Гренадеры. Подвиг царской Гвардии. Ч. 1, Гл. 2

                5


                По двум сторонам извилистой сельской улицы Дутинской раскинулись разные дома. У большого озера дома были пятистенные, с железными крышами, красивыми резными воротами, с отдельной калиткой и высокими палисадниками. На другой стороне, ближе к лесу, дома стояли помельче: с деревянными крышами, а вместо изгороди были жердяные заборы. В центре улицы находилась волостная управа, рядом был хлебный магазин и мелочная лавка.
       Несмотря на тяжкий крестьянский труд, деревенская молодёжь и даже семейные всегда отмечали православные праздники. Весело и задорно проходили святки с колядованием и ряжеными. Всей деревней приходили на импровизированные театры с куклами: Петрушкой, Микиткой и Хавроньей. Рождественские святцы всегда заканчивались гаданием на посиделках. Летом для девиц на лужайке, рядом с речкой, ставили качели. А осенью в отдельной большой избе начинались праздничные поседки или вечёрки, где незамужние девушки и холостые парни пели, танцевали, устраивали игры и слушали музыку.
       За три года службы в приказчиках у купца Метелёва Федоту не часто выпадали выходные, и дома он бывал редко. Чернявый, широкоплечий, с голубыми глазами, - для солидности он пробовал отрастить усы, которые внешне действительно прибавляли возраст.
       Он быстро возмужал, окреп и больше не выглядел худосочным юнцом. Ростом почти шесть футов, но особенно заметны были крепкие плечи и большие кисти рук. Будучи грузчиком, ему приходилось таскать многопудовые мешки и мясные туши, отчего даже через холщовую рубашку были заметны накаченные трудом мышцы.
       Работая в приказчиках вдали от дома, он бывал во многих местах по реке Ангаре, где Метелёв держал свои лабазы и разные лавки. Отпусков и выходных практически не было, но в этот раз был повод - именины. Федоту исполнилось двадцать лет.
       Впереди была Пасха, и управляющий отпустил своего помощника домой на несколько дней. За усердие он приказал загрузить в телегу продукты и гостинцев: тканевый обрез и ситец для родителей, мешки с солью, мукой и крупой, варёную московскую колбасу, разные сладости, печатные пряники, баранки и двух розовых поросят на расплод.
       К родителям на заимку он приехал на гружёной телеге неожиданно и выглядел настоящим модником: в косоворотке с высоким воротом, с бокового кармана которой виднелась цепочка карманных часов, в сибирке тонкого покроя, напоминающей модный сюртук из крепа, в суконных навыпуск шароварах, шевровых сапогах на твёрдом футере и тёмно-синем картузе с лаковым козырьком.
        Мать не узнала сразу, а затем заплакала и обняла сына. Подошедший отец с доброй усмешкой заметил:
 — Ты смотри, мать, ширше меня стал и вырос как!
 — А гостинцев-то скока привёз! Нешто всё нам? — удивлялась Полина Васильевна.
 — Вам, мама, - улыбаясь ответил сын, — ещё ассигнований накопил немного. Всё, что заработал.
       Он вытащил из-за пазухи скрученные в рулон банкноты.
       Мать прижала к губам руку и вновь заплакала, обняв сына. Затем взяла в руки пачку и внимательно рассмотрела некоторые купюры:
 — Птички вы мои! Лебёдушки, да синички! Никогда такого богатства в руках не держала.
       Отец перехватил банкноты из рук жены:
 — Ого! Целый капитал! Алтын серебра не ломит ребра.
 — Здесь пятьдесят семь рублей.
       Гаврил расправил десятирублёвую купюру:
 — Красненькая! Деньги бумажные пущу на дела важные!
       Затем прочитал по слогам:
 — Го-су-дар-ствен-ный кре-дит-ный би-лет.
 — Спасибо, Федюшка! На Рождество тебя ждали, а ты весь в работе, аки пчела. Где бывал, где так долго пропадал? — спросила мама.
 — Всё там же. В помощниках у приказчика. Сопровождаю товар по Ангаре в Иркутск.
 — И в самом городу был? — удивился отец.
 — На пристани часто был, а в городу гулял один раз.
 — А в Казанском Соборе бывал?
 — Бывал.
 — Каков храм? Мы с твоим дедом там большой котлован копали и фундамент ложили, — обрадованно сказал Гаврил.
 — Собор благолепный и чудодивный. Внутри расписано всё яркими красками. Везде иконы разные. А в городу электричество горит на столбах и синематограф.
 — Какой матограф? — не расслышал отец.
 — Электро - иллюзион. Кино крутят.
       Родители ничего не поняли, но и переспрашивать не стали.
       Они никак не переставали удивляться быстро повзрослевшему сыну. Его усадили за стол около окна, мать стала собирать на стол. Отец залил воду в самовар и стал раздувать угли. В это время на улице раздался залихватский свист. Федот попросил младшего брата, возившегося в подклети с поросятами:
 — Федя, глянь кто там?
 — Оглобля прискакал! Тебя спрашивает, — вернулся вихрастый Фёдор.
 — Мама, не обижайтесь! Я схожу до ребят. А вечером все и соберёмся.
 — Хоть чай попей с нами, сынок. Успеешь ещё повидать своих друзей.
       Родные попили ещё немного чаю с кренделями и мёдом, но Федот не мог усидеть.
 — Моему Павке - ни на печи, ни на лавке. Ладно, беги, неугомонный! — улыбнулась мать.
 — До вечера, мама!
      В деревне, где люди живут на виду друг у друга, ничего не утаишь. Вот и Анисим, давний друг Федота, узнал о его приезде.
       Друзья давно не виделись. За это время оба вытянулись. Анисим был худощав, но ростом был с оглоблю. В деревне его так и называли в шутку: «Анисим-оглобля».
 — Ну и здоров ты стал! Ещё и одёжа, как у купчины! — обрадованно сказал он.
 — Да и ты вымахал, аки лымарь! — обнимая друга, ответил Федот.
 — Вот так луковица! - Анисим увидел цепочку карманных часов, — дай глянуть?
 — Держи.
 — Фирменные?
 — Швейцарские. Генрих Мозер.   
 — Идём на пасхальные посиделки? Возле мангазеи уже гармонику слышно во все меха. И девиц на выданье больше дюжины. Сегодня собираются в избе одинокой солдатки.
      
