de omnibus dubitandum 25. 4

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ (1644-1646)

Глава 25.4. ТЕЧЕТ ЛИ МУТНАЯ ВОДА…

    Казаки, стучавшие в московские ворота булавой Сагайдачного, приводившие турок в отчаянье под Хотином и на Черном море, ратовавшие за сочиненное ими «ломанье веры» на Трубеже и на Альте, ложившиеся одни на других в Медвежьих Лозах и под Кумейками, истреблявшие цвет польского рыцарства на Суле и, оказавшиеся, неодолимыми в своих окопах на Старце, — были, можно сказать, его созданием, его тайной отрадою в борьбе с панским полновластием, его великою надеждою в будущем.

    Рост их увеличивался с каждой потерей из казачьего дела. Они, в неудачах своих, проходили курс науки крушения, основания которой преподал им обиженный панами шляхтич Косинский, и, падая под ударами культурников, подвергались только новому и новому искусу в своем руинном ремесле.

    Казачья энергия в подвигах опустошения соответствовала энергии старших казачьих братий, колонизовавших малоруские пустыни с быстротой изумительною.

    Смерть величайшего из польско-руских колонизаторов и могущественнейшего из обуздателей казачины, Станислава Конецпольского, обозначила в судьбах Польши поворот, после которого началось торжество разрушительной силы над строительною, — началась победа номадов над культурниками...

    Но возвратимся несколько назад.

    1645 и 1646 годы были моментом последнего благоденствия, возможного для Польши. Европу оглушал не прерывавшийся третье десятилетие уже боевой гул; Европу потрясали кровавые войны, а в Польше царствовала тишина, тем драгоценнейшая для шляхты, что кругом ревела буря, — для шляхты, но не для её короля. Она его томила. Великие замыслы Владислава IV ограничивались, пока, заключением славного мира с Москвой, Турцией и Швецией, а было ему уже 50 лет от роду, и он всё еще стоял при начале своего дела, так точно, как и в легкомысленном отрочестве. Вот что его томило в победительной Польше среди счастливой тишины!

    Владислав не принадлежал к тем сильным характерам, которые упорною работою преодолевают встречаемые затруднения и постепенно достигают предположенной цели. Не обладает он способностью созидать средства для войны и выбирать людей, которые бы умели и желали содействовать ему в великом предприятии; проживал так или иначе все, что было у него в руках, и попадал в зависимость от сеймующей шляхты, в то время, когда, надобно было ею повелевать; выпрашивал у неё денег, угождал влиятельным сановникам, делал уступки, и этим уничижал царственное достоинство свое.

    Всякий раз, когда приступал он к делу (пишут о нем поляки), не доставало у него средств, для исполнения; то разом начинал несколько предприятий, то впадал в унылое бездействие.

    И как было ему не унывать, когда вся Европа воевала, а он, который сознавал себя рожденным для блистательных побед, сидел сиднем, на своем прославленном престоле?

    Любили и хвалили его в Польше за спокойное царствование; называли даже великим, но за что? За то, что он умел преодолеть жажду славы, и победил не только Москву, Турцию, Швецию, но - и самого себя.

    Таким образом, ставили его выше Александра Македонского; но это была горькая ирония. Победитель, терзался громкою хвалою молча и, готов был на самые отчаянные планы.

    Мысль о Турецкой войне сделалась, наконец, его маниею.

    Несколько лет уже, не объявляя сейму, пропускал он сроки посылки тартарам обычных подарков, а от их мстительных набегов заслонялся бдительным стражем границ, Конецпольским.

    Когда донские казаки, с помощью днепровских выписчиков, овладели Азовом, торжествуя разом над Портой и над крымцами, — он порывался к ним на помощь, соглашая к тому же и московского царя.

    Его уносчивое воображение озарилось картиной завоеванной «Таврики», картиной заселения днестро-буго-днепровского Низу, богатства черноморской торговли и обращения убогих неучей казаков к обильной и просвещенной мещанской жизни в приморских городах.

    Но, расхозяйничавшиеся землевладельцы не желали воевать с тартарами, опасаясь войны с Турцией, требовали удовлетворения крымцев подарками, а турок — надлежащим посольством.

    В 1643 году султан подтвердил мир с Польшею, и запретил тартарам вторгаться в её владения. Тартары, однако ж, продолжали вторжения, как были наконец страшно поражены Конецпольским, с помощью князя Вишневецкого, под Охматовым, в 1644 году.

    Тогда король выступил опять с проектом Крымской войны. Время было благоприятное. В Крыму происходили замешательства. Недовольный ханом Мехмет-Гиреем турецкий султан, Ибрагим, вскоре после Охматовского поражения, свергнул его с престола, велел выпустить из заточения брата его, Ислам-Гирея, и наименовал ханом.

