Война ангелов и уродов. Книга 2. С. 35-40

   – Нас впускает нутро металлической птицы.
   Металлическая птица опустилась на землю, раскинув стальные, слепящие крылья. Бледный Иосий, прикрывая глаза дрожащей рукой, беззвучно шевелил губами, точно в страхе услышать свой голос – его жалкость в расплёснутом рёве летучей машины. Перед кормчим отверзлась диковинная круговерть голубого огня в обрамлении прозрачной, как стекло, поверхности выступа в корпусе.
   – Заходи же, Иосий, пусть тебя не страшит этот плотный, немеркнущий пламень, ибо он – как вода, что несёт очищение плоти.
   Иосий робко притронулся к тёплой, густеющей плазме, отвёл руку, с изумлением поглядев себе на ладони со следами,  оставленными на коже, и смущённо, как бы стыдясь чего-то, обнюхал свои белые пальцы. Ступив на подножку, он бросил беглый взгляд на Ириния и, увидев его одобряющую улыбку, скрылся за голубой завесой. Радость сошла с царственного лика; наследник обошёл вокруг своего корабля и, помрачнев, насчитал несколько вмятин под левым крылом. Дальняя башня на пристани зажгла золотые огни, послышались мерные возгласы гонга. Пора отбывать. Темнеющая вода залива чутко скользила под косыми лучами. Механический ветер качал ветви далёких деревьев. Земля оставалась внизу. Ириний нашёл Иосия у обзорной стены входного отсека: он тоскливо смотрел на быстро удалявшийся берег. Ширившаяся даль в тусклой дымке лиловатого воздуха приводила в трепет юное сердце несчастного кормчего. Ириний тихо приблизился и положил руку ему на плечо.
   – Бедный мальчик, ты уносишься вдаль от родных берегов, и ничто не способно унять эту злую тревогу. Пусть слова мои станут тебе хоть и слабым, как всплеск, но однако ж благим утешением в море страдания.
   Иосий повернул голову и странно посмотрел на Ириния, слёзы уже подсыхали на бархате остывающего румянца.  Наследник не говорил ничего долгое время, ожидая реакции юного кормчего, однако тому словно что-то мешало ответить. На мгновение Иринию стали видны серебристые точки во влажно-розовых уголках его быстрых глаз. “Он забрал его тело, чтоб смотреть из Акрополя, Отче!.. Всё спектакль. От начала к началу вы вели меня, едва затворилась за мной дверь отцовских покоев. Всё играет на волю пурпурного старца, мои мысли – мои ли?.. Только ты, о юнец, твоя жизнь – это тот же спектакль?” Иосий смотрел куда-то вдаль, но земли уже не было видно. Корабль повело в сторону, корпус развернуло, и стекло затянула тёмная полоса восточного берега.
   – Я построил этот корабль себе, соорудил его собственными руками, – сказал Ириний, посмотрев на кормчего, – спроектировал, выносил в своей голове. Он моё детище… Мы на войне, Иосий, ты ведь знаешь об этом?
   Иосий кивнул.
   – Братья избрали себе путь служения вере, моя же дорога тянулась к окраинам мира – туда, где мы держим сверкающий меч и лучащийся щит обороны от скверны. Я ведь рано почуял своё назначение: уже в твои годы я взял на себя управление Цитаделью Огня. Мы готовили план корабля, что способен был взмыть в поднебесье до самого солнца, мы построили порталы вдоль Запределья, чтобы скрыть себя от вожделеющих глаз обитателей Пустоши. Мы смотрели за ними столетьями, радуясь долгим страданиям ничтожеств, лежащих во прахе, ибо всем они были подобны греху первородной стихии. Они жаждали жизни – мы её отнимали. У нас было бессчётное способов дать им помучиться в тщетной надежде на жизнь без страданий, ибо твари, рождённой во сраме убожества, – туда и дорога. Понимаешь, Иосий?
   – Понимаю, о дивный посланник – ответил кормчий чуть слышно.
   – Мы травили им воду и сыпали яды на крыши их сонных домов, мы юнцами ловили их ночью в дороге, сбивая с пути эхом их голосов и чредою огней, вылетавших из спящего морока. Мои наставник учил меня строить подобия током энергий, чтобы путать уродцев, водя их по кругу, вселяя туман в их несчастные головы, соблазнённые демоном логики, – Ириний усмехнулся, – первым отпрыском матери-скверны. Что им?.. Нам же – стезя очищения, светлая радость высокой забавы. В праздник Новой Луны, по вступлении в стан Перворожденных, я возглавил отряды Забойщиков, чтобы с вящим усердием вынести тяжесть борьбы с невместимостью Гнили.
