6 Вторник Слоан-сквер

        Отдел убийств группы внешних расследований словно зажат в сэндвиче в большом помещении на первом этаже – между Группой внутренних расследований и Разведывательным подразделением (девиз: мы работаем так, чтобы другим копам не пришлось). Действительно большая комната с бледно-голубыми стенами и тёмно-синим ковром, заставленная дюжиной столов и множеством вращающихся стульев, некоторые из которых были скреплены клейкой лентой. В старые времена она была пропитана застоялым запахом сигарет, но в наши дни знакомый острый запах словно спрессовался – не думаю, что стало лучше.

        Было велено явиться на семичасовой утренний брифинг, поэтому я подъехал без четверти и обнаружил, что сижу за одним столом с Гулид и констеблем Кэри. В Отделе  убийств около двадцати пяти человек, и большинство из них прибыли вовремя, чтобы брифинг начался в семь пятнадцать.
        Хлюпанье кофе и стенания о снеге. Я поздоровался с офицерами, которых знал по делу Джейсона Данлопа, и все расселись за столами и на столах в конце комнаты, где перед доской стоял Сиволл – словно на телевидении. Иногда ваши мечты действительно сбываются.

        Он выяснил: где, когда, как и кто. Стефанопулос быстро пробежалась по  делу Джеймса Галлахера и постучала по фотографии Закари Палмера, прикреплённой на доске.

        – Больше не подозреваемый, – сказала она, и я вдруг понял, что никто не говорил мне, что Закари подозреваемый. Очевидно, что когда вы играете с большими мальчиками, вы должны идти в ногу. – Мы ведём видеонаблюдение за входом и запасным выходом дома в Кенсингтон-Гарденс, и нет никаких признаков того, что он сбежит.

        Она начала перебирать различные альтернативные варианты расследования, и один из сидевших рядом детективов пробормотал: «Это будет мясорубка».

        Второй день нет главного подозреваемого. Он прав, будет идти шлифовка, пока что-то не лопнет. Если не найдётся сверхъестественный короткий путь, а тогда это мой шанс произвести впечатление. Быть может, приобрету благосклонность, заработаю немного уважения?

        Я должен был ударить себя по лицу за эту мысль.

        Сиволл представил худощавую шатенку, в элегантном, но помятом дорожном костюме с золотым значком на поясе.

        – Специальный агент Кимберли Рейнольдс из ФБР.

        И вся комната воскликнула:  “Ооо”.
        Это не сулило ничего хорошего для международного сотрудничества, потому что мы стремились выглядеть суперуверенными, скрывая смущение.

        – Поскольку отец Джеймса Галлахера – сенатор США, американское посольство попросило, чтобы агент Рейнольдс наблюдала за расследованием от их имени, – сказал Сиволл. Он кивнул мужчине, сидевшему на столе по другую сторону от меня. – Боб будет заниматься аспектами безопасности, связанными с сенатором.

        Боб приветственно поднял руку, и агент Рейнольдс кивнула в ответ, как мне показалось, немного нервно.

        – Я попросил агента Рейнольдс дополнить наши сведения о жертве, – продолжил Сиволл.

        В появлении агента не было ничего нервирующего. Её акцент звучал смесью Южного и Средне-Западного диалектов, но произношение улучшилось благодаря обучению в ФБР и опыту. Она, конечно, поведала о ранних годах жизни Джеймса, младшего из трёх детей, родившихся в Олбани, когда отец был сенатором штата, что совершенно не то же самое, что сенатор Штатов. Получил частное образование, проявил склонность к искусству, учился в колледже Нью-Йоркского университета. Один штраф за превышение скорости, в семнадцать. Ещё его имя всплыло во время расследования передозировки у однокурсника за год до выпуска. Опрос его друзей по колледжу показал, что молодой человек привлекателен и хорошо известен, хотя довольно сдержан.

        Я поднял руку, поскольку не знал, что ещё делать.

        – Да, Питер,  – отреагировал Сиволл.

        Мне показалось, кто-то захихикал, но это могла быть моя паранойя. Я спросил: «В семье были психические заболевания?»

        – Насколько нам известно, нет, – ответила Рейнольдс. – Никаких психиатрических консультаций и никаких рецептов на лекарства, кроме обычных лекарств от простуды и гриппа. У вас есть основания полагать, что в этом деле есть психиатрический элемент?

        Мне не нужно было смотреть на лицо Сиволла, чтобы понять, как на это ответить. «Просто мелькнула мысль», – сказал я.

        Впервые она посмотрела прямо на меня – у неё оказались зелёные глаза.

        – Идём дальше, – сказал Сиволл.

        Я совершил медленный тактический манёвр к выходу.

        Расследованию убийства, как и другим крупным полицейским операциям, присваиваются имена Оперативной поддержкой SCD. Раньше это делал помощник по административным вопросам со словарём, но теперь процесс стал немного сложнее – хотя бы для того, чтобы избежать PR-катастроф, таких как SWAMP81 и GERON-IMO.

        Убийство Уильяма Скермиша было операцией "Бирюза", смерть Джейсона Данлопа – операцией "Колесо обозрения". Теперь же печальная кончина Джеймса Галлахера навсегда войдёт в анналы столичной полиции как операция "Спичечный коробок". Не совсем эпитафия, но, как любила повторять Лесли, лучше, чем американская система, где названия всех операций были вариациями на тему "Поймай плохого парня".

