Справедливо?!

Конец мая, начало лета. Теплые дни и теплые ночи. В окна смотрят чистые зеленые листочки. На старых коричневых ветвях тополей они кажутся какими-то ненастоящими, приклеенными. Тихо шелестит штора в ординаторской, приглушенно щелкает чайник. Я сегодня дежурю в кардиологии. Одна в ординаторской – делай, что хочешь. Медсестры зовут попить чайку. Сидим, с нашей звездой Милкой, чай пьем, о жизни и мужиках говорим.

Звонок из приемного покоя не вывел нас из задумчивого состояния.

День не экстренный, жаркий. Все расслабились и разомлели от первой жары. Не идут, а перетекают из одного места в другое.

Дежурный нейрохирург Денис Давидович позвал меня в сторонку и таинственно прошептал:

— У нас тут учитель, ударился головой об асфальт, трезвый, как стекло, перелом основания черепа.

Вся моя дремота в миг улетела.

— Не поняла?

— Что ты не поняла – учитель ударился головой об асфальт, трезвый, перелом основания черепа.

— Ну?!

— Я думал ты умней.

— Я, тоже, думала – ты умней. Причем со студенток. Скажи нормально.

— Я думаю, что его избили, но он не говорит кто и за что.

— Ты его видел, какая драка, он комара на себе не убьет, смахнет легонько. Маленький, очкастый. Малахольный он, какой-то блаженный.

— Я не говорю о драке, я говорю об избиении. Вот увидишь – его толкнули.

— Ты клади в реанимацию не потому, что его толкнули, а потому, что в любой момент у него мозг отечет и он умрет. Если кто-нибудь придет и что-нибудь спросит – я ничего не знаю. Всех к тебе отправлю. И скажи всем, чтоб быстрей двигались. А то, как павы, проплывают перед тобой.

Денис Давидович был на половину грузин. И ответ его был чисто джигитский.

— Ну и ты бы проплыла. А то вечно – как мегера.

— Мне, по статусу, не положено.

— Это как?

— Я врач и ты врач. Если я начну тут даму изображать, ты меня в миг тарелки мыть отправишь.

— Тебя отправишь, – пошутил Денис.

Больше шуток, в этот день, не было.

Палата называлась кардиологическая, но честно говоря, в нее поступали все “чистые” пациенты – женщины после гинекологических операций без перитонитов, после трепанации черепа. Подняли Виктора Павловича в палату. Он, прикрываясь простыней, и ежесекундно извиняясь, неловко перелез с каталки на кровать.

— Вот Вам вода, но много не пить. Если начнет болеть голова или затошнит, сразу говорите нам.

— Конечно – конечно.

Он, как-то, сразу затих. Лежал и думал о чем-то. Смотрел на белый потолок и был очень далеко.

— Виктор Павлович, Вы нормально себя чувствуете?

Подходили – то я, то Мила.

— Да, девочки, все хорошо, – спокойно отвечал он.

Я поднялась в ординаторскую общей реанимации. Ответственным был Аронов. Рассказала ему об учителе.

— Жди, – ответил Аронов.

— Чего?

— Как чего? Он или выздоровеет или умрет от отека мозга.

— И все?

— Да.

— Ждать – это страшно. У него ничего нет. Голова не болит, не тошнит, ничего…

Я спустилась к себе.

— Ну что – как будем лечить? – спросила меня Мила.

— Аронов сказал – ничем. Может пронесет. У него по КТ (компьютерная томограмма) ничего нет – ни осколков, ни гематом – ничего.

Виктор Павлович лежал и смотрел в потолок.

Вдруг, именно вдруг, раздался громкий стук в дверь реанимации.

— Вот это да, – прокомментировала я.

— Пойду, гляну, если что – позову, – сказала Мила.

Мила вернулась с озадаченным видом.

— Иди, Константинна, там зам. прокурора города.

— Кто?! – спросила я, вставая.

— Зам. прокурора города, – сухо ответила Мила, – иди, лишнего не говори. Я за тебя кулачки подержу.

Я вышла в коридор. Передо мной стояла дама в дорогом серым деловом костюме. Ее холодные, серые глаза очень хотели вычислить мои слабые стороны. Губы были сомкнуты.

— Здравствуйте, я Виктория Александровна Ледяева, – офицальным тоном представилась она, – я хочу знать состояние Виктора Павловича Тихонова.

— Ксения Константиновна, дежурный реаниматолог, – представилась я, – подождите, я схожу за историей болезни.

— Зачем? – возмутилась прокурорша.

— Подождите минутку.

Я взяла историю болезни, включила диктофон на телефоне. Чем, думаю, черт не шутит – скажет, что я ей нахамила.

Она стояла перед дверью, как танк.

— Что Вы хотите там увидеть в Вашей истории болезни?

Я открыла историю на первой странице. Там обычно написано кому пациент “разрешает предоставить информацию о своем здоровье”

— Извините, но сведения о своем здоровье, он доверяет только жене.

Прокурорша критически окинула меня взглядом.

— Кто у Вас старший по смене, где его найти?

Я, подробно, рассказала ей, где найти Аронова и где найти Дениса Давидовича.

