В Москву за...

               

   Зачем люди в Москву едут? Прежде, говорят, ехали за песнями. Потом — за колбасой. Были даже такие электрички, колбасные. А сейчас зачем? Скорее всего, за деньгами. Всей стране известно, что в Москве самые высокие зарплаты. Причем неважно, работаешь ты или штаны протираешь, все равно получаешь гораздо больше, чем за 101-м километром и дальше. Сами москвичи этого факта, вероятно, стесняются. Говорят, у нас мол в столице жизнь дороже. Ну и чем она дороже? Хлеб, пачка «Доширака» или, скажем, бутылка водки — по той же цене, что и во всей стране. Можно конечно продукты и по запредельным ценам найти на соседнем прилавке, так шиковать не надо. Живите проще. Из-за этих высоких зарплат больше всего, выезжающих на праздники и в отпуска за границу — москвичи.

   Настя Счастливых, коренная сибирячка, приехала в Москву из глухого таежного села Малые Буреломы просто так. Интересно ей было, так ли хороша столица нашей Родины, как во многих песнях поется. Скопленных денег, по ее скромным расчетам, хватало на дорогу в плацкартном вагоне и три дня жизни в Москве. Да и отпуск дольше задерживаться не позволял. Впрочем, Настя слегка лукавила. Был у нее интерес. Мечтала она познакомиться с хорошим парнем, деловым и работящим, и выйти за него замуж. Но в Москве не оставаться. Ни-ни. С собой мужа увезти. В тайгу. Жить в этих шуме и толчее? Да ни за что в жизни! Хотя Москва, конечно, ее поразила. Она как-то и не представляла, что улицы настолько широки и дома устремляются высоко вверх. А вот Красная площадь оказалась маленькой, словно полянка в лесу.
 
   Видно Господь благоволит наивным и чистым душам. Шла Настя по улице, вертела головой, удивляясь, по сторонам и не заметила, как врезалась в прохожего. Хотела обойти, но подняла глаза и замерла. А когда глазами с парнем (а с кем же еще?) встретилась, так сердце вообще через ступеньку перескочило и затрепетало, балансируя. Он был таким, каким рисовался в ночных фантазиях: белокурый, с волнистыми волосами и голубыми глазами. Правда, несколько мелковат, всего-то на пару сантиметров выше девушки и в кости щупл… «Откормлю!», зашлась счастливым смехом девичья душа. И видно столько ожидания и надежды плескалось в Настиных глазах, что парень сказал:

   — А меня Костей зовут. Не ушиблась? — Девушка, счастливо улыбаясь, отчаянно замотала головой.

   Гуляли по Москве до позднего вечера, хотя полной темноты Настя так и не увидела, мешала яркая реклама, мигающая всеми вообразимыми красками. Сидели в сквере на лавочке, ели мороженое… если честно, Настя пробовала мороженое третий раз в жизни, первые два — это было лакомство местного молзавода из райцентра с мелкими комочками неразбитого масла. Мороженое, которым угостил Костя было нежным и облито со всех сторон шоколадом.

   Много говорили. Костя рассказал, что он приехал в Москву из деревни, что под Тверью. Служит в Росгвардии. При этих словах девушка с сомнением окинула в который раз фигуру нового знакомца. Явно путая гвардейцев с гренадерами, она полагала, что Костя в таком случае должен быть под два метра роста и косой сажени в плечах. Но усомниться в его словах основания, разумеется не было. Свою короткую биографию сибирячка поведала парню на одном дыхании — ничего в ней особого не было.

   Уже ночью, лежа на узкой койке в Костином общежитии, девушка тесно прижималась к любимому и счастливо думала: «Ну и что, что до свадьбы. Какая разница до или после штампа в паспорте он меня..?» Дальше было стыдно думать даже тайными мыслями.

   — Кось, а Кось, а вот скажи, ты сразу, как в Москву приехал, в гвардию устроился?

   — Нет, — улыбался, невидимой в темноте улыбкой, Костя, — я поначалу служил в Москве. Призвали сюда. На посту №1 стоял. А уж потом, после дембеля в Росгвардию подался, чтобы домой не возвращаться.