    В Орде открылась усобица между сторонниками братьев Гиреев. В это время Турция и Венеция готовились взаимно к войне, которая обещала быть долголетнею и для Турции гибельною, так как султан Ибрагим был «не в полном уме», а государство его терзали междоусобные войны. Король возымел надежду подавить крымцев беспрепятственно со стороны Турции.

    После, победы под Охматовым, созвал Владислав сенаторскую раду и провел в ней постановление, чтобы с этого времени подарков тартарам не давать. Постановление состоялось в конце февраля 1645 года.

    Ближайший сейм должен был подтвердить его, а между тем король стал готовиться к войне, которая долженствовала возгореться одновременно с Турко-Венецианскою: велел строить арсеналы в Кракове, в Львове, в Варшаве, вызывал инженеров и ремесленников из-за границы, запасался военными снарядами.

    Хан Ислам-Гирей прислал послов, домогаясь подарков. Король задержал их до сейма, а на сеймики выслал универсалы, предрасполагавшие шляхту к подтверждению постановления о подарках тартарам, состоявшегося в сенаторской раде.

    Главным помощником его был канцлер Оссолинский*.

*) ОССОЛИНСКИЙ Ежи (Юрий)(польск. Jerzy Ossoli;ski, 15 декабря 1595, Сандомир — 9 августа 1650, Варшава) — Князь, польский государственный деятель и дипломат. Подстолий великий коронный (1630), маршалок сейма (1631), староста быдгощский (с 1633 года), подскарбий великий коронный (1633), воевода сандомирский (с 1636 года), подканцлер коронный (1639—1643), канцлер великий коронный (1643—1650).

    В блестящей и злотворной деятельности этого сановника история видит воплощение общественных и государственных недугов, которыми неисцелимо уже разболелся тогда расслабленный организм Королевской Республики. Я вижу только выразительнейшие черты зловещей личности.

    Род Оссолинских принадлежал к древнейшим, но не можно-владным домам старой Польши. Отец канцлера первый возвысился до сана воеводы, следовательно, и сенатора.

    Представитель польского шляхетского рода Оссолинских герба «Топор». Единственный сын воеводы подляшского и сандомирского Яна Збигнева Оссолинского (ок. 1555—1623) от второго брака с Анной Фирлей (ум. 1600). Старшие сводные братья — воевода сандомирский Кшиштоф Оссолинский (1587—1645) и подскарбий надворный коронный Максимилиан Оссолинский (1588—1655).

    Восемь лет провел в различных заграничных университетах. Сигизмунд III=Дмитрий Иванович (с 1605 г."Лжедмитрий I") отправил его к английскому королю Иакову I, чтобы склонить его к содействию в предстоявшей войне с турками.

    Владислав IV посвящал его в самые тайные свои планы. Все приготовления к новой (несостоявшейся) турецкой войне, наполнявшие почти все правление Владислава IV, ведены были Оссолинским. В 1633 году он был послан в Рим к папе Урбану VIII; оттуда заехал в Венецию для заключения торгового трактата и для переговоров о борьбе с турками. На обратном пути Оссолинский посетил с той же целью Вену, где получил от императора Фердинанда II княжеский титул.

    В 1643 году назначен канцлером коронным. Сейм 1646 году, на котором шляхта оказала упорное противодействие проекту войны с Турцией, разбил все планы короля и все приготовления Оссолинского. В эпоху бескоролевья, когда казаки громили один за другим польские отряды, Оссолинский выступил представителем примирительной политики. Стараясь ускорить избрание короля, он ратовал за Яна-Казимира.

    Последний следовал вообще его советам и старался поддерживать его политику. В 1649 году ему удалось разрушить союз казаков с татарами и заключить мир с ханом крымским. Главнейшим злом политического строя Польши Оссолинский считал слишком большое развитие прав шляхты в ущерб власти короля; его усилия были направлены к усилению короны. Шляхта ненавидела его и старалась досаждать ему даже в мелочах: сейм 1638 года запретил ему носить княжеский титул, как полученный за границей, и даже издал общий запретительный закон в этом смысле.

    В день смерти Оссолинского циркулировало двустишие:

«Bardzo wszyscy ;aluja ;ejscia m;;a tego
Dla tego, ;e tak p;;no padi ten los na niego»

"Все жалеют по поводу смерти этого человека —
жалеют, что смерть пришла к нему так поздно".

см. рис. Неиз. итальянский художник. Въезд Оссолинского в Рим

    Он отличался таким умом, гражданским мужеством и даром слова, что пользовался равным уважением со стороны противоположных и враждебных между собою партий: явление редкое в жизни политических обществ. О матери канцлера почтенный биограф его, доктор Кубаля, говорит, что это была одна из тех великих матрон, которых возвышенная жизнь протекала в тишине и спокойствии. Над её гробом, по его мнению, можно было бы повторить слова, сказанные Замойским о её брате, Фирлее: «Собраны сливки с нашего молока».

