Караван-сарай номер 247-248

На фото: коллаж "Воспоминания".

На фотобумаге неба робко проявились первые звезды. Огромный апельсин ближайшей из них степенно катится по чёрной линии горизонта, увязая время от времени в топких болотцах лесистых грив. Но вот и он стал заезжать за неровности ландшафта. Светило все реже бросало  свой пристальный взор на мерно плетущийся по равнинам российской глубинки караван-сарай  по имени  поезд № 247/248. Станция «Красный узел».  Пока пассажиры вели переговоры на предмет «охота добавить» с местными «квашнями» на перроне, а местный же постовой с высоты  своего положения на крыльце вокзала прикидывал, сколько с каждой из них взять по отходу поезда, произошло сразу несколько событий.  Поезд дал гудок, пошёл задом наперед и сменил свой номер на 248/247. Равнины закончились. Местность собралась в складки – холмы, по-видимому, чтобы дать путь красавице Суре.

... Зубы – холмы давно доели апельсин – светило, и природа перешла грань между поздним вечером и ранней ночью. Ночь улеглась на  землю бархатным покрывалом, под которым едва угадывались ее выпуклости, не говоря уже о впуклостях. Откуда-то  полилась прохлада, как видно – для поднятия тонуса постояльцев караван-сарая, изрядно подпорченного за душный день.

И только в подсвеченном полусводе неба еще долго праздновал жизнь вечер. Но и на него с востока плавно, но неотвратимо наползало тёмное чудо покоя, предлагая, взамен будоражащей воображение, освещённой до глубин голубизны, сначала – голубоглазую звездную синеву, а далее на восток – застывшую синюю тьму и – всё   в большем количестве – огни  голубого многозвездия…

Монохромная эта живопись величественной простотой своей вытесняет из Вас суетность пёстрого дня, зовёт расслабиться. Россияне  на западе всё  ещё хватаются за телефоны, пытаясь досказать, додоказать и даже доприказать что-то соотечественникам на востоке. А те в ответ: «Спокуха, все течёт куда надо, и впадёт куда надо; до завтра…» Месяц, исполняющий в эту ночь обязанности Селены, прищуренным своим  глазом скептически смотрит на Вас.
 
В такой час ни о чем конкретном не думается, но и не спится. Поезд 247/248 … Я ездил на нём при пуске и разбеге завода, который призвали превратить, наконец, автомобиль из роскоши в средство передвижения.  Думается…. Как изменилась внутрипоездная жизнь за эту треть века? Раньше в такой час крутили музыку – одну на всех. Надо, чтобы мы были все одинаковыми  винтиками госмашины.
 
Теперь, на закате века,   заре нового – очередная     напасть. Уши дерут попсой – штатовской и штатной своей. Даже битлов не слышно. «Шоу-бизнес называется», сказал  бы чукча – искусствовед. «А бизнес – это  Вам не искусство». Или вот блатной шансон вошёл  в моду. Или  кич «…я беременна, это временно…».  «Демократия – нужно, чтобы было всё всем – пусть выбирают» – сказал бы чукча – теоретик  демократии.

Сейчас назначение песен одно – заткнуть брешь в душах бывших советских граждан, обезболить, утешить … Это водкозаменитель, новый опиум для народа – сказал бы чукча – правдоруб. Кому этого не надо – вон уши заткнули плеерами, кому как раз это и надо – блестят глазами в купейной полутьме. Глаза остальных, кому непонятно, для чего все это, аккомодированы на бесконечность. Думают…. С одной стороны, отметать новое  –  значит ретроградом быть, а с другой – ни голосов, ни слов приличных не услышишь. Как же это можно принять?! Вот тут-то  крючок и заброшен! Клюнете? Уже клюёте…. Носом.

Прогулка морской походочкой  в вагон – ресторан.  Вспоминаются эти же лица в этой же обстановке, но 50, 30, 10 лет назад. Что изменилось?  Как это было, когда Россию еще не двинули – для очередного развала – под  Запад? Ментальность внутрипоездного быта, в соответствии с государственным стандартом тех времён,  по форме была нехитрой,  как и сейчас: выпить – закусить – побазарить, если компания сколотилась.
 
Выпить –  наше, серединное между западом и востоком,  это – ключик от ларца с Вашим содержимым, если насухо Вы не склонны его предъявлять. Закусить, как следует – веяние Востока: румянощёкий едок становился благодушным и разговорчивым, только лишь произнеся:  «Уф, Алла, объелся!» Ну а побазарить  – пофилософствовать, будем считать,  налёт с Запада. Не зря туда окно – то  прорубал бывший любимый наш царь. Правда, как оказалось  (у нас регулярно  так оказывается), любимый запятнал себя как раз этим  оконным бизнесом, и  потому мы его теперь срочно разлюбили. За навязанный стране комплекс неполноценности перед Западом. Который закономерно привёл к гибели русской династии на русском престоле, и воцарению на нём западной.

«Пассажир очень много ест. Простые смертные по ночам не едят, а пассажир ест и ночью. Ест он жареного цыпленка, который для него дорог,  крутые яйца, вредные для желудка, и маслины…» – писали дуэтом классики. Тут тоже мало что изменилось. Разве  цыпленок стал называться иногда аппетитными словами «гриль» или «циплёнок табака» а иногда – неаппетитными – «ножки Буша». Прочая снедь поселилась в  аляпистых упаковках, открываемых изящным взмахом руки опытного их почитателя. Раньше хорошим тоном считалось сразу  же после раздачи постелей и изъятия билетов переодеться в  соответствии с текущим моментом и  всенепременно проводить цыплёнка в последний путь душистым нацнапитком.

