Кража. Фантастический роман. Глава 26

       С каждой минутой, часом, проведенными в этой практически пустой комнате, Караваеву нравилось все хуже и хуже. Он лежал на диване, тупо уставившись в светло-зеленый потолок. Лежать на диване было удобно, но больше в только что организованной комнате ничего не было, за что мог споткнуться его взгляд. Так продолжалось неимоверно долго. Сколько — Караваев не знал. Часы у него после пересечения межпараллелей не шли, как не работала и мобилка.  Караваеву сказали, что выдадут другие часы, так сказать, из их параллелей, Второй Земли. А пока просили подождать, поскольку он находится на карантине.
       Это была просторная комната, но то, что в ней кроме дивана ничего больше не было, раздражало Караваева, даже бесило… Хотя бы поставили какой-то столик и стул, где можно было бы и поесть, и, в крайнем случае, помедитировать, что ли.
       И вдруг он неожиданно для себя подумал, что его бы, скорее всего, устроила жизнь в каком-то другом историческом периоде Земли. Но только той, Первой Земли, на которой он родился. Пускай он находился бы не в средневековье, а хотя бы на заре электроники и первых компьютеров. Хотя от того времени Караваев не так далеко «шагнул» вперед. А, может, лучше бы ему жилось, с его-то нынешними знаниями в начале XIX века? Возможно, стал бы неким Обломовым или богатеньким прорицателем… Но тогда бы он свихнулся от безделья: компьютера нет, Интернета тоже, телевизора нет, машины до того допотопные, что на них срам даже смотреть. Но у Караваева была бы масса времени на рассуждения, да на чаепития или питие чего-то покрепче…
       Вдруг, в этом замкнутом помещении без окон Караваев ощутил страх одиночества. Да, он был на карантине один в этой пустой, ну, почти пустой комнате, в которой стоял лишь диван. Караваев  знал, что там, за стенами и исчезнувшими дверями после ухода Наблюдателя, были люди, но страх одиночества стал донимать его изо всей силы. И он закричал. Да так сильно, что эхо его голоса отчетливо отразилось от стен и больно ударило по ушам.
       И только тогда вдруг до Караваева  дошло, что он… стадное животное. Его отделили от массы таких же, как и он, приперли неизвестно куда, в какие-то тьмутараканские межпараллели, которые они называют Второй Землей и словно он несмышленыш, оставили одного на карантине с отнюдь не радужными мыслями. Доставившие его, да и Наблюдатель, как караваев не допытывался, так и не сказали, сколько же времени продлится этот идионский карантин — три днЯ, неделю, месяц, а. может, и год?
       Понятно, здесь, на Второй Земле, Караваева никто не беспокоил, разве что роботы приносили обед, а потом, видимо, ужин. Хотя лучше бы почаще беспокоили, ну, показывали бы свои города или поселки, либо еще что, ан, нет. Полная изолция.
       Обед был так себе какая-то жидкость в полулитровой овальной чашке с носиком или подобие ее. На второе несколько опять же безвкусных, совсем не похожих ни на мясо, ни на крутую кашу шариков размером в половину теннисного мяча, хотя и мягких.
       Да, у Пищалкиных все было приготовлено и получше, да и повкуснее…
Караваев выпил «никакое первое», пожевал «второе». Больше ничего не дали. На ужин было то же. Возможно, что и на завтрак подадут такую же безвкусную «гадость». Хотя эта «гадость» могла быть питательнее всего того, что он  ел раньше.                Об этом, конечно, Караваев не знал, а спросить было не у кого. Разве у того старика-робота, приносившего ему еду, спросишь? У него в глазах Караваев видел такую наглую усмешку, что Федору даже как-то не до вопросов стало…
        «А что, если это некая, давно продуманная игра с моим «пленением»? – думал он, глядя в потолок. — И не существует никаких межпараллелей, не было моей «поездки» туда, на Вторую Землю. Во, как придумали… Просто меня, как паршивого лоха, дурака, разыграли… А поездка была совершена в дом для умалишенных, и эта специальная палата в оном заведении. Если это так, то пиши, Федя, «пропало»…
       Спать не хотелось вовсе. Хотя, судя по тому, что после «ужина» прошло как минимум часа четыре, а то и больше, пора было и на покой, чтобы к утру набраться сил.
