Б. Мескита, Дж. Лью Культурная психология эмоц. 4

Нормативные или идеальные репрезентации эмоций
Эмоциональная жизнь в культуре – нечто большее, чем сумма единичных эмоциональных откликов, подобно описанным в предыдущем разделе. Различные эмоциональные паттерны могут быть описаны с точки зрения частоты индивидуальных эмоциональных реакций (как описано в предыдущем разделе), но они становятся проще для понимания при рассмотрении фокальных, нормативных и идеальных репрезентаций эмоций в этих культурах. Эта дискуссия рассматривает превалирующие или предписанные эмоциональные нормы и цели, поскольку они влияют на оценку определенных эмоциональных состояний как «хороших» или «плохих», а также определяют то, к чему люди стремятся или чего хотели бы избежать.
Базальные эмоции и эмоциональная регуляция
В различных культурах признаются эмоции, которыми «восхищаются» и те, которые презирают, (Mesquita & Ellsworth, 2001), так называемые базальные эмоции. Они играют ведущую роль в социальном дискурсе.  Эмоции, вызывающие восторг, как правило, усиливают культурную модель, в то время как презираемые эмоции нарушают модель. (Mesquita, 2003). Базальные эмоции, будь то позитивные или негативные,  являются мотивирующими в значительной степени. В настоящей работе будет кратко проиллюстрировано, что эмоции, вызывающие восхищение, являются желаемыми и частыми, эмоции, вызывающие презрение, избегаются и являются редкими
(cf. (Eid & Diener,
2001; Fessler, 2004; Mesquita & Frijda, 1992).
Пример эмоции, вызывающей восхищение, и  таким образом базальной в американском контексте – это счастье. Счастливое ликование – относится к тому  эмоциональному диапазону,  к которому стремятся и который поощряют многими различными способами.
(D'Andrade, 1984). Во-первых, общество выработало многочисленные события/ поводы, содержащие  в себе мощный заряд счастливых эмоций, такие как комплименты, празднования, награды
(Kitayama, Karasawa, Heine, Lehman, and
Markus, 1999 in (Heine, Lehman, Markus, & Kitayama, 1999; Miller, Fung, & Mintz,
1996). Во-вторых, американцы ищут такие события, которые заставляют их почувствовать себя уникальными и, следовательно, счастливыми.
(Elliott, Chirkov, Kim, & Sheldon, 2001; Kim, 2001). В-третьих, сталкиваясь с позитивными событиями, американцы, кажется, лучше себя чувствуют и оценивают событие, как повышающее их самоуважение, по сравнению с людьми из других культурных контекстов, как, к примеру, японцы (S. Kitayama, Matsumoto, Markus, & Norasakkunkit, 1997; Leu, Mesquita, &
Ellsworth, under review). В-четвертых, имеется ряд свидетельств, что американцы выражают свое счастье более открыто или, по крайней мере, сигнализируют другим, что испытывают счастье
(Tsai et al., 2002; Wierzbicka, 1994). Счастливое ликование – вершина эмоциональной цели в американском культурном контексте, основанном на принципе независимости личности, мотивирует и регулирует
(a) общественное производство событий (b) индивидуальный отбор событий, (c) эмоциональные оценки, типичные для счастья, и наконец (d) выражение эмоций.
Пример презренной и таким образом фокальной эмоции – гнев во многих культурах, ценящих гармонию и душевное равновесие, такие как
Utku Inuits в Канаде (Briggs,
1970). Гнев является центральной темой дискурса среди утку, и она всегда обсуждается в связи с опасностями, сопряженными с ней. Гнев внутри группы (в своей социальной среде) избегается любой ценой. Подобный подход, избегание фокальных эмоций – достигается на различных уровнях процесса генерирования эмоций (Mesquita & Albert, in press). Во-первых, события, которые могли бы вызвать гнев, тщательно избегаются. Например, нормативное поведение имеет целью избегание фрустрирования других или препятствие их целям. Во-вторых, гнев в основном избегается и не поощряется другими, которые осуждают его, выказывают страх или вызывают позор. Вот почему гнев не является желанной эмоцией. В-третьих, утку инуиты, кажется, с неохотой осуждают другого человека за негативные действия, поскольку обвинение рассматривается как оценка, обуславливающая гнев. Обвинение не вписывается в картину мира Утку, в которой центральное место принадлежит смирению и принятию своей участи/ вере
((Solomon, 1978).