   — Так ты и Ленина видел? — замерла девушка. — Какой он живьем?

   — А чего на него глядеть? Я на фотографиях его видел. Да и времени не было на пустые погляделки.

   — Кось, а как думаешь, почему Красная площадь такая маленькая? Для Ленина могли же и побольше построить.

   — Так площадь старая. Она была уже, когда Мавзолея и в помине не существовало. В большой площади и нужды не было, потому что военные парады на ней не проводили. Только плаха и стояла. На ней головы преступникам и стрельцам рубили. Все кровищей было залито. Оттого Красной и прозвали, — авторитетно заявил гвардеец.
 
   Настя с любовью потерлась носом о плечо своего мужчины.
 
   — Я вот о другом думаю, — с хозяйственными интонациями в голосе, рассуждал тот, — чем Макдональдсы повсюду лепить, лучше на эти деньги еще один Мавзолей построить.

   — Кось, а зачем еще один? Передвижной? Чтобы Ленина по стране возить, людям показывать? А то народ и забывать о нем стал, и не знает, как выглядит. Не все же, как я, могут в Москву приехать.

   — Нет. Ленин пусть лежит в своем. Зачем покойника беспокоить? Я об нашем Президенте думаю. Он же не вечный. Вон, египетские фараоны загодя себе пирамиды-усыпальницы строили. А наш скромный, даром что столько сроков о Государстве печется, сам себе Мавзолей ни за что не соорудит. Вот и думаю, надо бы народу скинуться и на собранные деньги Мавзолей ему построить. Вот представь, умирает он на рабочем посту, а его тут же бережно, под локоточки и перенести на заранее приготовленное ложе вечного покоя.

   — Умный ты у меня, — счастливо засмеялась Настя, — хозяйственный. — И тут же вскинулась с подушки, от неожиданно пришедшей мысли, — Погоди, а как же Медведев?

   — А что Медведев? — не понял парень.

  — А его куда? — в голосе девушки звучало волнение. — Они же с Президентом, как те птички, что я по телевизору видела. Неразлучниками называются.

   — Так Медведев моложе Президента, рановато  ему будет с ним одновременно.

   — Ну так что, что моложе? — мотнула головой, не соглашаясь, Настя. — Все мы под Богом ходим. Вот у нас в селе Петька Шалых нажрался самогонки и под трактор угодил. А ему и было всего 20 лет, только из армии пришел.

   — Сравнила тоже… Медведев не нажрется, чтобы под трактор спьяну угодить. Да и не пьет он, наверное, — с сомнением возразил Костя и, после короткого раздумья, добавил, — самогонку. А вот когда и его срок придет, то можно положить рядом, как младшего соратника. Раньше, я слышал, в Мавзолее рядом с Лениным Сталин лежал. Потом убрали. Наверное, плохо забальзамировали и портиться начал.

   — Так, а чего ждать? — с недоумением возразила Настя. — Я со школы по истории помню, когда фараон умирал, с ним вместе в пирамиду замуровывали и любимую жену, и слуг близких, и соратников, которые могли быть полезны фараону в загробном мире.

   — В древности порядка было больше, — согласился Константин. — Ладно Настя, давай спать будем. Завтра будет день.

   Завтра у росгвардейца был выходной и парочка снова гуляла по городу. В Кремле девушка замерла у огромного позеленевшего от времени орудия.

   — Какая огромная пушка! — восторженно выдохнула сибирячка. — Она, наверное, и до Рейххстага дострелить может?

