Надысь в театре

       Не уверена, что без литературной основы театр способен вызывать яркие ответные мысли и чувства.  Пусть это - литература абсурда,  все равно, - ведь он не бесстрастен.  Современный театр обожает расчленять классиков. Он рассчитывает на химическую реакцию в головах зрителей: как зашипят и задымятся классические образы и коллизии, на которые плеснут кислотной режиссурой и сценографией!  А без этого трудновато.

      Написанная  мной фраза «на театре я поставила крест» заставила  проверить: не ошиблась ли я?  И сделать это я решила отправившись в Школу драматического искусства: здание, которое ранее не посещала, хотя раньше бывала на спектаклях студии Анатолия Васильева до того, как ему отдали  в переделку первый московский синематограф Уран. 
    
      Выбрала я создавшего там Лабораторию театральных художников, и тоже художника, ставящего спектакли,   Дмитрия Крымова. Причина: гуляющие по интернету фрагменты  его постановок были яркими и притягательными.   Судьба запоздало привела меня лишь на «Опус №7».  Критику читать не стала, - чтобы не испортили оптику. 
     Форма зала понравилась,  стулья с подрезанными ножками - нет.  Адски заныло артрозное бедро, укоряя:

     - Не по возрасту тебе таскаться по авангардным театрам! Ещё зашибут - сидела бы дома, в интернете!

     И как ни странно, бедро оказалось почти провидцем: во второй части спектакля быть зашибленной роялем-танком был шанс реальный.

     Пролог начался, когда публика ещё искала места в бесконечно длинных рядах:  в  пузатой темной фигуре, драившей чёрный пол, я узнала Анну Синякину - мою бывшую ученицу,  приходившую  подтягивать английский язык перед зарубежными гастролями.

    Пластически и драматургически пролог мне понравился. Оставалось лишь проникнуть в его смысл.  Гипотеза на этот счёт возникла, закольцевав спектакль, лишь после его окончания.  Это и можно теперь посмотреть на моей странице Инстаграма.

    Начало было динамичным и утонченно музыкальным.  Оно настроило на ожидание чуда развития и превращения.  Ряд пластических шагов к этому последовал, но потом действие забуксовало,  тайна обернулась простой иллюстрацией зарождения и формирования племени  израилева.
По мысли это было двухмерно, как листы картона, оттого скоро иссяк поток ответных ассоциаций и образов.  Холокост отразился в нескольких визуальных инсталляциях, ничего не добавивших эмоционально или образно к уже пережитому в других произведениях.

     Вторая часть спектакля была посвящена противостоянию еврейского музыкального гения  преследующей  и убивающей тоталитарной родине.   Следя за эволюциями гигантской, бабы-марионетки в цветастой шали, гоняющейся за хрупкой фигуркой, я уговаривала себя, что это - студия театральных художников, а не режиссёров, актеров и драматургов.  Внутренний голос возражал, что тем более - художник способен создавать многомерные образы, достойные многозначности жизни...  Здесь же все выглядело отчаянно однозначно и неэстетично, словно ожившая карикатура Кукрыниксов из старого Огонька, только  иной расклад персонажей. Фрагменты музыки Шостаковича были наиболее интересны в этой части.
Увы, столкновение эфемерной прекрасной музыки и материального поролона не высекло искру новой эмоции.

       Понятно, что это - современная театральная тенденция.   Вот у Анатолия Васильева в «Старике и море» тоже были задействованы огромные марионетки (без этого теперь, наверное, никак) - тигр китайский, да рыба, разумеется.  Но ведь легли они на текст,  на мерцание бирюзового моря,  которое снится до сих пор. И вымотал тот спектакль зрителя как старика рыба: не в буквалистском смысле, а переживанием нудных перипетий жизненного преодоления, трудного пути, сверхчеловеческой стойкости.  Васильев посвятил спектакль Юрию Любимову.  Литература не подвела.

     В конце, вспомнив пролог спектакля, я не могла не предположить, что юродивая беременная баба, выметавшая нечто шваброй, и иногда разглядывавшая того или иного случайно выбранного зрителя,  была той безумной родиной в огромной шинели, которая выметала вон и, скомкав, совала в карман своих чад и их творения. Пусть так, - спасибо добросовестно сыгравшей Анне Синякиной. Лишь бы не поролон на шесте.

     По завершении  я похлопала трижды вышедшим на поклоны актерам и принялась формулировать свои впечатления.
Оговорюсь, что согласна: всякое творчество должно быть поощряемо, поэтому я аплодировала от души, но чувства мои остались незатронутыми. Разве что первые четверть часа, да ласкали слух  музыкальные эпизоды из произведений Шостаковича. 

     Картинка не смогла заменить слОва и актера.  Я понимаю, что ставя этот спектакль, художник испытал бурю эмоций, идентифицируясь с великим композитором, родившимся не там и не тогда, но у меня - зрителя - это не вызвало отклика.  Другие зрители в зале были и искушёнными, и менее: и все прощающими старушками-театралками, и модными тридцати-сорокалетними парами. Доносилась и иностранная речь.  Раздражало то, что женщина рядом со мной весь спектакль строчила смс-ки,  не глядя на действие. Боковое зрение неприятно сверлил яркий прямоугольник айфона. Я заглянула в текст: может умирает кто-то близкий, но нет: обсуждался завтрашний визит слесаря и предстоящие работы. По счастью, нашлось местечко, чтобы сбежать от неё и назойливого свечения.  Но к несчастью, слишком поздно - лишь в середине второй части.

       От спектакля осталось впечатление, что богатому ребёнку из хорошей семьи дали очень дорогую игрушку,  и он  нарисовал на ней фломастерами папу-маму и буку с танками.  Кто говорит, что эту арт-игрушку нельзя хорошо продать на аукционе?  Ведь это - современное искусство.

                *  *  *

PS 2023 - Ну вот и сбылось. Пересмотрела спектакли в шести питерских театрах.
          Нарисовалась картина: лидером, как и раньше, остается МДТ последнего живого классика Додина. Блестящий режиссер, каждый спектакль - праздник. Живой и глубокий театр, каким и был всегда, с постановки Братьев и сестер в студенческом театре.
     Интересна, неоднозначна и напряженно амбициозна Александринка с попыткой анализа истории.
     Странное впечатление производит БДТ -  эклектичным репертуаром и провальными бенефисами. Словно отчаянно пытается держаться на плаву, скатившись до Богомолова, заманивая публику на Диану Вишневу.
     Много публики и полная гармония в народных театрах, где главными остаются актер и зритель: Приют комедиантов, Театр на Васильевском.
     Страшна встреча с мёртвыми театрами, носящими имя основателя, где обветшало все: от костюмов и сценографии до репертуара и беспризорных актеров, не знающих, зачем их послали на сцену. На Невский я больше ни ногой.