от охватившего её гнева.
        - Макаронника?! Как ты смеешь? Ты сам со своим стокилограммовым весом не стоишь его мизинца! И запомни, если ты ещё раз при мне позволишь себе оскорбить этого человека, я уйду от тебя.
        - Уйдёшь?- Эдвард захохотал . - Нет, вы послушайте, как заговорила эта тихоня. Уйдёшь от меня? Что ж, посмотрим! - и он бросился к телефону.
       - Что ты хочешь делать, Эдди? - с тревогой спросила Джейн.
       Но он упорно молчал, яростно набирая номер.
       - Алло! - закричал он в трубку. - Портье? Пожалуйста, закажите   три билета на самолёт до Нью-Йорка. На утро. Мистер Сайленс, миссис Сайленс ... И ребёнок семи лет.
        - Эдди, - прошептала Джейн испуганно, - не смей, Эдди, подожди немного.
        - Да, два взрослых и один детский. Благодарю вас. - Он положил трубку и с победоносным видом посмотрел на жену. - Завтра вылетаем, вечером будем в Нью-Йорке. Я сыт по горло твоей Европой! Посмотрим, как ты уйдёшь от меня там, в Америке!
        - Эдди, почему  ты спросил меня, - Джейн почти задыхалась от рыданий, готовых вырваться наружу, - как ты посмел.
        - А-а, - торжествующе вскричал Эдвард, - значит, я всё-таки был прав!
        - Ты, ты негодяй!
       И не дожидаясь реакции мужа, она быстро вышла, хлопнув дверью.
       В лифте Джейн всё обдумала и приняла чёткий план действий.    Было уже около четырёх часов утра, но медлить было нельзя, всё кончалось сегодняшним днём.
       Спустившись в холл, Джейн подошла к столу портье и, полистав телефонную книгу, нашла телефон 72-го номера. Выйдя из отеля, она зашла в телефонную будку и без колебания набрала номер.
       Трубку долго не поднимали. Наконец, сонный и хриплый мужской голос отозвался.
       - Мсьё Сантини? - быстро спросила Джейн.
       - Ну? - последовал ответ.
       - Мсьё Сантини, бога ради, простите меня, - запинаясь и спеша, заговорила она по-французски, - но мне очень нужно вас видеть.
       На другом конце провода хмыкнули:
       - Вы знаете, который теперь час?
       - Я рискую быть надоедливой, мне приходится употреблять банальности, но я умоляю вас.
       Сантини вздохнул:
       - Кто это говорит?
       - Я понимаю, - смутилась Джейн, - нужно было бы сразу представиться, но... Мне бы не хотелось этого делать сейчас.
       - Я так и знал, - резко оборвал он.
       Джейн почувствовала, что Сантини рассердился, очевидно, приняв её за одну из поклонниц, и поспешила прояснить ситуацию:
       - Вы неправильно меня поняли, мсьё, я не принадлежу к числу ваших поклонниц.
       - Так что же? - требовательно спросил он.
       - Мне очень нужно вас видеть. Это очень важно, для вас тоже.
       - Для меня? - изумился он.
       - Да.
       - Допустим. А на завтра никак нельзя отложить нашу встречу?
       - Нет, - твердо ответила Джейн, - завтра, вернее, уже сегодня утром я уезжаю.
       - Что ж, я вам верю, - вновь вздохнул он, - ответьте мне, пожалуйста, только на один вопрос. Так ли уж важно для меня то, что вы хотите мне сообщить?
       - Да, - сказала она.
       - Из какой это сферы? Профессиональной? Личной?
       - Скорее, личной, - смутилась Джейн.
       - Наверное, сегодня день признаний, - усмехнулся Сантини, и Джейн опять испугалась.
       - Ну, хорошо, - услышала она через некоторое время, - где вы находитесь?
       Джейн облегчённо вздохнула:
       - В том же отеле, что и вы, у центрального входа.
       - Через десять минут буду.
       И не успела Джейн поблагодарить его, как послышались короткие гудки.
       Джейн почти ликовала. Она верила, что всё произойдёт именно так, что он не сможет отказать ей. Она чувствовала, что судьба в последний момент вновь протянет ей руку.
       Но всё случилось так неожиданно и быстро, что она ни о чём не успела подумать, она не решила  даже, что она скажет ему.
