Батья Мескита, Джанксин Лью Культурная психология

Культурная психология эмоций
Батья Мескита
Уэйк Форест Юниверсити
Джанксин Лью
Университет Беркли,  штат Калифорния
С. Kitayama, D. Cohen (editors), The Handbook of Cultural Psychology, New York, Guilford Press.

Культурная психология эмоций
Батья Мескита, Джанксин Лью

Со времен Ч. Дарвина, многие ученые рассматривали эмоцию как способ функциональной адаптации к социальной жизни (Ekman, 1992, Oatley & Jenkins, 1992, Tooby & Cosmides, 1990, 1992). Эмоции сигнализируют о возникновении острых социальных проблем или возможностей и позволяют осваивать навыки успешного поведения (Oatley & Jenkins, 1996). Для того чтобы понять, по какой основной причине, вероятно, развивались эмоции, следует понаблюдать за социальными отношениями в современном обществе и проанализировать их.
Социальные отношения различаются в различных культурных контекстах. Общественно-культурная среда, в которой живут люди, существенно различается. Следовательно, их эмоции не являются, на протяжении значительной части времени, откликами на универсальные эмоционально значимые события. Человеческое поведение не нацелено на достижение общих универсальных целей. Скорее, люди всегда живут в определенной среде. Как указывал антрополог Геерц
«Таких людей, которые бы были независимы от времени, места, и обстоятельств, нет ни теперь, ни когда либо, они не смогли бы существовать в силу самой природы вещей … стать человеком означает стать индивидуумом, и человек становится индивидуумом под действием культурных парадигм и исторически возникших семантических систем, согласно которым мы придаем форму, упорядоченность, цель и направление нашей жизни» (C. Geerts, 1973, p.49).

Иными словами, человек всегда существует в определенном культурном пространстве, и эмоции помогают ориентироваться в нем.
Как определенные договоренности об отношениях, так и смыслы, которые оправдывают эти договоренности, отличаются в разных культурах. Успешно ориентироваться в культурном пространстве – означает в определенном смысле вступать в отношения с другими людьми. Следовательно, эмоции должны сигнализировать о культурно значимых возможностях отношений и проблемах, а также мотивировать подходящий с культурной точки зрения и эффективный образ действий. К примеру, эмоция может сигнализировать об определенной угрозе, смысл которой проистекает из культурных договоренностей об отношениях и их смысла – угроза утраты чести, к примеру – скорее, чем об опасности в целом. Аналогично, действие, мотивированное такой угрозой представляет собой тип бегства или защитного поведения, которое, учитывая определенную культурную практику отношений, имеет смысл и хорошие шансы на успех – избегание контактов с мужчинами, к примеру, если речь идет о бедуинской женщине (Abu-Lughod, 1986).   Такое поведение не свидетельствует о бегстве в общем смысле (аналогичный взгляд изложен Shweder 2003). В конечном счете, функциональность эмоций в социо-культурном контексте требует их согласования с определенными культурными смыслами и практиками.
Мы рассматриваем эмоции как многогранный, открытый феномен, адаптированный к существованию в определенном социо-культурном контексте, в котором они возникают. Основными признаками эмоций являются эмоциональный опыт, который, в частности, конституируется оценкой ситуации и готовностью к действию,  экспрессивным поведением, изменениями периферической и центральной нервной системы, а также поведения. Наша концепция эмоций заметно отличается от распространенного взгляда, что эмоции представляют собой инвариантные образования, которые при возбуждении/ стимулировании, проявляют себя определенным,  программируемым образом.  Рассматривая соответствие эмоций их культурной среде, мы придерживаемся социо-культурного функционального подхода (1).  В этой главе мы рассмотрим свидетельства систематических межкультурных различий в эмоциональном опыте, поскольку они являются взаимно определяющими с культурными смыслами и практиками, в которых они возникают.

