Отголосок инквизицыи

   1945 год. Мне  девять лет. Второй класс. В стране не только нет ученических тетрадок, нет бумаги вообще.
   Ученики пишут на клочках картона от упаковок, на красных обрывках, в которые были завернуты толовые шашки.
   Я совершенно не  помню, откуда ко мне  в руки, во время урока, попал лист из книги , на котором был изображен Сталин во весь рост. Не помню .  На обратной стороне листа было пусто.  Чистое белое поле, а на этом поле проступают  контуры фигуры на обороте.  И я начал их обводить чернилами, видимо, стараясь удвоить образ великого вождя.
    Здесь надо несколько отступить от главного. Воспоминание это пришло ко мне по ассоциации с событиями в Париже.  Я бесконечно повторяю, что религия и политика – одного поля ягоды. Но на Земле еще существуют религии с  постулатами инквизиции, т.е схожие с политикой абсолютной монархии либо фашистского режима. Однако вернемся к листу с вождем.
  В том , послевоенном , втором классе сидели за партами переростки, которым было по двенадцать – пятнадцать лет. Один из них выхватил у меня этот  лист с « недорисованным»  мной  портретом и, подбежав к учителю, сказал, указывая на меня пальцем:
-Он нарисовал карикатуру на Сталина!
  Дальше все могло пойти  по советскому сценарию . Но наша семья потом долго молилась за судьбу директора школы.
   Теперь очень кратко.  Отец из школы вернулся поздно вечером и с порога приказал мне снимать штаны. Таков был в те времена метод воспитания. Голова моя оказалась у него между колен и крики мои , наверное, были слышны на небесах. Но от туда никто не пожелал утихомирить карающую руку отца. Сегодня  понимаю, что я тогда поставил семью на край пропасти. Но откуда это могло придти в голову ребенку. Потому что на следующий день , видимо, это было воскресенье, мы пришли в гости к моей тете, папиной сестре. Там мне попалась на глаза газета и бес  подсунул в руки карандаш. По-моему это был портрет кого-то из ЦК, какого ни будь Шверника. Я пририсовал ему трубку , дым и очки. Все, что мог.  И тут я снова получил по недавнему  сценарию.
    Отец мой, бывает, снится мне и до сих пор. И я становлюсь таким счастливым во сне, что отец снова со мной. Очень много хорошего он оставил мне в наследство.  Все хранится в моей душе.
    А репрессии большевистской оккупации коснулись  моей попы в полном обьеме.