Наконец, утку инуиты регулируют выражения гнева, как явствует из правил демонстративного поведения, которым они обучают детей. Таким образом, фокальный характер гнева – крайней угрозы социальной гармонии, занимающей центральное место в культурной модели Утку, может предполагаться на основе (а) подавления социальных событий, которые порождают гнев, (b) относительного отсутствия обвинений в оценках, а также (c) почти полном отсутствии выражений гнева в языке. 

Идеальный аффект
Emotion 38
Даже если эмоции не являются базальными в строгом смысле слова, идеальные эмоции обычного человека могут различаться в разных культурах. Tsai и коллеги (Tsai et al., in
press) различали фактический и идеальный аффект, и обнаружили культурные различия в идеальном аффекте. В то время как актуальный аффект измерялся чувствами, которые вы обычно испытываете, идеальный аффект характеризовался чувствами, которые вы хотели бы испытать в идеале (Tsai et al., в печати). Не удивительно, что американцы европейского, китайского происхождения и китайцы в Гонконге в исследовании Цай указывали, что в идеале они хотели бы иметь больше положительных и меньше негативных эмоций, чем они обычно испытывали. Для цели этого исследования будут обсуждаться только выводы об идеальном аффекте.  Однако культурные различия обнаруживались в типе идеального аффекта, при котором американцы европейского и китайского происхождения ценили позитивные эмоции высокой активности выше, чем китайцы. Напротив, китайцы и американцы китайского происхождения оценили позитивные эмоции низкой интенсивности в большей степени, чем американцы европейского происхождения. Авторы предлагают логическую связь между идеальным аффектом и предпочтительным типом контроля над средой.  На Западе предпочитают «влияние», на Востоке – регулирование. Согласно авторам, «в целях успешного влияния или изменения физической или социальной среды, человек должен быть способен мобилизовать ресурсы. Поскольку состояния высокой активности способствуют мобилизации ресурсов, люди с целями влияния должны высоко ценить положительные состояния высокой активности, напротив, «состояния низкой активности выдвигают на первый план  мотивы/ стимулы, способствующие среде, и люди, преследующие цели регулирования, должны отдавать предпочтение именно им».

Эмоциональные нормы
Положительные эмоции не обязательно оцениваются как положительные, а негативные не обязательно как негативные. Eid and Diener (2001) сравнивали эмоциональные нормы в четырех странах, двух с культурной моделью, в основе которой независимость личности (США, Австралия), и двух странах с моделью взаимозависимости (Китай, Тайвань). Они предполагали, что представители культурной модели, отстаивающей независимость личности, будут склонны сосредоточиться на положительной информации о «Я», и таким образом будут ценить эмоции самосознания, которые сигнализируют о достижении персональных целей, таких как гордость, но дадут негативную оценку эмоциям, несущим в себе отрицательную информацию о «Я», таким как чувство вины.
Модели взаимозависимости, с другой стороны, как ожидается, будут сосредоточиваться на отрицательной информации о «Я», поскольку она важна для предотвращения нарушения социальных норм, и таким образом, как ожидалось, будут позитивно оценивать чувство вины. В этом контексте взаимозависимости, гордость представляла собой из ряда вон выходящий феномен, и таким образом считалась неуместной и нежелательной. Как ожидалось, взаимозависимые модели должны представлять в положительном свете отрицательные эмоции и в отрицательном положительные эмоции, основанные на самосознании.
На самом деле, это исследование показало, что гордость была в целом желательной, а вина в целом нежелательной в странах с независимыми моделями.4 Кроме того, большинство людей в культурном контексте независимости личности оценивали все положительные эмоции (радость, привязанность, гордость, удовлетворенность) положительно, а все негативные эмоции (гнев, страх, печаль, вина) отрицательно.
