А. Пушкин. Капитанская дочка, Сказка для царя

Трактовки романа А.С. Пушкина «Капитанской дочки» могут быть разнообразными. По романтической версии М. Цветаевой, в основе отношений Пугачева и Гринева лежит влюбленность самозванца в молодого искреннего дворянина, очарованность.

Возможна и такая трактовка этого романа: барин пожалел мужика (смилостивился), мужик спас его. В основе этих отношений находится милосердие.

Однако выступить с таким Пугачевым – справедливым и милостивым - перед дворянскими читателями было чрезвычайно рискованно. Тем более что характер и действия Пугачева, злодея и низкого человека, самим Пушкиным описаны в «Истории Пугачевского бунта». Как может такой человек стать великодушным и милосердным? А ведь он прощает офицера даже после его признания, что не может не выступить против самозванца, прощает дочь священника, убитого им, слугу Савельича, постоянно напоминавшего о заячьем тулупе, то есть годах скитания этого «императора». Такой Пугачев, справедливый, великодушный, – воплощение лучших качеств русского человека.

Ни в коем случае не хочется согласиться с Цветаевой о «нас возвышающем обмане» (стихотворение Пушкина «Герой»). О приукрашивании или возвышении исторического Пугачева не может быть и речи, так как это противоречило бы фактам проявления дикости и зверств пугачевцев, зафиксированным самим поэтом. Им создан новый образ Пугачева. Цель такого создания должна быть очень значительной. По какой причине и как это сделано?

Отношение Пугачева к Гриневу можно определить одним словом: милость. Самопровозглашенный царь в отношении Гринева совершает, в сущности, только одно действие: милует и делает это не раз. Это же слово произносит Маша Миронова перед царицей Екатериной 11. В ответ на царский вопрос «… вы жалуетесь на несправедливость и обиду?» девушка отвечает: «Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия». И она получает милость.

Естественно предположить, что цель романа была – обратиться к царю Николаю 1 с воззванием о милосердии в отношении сосланных декабристов. Причиной могло быть угрызение совести человека, чьи стихи были обнаружены у каждого из заговорщиков, но оставшегося невредимым. Пушкин был прощен царем во время их уединенной беседы в 1826 году – нельзя ли простить и остальных, уже несущих суровое наказание?

Новый образ Пугачева может быть обусловлен скрытым предложением императору Николаю 1, в сущности, уподобиться такому милостивому Пугачеву и явиться воплощением истинно русского национального – великодушного характера.

Вспомним, что в сентябре 1826 года Пушкин был привезен из села Михайловского, из ссылки, в Москву в Кремль прямо к царю, где состоялась почти в течение часа беседа без свидетелей. По словам тех, с кем потом общался поэт, главным вопросом к нему был вопрос о возможном поведении Пушкина 14 декабря 1825 года, в день восстания декабристов, если бы он был тогда в Петербурге. Пушкин отвечал, что был бы среди мятежников. Сам он писал об этой встрече так: «Государь принял меня самым любезным образом» [в письме к П.А. Осиповой в Тригорское]. Во время следствия над декабристами в 1825 году Пушкин не был привлечен к ответственности вместе с ними потому, что не состоял формально ни в одной их организации, хотя его стихи находили везде.

Свое отношение к декабризму зрелый поэт определил словами Гринева: «Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка»). Естественно предположить, что впечатление от этой царской аудиенции не могло не отразиться в описании беседы Гринева с Пугачевым с глазу на глаз. Пугачев спросил: « Обещаешься ли служить мне с усердием? Вопрос мошенника и его дерзость показались мне так забавны, что я не мог не усмехнуться.
— Чему ты усмехаешься? — спросил он меня, нахмурясь. — Или ты не веришь, что я великий государь? Отвечай прямо.
Я смутился: признать бродягу государем был я не в состоянии: это казалось мне малодушием непростительным. Назвать его в глаза обманщиком — было подвергнуть себя погибели; и то, на что был я готов под виселицею в глазах всего народа и в первом пылу негодования, теперь казалось мне бесполезной хвастливостию. Я колебался. Пугачев мрачно ждал моего ответа. Наконец (и еще ныне с самодовольствием поминаю эту минуту) чувство долга восторжествовало во мне над слабостию человеческою. Я отвечал Пугачеву: «Слушай; скажу тебе всю правду. Рассуди, могу ли я признать в тебе государя? Ты человек смышленый: ты сам увидел бы, что я лукавствую». — Кто же я таков, по твоему разумению? — Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку». Гринев просит отпустить его в Оренбург. «Пугачев задумался. «А коли отпущу, — сказал он, — так обещаешься ли по крайней мере против меня не служить? — Как могу тебе в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — бог тебе судья; а я сказал тебе правду.
Моя искренность поразила Пугачева. «Так и быть, — сказал он, ударя меня по плечу. — Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь».