       Раздевшись в сенях, гости вошли в кухню. Ребята успели вовремя: песен слышно не было и игра «в соседи» ещё не началась. Сидевшие у стола парни, дымя самокрутками, оживились.
 — Какие люди пожаловали!
 — Гостей ешо принимаете? — спросил Анисим, широко улыбаясь.
 — Заходите, гости дорогие! — пригласила пожилая домовладелица, муж которой не вернулся из солдатчины.
       Хозяйке передали угощение: штоф первача* (10 Четырёхгранная стеклянная бутылка с медовухой ёмкостью 1,2л), немного закуски и россыпь восковых свечек. Сразу заиграла гармоника, и хозяйка избы налила гостям из четверти по половине граненого стакана самогона.
       Не успели парни поздороваться, как за закрытой дверью в горнице загалдели девчата. Они запели зазывальную песню, и парни гурьбой вместе с гармонистом зашли в горницу.
       Гостей усадили около печки на широкую лавку. Напротив сидели и стояли кучками у окна девчата. Захмелевший Федот окинул взглядом девушек и неожиданно встретился глазами с нарядно одетой молодой девицей с лубяным обручем и большой косой. Она была в красивой цветастой кофточке, в мелких складках юбку стягивал широкий пояс. На ногах были модные лаковые сапожки на каблучке. Заиграла тальянка, и Федот неожиданно подошёл к приглянувшейся ему девушке:
 — Разрешите вас пригласить? — спросил он, чуть улыбаясь.
       Немного зардевшись, девушка потупилась. Сбоку раздался голос какого-то рослого парня с вихрастым чубом, стоявшего у окна чуть поодаль:
 — У неё и без тебя кавалеры есть.
       Но девушка будто не слышала реплики и всем своим видом показала, что не против. Она открыто посмотрела в глаза Федоту.
 — Отчего ж, — сказала она и подала ухажёру руку.
   Молодые прошли на середину горницы, где уже танцевали некоторые пары. Но они не видели, с какой злостью смотрели им вслед парень с чубом и второй помоложе.
 — Федот, — представился он, — можно узнать, как вас зовут? — спросил он чуть позже.
 — Катя, — чуть слышно ответила девушка, о чём-то напряжённо думая.
       В кругу посередине горницы стало тесно от танцующих. Парни лихо отплясывали сапогами в такт тульской трёхрядке. Вокруг все толкались, и Катя во время танцев доверчиво прижалась к Федоту. Оба почувствовали тепло друг друга. Им было хорошо вместе и расходиться они не спешили. После танцев Федот, не замечая злобных взглядов двух парней, проводил девушку к лавке у печки:
 — Мы ещё увидимся? — спросил он, держа её за руку.
 — Не знаю, — ответила она.
 — Почему я тебя раньше не видел?
 — Я местная. Мой отец здесь мангазею держит.
 — Данил Романович?
 — Да. Знаешь его?
 — Встречались. Крутой норов у твоего тяти.
 — Это да. А ты откуда?
 — Я тоже дутовский, с заимки, Гаврилы-кустаря сын.
 — А Федька, шпынь-голова, не твой брат? - впервые улыбнулась Катя.
       Во время улыбки на её щеках проступили красивые ямочки, и Федоту больше жизни захотелось их поцеловать. Завороженно смотря на белозубую улыбку и красивые голубые глаза девушки, он смущённо ответил:
 — Наш, младшой.
 — Вот Федька ваш постоянно в нашем дворе крутился. А ты где завсегда пропадал?
 — В Хохловке у Метелёва работал, в помощниках.
       В этот момент к ним подошли два парня, один из которых был родным старшим братом Катерины. Он грубо отодвинул сестру в сторону и властно скомандовал:
 — Будя тута шептаться! Домой!
 — Игнат! Уйди, не начинай! — громко крикнула девушка.
       Уже подвыпивший второй парень, двоюродный брат Игната и Кати по имени Семён, одетый в модную шёлковую косоворотку, был с гонором. Демонстративно задев плечом Федота, он насмешливо сказал:
 — Давай обратно, откуда пришёл. Не по тебе обновка, — и с издёвкой, чтобы все слышали, добавил: — Ишь, нарядился, лапоть!
 — Не по Сеньке шапка, не по Сидору кафтан, - поддержал брата Игнат.
 — Чего мелешь, баламошка!
       Но Семён продолжал издеваться:
 — Был себе Ивашка - серая сермяжка. А теперя мы в посковине косим под купчину! Лезут тут всякие со свиным рылом в калашный ряд.
       Такого оскорбления Федот стерпеть не мог и хорошо врезал обидчику. Упавший опрокинул стол, на котором стояла заправленная конопляным маслом лампада.
       Дерущихся сразу вывели через сени на улицу. Игнат кинулся было на помощь брату, но его удержал Анисим. Они тоже схватились, но до драки не дошло. Семён был не высок и худощав, но хмель добавил храбрости, и он кинулся в драку. Федот увернулся и ответил хорошим ударом. Семён схватил дрын и стал им размахивать. Федот отступал, пока Семён не споткнулся. Здесь он и заломал своего обидчика, сильно порвав тому косоворотку. Повалил на землю, приложился ещё пару раз, пока не разбил ему нос.
       Та драка с родственником Катерины просто так не прошла. Когда разняли дерущихся, Игнат зло прохрипел Федоту:
 — Только попадись мне, паскуда! А ежели с Катькой тебя увижу, прибью. Понял?
 — Видали мы таких, — ответил ему Федот, тяжело дыша. - Вставай сейчас, я не из пужливых.
       Но Игнат драться не захотел. Изрыгая ругательства, он крикнул:
 — Моя победа после обеда!
       Затем он помог подняться брату и повёл того в сторону дороги. Кати уже не было: её ещё в начале драки увели подружки домой.
      
