Глава шестая. Комарово

               
-Пап, а давай завтра поедем куда-нибудь, где есть пляж?
-Давай. А ты что хочешь искупаться?
-Нет. Просто хочу походить по песку, на берегу моря. Я по телевизору видел, что тут есть такие места.
-Ну, тогда поехали в Комарово, как вариант, а? – Почему-то тут же предложил я.
-Поехали. – Тут же согласился Егор.
-Но, что там еще есть, кроме пляжа, я не знаю пока. Надо основательно порыть в Интернете.

После ужина, когда Егор досматривал последние сюжеты фильма, я рыл Интернет, в поисках Комаровских достопримечательностей. Но, ничего кроме кладбища мне не попадалось. Ничего, подумал я, погуляем по взморью, и поедем на кладбище, ведь там похоронена Анна Ахматова.
-Ты знаешь кто такая Анна Ахматова? – Спросил я Егора.
-Нет, не знаю, но кажется, слышал.
-Завтра зайдем к ней на могилу. Хорошо?
-Хорошо.
Дело в том, что я, как и мой папа меня в детстве, водил Егора на разные кладбища, где покоится наша история. В Москве это так называемое Немецкое кладбище, да и Новодевичье тоже. В Столицее очень много мест, где увековечена наша история. Например, кладбище Новодевичьего монастыря. Там везде я бывал с отцом в детстве. Потом я приходил с дочкой, теперь с сыном. Моим детям интересно со мной. Они мыслят одинаково похоже на меня. Мы на одной волне, как принято сейчас говорить.

Комарово встретило нас сосновым лесом, и гладким асфальтом. Этот поселок видимо несет на себе нагрузку избранного места, для поселения творческой интеллигентности. И может быть кто-то даже, и попытался бы его сравнить с Московской Рублевкой. Но по моему это совершенно разные вещи. Рублевка давно превратилась в поселение глупых, но очень богатых людей, то есть того слоя общество, которое почему-то принято сейчас называть элита. Хотя и не понятно, по какому праву они относятся к таковой. Может быть, по праву избранности их финансовым благополучием? Скорее всего, именно из-за этого. В Комарово, как мне показалось, все еще не совсем так плохо. То есть да, безусловно, домостроение там развито, но как-то не в таких, что ли масштабах. А может быть и не совсем теми людьми. Не совсем что ли элитой.
Может быть просто здесь, в Питере другие люди? Нет, не думаю. Наверно здесь не так важно доказывать другим, что ты лучше. Наверно вся причина состоит именно в этом. И все пригородные дворцы, как никогда показывают тот факт, что эта проблема давно пережита здесь, и преодолена. Питерцы справились с ней еще видимо, аж в начале девятнадцатого века, перемолов в себе все пережитки проклятого прошлого, и получив в итоге чистый продукт того жизненного минимализма. Который, собственно и помогает оставаться человеком при любых обстоятельствах. Особенно в случаях быстрого и бесповоротного обогащения.
И так поселок встретил нас идеальным асфальтом, и соснами. За которыми, прятались скромные по Московским меркам домики, лишь изредка выглядывая то тут. То там из-за стволов хвойных гигантов.
Мы повернули налево с шоссе. И оказались просто в сосновом лесу. Дорога шла стремительно вниз. И хотя моря еще не было видно, но по одиноким фигурам, идущим в купальных костюмах вниз, под горку, можно было догадаться, что мы подъезжаем к пляжу.
В само низу наша узкая дорога уперлась в еще одно приморское шоссе, переехав которое мы оказались прямо на парковке, рядом с отелем, и ресторанчиком при нем, на самом берегу моря, отделенного от нас всего лишь метрами тридцати песчаного берега.
-Я тебя не обманул Егор. Смотри. Вот оно взморье.
-Взморье? А что это?
-А это как раз и есть то, что ты видишь сейчас перед собой. Дело в том, что здесь, впрочем, как и в Латвии, и Эстонии, песчаный берег моря так называют. Этим отличается Балтика наверно от Приморья, или Крыма. Именно этим словом.
-А. – С пониманием промычал Егор.