Эмоциональные нормы в культурном контексте взаимозависимости как различались, так и были более многочисленными. К примеру, в Китае два нормативных паттерна положительных эмоций встречались в равной степени часто. Они оценивали нормы гордости и удовлетворенности с негативными коннотациями. Тайваньцы  были склонны оценивать радость, привязанность и удовлетворение как положительные, а гордость как нейтральную или отрицательную эмоцию. Следовательно, как предполагали авторы, люди в контексте взаимозависимости были склонны рассматривать некоторые положительные эмоции как нежелательные или неуместные. Аналогичные закономерности были выявлены и в связи с нормами, регулирующими отрицательные эмоции. Эмоциональные нормы среди австралийцев и американцев, также как и среди некоторых тайваньцев, оценивали все негативные эмоции (гнев, страх, печаль и вина) как нежелательные или неуместные.
5  Значительный процент китайцев и несколько меньшая группа тайваньцев оценивали вину как положительную или нейтральную эмоцию; вина была определенно признана менее желательной в среде, признававшей независимость личности.
В целом, нормативные паттерны, принятые для негативных эмоций, были менее очевидными, и в различных культурах были более вариативными, чем для положительных эмоций. Как признают авторы, наиболее четкое представление об эмоциональных нормах в культуре можно получить на основе исследования определенных ситуационных норм.
Эмоциональные нормы и идеалы формируют эмоциональный опыт.  Идеальный и нормативный аффект в значительной степени отражают предпочтения. 
Tsai и ее коллеги (материал готовится к печати) убедительно продемонстрировали, что с точки зрения культуры идеальные эмоции были важными признаками депрессии (по шкале депрессии Центра эпидемиологических исследований).  (…)

По результатам выборочного исследования опыта, восточно-азиатские группы не испытывают положительные и отрицательные эмоции одновременно. Поэтому результаты предыдущих исследований о том, что в этих культурах люди, которые чаще испытывают положительные эмоции, чаще испытывают и отрицательные (Bagozzi, Wong, & Youjae, 1999;
Kitayama et al., 2000), лучше всего рассматривать как результаты в динамике по времени, как и исследования, показавшие, что в Восточной Европе нет связи между положительными и отрицательными эмоциями (Schimmack, Oishi, & Diener, 2002). Два стиля регуляции, связанные с восточно-азиатским  контекстом, отличаются от североамериканской  модели позитивных эмоций за счет негативных. Есть ряд доказательств того, что культурные различия в стиле регуляции объясняются скорее положительными, чем отрицательными событиями. Leu и ее коллеги предоставили респондентам из Китая, Японии и США  стандартизированные мероприятия в форме дневника (Leu et al., изучается). В дневник были включены как положительные, так и отрицательные события. Японцы и китайцы уравновешивали свои положительные эмоции отрицательными (например, описывали одновременно счастье и страх быть счастливыми), а американцы европейского происхождения говорили практически только о положительных эмоциях и не упоминали отрицательные. 
Тем не менее, в негативных ситуациях не было различий в положительных и отрицательных эмоциях между группами. Таким образом, когда случается что-то плохое, представители всех трех культур пытаются увидеть в этом позитивную сторону, и действительно чувствуют положительные эмоции. Однако, когда случится что-то хорошее, только китайцы и японцы ищут в этом негативную сторону. 
Таким образом, американцы европейского происхождения стремятся максимизировать положительные эмоции и минимизировать отрицательные, в то время как респонденты из Восточной Азии  стараются уравновешивать положительные и отрицательные эмоции.

Приятные чувства не являются универсальным мотивам.
Одним из ключевых моментов данной работы является понимание того, максимизация положительных эмоций и стремление исключить отрицательные не является универсальным мотивом. Ряд недавно проведенных экспериментов по сравнению мотивации выполнения задач между американцами европейского и японского или азиатского происхождения
(Heine et al., 2001; Oishi & Diener, 2001, 2003) подтверждает это. В этих исследованиях американцы выбирали события, которые им нравились, но японцы (американцы азиатского происхождения) так не делали. В одном из экспериментов {Heine, 2001 #1000}, респонденты получали либо отрицательную, либо положительную обратную связь по определенному заданию (например, словесный тест ассоциаций). Затем всем респондентам дали дополнительное время на выполнение этого задания. Хотя и американцам европейского происхождения, и японцам больше нравилась положительная обратная связь, работать над выполнением задания японцев больше мотивировала отрицательная обратная связь, а американцев европейского происхождения - положительная. Очевидно, приятная задача не всегда мотивирует.