                6


       Как известно, любовь не терпит никаких преград. Несмотря на запреты, Федот и Катя тайно встречались, хоть её братья усиленно за ней следили. Родители и слышать ничего не хотели про её возлюбленного. Вскоре для неё был выбран другой жених из зажиточной семьи. Но Катерина полюбила Федота и наотрез отказалась знакомиться с будущим суженым.
       В сентябре 1912 года со стороны жениха в дом, где жила Екатерина со своими родителями, приехали на бричке сваты. Решение о свадьбе было принято единогласно. Не согласна была лишь невеста, но её мнения никто не спрашивал. Катя всю ночь проплакала, но её родители не придали этому значения. Ведь была такая традиция - плакать невестам перед замужеством. Но Катя рыдала от безысходности, от того, что не было рядом близкого и любимого человека. Он был далеко от дома и не мог помешать скорой свадьбе с нелюбимым.
       На следующий день к Катерине зашли подружки, в числе которых была Маланья, невеста Анисима. В тайне от всех она передала ей записку. Развернув клочок бумаги, Катя прочла:
       «Я всё знаю! Если ты меня любишь, то приходи! Буду ждать тебя у мельницы».
       Никто не знал, что близкий друг Федота, Анисим, узнав о сватах, оседлал лошадь и в тот же день поскакал в Хохловку, к дому старой монахини. Там он и нашёл Федота.
 — Федьша, беда. К твоей Катерине сватов заслали, - вместо приветствия сказал взволнованный Анисим.
       Федот молча обнял друга. Потом медленно произнёс:
 — Спасибо, брат.
 — Говорят, что свадьбу откладывать не будут.
 — То-то мне сон не шёл. Как знал, что так и будет.
 — Что делать думаешь?
 — Даже если я заработаю капиталы, братья меня не простят. Но Катю я не отдам!
 — Они тебя на порог не пустят.
 — А мы сбежим с ней!
 — А она будет согласная?
 — Будет!
       Привязав уздечку жеребца к коновязи* (11 Перекладина на двух вкопанных в землю столбиках) у колоды с водой, друзья пошли к управляющему. Тот высказал своё недовольство:
 — Куда спешишь, людей смешишь? До завтрева подождать не можешь?
 — Не можно. Сейчас рассчитайте. Всё равно уйду.
 — Что такое случилось?
 — Случилось, — потупив взгляд, ответил Федот.
 — Считать надо мне, скока тебе причитается.
 — От трудов праведных, не наживёшь палат каменных. Отдайте мне коня?
 — Коня? — удивился управляющий.
 — Вместо платы рысака прошу и ничего боле не надо.
 — Видать случилось что-то у тебя, — ещё сильнее удивился управитель, — но коня дать не могу.
       Его взгляд упал на висевшую цепочку карманных часов. Федот уловил взгляд и достал часы.
 — Бери за коня, — он положил серебряные часы с откидной крышкой и цепочкой на стол управляющего.
       У распорядителя загорелись глаза, и он торопливо сказал:
 — Ладно, бери рабочую кобылу с пахоты.
 — И верховую сбрую!
 — Где я тебе возьму сбрую?
       Но, подумав, быстро добавил:
 — Хорошо. Сымай с моего коня и забирай.
      
       Напрямую по лесным и просёлочным дорогам до Кутулика было около пятидесяти вёрст. Друзья, немедля, на двух лошадях верхом двинулись в обратный путь.
       На следующий день у мельницы влюблённые тайно встретились. Заплаканная Катерина в красивом кокошнике страстно обняла Федота и уткнулась ему в грудь.
 — Я за тобой, Катя.
 — Уже всё решено, Федьша. Папенька с мамой не примут тебя.
 — Я к ним и не пойду. Ты согласна быть моей женой?
 — Согласная, — не задумываясь, ответила Катя, прямо посмотрев ему в глаза.
 — Без родительского благословения?
 — Без родительского благословения, — повторила она.
       Сначала они прятались в избе у родной сестры Марии, усадьба которой находилась чуть дальше от родителей по одной улице. Вечером прибежал домой её сын, восьмилетний Петька:
 — Мама, там к деду на конях прискакали. Злые, кричат, кого-то ищут!
 — Господи, что деется! — перекрестилась в страхе Мария.
       Она прошла в светёлку, где сидели беглецы.
 — Федьша, Катя! Беда!
 — Что случилось?
 — Вас ищут. К отцу с матерью прискакали.
 — Мамка с тятей не знают ничего.
 — А ежели к нам ворвутся?
       В избу с огорода зашёл муж Марии, Яков.
 — Сыть! К нам они не сунутся! — прикрикнул он на жену.
 — Откуда ведаешь?
 — Не догадаются.
 — Что делать будем? — задумался Федот.
 — Ой, что мы натворили! — заплакала Катя.
 — Уходить надо, пока здесь не поймали.
 — Сокол с места, ворона на место! Поднимайтесь на горище* (12 Закуток на чердаке)и сидите там, — сказал Яков молодым.
 — А вы дома сидите и молчок! — повернулся он к жене с сыном.
 — А ты куда? — спросила мужа испуганная Мария.
 — Схожу до тестя с тёщей.
       Через некоторое время он вернулся и громко сказал:
 — Сам Данил Романович с сыном на бричке прикатили. Федота спрашивали. Думают, что к нему она сбежала.
 — Что сказали?
 — Твои сказали, что Федьша в Хохловке.
 — А сейчас они где? — спросила Мария.
 — На станцию помчались.   
   