Культурные модели

Центральный тезис этой главы заключается в том, что эмоции в социо-культурном контексте должны адаптировать для себя определенные смыслы и практики (Bruner 2003) , в особенности Я/ Эго и отношений. Мы описываем эти значения и практики как культурные модели (см. аналогичные теории Bruner, 1986, 1990; D'Andrade, 1984; D'Andrade & Strauss,1992; Holland, Lachicotte, Skinner, & Cain, 1998; Holland & Quinn, 1987; Markus,Mullally, & Kitayama, 1997; Shweder & Haidt, 2000).
Культурные модели представляют собой не столько вербальные предложения, сколько способы, которыми определяется реальность, включая психологическую реальность.  Эти модели отражают и формируют типы личности и отношений, которые являются разрешенными и допустимыми.  Они проявляются в повседневном социальном взаимодействии, языке, открытых сообщениях, передаваемых средствами массовой информации, в книгах и образовательной политике (Markus et al, 1997), и, как мы утверждаем в настоящей главе, в эмоциях. В каждой из этих практик, формирующих реальность, определенные формы бытия и определенные типы отношений с другими, являются допустимыми, разрешенными или сформированными. Культурная модель имеет решающее значение для определения образа мира индивидуума (Bruner, 1986), поскольку она формирует способ, с помощью которого люди понимают и согласовывают их чувства и действия, как для себя самих, так и при взаимодействии с другими людьми. Несмотря на то, что культурные модели, как правило, невидимы для тех, кто использует или применяет их, они могут быть более явными при сопоставлении различных культурных  моделей.

В этой главе мы охарактеризуем определенные культурные модели в той мере, в какой они проявляются в эмоциональном опыте.  В большинстве исследований сопоставляются эмоции в культурном контексте Северной Америки и Японии. Североамериканские модели подчеркивают границы каждого индивидуума, в то время как японские модели исходят из взаимозависимости людей в отношениях (Markus & Kitayama, 2003; Triandis, 1995). Соответственно, эмоции в американском контексте, по-видимому, представляют индивидуума как имеющего личные границы, автономного, самодостаточного,  и нередко предопределяют такое влияние на отношения, которое усиливает автономию индивидуума.  С другой стороны, эмоции в «коллективистском» контексте Японии подчеркивают и выражают взаимозависимость между людьми и стимулируют действия, которые ведут к укреплению межличностных связей
(Kitayama, Mesquita, & Karasawa, в печати; Markus & Kitayama, 1994; Mesquita et al.,
2005).
Сопоставление северо-американского культурного контекста, в котором упор делается на автономию личности, и японского контекста, подчеркивающего взаимозависимость между людьми, выявило, что модели эмоционального опыта и поведения в них значительно различаются между собой. Таким образом, это сопоставление показало пластичность эмоций, и тем самым, внесло существенный вклад в рассмотрение проблемы. Было бы неверно предполагать, на основе настоящего исследования, что имеются два способа  эмоционального переживания – автономный и взаимозависимый. Недостаточные данные об эмоциях в других коллективистских культурах, за пределами Восточной Азии, свидетельствует о том, что эмоции в различных культурах, основанных на взаимозависимости, могут переживаться самым различным образом, и это может быть справедливо для контекста, в котором упор делается на автономию личности, отличающегося от североамериканского контекста «мэйнстрима».  К примеру, исследования, проведенные среди мексиканцев,  проживающих как в США, так и за пределами США, свидетельствует о том, что эмоции в мексиканском контексте взаимозависимости могут значительно отличаться от контекста взаимозависимости в Японии (что будет рассмотрено далее в настоящей главе). Следовательно, понимание культурной составляющей эмоций потребует выход за рамки представлений об автономии (индивидуализма) и взаимозависимости (коллективизма) к более детальным культурным моделям «Я / ЭГО» и взаимоотношений. Потребуется детальный анализ функциональной роли эмоций в определенном социальном контексте.
Существенное значение имеет наш тезис о том, что культурные модели Я/ ЭГО и отношений одновременно допускают и ограничивают эмоциональный опыт и поведение
(Miller, 1997). По сравнению с предположениями некоторых авторов
(Matsumoto & Yoo, in press), это не равнозначно утверждению, что репрезентации эмоций определяются культурой, или в данном случае культурными моделями Я/ ЭГО и отношений. Мы не воспринимаем культуру как независимую переменную, а эмоции как зависимую переменную. Культура не представляет собой целостного объекта,  и в этом смысле, не может нести ответственность за  другую реальность – реальность эмоций.  Скорее мы рассматриваем эмоциональные паттерны как феномены, конституирующие культуру (Adams & Markus, 2004). Превалирующие эмоциональные паттерны различаются в различных социо-культурных контекстах, которые могут быть обозначены не только национальными границами, но также критериями возраста, религии, класса и пола. Этот способ рассмотрения культуры как сформированной  превалирующими эмоциональными паттернами, не предполагает единообразия между людьми в пределах определенного культурного контекста.