Мы вышли из машины и, сняв обувь, пошли к воде. На пляже не смотря на то, что шел двенадцатый час, никого не было. Кто-то сидел в кафе и завтракал в халатах, потому, что кафе было при гостинице.
Мы пошли по берегу, просто пошли. Я очень давно, в отличие от Егора не был на море. Наверно года четыре уже. А без моря очень тяжело жить. Не знаю как другим людям, а мне точно очень тяжело. Наверно просто не хватает воздуха. Не кислорода, а именно пространства заполненного простым морским воздухом, и обязательно чтобы с чайками, и чтобы они кричали. Тогда, все в порядке, а без этого никак нельзя. В том-то и все дело, что не надо постоянно быть рядом с морем, а именно на недолго, и время от времени. Потому, что когда что-то постоянно, то все это быстро приедается, и хочется чего-то другого. А мне хочется, чтобы хотелось только моря. Не нужно других желаний. Или пусть другие желания приходят тогда, когда я именно на берегу моря, а никак ни в другое время.
Рядом с соленым морским воздухом, и думается, и мечтается как-то совершенно по другому. Вот и Егор наверно соскучился по нему. И сегодня ему захотелось увидеть именно взморье, не море как таковое, а именно взморье.
Его тоже, как и меня тянуло к северному ветру, морю, и чайкам. Нам сегодня не надо было жары, и солнца. Нам нужен был ветер, и тучи, несущиеся по голубому небу, а может быть при этом еще и дождь. Но сегодня дождя не обещали. Сегодня синоптики, как, сговорившись все, в один голос твердили о том, что им именно сегодня уж никак не видится ни дождь, ни снег, ни облачность.
И мне тоже хотелось им верить. Да и погода пока вся им вторила своим спокойствием. В Финском заливе стоял полный штиль.
-Егор. У нас же в багажнике валяется еще из самой Москвы батон нарезанного белого хлеба. Давай чаек кормить?
-Точно. – Ответил он.
Мы вернулись к машине и достали из багажника хлеб.
Видимо чайки на взморье совсем ручные, или так сильно любят именно Московский хлеб. Потому, что они буквально набросились на нас, видя его выпадающим из наших рук.
Они заглатывали его огромными кусками, а некоторые даже и не проглотив его, улетали по дальше к воде, для того, чтобы там, спокойно его проглотить. Наконец все было съедено, и мы опять остались одни на берегу.
Я помню, как много лет назад, мы с Егором и его мамой стояли на берегу Таллинского, городского пляжа, но, правда зимой, и кормили прямо с рук диких лебедей, и тоже Московским хлебом. Видимо он обладает каким-то особым, нравящимся местному птичьему населению, вкусом.
Сейчас я был только с сыном, и не в Эстонии. Но вода рядом с нами была все та же, Балтийская, но год уже шел не 2007, а 2017. Сколько в моей жизни произошло всего за эти десять лет? Но в этом году Егор побывал на море вместе со мной, и именно на его песчаном берегу.
Дело в том, что его мама всегда старалась раз в год вывезти сына на море, но в этом году она не смогла довести его до самой воды. Это удалось мне. 
-Пойдем дальше. – Предложил я.
-Пойдем.
-Смотри, там, в воде много живых мидий, вон они там ползают.
-Где?
-Да, вон, смотри.
-Да. Много. А почему некоторые еще и на берегу, и пустые?
-Наверно потому, что их по выбрасывало волнами, а потом их выели чайки. Ведь им надо что-то есть кроме Московского хлеба?
Вдоль берега встречались, время от времени маленькие гостиницы, или точнее это были морские, курортные гостиницы, в некотороых из них, как и положено даже находились открытые бассейны.
-Здесь наверно все очень сильно изменилось. Стало не так, как было раньше. Почти как в Европе. – Сказал я Егору.
-А как было раньше?
-Раньше? Не знаю. Я не видел. Я могу только догадываться о том, как здесь все было раньше. Но, мне кажется, что было все практически так, только кое-где, кое-чего, еще не было построено. Только-то и всего-то.
-А что именно?
-Ну, вот эти гостиницы, на берегу, я думаю.
Наконец мы добрели до стоящих прямо на корнях соснах, так как весь песок из под них был вымыт осенними штормами.
-Здесь попробуй пофоткать. Может неплохо получиться, я думаю. – Предложил я.
Егор, молча, полез искать хорошие ракурсы.
Так мы гуляли по берегу. Не ведая о времени. И не понимая, где мы, и зачем здесь. Мы тогда наверно потерялись в пространстве. Это ощущения бывает с каждым, но довольно редко, для этого нужно, как минимум отрешиться от многого. Забыть все то, что тревожило, и думать только о чем-то хорошем. А может, кто его знает, и вообще ни о чем не думать, а просто вот так вот идти по берегу и смотреть на море. Или просто вдаль.