       Полина Васильевна заплакала, когда влюблённые явились к ним домой. Обняв сына и Катю, она сказала:
 — Данил Романович сильно осерчал. Был он давеча, грозился. Сын его всё у нас обсмотрел.
 — Они Кате другого жениха нашли.
 — Не гоже так без родительского согласия.
       Гаврила Фомич тоже не одобрил решение сына, но убеждать вернуться обратно с покаянной не стал.
 — Как будете жить и где?
 — Мы решили пожениться. В город поедем! Там работы много! — твёрдо сказал отцу сын.
 — Влюблённым и в раю тесно.
       На первое время молодым дали одежды, постели, продуктов. От деда Фомы оставался старый тарантас со сломанным тележным колесом.
 — На этой повозке далеко не уедешь. Придётся искать попутный транспорт, — сказал Гаврила.
       Опять выручил Анисим: он скрутил со своей телеги новое колесо с железной осью и помог его поставить на тарантас.
 — Ближний сосед лучше дальней родни! Спасибо, брат, — обнял на прощание друга Федот.
       Запрягли лошадь и, не теряя времени, по темну молодые уехали в большой город Иркутск. Родители, братья и другие родственники Катерины с ног сбились, но так её не нашли.
       Игнат через Гаврилу передал послание для сбежавших:
 — У самокрутки* (13 Девушка, вступившая в брак без родительского согласия и благословения) все косы повыдёргиваю, а сын твой пусть ходит и оглядывается!
 — Глупой осудит, умный рассудит, — ответил ему отец Федота.
      
       Жили влюблённые в Знаменской слободе. Недалеко от монастыря, в бывшей келье, снимали комнату. Федот возил на телеге грузы, на конном дворе подрабатывал помощником кузнеца. Те месяцы, когда они были вместе, были самыми счастливыми, и никто не знал, что счастья им двоим судьба отмерила совсем немного. Родительский гнев тогда остудило известие о рождении дочки. Только тогда их простили. Приехавший в гости свёкр уговорил молодую семью вернуться домой.
               