        Я вернулся к своему столу и обнаружил, что во время брифинга заходили, видимо, эльфы и положили пару фиолетовых пластиковых папок на мою часть стола. В верхнем углу каждой прикреплена записка, на ней напечатано:  дата, операция “Спичечный коробок", ниже – моё  имя и строчка: "Следы происхождения глиняной чаши с фруктами". Приоритет: Высокий.
Вторая записка гласила: Опросите художественную галерею о Джеймсе Галлахере, соберите показания по мере необходимости. Приоритет: Высокий.
 
        – Твои первые действия, – сказала Стефанопулос. – Ты должен быть очень горд.

        Она зарегистрировала меня (что было подозрительной помощью и вниманием со стороны инспектора уголовной полиции) и объяснила коды приоритета. «Низкий уровень официально означает, что мы хотим получить результат в течение недели. Средний –  пять дней, а высокий приоритет – три».

        – А на самом деле?

        – Сегодня, сейчас и ещё вчера, чёрт побери.

        Я выходил из системы, когда подошла специальный агент Рейнольдс. “Простите, констебль Грант. Могу я задать вопрос?”

        – Зовите меня Питер.

        Она кивнула. “Не могли бы вы, констебль, объяснить мне, с чего вы взяли, что в семье могут быть психические заболевания?”

        Я рассказал ей об изменениях в картинах Джеймса в Сент-Мартине, и что это могло быть признаком зарождающегося психического заболевания или злоупотребления наркотиками, или того и другого. Рейнольдс смотрела скептически, хотя не уверен – смотрела она не в глаза.

        – Есть какие-либо веские доказательства? – спросила она.

        – Его картины, заявление наставника, книга Самопомощи по психическим заболеваниям. Ещё сосед по квартире, куривший наркотики. Это всё.

        – Значит, у вас ничего нет. А вы имеете хоть какое-то представление о психическом здоровье?

        Я подумал о родителях, но они не в счёт, поэтому сказал "нет".

        – Тогда будет лучше, если вы не будете спекулировать без доказательств, – резко сказала она. Качнула головой, словно приходя в себя, и ушла.

        – Кто-то не догадывается, что больше не в Канзасе, – фыркнула Стефанопулос.

        – Проехали, – сказал я. – Да же?   

        – Я уже подумала, что она попросит у тебя свидетельство о рождении. Перед уходом зайди в контору. Сиволл хочет поговорить.

        Я обещал не убегать.

        Стефанопулос отошла, взгляд мой задержался на агенте Рейнольдс, которая пила воду из кулера. Она выглядела усталой и озабоченной. Я сделал несколько мысленных расчётов – скажем, полдня ушло на бюрократическое прикрытие задницы, плюс ночь полёта из Вашингтона или Нью-Йорка. Она должна была приехать прямо из аэропорта – неудивительно, что выглядит как дерьмо.

        Она поймала мой взгляд, моргнула, вспомнила, кто я, нахмурилась и отвернулась. Я спустился вниз, чтобы увидеть, сколько у меня проблем.

        Сиволл и Стефанопулос устроили штаб на первом этаже в помещении, разделённом на четыре кабинета, один большой для Сиволла и три маленьких для офицеров. Это устраивало всех. Мы, пехотинцы, могли продолжать свою работу без гнетущего присутствия старших офицеров, а те работали в тишине и покое, зная, что только что-то действительно срочное заставит нас спуститься по лестнице и прервать их.

        Сиволл ждал меня за своим столом. Были кофе, рассудительный он и подозрительный я. Ещё Стефанопулос.

        – Мы передали вам действия, связанные с горшком и картинной галереей, потому что вы сочли их странными. Но я не хочу, чтобы вы убегали на грёбаное расстояние. Потому что, откровенно говоря, не думаю, что ваша карьера перенесёт  больший материальный ущерб, учитывая машины Скорой помощи и вертолёты.

        – Вертолёт не имеет ко мне никакого отношения.

        – Не валяй дурака, парень, – Сиволл лениво взял со стола скрепку и принялся методично её терзать. – Если у вас появится хоть малейший намёк на подозреваемого, я хочу знать об этом немедленно,  и чтобы в показаниях было всё. За исключением того, что нельзя включить. В этом случае сообщайте Стефанопулос или мне как можно скорее.

        – Отец – сенатор США, – вступила Стефанопулос. – Должна ли я подчеркивать, насколько важно, чтобы ни он, ни агент Рейнольдс, ни, что важнее, американские СМИ не получили ни малейшего намёка на что-либо необычное?

        Скрепка сломалась между пальцами Сиволла.

        – Сегодня утром звонил комиссар, – сказал он, беря ещё одну скрепку. – Он хотел прояснить: если на вас упадёт глаз-бусинка прессы, то вы выроете яму, залезете в неё и, истекая кровью, останетесь там до тех пор, пока мы не скажем вам обратное. Понятно?

        – Делай, что говорят, докладывай обо всём, ни слова американцам и не попадись на телевидение, – сказал я.

        – Дерзкий шельмец, – вздохнул Сиволл.

        – Да, – сказала Стефанопулос.

        Сиволл бросил изуродованную скрепку обратно в маленькую плексигласовую коробочку, где она, видимо, служила страшным предостережением остальным канцелярским принадлежностям. “Есть вопросы?”

        – Вы уже закончили с Закари Палмером?