Становилось жарко. День перешел за полдень. Солнце поднялось в самый зенит, и свирепствовало оттуда, посылая свои жаркие лучи прямо нам на головы. Надо было возвращаться к машине. Чувствовалась усталость.
-Поехали на кладбище? – Предложил я.
-Поехали.
И мы потянулись обратно к машине, пожалев о том, что она не умеет передвигаться сама, по одному лишь нашему желанию.

Для того, чтобы проехать на кладбище надо было пересечь  шоссе и повернуть на железнодорожный переезд, где практически постоянно был опущен шлагбаум, из-за довольно часто проезжавших. В соответствии со своим расписанием, электричек.
Наконец шлагбаум открыли, и мы оказались на финишной прямой. Если верить навигатору, то нам нужно было проехать через центр поселка все время прямо, потом выехать за него, и вот уже  буквально еще километр, и мы въезжаем в поселковое кладбище.
Перед ним располагалась небольшая парковка, точнее сказать, это была просто поляна, в свое время освобожденная от деревьев, с многочисленными колеями от колес легковых машин.
Мы припарковались рядом с другой машиной. В которую, как раз садились мужчина и женщина. Собираясь уезжать. Я спросил женщину:
-Скажите, пожалуйста, а вы не подскажете, где здесь похоронена Анна Ахматова? – С чувством стыда, и как бы извиняющимся тоном, спросил я, боясь своего незнания данного места.
-Это прямо. – Ничуть не удивившись моим не знанием, ответила женщина.
-Прямо по центральной аллее, а дальше как?
-А дальше никак. Вы прямо в ее могилку и упретесь. Тут недалеко совсем. Кладбище совсем маленькое. Ее отсюда даже видно.
-Спасибо большое. – Поблагодарил я.
-Пожалуйста. – Вежливо ответила женщина.
Мы вошли через открытые ворота, прошли прямо к могиле. Точнее это был памятник, если можно так его охарактеризовать.
Боком к каменной стене стоял черный, металлический крест. Из стены выходила маленькая лавка, на которую мы и присели. Она была сделана специально для гостей. На самой стене была надпись и горельефный портрет Поэтессы из наверно меди.
Мы сидели, недолго, и молча. Присесть предложил я, и Егор беспрекословно, молча, последовал моему примеру.
-Это Известная поэтесса. Ты узнал? – Спросил я.
-Да. Но, мы ее еще не проходили в школе.
-Ничего. Еще пройдете. Всему свое время. – Сказал я.
-Ну, пошли? – Предложил я.
-Пошли.
-Смотри как много здесь интересных памятников. – Сказал я, оглядываясь по сторонам.
Так мы шли к выходу, и наше внимание в этот момент привлек один очень странный памятник в виде скорбящего пингвина.
-Смотри, какой странный памятник. – Сказал я.
-Угу. А почему тут пингвин?
-Не знаю, так же собственно, как и ты. Давай просто подойдем к нему, и посмотрим, кому он и почему пингвин.
-Давай.
На нем было написано, что похоронен под ним какой-то академик, и исследователь Арктики. Член корреспондент Академии наук.
-А почему пингвин? Ведь пингвинов нет на Северном полюсе. Они только на Южном.
-Нет, на северном, тоже есть наверно.
-Нет, только в Антарктике они, я знаю, мы в школе проходили.
-Егор я не знаю, да и не имеет особого значения это. Главное то, что додуматься поставить на могилу пингвина, да еще и скорбящего, это надо иметь определенный уровень юмора. А значит и развития.
-Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где похоронен Гранин? – Вдруг я, вздрогнув услышал голос, принадлежавший велосипедисту с цветами в одной, свободной руке.
Это был мужчина, примерно лет шестидесяти, полноватый, одетый собственно, как и подобает быть одетым обыкновенному дачнику, снявшему небольшую комнатку в домике на взморье, но кто его знает, может и весь домик сразу. Но, в любом случае выглядел он скромно, и как-то что ли отрешенно от внешнего мира, со всеми его достижениями, спешкой, и стремлением найти свое место в нем. это были простые, старые, протертые джинсы, футболка, и кожаная куртка надетая поверх нее.
-Гранин? Даниил? Не знаю. А что он умер? Ведь еще совсем недавно я смотрел передачу с ним по Культуре.
-Умер. – Грустно сказал велосипедист. – И, переключив скорость выставил правую ногу, для того, чтобы припарковаться.
-Да он там, правее пингвина, метрах в пяти, вон видите свежее захоронение. – Донеслось откуда-то со стороны забора с соседней могилы, возле которой, и припарковался неожиданный дачник. Голос принадлежал мужчине, который стоял, молча, а рядом сидела, видимо его жена, на деревянной скамеечке, и нагнувшись вниз, укладывая принесенные цветы.
-Спасибо огромное. – Поблагодарил велосипедист, одновременно приваливая свое транспортное средство к покатой, каменной пингвиньей спине.
-Егор, пойдем, и мы посмотрим, где. – В полголоса произнес я.
И вот уже мы втроем стоим у могилы Даниила Гранина.
-А ведь совсем недавно я его видел по телевизору.
-А кто это? – Спросил сын.
-Это великий писатель. – Сказал велосипедист, и молча, уложил цветы рядом со свежей могилой, на которой еще не было ни креста, ни памятника, а лежал только портрет, в виде черно-белой фотографии под стеклом.
Егор посмотрел на меня. И я сказал:
-Вот так. – Но голос у меня еле, еле задрожал. И сын это почувствовал, остановив на какие-то доли секунды свой взгляд на моем лице.
У нас не было цветов, хотя мы и готовились к этой поездке. Да, видимо они сейчас нам и не были нужны. Вместо них, между нами наступило какое-то сиюминутное понимание ситуации. Понимание того, что мы вместе, и что поняли друг друга. Мне показалось тогда, что мой сын, это действительно, самое, что ни на есть, мое продолжение в жизни.