                7

 
             Каждую осень после сбора урожая уездное управление было уполномочено набирать рекрутов для службы в Императорскую армию. В каждый волостной сход приезжали чиновники и медицинские служащие, которые через жеребьёвку отбирали новобранцев, используя определённые критерии и параметры при рассмотрении каждого призывника. При этом обязательно учитывались образование, национальность, вероисповедание, состояние здоровья и физические данные.
       Многие селяне ещё помнили, что при царе Александре Третьем солдатчина была почти пожизненная, и призванные на службу солдаты домой обратно, как правило, не возвращались. По этой причине многие боялись призыва и, как могли, откупались. Часто на службу уходили ребята из бедных семей или сироты. Были случаи, когда некоторые намеренно себя увечили с целью избежать солдатчины.
       После Русско-японской войны служба в армии упростилась. Система призыва на военную службу, введённая в 1910 году, предусматривала призыв на военную службу в возрасте 21 года. Срок службы исчислялся тремя годами для пехоты и артиллерии. Четыре года для флота, кавалерии, инженерных войск и вспомогательных подразделений. Затем призывник переводился в резерв.
       После страды, в воскресный день, в волостную управу приглашались все военнообязанные молодые парни, не имеющие никаких освобождений и льгот. На такой церемонии обычно присутствовали все деревенские жители. В ясную погоду на улицу выносился большой стол, на который раскладывались сложенные в несколько раз листы. Призывники тянули жребий при всём честном народе, но так было не всегда. В непогоду принимали в волостном управлении.
       Разнарядка из волости на деревню и ближайшие хутора была разной: от одного до пяти рекрутов. На избранных листах из общей массы ставили крестик или писали букву «Р», то есть рекрут. Эти листочки ложились в общую кучу и размешивались. Все участвующие лица подходили к столу и вытягивали листок. Затем они разворачивали его и показывали старосте и остальным членам комиссии.
       Федот уже участвовал в одной такой жеребьёвке. Но в октябре 1913 года он вытащил помеченный листок. Старшим его братьям всегда выпадал счастливый жребий, а ему не повезло. К этому времени он уже был женат (небольшую свадьбу с Екатериной сыграли сразу после приезда из Иркутска). Дочке Нюре было три месяца, и он считал, что можно было откупиться, как это делали более состоятельные селяне. Тем более, были желающие идти в армию, которым не выпал жребий. Да и отец Кати считался зажиточным, был в составе комиссии и имел немалые накопления.
       Но члены комиссии осталась непреклонны. Главный чин от волостной управы не только не принял Полину Васильевну с Катей, даже слушать не стал.
       Никто не знал, что накануне с ответственным по жеребьёвке служащим тайно разговаривал Игнат, который ещё в прошлом году давал ему взятку, чтобы самому не попасть в солдатчину. В этот раз он разговаривал с ним, как с давним знакомым:
 — Нужно, чтобы в рекруты забрали вот этих двух, — при этом дал чиновнику листок, где были указаны данные Федота и его друга Анисима. Под листком лежали сложенные надвое четыре двадцатипятирублёвые банкноты.