    Но на вопрос апостола: «течет ли мутная вода из чистого источника?» приходится отвечать здесь утвердительно. Чистейшие источники старопольской жизни были повсеместно возмущаемы иезуитами у самого жерла их.

    До того умели эти ревностные служители папы подделаться под самые благородные характеры простосердечных полонусов, что пагубное воспитание, даваемое ими панским детям, прославлялось, как наилучшее.

    Так было и с домом Оссолинских.

    Юрий Оссолинский, будущий канцлер, лишился добродетельной матери на пятом году жизни, а добродетельный отец, на девятом году, отдал его в иезуитскую гимназию в Пултуске, считавшуюся наилучшею в Польше. Здесь оставался он три года, которые совпали с тем временем, когда польские иезуиты, с королем Сигизмундом III=Дмитрием Ивановичем (с 1605 г."Лжедмитрием I") во главе, (фантазиями немецких горе-историков - Л.С.) обработали дело первого Лжедимитрия.

    Насажденное ими в польских сердцах лукавство приносило уже свои плоды, и заражало атмосферу общественной жизни на широком пространстве. Под влиянием общего извращения чувства правды, честный полонус доверчиво погрузил сына в самое жерло религиозной и политической фальши.

    Перед воцарением Сигизмунда III "Вазы"=Дмитрия Ивановича (с 1605 г."Лжедмитрия I"), он оказал императорскому австрийскому дому памятное для этого дома усердие, и теперь послал сына в иезуитскую академию в Граце, состоявшую под главным заведыванием эрцгерцога Фердинанда, будущего императора, который любил и чтил орден иезуитов «как мать», сохранял его «как зеницу ока» и объявлял во всеуслышание, что «лучше желал бы, чтоб его собственный дом исчез, нежели иезуиты».

    Биограф Оссолинского говорит, что «никогда бы в Польше не мог усвоить он таких католических воззрений», какие усвоил на всю жизнь в тесном общении с семейством Фердинанда и с иезуитами. Четыре года провел он в грацкой аптеке ядов, отравлявших умы и сердца католического мира, а эти годы соответствовали тому крушению нравственности в москво-руском и польско-руском народе, посредством которого иезуиты едва не погубили Московского царства заодно с будущим его приростом, воссоединенною Малоросиею.

    По тогдашней общественной оценке, установленной, как в Австрии, так и в Польше, иезуитами, Юрий Оссолинский получил воспитание блестящее. По оценке нашего современника, его биографа, монастырь и монарший двор было все, что он видел; людей таких, какими они есть, Оссолинский не знал и не понимал, — можно сказать, что в течение четырех лет не развился он вовсе... В этом-то и состояла суть иезуитского воспитания.

    Господствовавшая тогда в Польше мода велела образованному юноше, перед вступлением в государственную службу, совершить путешествие по Европе. В этом поляко-русы опередили москво-русов тремя столетиями; но иезуиты обратили преимущество их в ничто.

    Молодой Оссолинский прежде всего посетил Голландию, которую так великодушно силился вырвать из католических рук Вильгельм Оранский, и которая вверила ему власть на все время войны за свободу совести.

    Прошло уже 24 года после того, как вооруженный иезуитами фанатик своим выстрелом положил конец человеколюбивым подвигам Вильгельма*, — и представитель «вольного шляхетского народа», путешествуя по местам, которые Вильгельм Оранский прославил в истории борьбы с деспотизмом, не находил для себя другого дела, как богомольничать в католических церквах.

*) Вильгельм I Оранский, граф Нассауский, по прозвищу Молчаливый (1533—1584). Штатгальтер Голландии и Зеландии, герой борьбы за национальную независимость, также известный своей религиозной терпимостью. Сначала был католиком и находился под покровительством Габсбургов, впоследствии осознал опасность, которую представлял для его родной страны империализм Филиппа II, на службе которого войска под командованием герцога Альбы ежедневно совершали бесчинства. Обратился в лютеранство и возглавил силы противников испанского владычества. Ему приходилось вести борьбу сразу на двух фронтах, ведь приверженцы Кальвина также стремились захватить власть и были готовы воевать не только с католиками, но и с лютеранами. Вильгельм был убит в 1584 году, так и не успев осуществить свой план, однако начатое им движение продолжало развиваться. Он был современником Елизаветы, и некоторые черты его характера были сходны с королевскими. Впрочем, Елизавета считала его опасным бунтовщиком, что стало причиной глубоких разногласий между ней и ее главными министрами Сесилом и Уолсингемом. Сам Вильгельм, не стремился вступить ни в какие отношения с Елизаветой. Он искал помощи в Германии, и его пример имел определенное влияние на современников. Вскоре после его смерти Елизавета направила интервенционные войска в Голландию.

    Бледный и худой от прилежного учения, едва вышедший из отрочества, юноша «был похож на клерика». Он состоял уже членом церковного братства Марии Панны и такого же братства Св. Духа, а в Кракове вписался у бернардинов членом братства Св. Михаила.