М. Цветаева пишет об этой сцене: «Есть в этом диалоге жутко биографический элемент», сопоставляя эту беседу с той, что была между Пушкиным и царем. Между тем главное здесь - формула прощения: казнить так казнить, миловать так миловать. Гринев, как и Пушкин, был помилован. Эта беседа Пугачева один на один с Гриневым – ядро всего романа, его центр. Здесь прозвучала формула прощения. Бледной копией этой сцены является прием Маши Мироновой Екатериной. Царица поверила словам влюбленной сироты и простила Гринева, пообещав к тому же дать ей приданое. Простила Гринева и помиловала Машу. «Миловать так миловать». Здесь ключ обращения к царю.

Изображение Пугачева создано различными путями. Во-первых, кинематографическим приемом: зрительный образ создан двумя планами, общим и крупным. Когда он дан в общем плане (издалека) – он глава восставших, символ мятежа, каратель и злодей. Но его злодеяния – только «работа», или, по-современному, «бизнес». А лично он совсем другой. Крупным планом в нем так ясно, так ярко видны человеческие черты: милосердие, даже мягкость – как он обрывает споры своих злобных товарищей за столом – другой человек! Наедине с Гриневым Пугачев прозорлив: «Самозванец несколько задумался и сказал вполголоса: Бог весть. Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои умничают. Они воры. Мне должно держать ухо востро; при первой неудаче они свою шею выкупят моею головою».

Создан образ Пугачева не только его действиями и решениями, но во многом его речью, изобилующей выразительными народными выражениями: то иносказанием (на постоялом дворе), то поговорками, то сказкой об орле и вороне, то песнями в застолье… С появлением Пугачева (в виде бродяги в метель) в романе усиливается сфера фольклора в виде поговорок и пословиц, с одной из которых роман начинается: «Береги честь смолоду». Так, при появлении Вожатого ямщик произносит поговорку: «…лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой», затем следуют просторечные выражения и в авторской речи: «темно, хоть глаз выколи», иносказательный диалог Вожатого с хозяином постоялого двора, позже - маленький эпизод с лукавым толкованием Гриневым выражения «ежовы рукавицы». Среди эпиграфов (то есть уже в авторском тексте) немало фрагментов фольклорного происхождения: глава 2 начинается отрывком из Песни: «Вы, молодые ребята, послушайте,// Что мы, старые старики, будем сказывати». «Старинная песня» открывает 3 главу: «Мы в фортеции живем…» и так далее.

Речь Пугачева – часть народной речи. Она же незаметно переводит жанр семейной хроники в фольклор, приближаясь к сказочному. Разве не похож на сказочного персонажа возникший из тьмы бурана Вожатый, спасший героя? Как в сказке, освобождена Маша из плена Швабрина - кем? Тем, кто убил ее родителей. Эта атмосфера, в свою очередь, преображает героя. Из палача он становится благодетелем: «Кто из моих людей смеет обижать сироту?» - и глаза его засверкали».

Романный Пугачев – это очень важная фигура в жизни Гринева, имеющая свою личность, не совпадающую с исторической, хотя и выполняющая функции Пугачева. Такая фигура ставит проблему: есть ли связь между личностью и ее деяниями? Могут ли прекрасные качества личности сочетаться с преступлениями? В какой сфере этот вопрос не важен? Ответ может показаться неожиданным, но он навеян всей атмосферой повествования: в фольклоре. В сказке волк может быть преданным человеку [«бурый волк ей верно служит» - в Прологе к поэме «Руслан и Людмила»]. По версии Цветаевой, чудовище Пугачев влюбился в Гринева. Она пишет о чаре, о духе притягивании: «Чара скроет все злодейства врага, … оставляя только одно: твою к нему любовь» [Марина Цветаева, Мой Пушкин. Сов. пис., М., 1967. Стр. 130], этим близко подходя к сфере сказочного фольклора с его непременном атрибутом чуда.