В другом исследовании, американцы японского и европейского происхождения разгадывали анаграммы и оценивали свое удовлетворение от задания и его трудность сразу после выполнения (Oishi & Diener, 2003). Около месяца спустя, участников просили либо снова выполнить то же задание, либо сделать аналогичное новое. Чем больше американцам европейского происхождения нравилось задание в первый раз, тем чаще они выбирали его  месяц спустя. Для азиатских респондентов связи между выбором заданий и их приятностью. Таким образом, для азиатов положительные эмоции не являются мотивом.
На основании этих исследований можно сделать вывод, что стремление испытывать положительные эмоции обычно возникает при цели комфортно себя  чувствовать, которую, очевидно, имеют американцы европейского происхождения.  Однако, если целью является соответствие социальным стандартам, стремление к самосовершенствованию берет верх над стремлением к комфорту, что происходит в японской и азиатской культуре. 
В заключение. В культурах, а также для их отдельных представителей, существуют разные  представления о желательных или нормальных эмоциях. Исследования идеальных и нормативных эмоций показывают важные различия эмоциональной жизни в различных культурах, а также подчеркивают, что разница в эмоциональных идеалах и нормах значительно обуславливает эмоциональный опыт и поведение. В то же время, исследование идеальных и нормативных эмоций неглубокое. Оба понятия недостаточно разграничены, и не до конца выявлена их связь друг с другом (но см. Tsai,
2006). Не совсем ясно, к примеру, следующее: способны ли люди  описывать нормы в отношении ключевых эмоций в их культуре, или в какой степени идеальных эмоции индивида происходят от культурно обусловленных эмоциональных норм. Наконец, почти неисследованными остались механизмы формирования эмоционального опыта ключевыми, нормативными и идеальными эмоциями.

За рамками независимых и взаимозависимых моделей
Большинство исследований отражают вышеописанные контракты между эмоциями в североамериканской  и восточно-азиатской культуре. Эти исследования внесли большой вклад в понимание влияния культуры на эмоции.  Однако необходимо уйти от классификации культур на    "Независимые" и "взаимозависимые" и рассматривать эмоции в других культурных контекстах. 
 По исследованию эмоций в других культурных контекстах информации собрано немного, и она свидетельствует о том, что необходимо более подробно рассматривать культурную модель "я", чем это делается в настоящее время.
Это в своем исследовании утверждают (Schimmack et al., 2002). В данном исследовании нулевая корреляция между положительными и отрицательными эмоциями была выявлена исключительно в восточно-азиатских культурах, а не в коллективистских культурах вообще. Хотя философской традицией Восточной Азии является коллективизм, он не внес никаких различий в эту эмоциональную модель  (Schimmack et al.,
2002). Таким образом, исследование показывает, что нашему пониманию эмоционального опыта в разных культурах  способствует понимание разных видов независимых моделей. Согласно другим исследованиям, различий между независимой и Взаимозависимой моделями недостаточно для полного понимания культурных различий в эмоциональном опыте.
Например, многие исследования подтверждают, что некоторые неазиатские группы имеют высокое стремление к положительным эмоциям - даже выше, чем у американцев европейского происхождения. Так, в выборочном исследовании  (Scollon et al., 2004) было выявлено, что  студенты латиноамериканского происхождения в Калифорнии испытывают гораздо больше положительных эмоций, чем американские студенты европейского происхождения.  Азиатские студенты как в США, так и в Азии заняли третье место. Высокие показатели положительных эмоций у латиноамериканцев были выявлены в онлайн-опросах, международных опросах и ретроспективных опросах на тему позитивных эмоций.  Более того, американцы  латиноамериканского и европейского происхождения показывают немного меньший уровень отрицательных эмоций, чем азиатские группы. Латиноамериканцы и азиаты принадлежат к модели взаимозависимости, но при этом они диаметрально противоположны по отношению к своим эмоциям. Albert and Mesquita (2005) выявили аналогичные результаты с малообразованными и низкокультурными мексиканцами в Северной Каролине. По сравнению с американцами европейского происхождения такого же уровня образования, мексиканские иммигранты описывали больше положительных и меньше отрицательных эмоций по шкале  исследования (Barrett & Russell, 1998).