 — Не в первый раз, — прохрипел в ответ довольный сановник в пенсне, спрятав в карман ассигнования.
 — Точно сможешь?
 — Не учи учёного, хлеба есть печёного. Сделаю!
       На следующий день была ясная погода с небольшими тучками, но дождя не было. Тем не менее, глава комиссии распорядился принимать новобранцев в отдельном кабинете волостной управы. Призывников пригласили в коридор, где они ждали своей очереди.
       Старший чин в пенсне самолично раскладывал жребии на столе в отдельном кабинете. Уже заранее у него были заготовлены чистые листы и меченые. Перед тем, как вызвать Федота и Анисима, он отправил своих помощников из кабинета по надуманному поводу, чтобы исключить свидетелей подлога. В их отсутствие он разложил листочки с метками. Таким образом, исключалась любая возможность ошибки.
       Известие о призыве в рекруты было воспринято, как страшное горе. Катя долго не могла поверить в неизбежное, а потом долго голосила. Ходила к родителям и слёзно просила отца помочь. Но и Данил Романович ничего сделать не мог, а может быть не захотел. Полина Васильевна тоже рыдала, обняв сына.
 — Ох, горюшко, что сине морюшко. Чуяло моё сердце, что будет разлука.
 — Не плачьте, мама.
 — Береги себя, родной. Вперёд не забегай и от людей не отставай.
       Гаврила наставлял сына:
 — В солдатчине тяжело, но это не каторга. Будь ближе к своим землякам. Всё легше будя, нежели один.
       Брат Никита тоже добавил:
 — Свой своему поневоле брат. Держитесь с Анисимом вместя.
       Дед Фома с седой роскошной бородой был уже совсем старенький, но на проводины пришёл, держась за посох. Он тоже шепеляво добавил:
 — Спереди не суйся, сзади не пихайся! Дай я тебя перекрещу, Феодотий!
       Он трижды перекрестил Федота и добавил:
 — Ты ещё токмо родился, моя Полина с деревенской знахаркой на тебя заговаривали, чтоб не помер. И ешо, чтоб живуч был!
      
       От села Кутулик и близлежащих деревень в рекруты набралось полтора десятка призывников. Анисим также попал в новобранцы по воле злого случая. Но и он не знал о продажном чиновнике, который не единожды осуществлял свои аферы.
       Тяжело и тоскливо было оставлять родителей и Катерину с маленькой дочкой. Катя была такой нежной, и расставаться с ней было особенно мучительно.
       На следующий день призывников провожали все жители деревни и хуторов. Федот поклонился в пояс родителям и родным. Под всеобщий плач он сказал:
 — Простите, мама и отец.
       Затем вышел к людям и, поклонившись, громко сказал:
 — Простите, люди добрые. Не поминайте лихом!
       Вернувшись, подошёл к плачущей жене и поклонился ей в пояс.
 — Прости, милая Катя! Больше жизни люблю вас с Нюрой, но не могу ничего изменить. Знать, такая у нас судьба с тобой.
       Затем обнял Катю, взял на руки дочку, и они медленно направились к дороге, где стояли подводы, на которых призывников должны были везти в Кутулик. Родные и деревенские шли за ними всей гурьбой, плача в голос и желая им обязательного возвращения с солдатчины.
 — Я буду ждать тебя, Федьша! — кричала Екатерина вслед уезжающей телеге с мужем.
 — Пиши мне, Катя! Береги родителей и дочку! — отвечал её Федот.