       Сердце её взрывалось внутри, отстукивая каждую секунду, ещё мгновение, и он выйдет к ней, рассерженный, разбуженный посреди ночи, заинтригованный и ожидающий получить от неё разъяснения.
       Джейн не на шутку испугалась. Она уже готова была убежать или затаиться за телефонной будкой, как девчонка, но тут в стеклянных дверях отеля появился Сантини  в джинсах и джинсовой же куртке, как показалось Джейн надетой на голое тело. Он зябко поёживался и оглядывался по сторонам.
        Джейн решительно сделала шаг ему навстречу. Анри, заметив её, остановился, в удивлении посмотрел вокруг себя, но, не увидев никого, кроме американки, широко раскрыл глаза:
        - Вы?!
        - Я. Не ожидали?
       - Нет, почему же, - пробормотал он, в замешательстве пожимая плечами.
       - Вы уделите мне полчаса? - спросила Джейн, уверенная, что он и на сей раз не откажет ей.
       - К вашим услугам, мадам, - рассеянно ответил он.
        Джейн предложила пойти в сквер. Он согласился, правда, несколько неохотно, как ей показалось. Они пересекли стоянку автомашин и очутились в небольшом скверике отеля с фонтаном посередине и изящными скамейками под деревьями. Выбрав скамейку, не освещённую фонарём, они сели.
        Джейн понимала, что по сложившимся обстоятельствам ей надо начинать разговор первой.
        - Я не задержу вас надолго, мсьё Сантини, - начала Джейн и замолчала, не зная, как продолжить.
        Сантини смотрел на неё с любопытством и едва скрываемым недоверием. Казалось, он ждал, что эта таинственная американка скажет ему сейчас что-то очень важное и интересное, может быть, даже, откроет свою тайну, и в то же время не верил в то, что ей, действительно, есть, что сказать.
        - Я знаю, мсьё, - вздохнула Джейн, разгадав его взгляд, - я знаю, что вы считаете меня авантюристкой, знаю, что для вас я всего лишь досадное недоразумение, испортившее вам отдых. Я знаю, что вы обвиняете меня в том, что я будто бы распускаю нелепые слухи о вас и о себе, и поэтому не выносите меня. Вы, конечно, можете ко мне относиться, как вам угодно, но я не хочу, чтобы вы только лишь на основании ваших предположений и... всевозможных сплетен думали обо мне дурно. Я не хочу, чтобы вы считали меня очередной фанаткой, преследующей вас.
        Джейн вдруг осеклась, встретив на себе заинтересованный, но чуть насмешливый взгляд Сантини. Он смотрел на неё, как смотрят на нашкодившего ребёнка, тщетно пытающегося оправдаться.
        Джейн смутилась, но продолжила, ещё более неуверенно:
       - Вы, наверное, заметили, что я интересуюсь вами. Но это происходит вовсе не потому что... А просто, - она чувствовала, что не может сейчас произнести слова, ради которых пришла сюда, - а просто... я хочу поблагодарить вас.
       - Поблагодарить? За что? - его брови иронично поднялись.
       Казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться.
       Джейн умоляюще посмотрела на него. Он понимающе кивнул, давая понять, что выслушает её. Она заставила себя продолжать.
        - Я хочу поблагодарить вас за... нежность, которую вы открыли мне. Я живу в Америке, мсьё, и мой образ жизни не оставляет времени на "нежности". Так у нас говорят, совершенно искажая смысл этого чувства. Вы же, вы перевернули во мне всё, вы научили меня видеть, чувствовать и понимать многое такое, о чём я раньше даже не подозревала, - Джейн чувствовала, что говорит совершенно не то, что нужно, что когда-то она то ли где-то слышала, то ли где-то читала нечто подобное, но она уже не могла остановиться и совсем сбилась на патетичный тон, - вы мне открыли новый мир, благодаря вам я стала совсем другим человеком.
        Взглянув на Сантини и увидев, как он сидит, скосив на неё взгляд и тонко скривив губы, она мгновенно смолкла.
        "Боже, что я наделала!- с ужасом подумала она.- Ведь с ним же нельзя так!"
        Но Сантини уже приподнимался со скамейки, протягивая ей руку для прощания. Вид у него был усталый и разочарованный.
         - Постойте, мсьё! - вскричала Джейн, в отчаянии ухватившись за его руку. - Ещё минутку, мсьё, умоляю вас!
         Он пожал плечами, но сел.
