Причуда века

Медленная,  завораживающе  ностальгическая   музыка  звучала  в  наступающих 
сумерках.  Траурные  звуки  проникновенно  и  торжественно 
колебались  в  неопределенных  очертаниях  фигур.   Вечер  словно  раздвигал  свой  занавес,  и  толпа  мужчин  и  женщин   двигалась  точно 
на  театральных  подмостках.
Именно  толпа,  так  как  в  сентябрьских  сумерках  невозможно  было  ни  различить,  ни  разобрать,   кто   с   кем   определенно   танцует.  Танец 
представлял  собой  общую,   беспорядочную   неразбериху – мужчины – женщины
– мужчины – женщины,  они  являли  собой  картину  расположения  фигур  на   шахматной  доске.  Темные  очертания  мужчин – их  было  значительно   
больше,  и  светлыми  пятнами – прозрачные  пеньюары  женщин, 
их   было  несомненно  меньше. Все пребывало  в  движении – словно   ожил, 
задышал  таинственной  жизнью  мохнатый   бор – где   в   армаде   
расстревоженных  елей  просматривались   белострунные  явления   берез.   
Клубок   тел   трепетал  и  вибрировал,  покачивался  разнообразными   движениями,   тремолировал  и  мельтешил  очертаниями  фигур.
Торчащие  кресты  и   надгробия   могил  не  мешали  этому  причудливому 
танцу.  Несомненно,  танцевали  на  кладбище.  Впечатление  было  такое, 
словно  обитатели   могил  оставили  свои  жилища  и  собрались  на  этот 
танец – причудливо   химерический   и   нереальный,  исполненный 
грустной   поэзии   и   траурной   тоски.   Видимо,  именно  такого 
впечатления   и  добивались  эти  фигуры – скорее  призраки,  а  не  люди.
         
Это  последние  года  уходящего  18  столетия,  и  это  Париж.
После  падения  якобинской  диктатуры  наступило  время  термодианской 
реакции. 
Это  была  как  бы  другая  эпоха.
А  все  таки  все  в этой  эпохе  смотрело  в  отражение  предыдущей.
Модным  стало  вспоминать  и  сожалеть  о   жертвах   якобинской  диктатуры. 
Поминовение  этих  жертв  принимало  оскорбительные,   фантастически –
изощренные  формы.
В  местах  захоронений – на  кладбищах – устраивались  танцы  и  развлечения. 
Не  важно  было,  чьи  это  могилы  –  люди   одинаково  веселились  и 
танцевали  как  на  чужих  могилах,  так  и  на   погребениях   своих 
близких. 
В   такой   манере   развлекалась   и   проводила   время   золотая   молодежь 
того  времени. 
На   эти   собрания   являлись  молодые  люди,  одетые  в  причудливые  одеяния  могоков.  Их  одежда  сразу  выдавала  их  принадлежность  к  определенной  касте.  Девушки  щеголяли  прозрачными  пеньюарами,  легкими  и  воздушными, 
как  белые саваны  покойников, сквозь тюль  одежды  просвечивали  их  тела,  сисечки  и  писечки  этих  модниц  были  выставлены  на  всеобщее  обозрение. Каждая  являла  собою  беспримерную  афишу  бесстыдства, и  только
надвигающийся вечер  набрасывал  на  их  наивное бесстыдство свое  легкое
покрывало.
Порядочность агонизировала  в  этих церемониальных, погребальных  танцах.