Марья Григорьевна

Мы можем многажды читать-перечитывать в учебниках, монографиях, руководствах методику пальпации живота и о клинических данных, получаемых нами путём его пальпации, например, при аппендиците. Мы можем даже выучить куски этих учёных текстов наизусть. Но все эти упражнения не помогут ни одному из нас без практики, без ежедневного многолетнего щупанья болящих животов с обязательной обратной связью, без приобретения личного опыта.

Ургентный оперблок детской хирургической клиники имел специальную ургентную палату, в которую из приёмного отделения поступала вся детвора с ургентной, кроме гнойной, патологией. С болящими животами, травмами хирургического профиля. Дежурные врачи разбирались с этими больными и сортировали их. Те, у кого исключалась острая хирургическая патология органов живота переводились в отделения плановой или ургентной хирургии, а нуждающиеся в оперативном лечении сначала шли в ургентную операционную, откуда возвращались назад в ургентную палату, отходили от наркозов и тоже отправлялись, в зависимости от своего диагноза, в то или иное хирургическое отделение. Сия палата имела индивидуальный медсестринский пост, то есть рабочее место ургентной медсестрички располагалось прямо в этой палате. Здесь же за её столом хирурги творили свои записи в историях болезней, записывали операционные протоколы в операционный журнал.

Ургентная медсестра прежде всего пасла поступившую детвору, общалась с ними, успокаивала плачущих за мамами, в её обязанности также входило выполнение врачебных назначений: инъекции, постановка, при необходимости, капельниц, проведение премедикаций, а также отвозила на каталке детей в операционную и забирала их обратно, вела положенную документацию, поддерживала связь с отделениями.

Марья Григорьевна была одной из медсестёр ургентной палаты. Когда-то она была анестезисткой, но с наступлением пенсионного возраста, наваливанием болезней, да ещё на фоне старой инвалидности, она перешла на ургентный сестринский пост. У Марьи Григорьевны была существенно укорочена одна из нижних конечностей, но она никогда не пользовалась корригирующей ортопедической обувью и ходила, сильно припадая на короткую ногу. Помимо Марьи Григорьевны в ургентной палате трудились две молоденькие медсестрички подружки, брошенные в эту мясорубку прямо из медучилища. Одна из них пришла в больницу даже несовершеннолетней, кстати, теперь она моя жена. Конечно, Марья Григорьевна помогала им стать на ноги, но часто пыталась гонять и строить девчонок весьма жёстко, а те оказались бойкими, не спускали своей наставнице придирок, умели дать отпор. И, если Марья Григорьевна брала опытом, то девчонки вытягивали на энергии, добросовестном отношении к своим обязанностям.

Ургентная палата была в эпицентре событий, здесь постоянно тусовались дежурные хирурги, операционные медсёстры, анестезиологи, анестезисты, кафедральные сотрудники. Поэтому работа сестёр на ургентном посту была тяжела, прежде всего, своей интенсивностью, пребыванием всё время на виду и так в течение суток.

Ургентная оперативная деятельность в те 70-е годы была очень интенсивной. Поток больных был мощным. Одних аппендэктомий случалось за дежурство выполнять до полутора, а то и до двух с половиной десятков, а ещё катили ущемлённые грыжи, инвагинации, закрытые травмы живота, грудной клетки, всевозможные раны различнейших локализаций.