        - Не обращайте внимания, мсьё, на чепуху, которую я сейчас несла. Всё это оттого, что я очень волнуюсь. И к тому же - французский - не мой родной язык.
          - Вы можете говорить по-английски, - как показалось Джейн, ласково сказал ей Сантини.
          Это её приободрило:
          - Всё гораздо проще, - продолжила она на английском, - вы, действительно, многое сделали для меня, вы, действительно, открыли мне нежность. Нужно знать, как я жила раньше, чтобы понять, каким невиданным чудом стала для меня нежность, когда поняла, что она есть на свете. Но это долгая история. И вам она вряд ли интересна, - Сантини, повернувшись к ней, не отводил от неё изумлённых, поблёскивающих в темноте глаз, - вы, наверное, думаете сейчас, это и есть то важное, что хотела сказать мне эта сумасшедшая посреди ночи.
        Сантини смутился, но покачал головой.
        - Нет, прошу вас, мадам, продолжайте.
        Джейн, не говоря ни слова, протянула к нему руку и разжала кулак.
        - Крестик Клер! - воскликнул Анри, не веря своим глазам.
        - Возьмите его, - улыбнулась Джейн, - он - ваш, и я возвращаю его вам.
        - Откуда? Откуда он у вас? Как вы его нашли?
        - На теплоходе, давно, семь лет тому назад. Я бы вернула его раньше, если бы знала, кто вы и где вы.
        Сантини удивлённо и несколько недоверчиво посмотрел на неё.
        - Но как, как вы узнали, что он - мой?
        - Ваш секретарь узнал его, - после минутного колебания ответила Джейн.
        Он недоверчиво покачал головой. Что-то не сходилось, и это "что-то", по-видимому, не давало ему покоя. Он внимательно смотрел на Джейн, закусив губу, казалось, он мучительно пытался что-то припомнить, и никак не мог сосредоточиться.
       - Мадам Сайленс, - начал он медленно, очевидно, желая о чём-то спросить её, и вдруг осёкся, - Сайленс… - проговорил он с вопросительной интонацией,  - Сайленс... - опять повторил он, глядя на американку потрясённым, изучающим взглядом.
        И вдруг глаза его вспыхнули, словно в одно мгновение он увидел перед собой всё то, что составило семь лет жизни Джейн. Он нервно сжал ладонями виски и опустил голову.
        - Идите, мсьё, - после долгой паузы сказала Джейн, - не смею больше задерживать вас, большое вам спасибо.
        Сантини вздрогнул, поднял голову.
        - И вам спасибо, - сказал он, беря её руку в свои, - не так я должен был бы благодарить вас... - Джейн покачала головой, потрясённая, но он жестом остановил её и продолжил, горько усмехнувшись. - Я был слишком самонадеян... - он вздохнул. - Я ведь даже не знаю вашего имени...
        - Джейн, - ответила она.
       Он помялся, прежде, чем продолжить, но Джейн уже знала, о чём он спросит сейчас:
        - А... мальчика?
        - Генри.
        В его глазах мелькнуло изумление:
        - Это...совпадение?
        Джейн молча кивнула. Она не сомневалась, что он подумал о том же, о чём и она: такие совпадения не случаются просто так. Они невольно улыбнулись друг другу.
        - Идите, мсьё, - опять повторила Джейн, чувствуя, что время, которое для неё остановилось подле Анри, на самом деле неумолимо бежит вперёд, - вам пора.
        - Да, - согласился он, медленно поднимаясь и благодаря её взглядом, - если я вас правильно понял, сегодня утром вы уезжаете? - она кивнула, и он продолжил, немного смущаясь, - я иногда бываю в Нью-Йорке. Может быть, вы дадите мне ваш адрес?
        Он достал из кармана куртки авторучку, записную книжку и протянул Джейн. Она подумала и написала адрес и телефон родителей.
        - Я теперь, скорей всего, буду жить в Лондоне, ведь я англичанка, - сказала она, отдавая Анри книжку и ручку.
        - Вот прекрасно,- улыбнулся он, - в Лондоне я бываю чаще. И, может быть, как-нибудь я смогу зайти и отблагодарить вас за ... крестик, который вы сохранили. И ещё...- на какое-то мгновение он заколебался, но подняв на неё прямой и уверенный взгляд, аккуратно вложил в её ладонь золотой крестик с изумрудиком. - Оставьте его у себя, он – ваш, - Джейн запротестовала, но он мягко остановил её, - для вас он давно уже значит больше, чем теперь - для меня. Он принадлежит вам, - он склонился и поцеловал её руку.