   – И ты принял Обитель Творения, о мой повелитель?
   – О да, мой Иосий. С каким наслаждением видел я плод своих долгих трудов и бессонных ночей над созданием дивных существ из текучих металлов и жизненных соков, слитых воедино. Октаноид летел по эфиру, подобно пыльце полевого цветка, проникая сквозь поры в животную плоть, растекаясь по телу, затем – чудно множась – сбирался в уплотненный сгусток, расправлялся, как бабочка в лучиках раннего лета и, питаясь умертвленной гнилью природы, резво прыгал на тонких, но крепких, как сталь, возблиставших отростках. О!.. Я знал упоенье творца и огонь сотворенья, омытого слёзами счастья. Мы готовили этих существ к изучению внешних земель и враждебных миров, населённых бессмысленной тварью, но в разгаре высоких трудов нас постигло несчастье, ибо дерзкое племя уродцев, что скопилось у наших границ, тайно создало гнусный, бессовестный план разрушения Сферы. Они видели наши сады, ибо мы столь усердно дразнили их яркими видами с внешней стены, они возжелали испить из кристальных источников и вкусить сочных персиков с наших кустистых дерев. Идиоты. Мы убили их всех, ибо веяние Гнили смертельно для наших изнеженных тел – обиталищ блаженного духа.
   Юный кормчий внимал наследнику, ни говоря ни слова и не шевелясь, точно в миг озарения. Ириний отвёл на мгновение взгляд от прозрачной стены, смутив Иосия. Наследник провёл рукой в воздухе, из боковой ниши у входа выдвинулась ступенчатая скамья с орихаловой отделкой, украшенная вдоль края статуэтками птиц и коленопреклонённых гоминидов. Ириний указал Иосию его место, сел рядом, упершись правой рукой в колено, и, отбросив локоны с плеча, вновь посмотрел на кормчего. Корабль тряхнуло, волосы упали Иосию на глаза, он быстро убрал их за ухо и потупил взор. “Ты всё это знаешь”, – подумал Ириний.
   – Большую часть их мы выжгли Зелёным Лучом и Невидимым Пламенем, когда они забрались по Мерцающей Сфере в смешном уповании ослабить Поле.
   Ириний громко рассмеялся, хлопнув себя по колену. Иосий вздрогнул и слегка отстранился. Металлические стены отсека тускло посвечивали, напитываясь энергией, шедшей из глубины корабля. Синь за обзорной панелью быстро заволакивалась серыми полосами.
   – Мы пустили наружу так много механики… Безо всякой надежды вернуть её целой для собственных нужд. Эта боль не даёт мне покоя, забирая меня в обиталища скорби. Феоклит Быстрозоркий и Макий Светящий – мои спутники – положили свой ум и стремления духа на эти свершения воли Всевечных. Мы снабдили своих механических кукол тончайшими иглами, остриями сверкающих лезвий, дабы в миг искрошить это жалкое воиство скрытно скопившихся тварей, что, подобно жучкам, облепили иссохшую землю. Мы морили их сгнившие тельца, но они собрались под покровом ночей, словно черви, чтоб изгадить нам радостный праздник. Они выползли в сумерки в День Новолуния, – нам пришлось бросить все свои силы. Мы не были готовы.
   Ириний, поднявшись со скамьи, подошёл к панели. Остров Пещер у Нагих Побережий затягивало густым, тёмным дымом. Неприступное место, скала с лабиринтом пробуренных длинных тоннелей, сходящихся в центре. Точно улей, гора была испещрена входными отверстиями, ярко черневшими в изжелта-бурой породе. Корабль ускорялся. Наследник видел пламя, вырывавшееся из отверстий, и множество мелких фигурок, сыпавшихся с горы в глубокую вязкую воду. “Чума вышла в море”, – подумал Ириний. Эта мысль показалась ему далёкой – точно слышанной им когда-то и теперь повторённой.
   – Мы придумали, как их добить, о мой ласковый друг. Как нам смыть эту пакость с доверчивой кожи земли. Как наивна земля! Сколько лишнего топчется там, на бездвижных просторах.
   – Моё сердце вторит тебе, о Ириний Прекрасный! – сказал Иосий.
   Морщины схлынули со лба наследника, его взгляд прояснился. Казалось, воспоминания прошли по его сердцу широкой волной.