И во всём этом круговороте Марья Григорьевна помимо своих сестринских обязанностей, общаясь с детворой, у всех с болями в животе пальпировала животики. При этом у неё была обратная связь. Она не заходила без дела в операционную, не стояла за спинами хирургов, заглядывая в операционную рану. Просто Марья Григорьевна получала от врачей, выходящих из операционной, истинную информацию о состоянии червеобразных придатков пациентов, подвергнутых оперативному лечению. Дело в том, что в клинике железно работал закон «сомневаешься – оперируй» и нередко доктора, влезая в животы, сталкивались с «голубыми отростками», так на нашем жаргоне обзывается невоспалённый аппендикс, потому что этот орган, будучи здоровым, имеет голубоватый оттенок. Но при этом в животах нередко обнаруживали воспаление лимфоузлов брыжейки тонкой кишки (мезаденит), редко терминальный илеит (болезнь Крона), иногда дивертикулит Меккеля (воспаление остатка незаращённого желточного протока), частенько встречались с кишками, набитыми червями (аскаридами), попадались разрывы яичников у девочек-подростков и всякое другое-прочее. А в тех случаях, когда в животе не обнаруживали других причин, приведших ребёнка на операционный стол, то, естественно, ставился диагноз «катаральный аппендицит» (начальное воспаление). Ну, нельзя написать в истории болезни, что прооперировали больного напрасно. А патологоанатомы, исследуя удалённый аппендикс, даже если он был не виноват в болях в животе, не смогут опровергнуть диагноз хирургов о катаральном воспалении, ибо его признаки обязательно будут в органе, пережившем травму при удалении. Так вот Марья Григорьевна после пальпации животиков получала истинную послеоперационную информацию о состоянии прооперированных аппендиксов.

Однажды один из коллег обратил моё внимание на диагностические способности Марьи Григорьевны. Я стал присматриваться и наблюдать за ней в этом ракурсе. И, действительно, оказалось, что она прекрасно диагностирует болящие животы. Сама Марья Григорьевна почти никогда не лезла к врачам со своим суждением, но иногда, наблюдая за мучениями старшего хирурга над тем или иным животом, а именно на хирурге, возглавлявшем ургентную бригаду, лежала обязанность вынесения вердикта брать больного ребёнка в операционную или исключить в его животе острую хирургическую патологию, Марья Григорьевна могла не выдержать и выдать: «Да оставь ты ребёнка в покое, нет там никакого аппендицита!». Если старший прислушивался к ней и продолжал наблюдать пациента, то через несколько часов, или уж точно к утру, становилось ясно, что данный ребёнок не нуждается в хирургическом лечении.

Заметил я и старших хирургов, которые в сложных случаях, не стесняясь, интересовались точкой зрения Марьи Григорьевны и учитывали её при принятии своего решения. Если Марья Григорьевна говорила, что в данном животе аппендицит, то в итоге оказывалось, что да, аппендицит, и не менее, как флегмонозный (гнойный) или катаральный, но не за уши притянутый, а, действительно, катаральный аппендицит, по крайней мере «голубых отростков» в её животах не оказывалось.

«Hic locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae»
«Здесь место, где смерть рада помочь жизни».

«Mortui vivos docent»
«Здесь мёртвые учат живых»

Через некоторое время я покинул больницу и ушёл в институт усовершенствования врачей на кафедру топографической анатомии и оперативной хирургии. Сотрудники кафедры около полугода не выпускали меня в аудиторию к врачам-курсантам, но я ежедневно заходил в неё вместе с ними в роли слушателя, а дома штудировал и штудировал нормальную и топографическую анатомии. Кафедра располагалась на базе патологоанатомического отделения одной из городских больниц. Однажды на кафедре проходил цикл анестезиологов и преподаватель повёл группу курсантов в секционную для отработки методики и приобретения навыков проведения трахеотомии и коникотомии, ургентных операций горлосечения у задыхающихся больных. Занятие проводилось на женском трупе. Одно бедро умершей было сильно варусно деформированным, за счёт чего нога была существенно укороченной, черты лица покойницы мне показались знакомыми, я обошёл курсантов, обступивших секционный стол и занятых этапами трахеотомии. На нормальном бедре трупа зелёнкой была начертана известная мне фамилия с инициалами «М.Г.», датой и временем её смерти.

Марья Григорьевна, своей жизнью доказала важность приобретения личного опыта в тех либо иных навыках, до конца, полностью отдалась медицине и своей смертью предоставила себя для приобретения кем-то навыков, чтобы могли спасать оставшихся жить.