Театр

               
      Театр в моей жизни всегда занимал               
      много места, а посему – о чем же еще мне               
      писать? (с)

***
   Артистка Шелабудова была неистова до главных ролей! Также она неистово пела. Неистово ела в столовой для артистов, показывая свой темперамент и харизму амплитудой размаха ложкой и силой вылетающих изо рта кусочков во время жевания. Неистово Шелабудова и репетировала, обыкновенно под конец репетиции падая в оркестровую яму от силы прочувствования роли.
   Никто уже не обращал на нее внимания и из ямы не поднимали. По прошествие минут пяти она вставала сама, изящно отряхивалась и шла в гримерку неистово выражать свое презрение этим «недоартистам» и «жалким» людишкам. Но в театре ее все равно любили и ласково называли Шелабудова — Неистова.
               
***
   Чепушаев был артист думающий. Чепушаев был, это вне сомнения. Хотя у него иногда возникали подобные сомнения. Чепушаев был артист.
   «Бывает, как надумаю себе всего — так в дрожь и бросает, а то в жар,- думал он,- стало быть, я эмоционально подвижен. А, значит, я артист».
   Чепушаев был артист думающий.

***
   Чепушаев играл артистом, где вздумается. Бывало, мог остановиться в Михайловском саду — да как начнет играть! Да эмоционировать! Да стихи читать описательно-ругательные!
   Прохожие останавливаются, смотрят завороженно, даже деньгами в него бросаются, а Чепушаев играет и думает: «Ай-да фантазер Чепушаев! Ай-да фонтан эмоциональный! Фейерверк живого актерства непредсказуемый!»
   В таком состоянии Агриппа его и нашла. К себе на завод в театр привела, и говорит безапелляционно:
- Или он с нами играет или вы меня знаете.
   С тех пор они с Агриппой и репетируют по вечерам.

***
   Чепушаев стал иногда похаживать к Данилевскому. Не то, чтобы ему понравилось, как Данилевский приходил к нему тогда, но все же Чепушаев проникся, да и надо же приобщаться к прекрасному!
   Тем более у Данилевского было полно друзей и дам. Данилевский быстро это смекнул и Чепушаеву, шутя, говорил:
- Эту не дам! - на что Чепушаев мило хихикал и садился в угол с кружечкой чая.        Он разглядывал важных мужчин и артисток и думал: «Ну, вот я и в гуще событий. Приобщаюсь, так сказать». После чего незамедлительно отставлял мизинец руки, держа кружку двумя пальцами.
               
***
   Однажды Данилевскому не спалось. Не елось. Не пилось. Ходил он в расстроенных чувствах и все думал, что это что-то особенное.
   «Шелабудова? - думал он, - нет, не она. Что же причиною?»
   Ходил-ходил Данилевский, думал. Пока в уборную не зашел. Там из него все дурные мысли вышли и он расцвел.
- Ну, вот и ничего серьезного! - сказал Данилевский и побежал гулять.

***
   Данилевский писал размашистым почерком: «Шелабудова! Вы меня обескураживаете..», зачеркивал, снова писал: «Шелабудова, я пропадаю..», комкал, ходил по комнате огромны шагами, дергая себя за волосы. Снова писал: «Шелабудова, не изволите ли вы снизойти..», рвал и снов писал: «Шелабудова, я неистово...», комкал и плакал. Стучал кулаком по столу, садился и старательно выводил: «Шелабудова, а не пошли бы вы!..»
   На следующий день ходил мимо Шелабудовой с видом победителя, хотя письма так и не отправил. Шелабудова была обескуражена.

***
   Артистка Шелабудова с остервенением искала на полу зерно роли.
   Режиссер Докучаев умело парировал:
- Что вы там ищите, милочка? Искать нужно в себе, доро-га-я мо-я!»
   Шелабудова вскинула на него нарисованные брови и сосредоточенно уставилась ему в переносицу.
- Что вы, милочка, пялитесь на меня как бык на красную тряпку? Ищите, ищите! Вы должны понимать, что эта роль не просто так вам дадена!» - говорил Докучаев.
   Шелабудова одним выдохом вправила обратно в прическу выпавшую прядь волос и с еще большим остервенением уставилась на режиссера.
- Милая моя, да вы меня испепелите!» - сказал Докучаев.
   Наблюдавший за всем этим монтировщик Петров незадачливо крякнул.
   В этом и есть смысл -  незадачливо крякнуть в самый напряженный момент. И перестать писать в самый подходящий момент. А момент сейчас как нельзя подходящий – мысль застопорилась, зерно потеряно.

