Дифирамб Биро

                Пить просто водку, даже из горлышка,
                - в этом нет ничего, кроме томления
                духа и суеты.
                Веня Ерофеев

       Как бывает плохо по утрам Эдик-философ знал не понаслышке. Всем прочим, то есть не философам, это понять было не дано. Хотя понять, чего алчет страждущая душа философа было легко. Она жаждет остограммиться. Каждое утро Эдик-философ пытался снискать возможность умиротворить свою душу. Для этого он задействовал все свои силы и сноровку. Также для решения поставленной задачи Эдик максимально активизировал мыслительный процесс. Спозаранку он чувствовал себя волком, которого ноги поят. Бывало, встретив по утру пьяного забулдыгу, он с завистью думал: "Опохмеленный Человек - это звучит гордо. А здесь - ни в одном глазу". (В шестидесятые годы прошлого века Эдита Пьеха пела такую песню: "Человек идет и улыбается, значит человеку хорошо". Эстрадный шедевр про того самого забулдыгу.)
       Но бывают в жизни праздники. В этот день философу сам бог послал. И не жалкие сто грамм, а цельную четвертинку. Проблема оставалась за малым - раздобыть стакан. Конечно, любой другой на его месте мог отомкнуть чекунец и вылакать содержимое прямо с берега. ( Как в анекдоте. - Мужики, вы откуда будите? - Мы с горлышка будем.) Но Эдику не позволяли совершить это кощунство воспитание, образование и менталитет. Noblesse oblige.
       Вспомнилось, как в брежневскую эпоху на каждом углу стоял сатуратор, снабженный часто бывало даже двумя стаканами. Потом горбачевщина все это изобилие развеяла, оставив лишь "тоску по ностальгии". Но жизнь то продолжается.
       А вот кстати столовая Nо.7. Гиблое место - философская морда здесь давно примелькалась, но попытка - не пытка. Заваливаем. Вот бля. На раздаче Надежда, которая знает Эдика как облупленного, и значит надежда выцепить желанный стакан сомнительно-призрачна. Ладно, с богом.
       - Дайте, пожалуйста, стаканчик, - слащаво запел Эдик.
       - Компотикa желаете или напиткa ? - ультимативно спросила Надежда.
       - У меня от вашего пойла изжога. Стакашек дай, - воткнул философ Надежде.
       - Отвали, клошар.
       Сука, словей каких нахваталась. Надо выражаться правильно - monsieur clochard, reculez, s'il vous plait. Эдик вознамерился покинуть негостеприимную тошниловку, как вдруг его взгляд споткнулся на салфетках. В зале на каждом столе возвышался желтый пластиковый стакан, жиденько заполненный свернутыми в трубочку салфетками.
       Эврика. Эдик причалил к ближайшему свободному столу, вынул со стакана салфетки, сорвал с четвертинки бескозырку и выцедил содержимое в пластиковую тару. Отодвинул порожняк в сторону и сосредоточился на стакане. Ну, дай боженька здоровья. Взял правой рукой наполненный сосуд и ... Стакан не подымался. Что за шутки? Сфокусировал свои диоптрии и обнаружил, что проклятый стакан привинчен к столу шурупчиком.
       Он побежал на раздачу вымолить ложку. Но безнадежная Надежда отказала, да к тому же начала приглашать зрителей с кухни. Эдик поспешил к столу и (о ужас!) заметил, что из под шурупчика водочка сочится наружу.
       Глотая слезы и судорожно щипля свои редкие волосы, он вдруг приметил за соседним столиком студента. Тот шариковой ручкой что-то правил в конспекте, не обращая внимания на завтрак. Философ подполз к студенту на коленях, словно к идолу. И когда ботан поднял очумелые глаза, Эдик выхватил у него ручку и ринулся к своему столу, на ходу раскручивая этот нехитрый инструмент.
       Вооружившись таким импровизированным мундштуком, он воспользовался им как соломинкой и залпом высосал содержимое стакана. До единой капли. Фильма кончилась.
       Десятью минутами позже Эдик-философ сидел в скверике на скамейке. Солнечные зайчики щекотали ему ресницы. Задиристый ветер проказничал в его поредевшей шевелюре. Выражение блаженства и умиротворенности на его лице нарушали только непослушные губы. Нет, он не декламировал нецензурные комплименты. Эдик восторженно пел. Но слов слышно не было. Удивленные прохожие могли наблюдать лишь артикуляцию, как в немом кино, не хватало только тапера. Однако они не были философами и следовательно не могли понять, что Эдик поет дифирамб Ласло Йожефу Биро - изобретателю шариковой авторучки.