Эмоции и эмоциональный опыт

Эмоции имеют ключевое значение в социальной жизни (Frijda & Mesquita, 1994; Keltner & Haidt,
1999{Frijda, 1994 #227)). В частности, они отражают смысл, который определенный социальный контекст имеет для индивидуума и имеют эвристическое значение для действий, предрасполагая индивидуума к определенным действиям, которые рассчитаны на определенные конечные цели. Таким образом, эмоции можно рассматривать как связующие звенья между личностью и его/ ее окружением. Как указывалось ранее, эмоции должны отражать культурные модели, в которых они находятся, поскольку личное и социальное значение явлений общественной жизни и желательное персональное и социальное конечное состояние  предполагается культурными моделями Я и отношений.
Формирование эмоций через культуру не обязательно предполагает, что все, связанное с эмоциями, воспринимается через культуру. Возможно и вероятно, что потенциал определенных аспектов эмоций, таких как выражения лица и некоторые  физиологические реакции являются внутренне присущими индивиду.  Пределы, в которых дело обстоит именно так, в полной мере нуждаются в проверке на опыте. Однако существование внутренне присущих реакций ни в коей мере не отрицает  культуру как конституирующий фактор эмоциональной жизни. Сочетания, частота возникновения,  и смысл внутренне присущих реакций, а также «представление  о том, что такое испытывать эмоции», должно быть, существенно отличается по тому, как они согласуются с культурной моделью.
Можно было бы предположить, что культурные модели формируют реакции на каждом уровне эмоций: оценка события, готовность к действию, физические изменения,  экспрессивное и оперантное поведение, сознательные регуляторные процессы. Следовательно, наш подход отличается от взгляда, предложенного Levenson и его коллегами (в этом томе). Мы могли бы предположить, что культурные различия возникают в каждом из компонентов, при условии, что (и это важное и нередко упускаемое из виду положение), эмоции исследуются в контексте, который  соответствует культурным моделям, т.е. релевантном как с точки зрения личности, так и отношений. Итак, мы могли бы предвидеть культурные различия в плане опыта (оценка ситуации, готовность к действию), но также в экспрессивном поведении, изменениях периферической и центральной нервной системы, оперантном поведении или поведении во взаимоотношениях.  В конце этой главы мы будем утверждать, что пока что сравнительное культурное исследование по указанным последним аспектам эмоций в значительной степени не смогло оценить способы реализации культурных моделей в эмоциях, в виду отсутствия учета соответствующего культурного контекста.
Так парадигма, используемая для исследования межкультурных различий в поведении и деятельности нервной системы, не была предназначена для нахождения культурных различий. Поскольку, исследования, учитывающие культурные факторы, затрагивают сферу эмоционального опыта, это будет основной темой настоящей главы.