   — До Рейхстага далековато будет, — снисходительно улыбнулся Костя. Хотя он и служил не в артиллерийских войсках, но как мужчина, в вопросах огневой поддержки разбирался лучше. — Да она и стреляла всего один раз. Эту пушку еще в древности отлили то ли для украшения, то ли для устрашения, а испытать побоялись. Вдруг разорвет ствол? А тут как раз царя свергли. Он со всей семьей попытался сбежать в Манчжурию через вашу Сибирь, а под Свердловском, тогда он еще Екатеринбургом звался, их всех и поймали. Было решено расстрелять их всех из этой самой пушки. В Москву везти царя с домочадцами нельзя, опасались народных волнений. Народ уважал царя-батюшку и мог на защиту его и царских деток встать. И тогда Дзержинский с Лениным решили привезти пушку в Екатеринбург. Типа, «Если гора не идет к Магомету…» Погрузили орудие на платформу, замаскировали под хлопкоуборочный комбайн и по узкоколейке доставили до места. Ну а там уже дело техники: не снимая орудие с платформы, поставили всю царскую семью к стенке и одним залпом всех и накрыли. В память об этом и прозвали Царь-пушкой. После этого пушку снова зачехлили и будто комбайн с уборки возвращается, снова в Москву. Так бы и осталось все в тайне, да в дороге ветром брезент задрало и один стрелочник увидал, что никакой это не комбайн. Он же клятву хранить секреты не давал, вот и проговорился. Мне эту историю один образованный дембель в роте рассказал.

   — А этот колокол вместе с пушкой отливали? — кивком головы Настя показала на стоящий невдалеке расколотый колокол.

   — Нет, его уже большевики в первые годы Советской власти изготовили.

   — Как всегда, с браком, — понятливо откликнулась девушка.

   — Это не брак, а символ. Означает, типа, избавление от царского гнета и разрыв отношений с религией. Ленин сказал, что религия — это наркотик, а с наркотиками в нашей стране всегда было строго. А сейчас поняли, что Ленин с религией тоже ошибался и вдруг Бог существует? Поэтому решили кусок приварить на место специальным  электродом, тоже как символ, что церковь уже не отделена от Государства, а входит в структуры власти. А сейчас, говорят, в Думе рассматривают закон о том, чтобы колокол после ремонта повесить на руку памятнику Петру I и звонить в него молебны. Ты поди уже видела эту дуру огромную, которую грузинский Зураб с Лужковым установили. Вот этого Петра и хотят под колокольню приспособить. Благо и Храм недалеко.

   Видя, что парень не проявляет инициативы, в последнюю перед отъездом ночь, сибирячка решила, что пора самой брать быка за рога. Сначала она в подробностях расписала какие красивые места в окрестностях ее родных Малых Буреломов. И ягодники богатые, и шишку кедровую бить можно, а хочешь, и на охоту. Белка, зайцы. Даже медведя можно завалить. Поведала, что дом у нее — пятистенок. Рубленый из листвянки еще прадедом Насти. «На века дом. И детям, и внукам хватит». Константин, слушая, похваливал и дом, и окрестности, и заодно всю сибирскую тайгу. И Настя решила, что время пришло. Прижавшись теснее к телу любимого, она жарко прошептала:

   — Кось, а где мы распишемся, здесь или у меня? Я так думаю, лучше у нас. В сельсовете сразу распишут, тянуть не будут. В городе поди очереди длинные и не дождаться. А свадьбу можно и в Москве, и в Буреломах сыграть. Чтобы гостям удобнее было.

   От этих слов парень резко отодвинулся к краю и едва не слетел на пол с узкой кровати.

   — Погоди, какая свадьба, какие Буреломы? Ты о чем?!

   Глаза девушки наполнились слезами.

   — Так о свадьбе же, — тихо прошептала она. — Я же понимаю, жить у тебя негде, общежитие. Да и сама я не смогу жить в этой Москве: шумно, грязно, душно. Люди все чужие. Потому и предлагаю у меня жить. Или ты меня ради удовольствия испортил? — пришло озарение.

   — Ну почему ради удовольствия? — смутился парень. — Хотя и удовольствие, конечно, тоже было. Понравилась ты мне. Простая такая. Но свадьбу играть… Ты сама пойми, улыбнулась мне удача, избавился от Тверской глухомани, столичным жителем стал, москвичом. Так в еще большую, таежную, глухомань угодить? Какой мне в этом резон?
 
   До утра не было сказано больше ни слова.

   А днем Настя Счастливых уже возвращалась на поезде в родные Малые Буреломы. Одна.

29.05.2019