Одарив меня, еще одной, порцией презрения, она шагала по коридору. Она немного сутулила спину и через эту сутулость я почувствовала, что идти ей тяжело, она смертельно устала шагать на каблуках, ей было жарко и душно в этом дорогом костюме.

Через полчаса пришла жена Виктора Павловича. Это была обычная женщина в милой ситцевой кофточке. Ее руки были плохо отмыты от земли. Только с дачи, решила я.

— Что с ним?

— Он упал, – ответила я.

И тут, она меня огорошила.

— Он не упал, его толкнул внук Ледяевой. Он ударился головой о бордюр. Витя отказался переделывать оценки экзамена.

— Что?! Я думала, такое бывает только в кино!

— Вы, вероятно, хорошая девочка и учились в обычной школе. Времена изменились.

— Нет, я училась в 5 школе – это была самая престижная школа.

— Вы училась в СССР, в школе, а не в лицее. Витя пошел туда за зарплатой. Господи, говорила не ходи, не надо, – отчаянно, сказала она.

Ее мысли стремительно перескакивали с одного на другое.

— Ничего, наша больница всем обеспечена.

— Его можно увидеть?

— Я, такие вопросы, не могу решать самостоятельно. Вы спросите ответственного Аронова, он в ординаторской на верху.

Через несколько минут Аронов позвонил мне и сказал, что разрешил жене.

— Витя, – заплакала жена у его кровати, – Витя, что теперь будет?

— Ничего, ты можешь остаться обеспеченной вдовой – Сашку выучила, Маньку доучишь. Аня, я больше не мог. Прости.

— Я поняла. Лучше бы ты, вообще, не ходил.

— Аня, не все, в этом лицее, подлецы. Есть и хорошие дети, талантливые. Федя Сидорчук, Ванька Рощин – они построят ракеты и на них будут летать в космос. А этот лоботряс... пусть его Бог судит.

— Вот, твой Рощин, и рассказал, как все было. Если с тобой что-нибудь случиться, я напишу заявление.

— Не пиши. Не надо. Аня, я запрещаю. Живи спокойно. Лучше помолись за меня.

Аня посмотрела на мужа, поцеловала и вышла.

В дверях палаты она столкнулась с Ледяевой. Ледяева схватила Аню за локоть и затащила в глубь холла. Послышался шепот. Потом была пауза.

— Спасибо, – сухо ответила Анна.

Из окна я увидела, как Ледяева села в роскошную машину, припаркованную около приемника, закурила и... заплакала. Плакала она горько, отчаянно. Черные от туши слезы текли по стареющим щекам.

Я подошла к Виктору Павловичу. Он не глядел в потолок. Он читал Пушкина “Бориса Годунова”.

— Как Вы?

— Голова не болит. Я, Вы знаете, отлично себя чувствую.

— Хорошо. А может стоит наказать этих мерзавцев?

— Нет, не стоит. Вы знаете, есть только три Божеских специальности – лечить, учить и кормить людей. Остальное от лукавого. А уж судить это безобразие. Судить это работа Бога. Пусть каждое ведомство занимается своей работой.

— Но другие дети будут думать, что зло останется безнаказанным, против него нет силы, нет способов борьбы.

— Вы еще юная, и у Вас, наверняка, нет детей. Потом поймете, что дети – наше отражение. Конечно, против одной силы должна быть другая сила. Но запомните, что самые больные места человека, знает только Бог и бьет он именно в них. А понимаете – почему?

— Нет, – ответила я.

— Бог дает людям очень много возможностей исправить свои ошибки. Вот и я – не захотел идти в мэрию добиваться финансирования сам. Пошел по легкому пути – попросил Ледяеву договориться о встречи в мэрии. Ее внук и воспользовался служебным положением бабушки. И пользовался им два года, а когда я отказал, он разозлился и ударил меня. Он не хотел меня убить. Унизить перед школой – да. Но не убить.

Ближе к ночи у Виктора Павловича очень быстро развился отек головного мозга. Произошло вклинение и, как следствие, сдавление сосудистого и дыхательного центров. Мы с Ароновым отчаянно реанимировали его. Но реанимационные мероприятия не принесли успеха. Он умер.

P.S. В день похорон в местной газете вышла большая статья под названием “Золотая молодежь”. В ней говорилось, что внук заместителя прокурора Ледяевой попросил учителя физики не ставить ему тройку. Учитель отказал. Внук ударил его, учитель упал, ударился головой о край бордюра и умер через несколько часов.

Моя бабушка знала некоторых судей в нашем городе, и они рассказали, что у Ледяевой был сын. Она женила его на дочери большого партийного босса. Брак был несчастным. Сын Ледяевой начал пить, невестка нашла другого мужа – москвича, и уехала в Москву. Сына она не любила и оставила его отцу. Ледяев, тоже, не питал особой нежности к мальчику. Через несколько лет, Ледяев умер от алкогольного цирроза. Внук остался с бабушкой. Ледяева, из чувства вины, очень баловала его, но он толкнул учителя.

К чести Ледяевой, надо сказать, что мальчишка, все-таки, вырос нормальным мужчиной. От армии, Ледяева, его не отмазывала. Он попал в Чечню, участвовал в боевых действиях, закончил военный институт, стал профессиональным военным. На вопрос, почему она так поступила, Ледяева отвечала:

— Пусть, он погибнет в бою, а не в подъезде – с бутылкой.