О мексиканской взаимозависимой модели известно немногое, но очевидно, что этот тип взаимозависимости имеет диаметрально противоположное влияние на эмоциональный опыт. В то время как представители восточно-азиатской группы (особенно японцы) сдерживают свои положительные эмоции, чтобы не мешать окружающим и правильно выполнять свои социальные роли, мексиканцы не практикуют такую регуляцию эмоций. Напротив, в мексиканской культуре счастье тесно связано с взаимозависимостью, и, очевидно, поощряется в рамках данной культуры.  Ценится эмоциональная экспрессивность.
(Klein, 2001). Счастье и счастливые события рассматриваются скорее как ценность, чем как препятствия на пути к выполнению социальных ролей. Счастье, очевидно,  тесно связано с взаимозависимостью в отношениях.  В то же время, негативным событиям в мексиканской культуре придается меньше значения, подчеркивая, что личные проблемы менее важны, чем исполнение социальных ролей (Valdes, 1996). Трудности необходимо принимать стоически (Diaz-Gerrero, 1967). Для исполнения социальных ролей требуются принятие и смирение. Нужно стремиться как можно лучше преодолевать трудности, не зацикливаясь на них (Valdes, 1996). Хотя это далеко не всеохватывающее исследование мексиканских культурных моделей, уже очевидно, что взаимозависимость в различных культурных контекстах может принимать абсолютно разные формы.   

Эмоции с точки зрения культуры.
Исследование эмоций с культурной точки зрения дало некоторые важные аспекты общего понимания эмоций. Это было бы невозможно без внимательного изучения механизмов соответствия эмоций культурным моделям, в рамках которых они имеют место.
Эмоции как социальный и отношенческий феномен. В первую очередь эмоции - это социальный феномен, потому что скорее относятся к межличностным отношениям, чем являются строго индивидуальным феноменом в голове или сердце отдельно взятого индивида. Даже в культурах, подчеркивающих относительную независимость отдельных индивидов в рамках взаимоотношений, например, в северо-американской  культуре (Rothbaum, Pott, Azuma, Miyake, & Weisz, 2000), эмоции обычно являются важной частью нормальных взаимоотношений.  В северо-американской культуре эмоции подчеркивают независимость индивидов во взаимоотношениях (Mesquita et al., 2005; Rothbaum, Weisz, Pott, Miyake, & Morelli, 2000), и это считается здесь нормой.
С другой стороны, в контекстах взаимозависимости эмоции также подчеркивают  и воплощают взаимоотношения (Kitayama et al., in press).
Корни эмоций - в коллективных  ассоциациях.  Во-вторых, эмоции - это не столько субъективный и индивидуальный феномен, сколько часть культурных моделей. Они представляют собой конструкты эмоциональной ситуации, основанные на культурных архетипах и практиках, а также цели, которые имеют смысл исключительно в рамках параметров данной культурной модели. 

Коллективные представления об эмоциях оказывают влияние на опыт.
 В-третьих, эмоции - это не только наши ежеминутные ощущения.  Представления об эмоциях в рамках каждой определенной культуры, особенно ключевые эмоции, эмоциональные нормы и идеальные эмоции обуславливают эмоциональный опыт, облегчат позитивно оцениваемый эмоциональный опыт и препятствуя созданию негативного. Кроме того, представления об эмоциях являются стандартами оценки их значимости (см. Tsai et al. В прессе).