       Караваев лежал, закрыв глаза, но сон не шел, а отнюдь не яркие и не радостные мысли, чередой сновали в его разгоряченном мозгу и каждая все время заводила его в тупик. О чем бы Караваев ни подумал, мысль «вилась», «вилась» в своих хитросплетениях мозговых извилин, и вдруг «бух», и шишка в ее начале, как на темечке или на лбу. Словно в кирпичную или бетонную стену со всего размаху шарахнулся.
        «Да, при таких условиях, дам бы отпаивали валерьянкой… а мужиков — каким-то горячительным. И, если не пятизвездочным коньяком, то, по крайней мере, водкой.
        «Истина в вине», – как сказал один старинный философ, — думал Караваев, все так же уставившись в белый потолок. — Может, философ и прав, а, может, истина не только в вине, но и в водке, в препаршивом свекольном самогоне, которого я впервые нахлебался у Пищалкиных по самое во?  Вот и сейчас я «хлебаю» в непонятных препаршивых межпараллелях непонятные обещания непонятных людей, которые мне ничего толком не объясняют. А ведь прошло уже дней пять, а то и больше. Поди знай. Сколько времени я сижу или лежу здесь в этой осточертевшей мне комнате?  А чего они света все это время не выключают»?        мелькнула еще одна мысль. — Я же привык спать в темноте…»
       Только Караваев об этом подумал, все комнату окутал мрак. Он был похож на туман, но тот был не белесый, а какой-то черноватый, что ли.
        «Значит, они прочитали мои мысли? – снова подумал Караваев. — А как же Светлана? Или она не та, за кого себя выдавала, и я на самом деле оказался в… какой-то районной психиатрической больнице… Наклюкался там, у Пищалкиных до белых чертиков и, вот тебе, бывший господин Караваев, и больничные дни или ночи… Хотя в районных психиатричках таких белых стен не бывает… Там все стены «черненькие» от старости и паутины… А зачем умалишенным чистота? И так проживут… Во! Да я еще соображаю! Значит, по крайней мере,  я не в захудалой психиатричке, если уж на то пошло…»
       Караваев не знал, сколько прошло времени, но вдруг почувствовал, что его как бы сковывает что-то. Словно на него невидимые санитары неспеша надевают смирительную рубашку. Как Караваев после подумал, тогда его сковывала сонная одурь.
       Сколько времени он провел в полудреме-полусне, опять же не мог сказать. Часы, которые у него не отобрали после прилета (а после прилета ли?), стояли.
       Когда Караваев раскрыл глаза, вокруг царил все тот же неприятный, почти пугающий полумрак. Он сразу же «уплетнул» восвояси, как только Караваев подумал, что пора вставать…
       Караваев услышал за дверью что-то похожее на стук женских каблучков. Когда она вошла в комнату, Караваев едва не подавился собственным языком: перед ним был не старик-робот, а вошла… немая сестра Пищалкина Настя .
       Караваев от неожиданности и «сюрприза» потряс головой, ожидая, что необычное видение исчезнет, но Настя стояла и улыбалась на все тридцать два.
       — Все, Федор Иванович, — неожиданно произнесла она уж очень приятным голосом, наотдыхался, теперь пора на процедуры. А потом пойдем завтракать.
       — Но ведь ты… немая…
       — Там я немая, а здесь, как слышите, и говорю прекрасно, и слышу.
       — Ну, вы, даете, — только и пробормотал Караваев.
       — Пора на процедуры, Федор Иванович, – произнесла так же, улыбаясь, сестра Пищалкина. А Пищалкина ли?
      — Что ты этим хочешь сказать? Я в дурдоме? Прости, в доме для умалишенных? Не в межпараллелях, не на Второй Земле? — у Караваева глаза полезли к бровям.
Девушка ничего не ответила на его вопрос, только произнесла:
— Пойдемте, опоздаем… И не забудьте одеть ботинки.