   – Они бросили нам на забаву свой главный, убогий секрет – огневую струю, обращавшую скалы в песок, изжигавшую плоть голубыми лучами. Мы почуяли взрыв, находясь за границей сражения: земля вздрогнула, спелые яблоки кучно посыпались с веток на землю, а на Пустоши плод наших долгих стараний развеял гневящийся ветер. Наши дивные, стройные, быстрые куклы из сплавов невиданной крепи осыпались на красные камни, а внезапные вихри мешали их с щебнем и прахом поверженных тварей.
   – Что случилось потом? – спросил Иосий тихо, когда ему стало не по себе от долгого молчания Ириния, продолжавшего осматривать сверху горящие острова, проносившиеся внизу.
   – Мы пустили пыльцу, о Иосий. И летела она вслед за пешим отрядом уродцев, бежавших от смерти в свой маленький город. Какова ни была бы досада, мы должны были всё же избавиться напрочь от их беспокойной натуры. Это было опасно, Иосий, ведь уродцы добрались до наших границ, посягнув на Черту за Мерцающей Сферой, куда не ступала нога этих тварей. О несчастье! Ведь гладь нашей чистой земли потревожили грязь и смятенье. И чудесные споры, хранящие целью погибель уродцев, неслись над пустыней, подхвачены ветром, а сверху движение редких остатков их племени денно и нощно отслеживал мой соглядатай... Ты видишь его иногда в тихом небе сгустившейся ночи: он похож на звезду, но крупнее в размерах – светящийся шар, что, не зная преград, неуклончиво катится в выси.
   – Да, я видел его, о всемудрый Ириний. Мы с моими собратьями шли в Освящённые Земли с посланием Дальних Краёв, и однажды в безлунную полночь узрели сей тайный, следящий полёт незнакомых светил над водой Золотого залива. И тогда, в те бессоные ночи предпраздничных бдений у Святых берегов, я видел светящийся шар, и когда мы с возлюбленным братом моим караулили время прибытия первых судов под сверкающим пурпуром гордо поднятых знамён…
   Корабль снова тряхнуло, Иосий схватился за поручень, однако рука его соскользнула, и он, подавшись вперёд, ухватился за плечо Ириния. Ириний вздрогнул и с удивлением, точно впервые, поглядел на кормчего.
   – Сейчас мы прибудем, – сказал наследник холодно. – Никому не светило спасенье, дражайший Иосий... Октаноиды были настроены пользовать тело подобно источнику долгой, кипучей энергии. Мы смотрели за тем, как зараза косила уродцев, ибо споры мертвили нутро поражённого тела, пока всё в погибавшем не было готово к рождению цикла. Мы готовили запуск в желании мига, когда наконец вся их гниль не сберётся за стенами города. Окатаноиды ждали команды, их жизнь начиналась с призыва Вещей – Артефактов невиданной силы, способных скликать этих дивных существ из металла и плоти. Слыша зов Артефакта, они разрушали темницу телесной неволи, готовясь к разящему бегу в полях очищения. Артефактами были изделия древних времён – шедевры, достоиные храмов Блаженных и белых дворцов Приобщённых.
   – О слава Отцов! – прошептал бледный кормчий, смутившись.
   Ириний смерил его равнодушным взглядом и продолжил.
   – Признаться тебе, о любезный Иосий, мы чуть перестарались в чудесном стремлении выгноить племя уродцев из тьмы бытия. Споры вскоре добили ушедших с Полей Осквернения; те, кто нёс Артефакты – два дивных кольца с голубыми сапфирами, три запястья из чистого золота с вязью рубинов и цепочку густой орихалковой крепи, что мы бросили им на Полях, зная дерзкую жадность уродцев, – были вскоре мертвы. Вещи просто лежали на стылых камнях под негреющим солнцем страны Запределья, в бесконечном убожестве мёртвых земель, заметаемых пылью. Нёсший вещь становился источником цикла, сам же он оставался – до времени – цел, только споры убили их слабые, хворые тельца. Никто из Подлунной не мог запятнать себя низостью перехода. Никто не решился бы сам бросить Вещь за ворота уродцам.
   Ириний усмехнулся и посмотрел на бурую землю под кораблём.
   – К счастью, юркий уродец из дальнего племени, чьё убожество столь велико, что ему невместимо назваться на Высшем Наречии, подобрал Артефакт у преддверья Восточного Портала, – мы вздохнули спокойно, Иосий. Не прошло и трёх дней, как его изловили, доставили в город, чтобы там началась их погибель... Мы прибыли в Гавань – так выйдем, о мой юный спутник!
   – Что стало с ним после?.. – неожиданно спросил Иосий.