Предметом культурной психологии эмоций не является бесконечное перечислением всех возможных вариантов опыта. Скорее культурно-психологический подход позволяет  вывести главные принципы работы эмоций через тщательное описание эмоциональных феноменов по мере их реального появления в культурно обусловленных формах. Конечной целью культурной психологии, как и науки в целом, является сведение огромного количества общей информации к базовым принципам.
Однако, только абстракция, признающая центральное место значения в эмоциональном опыте и поведении, может внести реальный вклад в наше понимание текущего эмоционального состояния и поведения людей.
Методы
Если культура настолько важна, почему же столько исследований выявляют кросс-культурные аналогии в эмоциональных феноменах? Скорее всего, этому есть две причины. Одна из них связана со структурой исследования, а другая - с интерпретацией результатов.
 
Структура исследования. Кросс-культурные аналогии эмоциональных феноменах часто могут объясняться использованием методов, не позволяющих выявить значимые культурные различия. В каком-то смысле необходимо осознавать, какими могут быть различия для того, чтобы  создать парадигмы. Необходимо иметь теорию эмоциональных различий  для того, чтобы иметь возможность их измерить. Например, не показав изображение нескольких людей одновременно, было бы невозможно узнать, что японцы идентифицируют эмоции человека не только по его выражению лица, но и по лицам людей рядом с ним.
Традиционная парадигма демонстрации лица одного человека без какого-либо социального контекста не дало бы информации о культурных различиях в этом аспекте. Аналогично, многие экспериментальные исследования изучали индивидов в одиночестве
(за исключением Tsai and Levenson, 1997). Маловероятно, что в условиях изоляции от своего социального окружения индивид проявит какие-либо эмоциональные различия, связанные с нормативными отношениями между людьми.
Аналогично, многие исследования ограничиваются  наиболее очевидными эмоциями в рамках западных культур, и сравнивают эти эмоции с аналогами в других странах. Но совсем не очевидна актуальность этих эмоций в культуре сравнения.




Несомненно, включение эмоций в исследование на основании их актуальности для других (не западных) культур повлияло на результаты исследований. Так, например, Kitayama и его коллеги добавили типичные японские слова, связанные с эмоциями, к словам, наиболее часто употребляют мая в западных культурах, и обнаружили аспект социальных обязательств, который обуславливал значительные различия в эмоциональном опыте (Kitayama et al., 2000;
Kitayama et al., в печати). Этот аспект невозможно было бы выявить в кросс-культурном исследовании с использованием только самых популярных английских слов, переведенных на японский (Russell, 1983).
Важно, что идентификация культурно-эмоциональных различий, очевидно, требует классификации видов различий, которые могут быть выявлены, а также методов, способных эти различия выявлять.
Интерпретация данных. Способы интерпретации данных также сыграли свою роль в общих выводах об эмоциональной схожести. Как уже упоминалось, многие исследования описывали феномены на столь абстрактном уровне, что трудно было бы вообразить, что кросс-культурных различий не будет найдено.
Например, Scherer & Wallbott (1994) изучали предшествующие эмоции и выявили зависимость между предшествующими событиями и определенными вида эмоций. Однако категории событий были довольно абстрактными.  Например, одна из категорий называлась "отношения", и эта категория была главным возбудителем радости. Это довольно точно описывает человеческую жизнь, и поэтому является интересным, но никак не помогает точно описать эмоциональный опыт в тех или иных культурах. К примеру, сомнительно, что знание того, что положительные эмоции могут быть вызваны "отношениями", поможет понимать или прогнозировать точные оценки, поведенческие целы и шаблоны, к которым люди будут склонны.
Кроме того, зачастую в кросс-культурных исследованиях эмоций делаются общие выводы, как только процент определенного ответа оказывается выше случайного. Однако в зависимости от количества вариантов ответа, случайность выбора может быть не более
18% (в случае 6 вариантов ответа). Хотя, безусловно, важно, что люди ассоциируют определенные типа поведения (Consedine, Strongman, & Magai, 2003), выражения лица (Matsumoto, 1996),и Предшествующие события  (Boucher & Brandt, 1981) значительно больше с одними и теми же эмоциями, чем если бы это были случайные совпадения, это не показывает, что поведения, выражения лица и предшествующие события являются универсальными.  Это показывает, что есть некий общечеловеческий аспект в разных проявлениях эмоций. Но текущие эмоции могут все равно проявлять высокую степень культурно обусловленной специфики.