Однако манеры манерами, а политики должны  же и в этом вопросе показать конкретно свою «кузькину мать».  Завели водочную мафию – чтобы     пути назад, в страну порядка, уже не было. Полусухой закон, сказал бы чукча из института США. В результате чего купить билет из какого-нибудь  Кукуева в Тьмутараканьск стоило заметно дешевле, чем достать вожделенное приложение к билету – поллитру. Зато и разговоры под дефицитный напиток приличествовало вести  незаурядные, не про баб и футбол.

Эти разговоры времён гласности – лучшее  из многолетней жизни поезда 247/248. Говорилось легко, спокойно и от души. Никто ничего в происходящем вокруг толком не понимал, но проэкстраполировать  свой жизненный опыт на будущее, прикинуться прорабом перестройки пытались многие. Тут как раз депутаты стали давать со съездов уроки демократического мышления, и рассказали всё, что знали. Когда уже выговорились  и стали  повторяться, их заменила вторая волна, которая как раз и пользуется плодами  любой революции.
 
Да, хорошо мы поговорили в 90 годах! А кто поговорил плохо, тот разбогател. Тоже хорошо!

Вольный ветер, думалось, освежил древо славянской истории  и культуры, которые – из  Византийских семян. А те, в свою очередь,   суть сам генофонд идей демократии греческого (воля), а не римского (закон) толка. То есть – экстракт греческой истории и мифологии (литературы).

Кстати, поэтому наиболее успешная часть нашей культуры – литература. Успешная культура может произрастать только на любимой почве, возлюбленных корнях! А не на возлюбленных – нет. Какими бы значительными эти корни нам ни казались. Пример: может ли наше кино  стать великим? Корни его у нас – пропаганда коммунистических времён плюс отзвуки западной культуры. Всё, что кроме – только ещё укореняется, даёт ростки, первые листочки. Они – малолетки. Западная культура, понятно,   не может стать возлюбленными корнями. Компроп – тоже. И единственное, из чего вырастает большое наше кино – всё та же литература.
 
Вот и остаётся только основательно укореняться на любимой почве! Казалось бы любимое – у всех разное. Но это – только кажется! Разное – наносное,  «рябит» в глазах, но – пусть  будет. Может быть, что-то в будущем  станет лучшим. Но любимая-то почва  всегда  есть, всегда была, всегда – та же. Её только надо культивировать, знать, а не забрасывать. В забвение. В запустение.

… Вот слышатся  голоса из девяностых: «… а этот-то, Отравкин, что вчера на съезде выдал? Так и говорит: государство нас 75 лет обирало, теперь наш черёд!» Вот классика цитируют приблизительно: «Нет ничего лучше демократии, хотя нет ничего и хуже ее». Или вот профессорского вида дядечка говорит: «Все равно страна будет, по обыкновению, разрушена до основания, чтоб затем… Поэтому следует сразу, пока окраины не вкусили вседозволенности, применить сверху известный принцип созидания через разрушение. Для чего структуру страны порушить до ее естественных элементов. А затем  потрясти ее как следует, чтобы эти элементы снова срослись в структуру. Но уже не теми местами, которыми срастаться раньше заставляли, а теми, по которым срастаться просто энергетически (хочется сказать – душевно) наиболее выгодно. И поэтому срастание будет происходить самопроизвольно, с образованием прочной устойчивой системы. Но необходима именно встряска,  не то срастание на пару веков затянется!»

Или:  « Кто Вашей душе из поэтов ближе? Пушкин, конечно. А он ведь, и не только он, органически произрастает из греческого источника. Ведь только от него мы и узнавали в детстве обо всех этих Зефирах – Эфирах – наядах – Аврорах – вакханках, которые гнездились в его стихах через четыре строчки на пятую. И еще много россиян на тех же Пегасах на Парнас летало. А если не на Пегасах, то – под руку с Омаром Хаямом или Шотой Руставели, например. А западные, даже лучшие, на душу не ложатся».

Так вот – о встряске. Вместо гласности, как свободы излагать лично свою правду нам, как всегда, дали свободу критиковать. Кого критиковать? Кого подсунут! Как в Китае – то «банду» четырех, то герантократию, то идеологические жупелы – лупите покойников! Э-э-э, подмена понятий, сказал бы бдительный чукча. Это ведь только позже стало ясно, для чего нас гипнотизировали с экранов веером пальцев. – Для    того, чтобы, пока мы восторженно уставились на  «ящик», сзади к нам в карманы по локоть влезли бы всякие овские, евские, шевичи – ваучеризаторы.

Знание немногих важных фактов у нас лучше знания многих важных принципов. В этом убедил  опыт перестройки.   Как-то  раз изображение главного демократизатора в президиуме (был антракт) убрали, а звук не выключили (то ли по ошибке, то ли для чего-то). И тут из него полез такой махровый «товарищеский» текст, что всё последующее типичное его неконкретное демократоблеяние казалось чистой клоунадой.

Да, нескучный 247/248!  Дальше настало такое время, что долго  чуть ли не один, бывало, в вагоне ездил. По поезду ходили милые лица – на  предмет экономической отдачи от пьянства. Рядовой российский пассажир, не способный на отдачу,  чинно дегустировал нахлынувшие на страну чаи.
 
Спасибо тебе, Клио, порадовала нас  хоть гласностью. Жаль, что похмелье в этом пиру для многих моих земляков столь жестоко.