Составляющие эмоционального опыта. Во-первых, согласно многим современным теориям эмоций, мы рассматриваем эмоциональный опыт как имеющий значение, которое может быть содержательно проанализировано (Barrett, 2006; Barrett, Mesquita, Ochsner, & Gross, 2007; Ellsworth &
Scherer, 2003; Frijda, 1986, 2006; Frijda, Kuipers, & Terschure, 1989; Scherer, 1984). В центре внимания настоящей главы – аспекты эмоционального опыта, которые напрямую предполагают отношения индивидуума с его/ ее контекстом: оценка ситуации и готовность к действию. Итак, мы предполагаем, что смысл представленный этими гранями эмоций составляет ядро эмоционального опыта (аналогичные взгляды высказаны в работах Barrett, 2006; Clore & Ortony, 2000; Frijda, 2006). Важно, что значение ситуации и проецируемое действие и достижение цели (к примеру, готовность к действию) рассматриваются как основные составляющие эмоционального опыта как такового.
Это идет вразрез с многими другими теориями эмоций, которые воспринимают данные составляющие как второстепенные для истинных эмоций (к примеру, Levenson et al., настоящий том).
Фокальные, нормативные и идеальные репрезентации эмоций. Эмоциональная жизнь в культуре представляется как нечто большее, чем дополнительные эмоциональные отклики, которые могут наблюдаться и о которых сообщается. Во многих культурах наблюдаются уникальные закономерности в частоте определенных реакций, которые лучше понять при рассмотрении фокальных, нормативных и идеальных репрезентаций  эмоций в этих культурах. Уникальные формы, которые приобретает эмоциональная жизнь в различных культурах, среди прочего, мотивированы центральными темами культурных моделей
(Mesquita & Ellsworth, 2001; Mesquita & Frijda, 1992), идеальным аффектом (Tsai,
Knutson, & Fung, in press), и тем, что антропологи называют эмоциональным стилем
(Middleton, 1989) или этосом (Schieffelin, 1985). "Этос относится к преобладающим эмоциональным акцентам, отношениям и способам выражения культуры в целом (….) Концепция этоса, в общем, использовалась как описательная этнографическая характеристика. Однако учитывая насколько часто индивидуумы выражают отношение и настроения, характеризуемые этосом, этос может рассматриваться как определенно нормативное явление.  Культура предполагает, что человек ведет себя определенным образом и использует определенный способ выражения аффекта и экспрессивный стиль в связи с теми или иными событиями. (….) Культурный этос характеризует не только стиль чувствования и поведения, но также и их модель." (Schieffelin,
1985, pp.172-173). Вторая цель настоящей главы – описать насколько фокальные, нормативные и идеальные эмоциональные репрезентации являются частью культурной модели..
Обзор главы
Наш подход основывается на представлении, что эмоциональный опыт всегда насыщен культурным смыслом (Bruner, 1986). Хотя эмоции могут и нередко включают внутренне присущие процессы, значения, лежащие в основе эмоций, имеют культурные составляющие. Так что первая часть этой главы, имеет целью представить обзор культурных форм эмоциональных составляющих, указывая на то, каким образом эмоциональные составляющие согласуются и способствуют культурным моделям. Вторая часть этой главы будет сосредоточена на систематических культурных различиях фокальных, нормативных и идеальных репрезентаций эмоций, и того, что представляется результирующими закономерностями эмоциональных паттернов.

Культурные различия составляющих эмоционального опыта
Emotion 10
Когда представители разных культур говорят, что они «гневаются», они могут иметь в виду различный опыт. В этом разделе мы исходим из предположения, что эмоциональный опыт может описываться как совокупность значений его составляющих (Barrett et al.,
2007; Frijda, 2006). Более того, мы предполагаем, что в культурном отношении наиболее превалирующий эмоциональный опыт систематически отражает культурные модели Я/Self и отношений, и таким образом может изучаться как в теоретическом,  так и аналитическом плане. (Mesquita, 2003; Mesquita & Markus,
2004). В следующих разделах мы обсудим культурные различия оценки и изменения готовности к действию.