Разные слова или разный эмоциональный опыт?
Многие, хотя, конечно же, не все упомянутые нами исследования состоят из словесных описаний представителей разных культур.   Кто-то может считать, что, хотя "разговоры" об эмоциях отличаются в рамках культур, сами эмоции везде одинаковы
(например, Ekman, 1992). В данной главе мы утверждаем, что  именно эмоциональный опыт различается в разных культурах, и что значения слов являются немаловажным аспектом этих различий. Все больше подтверждений получает теория, что культурные различия в эмоциях выходят за рамки эмоционального дискурса, и что семантические значения слов являются следствием этого.


 Значение эмоций влияет на описываемое поведение. Многие виды поведения можно объяснить  через толкование семантического значения слов, связанных с эмоциями, для
участников событий (например, Bagozzi et al., 2003), для  описаний собственного поведения в эмоциональных эпизодах в прошлом (например, Mesquita et al., 2005), а также для моделей поведения, отмеченных этнографами (например, Briggs, 1970).
Культурная интерпретация эмоциональной ситуации также совпадает с результатами, полученными в ходе эксперимента с оценкой выражений лица. Таким образом, была выявлена разница в идентификации эмоций, связанная с интерпретацией ситуации в независимых и взаимозависимых культурах (Cohen & Gunz, 2002;
Masuda et al., 2005). В независимых культурах суждения о выражении лица основаны только на выражении лица одного индивида, а во взаимозависимых культурах - на восприятии эмоций нескольких людей как взаимосвязанных. Более того, есть очевидные доказательства того, что значение эмоций имеет первостепенное значение. Нормы и идеалы эмоций связаны с выбором поведения (Oishi & Diener, 2003). Таким образом, в культурах, где ценятся положительные эмоции, душевный комфорт является важным мотивом, и не является таковым в культурах, в которых на первый план выходят сдерживание эмоций и выполнение ролей. Аналогично, культурные оценки эмоциональных состояний являются важными предвестниками  депрессии (Tsai et al., в печати) и вообще эмоциональных состояний
 (Eid & Diener, 2001). Таким образом, культурная интерпретация эмоциональных  состояний сама по себе является мощным средством прогнозирования как поведения, так и эмоционального опыта.
В общем, понимание различий в культурной интерпретации эмоций является важным условием понимания непосредственно эмоционального опыта.

Tooby, J., & Cosmides, L. (1990). The past explains the present: Emotional adaptations
and the structure of ancestral environments. Ethology and Sociobiology, 11, 375-
424.
Tooby, J., & Cosmides, L. (1992). The psychological foundations of culture. In J. H.
Barkow, L. Cosmides & J. Tooby (Eds.), The adapted mind. Evolutionary
psychology and the generation of culture (pp. 19-136). New York, NY: Oxford
University Press.
Tracy, J. L., & Robins, R. W. (2004). Putting the self into self-conscious emotions: A
theoretical model. Psychological Inquiry, 15, 103-125.
Triandis, H. C. (1995). Individualism and collectivism. Boulder, CO: Westview Press.
Triandis, H. C., Mar;n, G., Lisansky, J., & Betancourt, H. (1984). Simpatia as a cultural
script of Hispanics. Journal of Personality and Social Psychology, 47, 1363-1375.
Tsai, J. L., Chentsova-Dutton, Y., Friere-Bebeau, L. H., & Przymus, D. (2002).
Emotional expression and physiology in European Americans and Hmong
Americans. Emotion, 2, 380-397.
Tsai, J. L., Knutson, B., & Fung, H. H. (in press). Cultural variation in affect valuation.
Journal of Personality and Social Psychology.
Tsai, J. L., & Levenson, R. W. (1997). Cultural influences on emotional responding:
Chinese American and European American dating couples during the
interpersonal conflict. Journal of Cross-Cultural Psychology, 28, 600-625.