         Его мягкие, тёплые губы приникли к её коже. Сердце в ней взорвалось. Как заворожённая, она подняла свободную руку, чтобы прикоснуться к его волосам. Но рука бессильно остановилась в нерешительности. Нет, она не могла, она не смела прикоснуться к нему. Ей принадлежал только его крестик.
         Сантини выпрямился, посмотрел ей в лицо, и Джейн, замирая от счастья и боли, увидела засветившуюся в его глазах нежность.
         - До свидания, Анри, - с трудом сдерживая слезы, прошептала она.
         - До свидания, Джейн. Берегите себя. И мальчика.
        Он встал, махнул ей рукой и быстро, не оборачиваясь, зашагал к центральному входу отеля.
        Слезы застилали ей глаза, и она расплывчато видела, как его невысокая, стройная фигура скрылась за стеклянными дверьми.
        Джейн Сайленс тоже нужно было идти, чтобы осторожно, не потревожив спящего Эдварда, войти в свой номер, уложить свои и детские вещи в чемоданы и выйти рано-рано утром вместе с сыном через ту же стеклянную дверь, за которой только что скрылся он, её Анри.
        Ей нужно было идти, чтобы успеть ещё купить два билета на самолёт и первым утренним рейсом вылететь в Лондон.



                Москва.
                1977г.


Рецензии
Здравствуйте, Ирина.
Красивая история — ваше ранее произведение.
Читатель видит молодую Джейн, без памяти влюблённую в своего мужа.
Эдвард был её первой и единственной любовью, и она не хотела замечать его недостатков, возможно, потому, что просто не хотела знать, какими достоинствами обладают эти пресловутые другие мужчины. Но "других" мужчин для неё не существовало.
Поэтому Джейн не замечает, как непохожи они с мужем.
Её Эдвард был типичным "янки", будто вышедшим из ковбойского фильма - огромного роста, крепко сбитый, с выдающимися скулами, мощным подбородком и светлыми, подстриженными под "ёжик", волосами.
Он грубоватый, уверенный в себе.
«Она была красивой женщиной с белокурой волной волос и молочным оттенком кожи, но с несколько детским выражением лица. Особенно глаза ее, светло-голубые, всегда широко раскрытые, как будто чего-то ждущие с надеждой и страхом, и маленький пухлый рот со складкой обиды, подчёркивали это выражение детскости.
А Джейн хочется нежности, только она не знает, что на свете существует такое чувство.
«Она старалась, как могла, не думать о своём соседе, но справа доносилось тихое, ровное дыхание.»
Курьёзная ситуация, но чем она обернётся?...
«Его губы быстро касаются её щёк, шеи, плеч, а она лежит совершенно оцепеневшая, не в силах ни крикнуть, ни шевельнуться, ни противостоять ему. Она как будто загипнотизирована им. "Сколько нежности, сколько нежности! - проносится в её мыслях. - Эдвард не такой, совсем не такой».»
Ключевой момент. Нежность пришла, чтобы на всегда изменить жизнь героини.
«и, вспомнив, с каким нетерпением она рвалась к нему, Джейн растянула
губы в радостной улыбке,»
Одна единственная ночь, единственная встреча, а как всё изменилось!
«Её коробило от его грубых манер, от его пошлых словечек, от вечно исходящего от него цинизма. Как она могла раньше этого не замечать! Неужели для того, чтобы у неё открылись глаза, ей понадобилось встретиться с нежным и ласковым молодым существом.»
И оказалось, это существо оставило в жизни Джейн очень большой след.
«и личико ребёнка мало-помалу стало приобретать более определённые черты. Джейн внимательно следила за переменами в лице сынишки. Сначала у него выросли волосики, цвет которых был скорее тёмным, чем светлым, потом они стали виться, что привело всё семейство Сайленсов в сильнейшее изумление, и, в конце концов, было установлено, что глазки Генри приобретают не серый цвет, как у отца, не голубой, как у матери, а зелёный! Необыкновенный нежно-зелёный цвет, как свежая молодая листва.»
Прошло семь лет. Джейн, наконец, узнаёт кто он, её таинственный незнакомец, который по-настоящему достоин любви, известный певец, человек с тонкой душой. Мечты не разбиты, прекрасно и редко.