   – Он приблизился к нашим границам, – ответил Ириний без промедления. – Орихалковый свет охранил его тело от язвы вторжения, октаноид не мог бы развиться в нём, даже убийство носителя Вещи могло быть лишь только случайным, хотя я наделил октаноидов жаждой… Он не сгинул в пожаре и не был перемолот их быстрой, сверкающей сталью, хотя зов Артефакта влёк их за собой, куда б ни направился глупый уродец. Он принёс Вещь в их город, – она пробудила всё то, что мы долго вселяли: частички единого целого, Сверхоктаноида, что воздвигся из выгнившей плоти, скреплённой металлом. Отныне он станет Недремлющим Стражем на подступах к Внешней Черте, затаившимся в чёрных развалинах павшей обители… Что с тобой, мальчик?
   Иосий опустился на пол у открывшейся двери и, оглядев тёмное побережье с дымящимися зданиями, сказал Иринию, что ему нездоровится.
   – Где мы? – спросил кормчий.
   Вскоре лицо его побагровело, глаза закатились, – он перестал дышать. Ириний склонился над ним и поцеловал его в мокрый, холодный лоб. Теперь кормчий не был ни дивно красив, ни чарующе молод. Его хрупкая, истончившаяся природа рассыпалась, ибо всё в ней ждало избавления от непосильного груза. Соки жизни, что впрыснули в это безвольное тело в Пещерах, отбродили свой срок, подарив миг нечаянной, смутной, отчаянной радости, и теперь возвращались в исторгшее их бесприютное лоно. Гоминиды, взращённые слуги, пришедшие в мир в апогее цветения, уходившие быстро, чтоб снова вернуться и снова уйти… “О Отцы, – подумал Ириний, – была многосильна та чистая вера, что водила рукой нескончаемой мудрости!”
   Ириний шёл по пристани, не узнавая тех мест, которые были оставлены им накануне. Корабли отплывали спешно, оставляя зачумлённый берег с грудами бездыханных тел. Мест не хватало: кто имел при себе остриё, – тот себя обеспечил отплытием к светлому берегу Первого Царства. С грузом храмовой роскоши, что была изготовлена в кузницах Оксоса, судна плыли обратно, неся необорную гибель. “Кто там был готов встретить смерть на миксанских пустых кораблях?..”
   – Ириний, мой мальчик, – послышался мягкий, призывный, ласкающий голос, прерываемый шумом и скрежетом, находившим размеренно, с силой, – подобно волнам возрастающего прилива. – Я так жду тебя, сын, мне нужны твои нежные, сильные руки, и твой преданный взгляд. Моё время приходит, золотая листва увлекает меня на лазоревый пир у ступеней Высокого Храма, где вечно пируют Отцы. Мне тревожно, Ириний. Я ждал от тебя хоть какой-нибудь весточки, мальчик. Где ты ныне?
   – Я почти у Порога, Отец. Он там, за холмами.
   Ириний приложил к сердцу ладонь и склонился в приветствии. В пыльном воздухе были едва различимы черты дорогого лица, обрамлённые тонкими, редкими прядями. Климент улыбнулся, однако наследник, взглянув, только силой любви и почтения к старцу держал опечаленный взор, ибо то улыбался уже неживой – мёртвый видел его и глядел ему в очи. 
   – Не печалься, Ириний, – скрипел тусклый голос. – Мы знаем твой грех. Испытание только предлог, твои страхи напрасны. То – веками избранное средство крушить повеления плоти. Но Акрополь в агонии, мальчик... Здесь же яблони льют аромат в золотые покои. Возвращайся. Ты будешь на троне.
   – Что мне делать, Отец?
   Климент ответил, но его утихающий голос остался в нахлынувшем шуме. Ириний смотрел на восток, где всё было затянуто взмывчатой хмарью, – точно бешеный вихрь гулял за Мерцающей Сферой. “Что там? – думал Ириний. – Может, этой мой Сверхоктаноид играет в пустыне, круша наши чистые стены?.. Жизнь Германия теплится мыслью о том, что я выведу к храмам нечистую тварь, держа её на верёвочке, проведу к Цитадели, умиляясь её спотыканиям о мрамор ступеней…”
   – Отец, я не знаю: что, если мы больше не те, кто усердно молился Богам?
   Климент молчал, или слово его затерялось в бессмысленных всхлипах и вкрадчивом шёпоте. Сооружения были пусты. Мёртвые словно бы ждали чего-то. Небо сделалось серым. Взгляд упал на безжизненный берег, на осколки стекла и мозаики.
   – Что за дело нам было до этих уродцев?...
   
         
   
   Конец второй книги