Tsang, S., & Wu, C. (2005). What constitutes my subjective well-being: Is the subjective
well-being of interdependent-self individuals rooted in others' subjective wellbeing?
Paper presented at the Asian Association of Social Psychology,
Wellington, New Zealand.
Valdes, G. (1996). Con Respeto: Bridging the Distances Between Culturally Diverse
Families and Schools: An Ethnographic Portrait. New York: Teachers College
Press.
Weiner, B. (1982). The emotional consequences of casual ascriptions. In M. S. Clark &
S. T. Fiske (Eds.), Affect and cognition (pp. 185-210). Hillsdale, NJ: Earlbaum.
Weiner, B. (1986). Attribution, emotion and action. In R. M. H. Sorrectino, E.T. (Ed.),
Handbook of motivation and cognition (pp. 281-312). New York: Wiley.
Wierzbicka, A. (1994). Emotion, language, and cultural scripts. In S. Kitayama & H. R.
Markus (Eds.), Emotion and Culture: Emperical Studies of Mutual Influence.
Washington, DC: American Psychological Association.


1 Функциональный подход не означает, что каждый случай  испытания эмоций  подпадает под культурные цели и традиции. Это означает, что в среднем культурное формирование эмоций делает их более эффективными в контексте определенной культуры, чем  если бы они не были сформирована под эту культурную модель.
2 Индийские студенты - исключение среди других взаимозависимых культур.
3 Одним из возможных объяснений такой разнице реакций на стыд одет быть то, что слова, обозначавшие стыд в разных культурах,  по-разному преподносят эмоциональный опыт. 
В этом случае исследования по сравнению этого эмоционального опыта в разных культурах, спросив о словах, обозначавших стыд, просто вызовут воспоминания о разном эмоциональном опыте. В поддержку этой гипотезы можно привести пример о том, что в японском языке "стыд" и "смущение" обозначаются одним  словом (Rusch, 2004), а в китайском только для понятия "стыд" существует пять слов (Frank, Harvey, & Verdun, 2000). Однако не совсем ясно, как именно это лексическое различие  может быть  единственной причиной разного эмоционального опыта. Во-первых, вполне возможно, что японцы не делают принципиальных различий между способами использования слова "стыд", и в самих чувствах, описываемых этим словом, есть много сходства. Это совпадает с результатами исследования антрополога Daniel Fessler, который изучал стыд у обитателей рыбацкого поселка в индонезийской провинции Бенгкулу. Так как в малайском языке, на котором они говорят, стыд и смущение обозначаются одним словом, Fessler делает вывод, что malu не включает в себя омонимы. Жители поселка описывали чувства и поведение при
malu одинаково для ситуаций стыда и смущения.   
 (Fessler, 2004). Во-вторых, несмотря на наличие всего одного слова вместо пяти для обозначения чувства стыда, американцы прекрасно умеют различать пять форм этого чувства, разграниченные в китайском языке (Frank et al., 2000). Таким образом, не очевидна связь различий в поведении при испытываемом чувстве стыда с лексической разницей.
4 В данной главе  описание данных упрощено.  На самом деле авторы рассчитывали латентные классы людей. Некоторые из этих классов обладают культурной спецификой, но многие были найдены в разных культурах.  Если данные респондента попадают в один из классов, это отражает  вероятность того, что этот респондент оценивает определенные эмоции как желательные, нежелательные или нейтральные. Мы упростили данные, описав латентные классы, к которому принадлежат большинство представителей культуры, а внутри каждого класса - наиболее вероятные эмоциональные нормы.
5 тем не менее, некоторые австралийцы и американцы считали гнев и печаль положительными эмоциями.
6 Это, разумеется, не отрицает кросс-культурных различий в эмоциях, которые видны при изучении английских терминов, обозначающих эмоции. Безусловно, имеет смысл учитывать общее ядро эмоционального опыта на основании исследований
(Oishi et al., 2004; Scherer, 1997b; Scherer & Wallbott, 1994; Scollon et al., 2004). Относительная важность этих аналогий в сравнении с различиями невозможно оценить на имеющемся материале.