                Трилогия Данилевского.
                1.***
   Режиссер Докучаев сказал Данилевскому: «Данилевский, ты убог!»
Данилевский расцвел, как пион. Ходил несколько дней довольный и красный от радости, повторяя вслух: «Данилевский, ты – ууу!- Бог!»
                2. ***
   Артистка Шелабудова опять плакала. Данилевский был тут как тут и утешал ее. Шелабудова отмахивалась от него и брызгала слюной. Она хотела, чтобы ее утешил сам Докучаев.
   Данилевский лез и трогал Шелабудову за опущенные плечи. Шелабудова не выдержала и взревела:
- Ты что о себе возомнил?! Данилевский, ты не бог! - и пала на подушки, предварительно поправив их, неистово рыдая и дергая ножкой.
   Данилевский задумался: «Так бог я или не бог?»
   И пошел с этим вопросом к самому Докучаеву. Ворвался в кабинет, субординацию нарушив, взял Докучаева за грудки и прорычал в него со всей страстью:
- Так бог я или не бог?!»
   Докучаев выскользнул из рук Данилевского, как мыло и сухо подметил:
- Ну вот, Данилевский, можете же, когда хочете!»
   Данилевский ответа не понял, но, посудив по спокойствию Докучаева, решил, что это-то уж точно комплимент, и, расцвевши, как пион, вышел из кабинета.
                3.***
    Данилевский ворвался к Шелабудовой и со словами: «Я могу, когда хочу!», оторвал ее заплаканное лицо от подушки и поцеловал во влажные складки под носом. Шелабудова крякнула, но осталась довольна, судя по кокетливо отставленной ножке.

                «Как любовь смерть победила»
                (спектакль в одном действии)
     Сигарета дымилась. А она все курила. Сигарета сгорела и она приутихла.
Приуныла, под стол сползла с сигаретой в зубах, да так и померла.
     Следователь (Данилевский) с молодой подопечной (Шелабудова) пришел, оглядел и резюмировал: «Тут все ясно».
     Молодая Лейтенантша (Шелабудова) (выпучив глаза): «Что ясно?»
     А Следователь (Данилевский): «Померла от любовного недуга. Сигарета сгорела и она сгорела».
     И вдруг на стол оперся локтем, ножку правую приподнял в колене согнутую и шепчет, в глаза Лейтенантше заглядывая: «Понимаете меня ли?»
     А Лейтенантша вдруг как кошка вся изогнулась, да к нему с другой стороны стола на груди проехала:  «Понимаю-с. Бывало-с».
    Следователь (подозрительно): «Бывало? С?»
    Лейтенантша:  «Я ее докурила и под стол бросила. Пол вспыхнул, занавески. Всю мою лихорадку огнем выжгло. Восстала из огня я, как птица Феникс».
    И ближе к следователю придвигается, коленками себя к нему подтаскивает.
    Следователь отпрыгнул:  «Нам такого не надо! С!»
    И вышел.
    А Лейтенантша к той, что померла, подползла, сигарету у нее из зубов вынула и закурила.
    Думаете, тоже помрет от любовного недуга? Не тут-то было!
   Следователь вернулся. Расхристанный и лохматый.
    «Прекратите, - говорит,- улику курить! Идемте в Метрополь».
   Лейтенантша, как кошка, вспрыгнула и пошла вперед Следователя, филейною частью помахивая по известной траектории.

***
   Театр был полон. Данилевский устал кланяться и пошел в зал. Зритель подхватил его разгоряченное актерское тело и понес по волнам любви.
   Чепушаев стоял в углу ближе к сцене и, плача навзрыд, хлопал.
   «Мне бы так, мне бы так!» - думал Чепушаев.
   Рядом стоял Сократ Ипполитович, которого Чепушаев привел сюда, и равнодушно морща нос, думал: «Я бы лучше смог!»
   Из-за кулис выбежала Шелабудова, не игравшая в этом спектакле, и пустилась вслед за Данилевским по волнам зрительской любви. Данилевский и Шелабудова встретились посреди зала и страстно поцеловались, чем вызвали страшный восторг публики, начавшей вопить:
- Еще! Еще!
   Сократ Ипполитович, пристально глядя на Шелабудову, пробормотал:
- Какая женщина!..Я пропал..»
   Чепушаев вытер рукавом нос и воскликнул:
-Вот это баба! Мне капут!
   «Спектакль удался» - подумал режиссер Докучаев и пошел домой.