«И в эту минуту Джейн едва не вскрикнула. Она посмотрела сначала на мальчика, потом на своего сына и вновь на мальчика. Они были удивительно похожи: те же каштановые с золотым блеском волосы, тот же мягкий овал лица, тот же толстенький носик с намечающейся горбинкой, только у Генри горбинка была более явной, те же очертания пухлых губ, и самое главное, те же неповторимые, но одинаково поблёскивающие нежно-зелёные глаза.»
Внешность Анри Сантини подчеркнула его характер.
«но было в его лице то сочетание мягкого обаяния, решительной силы и твёрдого характера, которое делает мужчину привлекательным в глазах женщин.»


«Она замечала, что когда к нему подходили с изъявлениями восхищения его талантом и просьбами об автографах, он слегка смущался, опускал глаза и улыбался так, словно был в чём-то виноват. Слишком назойливое внимание его раздражало, но чаще он бывал растроган.»
Черта истинного артиста, достойного человека.
«Мужчина, которого она любила теперь, существовал на самом деле, - взрослый, уверенный в себе, гордый и спокойный, покоряющий своим тёплым обаянием. Сам того не ведая, он подарил Джейн неведомое ей прежде счастье - безграничную нежность, которую она испытывала к нему. Эта нежность цвела в ней, переполняла её, и она чувствовала, что готова любить и всех тех, кого любит он - Марка, Катрин, Тони и даже неведомую ей Клер Бернар. »
Хрупкое чувство становится более зрелым и сильным, потому что Анри оказался не только красивой грёзой, а тем, кого можно любить.
«Анри поднимает голову и начинает. И как будто крик боли вырывается из его души в бесконечность и чёрную пустоту зала. Эта песня о разлуке, об одиночестве, о душевной пустоте, которую оставила в нём любимая девушка, легко и небрежно пройдясь по его судьбе.»
Пение покорило Джейн, потому что настоящий талант не может не покорить!

«Скажу правду, такое было в моей жизни нечасто, всего два или три раза, каждый раз случайно, каждый раз я был либо пьян, либо зол на весь мир, каждый раз после этого я ужасно ругал себя. И каждый раз поступал именно так – уходил. Я не мог иначе. И вовсе не потому, что я чего-то боялся. Всё дело в том, что... Потом, наутро, после самой пылкой, самой чудной ночи, сказать-то мне этой женщине нечего. Совершенно нечего! Лопотать что-то бессвязное о погоде, о вечных делах, в то время, как она ждёт от меня совсем других слов. Торопливо одеваться и видеть унижение женщины, которая всего несколько часов назад была королевой. Нет. Лучше я уйду, сбегу, как ты сказала, пусть лучше я оскорблю её своим исчезновением, виноват буду я, я один, но я не унижу её. Она останется королевой, оскорблённой, обиженной, но не униженной. -»
Вот Джейн и открылась тайна его побега.
«Оставьте его у себя, он – ваш, - Джейн запротестовала, но он мягко остановил её, - для вас он давно уже значит больше, чем теперь - для меня. Он принадлежит вам, - он склонился и поцеловал её руку.
Его мягкие, тёплые губы приникли к её коже. Сердце в ней взорвалось. Как заворожённая, она подняла свободную руку, чтобы прикоснуться к его волосам. Но рука бессильно остановилась в нерешительности. Нет, она не могла, она не смела прикоснуться к нему. Ей принадлежал только его крестик.»
Это снова была нежность и возможность для новой жизни.
И пусть ранняя ваша повесть не такая отточенная, как все остальные, она тоже прекрасна. В ней уже есть смысл, есть слова о любви, которые не каждый может говорить так хорошо, как вы. За блестящим фасадом жизни обеспеченных людей скрываются душевные драмы! А потому что внешне нужно всегда оставаться на высоте, то драмы порой больней и острей, чем там, где люди не стесняются быть слабыми.

Лидия Сарычева   20.06.2019 20:12     Заявить о нарушении
Здравствуйте, Лидия! Я тронута. Что вы прочитали все мои произведения. Вы талантливая, глубоко одаренная, чувствующая текст и читающая между строк, так щедро отозвались обо всем, что я поместила на сайте. "Нежность" - мое любимое произведение, я и вправду написала его в 17 лет, оно мне пригрезилось, и я его записала. Оно детское местами, но тем мне и дорого. Спасибо.

Ирина Гордеева-Руднева   21.06.2019 11:07   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.