Именно притча-сказка перед нами, история со сплошными исключениями как со стороны Пугачева, так и со стороны царицы. Сказка ради поговорки-девиза: миловать так миловать. Помилован поэт – пусть будут помилованы и другие.

Сказочные начала есть в творчестве Пушкина: сказочно-героическая поэма «Руслан и Людмила», есть целый цикл - пять (популярных) сказок. В них, совершенно лишенных социального начала, исследуется натура человека – та натура, о которой восклицал Ф. Достоевский: а с натурой что сделаете?- когда возражал сторонникам политического переустройства жизни. В сказках Пушкина атрибуты чуда – золотая рыбка, золотой петушок с шамаханской царицей и прочие – лишь катализаторы поведения человека, которые так хочется назвать словами «робот» или «кибер». Сущность сказок: запросы человека и плата за их удовлетворение. Ответ четко сводится к заповеди: не пожелай.

Роман «Капитанская дочка» - это своеобразная притча о помиловании. Но ведь укорить царя Николая Павловича и воззвать к прощению - это задача не реалистического произведения. «Истину царям с улыбкой говорить» (Державин)… урок императору, назидание, нравоучение и наставление - черты классицизма, не реализма.  - это ХУ111 век, классицизм. Да, от классицизма в романе есть родовые черты. Это, кроме основного задания – урока царю, - значащие фамилии: Швабрин от «швабра» при истинной фамилии Шванвич, Пугачев очень кстати пришелся своей собственной фамилией, есть в романе и резонер, которым оказался сам Пугачев со своим принципом о помиловании.
Главарь разбойников в качестве резонера? Парадокс. И трагедия России.

В романе исключительная цельность характеров в романе: все герои идеальны. Не только Мироновы и Гриневы (Гринев-отец скорбел о близости Петра с Пугачевым, не радуясь физическому спасению сына), но и Швабрин - идеальный злодей, у которого нет ни единой светлой черты характера: он клеветал на семейство Мироновых, нечестным путем ранил Петра на дули и донес о дуэли его отцу, даже любимую Машу он выдал Пугачеву. Есть и следы сентиментализма – стихи Гринева, посвященные Маше Мироновой.

 Есть и нечто, откликнувшееся в ХХ веке.
Можно подумать, в послереволюционной России Пушкин многих ввел в заблуждение своим Пугачевым из «Капитанской дочки». Сколько людей, умирая во время расстрела, кричали слова здравицы в честь товарища Сталина, потому что верили ему - тому, кого видели близко или даже в застолье (как Гринев - Пугачева) крупным планом. Но как понять «роман» Бориса Пастернака со Сталиным, Булгакова, который, жалуясь, писал товарищу Сталину письма с точными цитатами оскорблений от критиков? Эти поэты не состояли в тесной дружбе с вождем или хотя бы в личном общении с ним, но они ему верили, надеялись. На самом деле в романе Пушкина оказалась обозначенной проблема соотношения очень крупного движения и его лидера. Цель Пугачева - «царствовать на Москве»: «Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою». О себе он говорит: «А разве нет удачи удалому?»  У каждого участника движения – своя цель. Не случайно Пугачев одинок даже в самом ближнем окружении. Проблема соотношения лидера и движения – не та, что встала перед Сальери как несовместимость гениальности и способности к злодеянию: «Гений и злодейство / Две вещи несовместные» (Пушкин. «Моцарт и Сальери»). Это проблема не одной личности, не бунта, названного в романе «бессмысленным и беспощадным», а революций, захлестнувших Россию в ХХ веке. Тогда возникли другие категории, обусловленные масштабом событий. Особая тема нового времени: максимально удаление лидера от участников движения и лозунгов – от реальной политики, проводимой под этими лозунгами.

Роман «Капитанская дочка» привлекателен тем, что в нем - на примере отношения Пугачева к Гриневу - создан образ справедливого, великодушного, способного на сострадание, на широкие движения души человека – идеального правителя, надежды народа.
Искусство не канонично, не догматично, в нем нет Истины, а есть поиски Ее.