                * * *

-Иду на грозу. - Произнес вдруг я.
-Что?
-Так, ничего. - Ответил я.
-Нет, ты что-то там сказал про грозу.
-А. ну, да. - Вдруг очнулся от полузабытья, я. Это такой его роман.
-Кого?
-Гранина. -Ответил я.

Мы ехали обратно в Питер, молча, уставшие и счастливые. Это был наш город. А точнее это были ворота, открытые нами строго на север. Именно те ворота, которые прорубил, в свое время еще Петр в виде окна, и сейчас они, со временем превратились именно в ворота. Ворота не только для нас, но и для всей России, спустя годы разучившейся лазить через окна, и не просто научившейся ходить в двери, но и потерявшей даже тягу пролезать в чужое окно, и особенно здесь, ближе к северу, в остепенившейся и адаптировавшейся к Европейскому образу жизни, северной Пальмире. Эти ворота, к тому же еще и вели в наше будущее. В постижение мира. Я знал теперь наверняка, что мы поедем вместе теперь и дальше, но не сейчас, и не сразу. Надо еще дожить до этого. А пока следует просто переварить все наше путешествие, и расставить все по многочисленным полкам впечатлений. Навести порядок во всех мыслях, и выводах о виденном, и понятом нами в нем, в этом увиденном, и еще не до конца познанном северном мире. Том, который, как я теперь верю в это, послужит нам началом в открытие остального, многогранного, интересного, необычного, и глубокого севера, в нашей будущей жизни.
Мы въезжали  в город.
-Папа смотри. Кругом снег.
-Да ладно. – Не отвлекаясь от руля, сказал я.
-Ты посмотри, снег выпал везде! – Не унимался Егор.
Я посмотрел по сторонам, и не поверил своим глазам. Везде, на обочине, на тротуаре, у водосточных труб, на газонах, на припаркованных машинах лежал свежевыпавший снег. Что это? Ведь этого не может быть?
-Разве так бывает? – Спросил я паркуясь у обочине, а другой рукой настраивая телефон, для того чтобы сфотографировать это чудо.
-Видимо бывает. – Ничуть не удивившись, ответил Егор, доставая в свою очередь тоже фотоаппарат.
-Да. Мы попали в зиму, прямо из лета. И я думаю, что все это очень хороший знак! – Констатировал я.
-Почему?
-Не знаю, наверно потому, что зима летом бывает, а вот лето зимой – никогда.
-А если зимой вдруг потеплеет?
-Может быть и такое, но зимой в этих местах никогда не распускаются листья. А сегодня мы побывали с тобой на севере. Такое бывает только на этих широтах. И это хороший знак. Тем более в такую теплую, и солнечную погоду. Это все к добру, как радуга на небе знак того, что никогда больше не будет всемирного потопа, как сказал Господь, и записано в библии.

Нам еще предстояло, на обратном пути посетить Великий Новгород, То место, где собственно и зародилась Российская государственность, еще в девятом веке, точнее не в нем самом, а в непосредственной близости от него,  В том месте, о котором мало, что известно современным историкам, и археологам. Постоять в пробках перед Москвой, очень сильно устать в пути, и доехать обратно за те же двенадцать часов по тем же диким, и не предсказуемым дорогам, которые изменились лишь только фрагментарным нанесением высококачественного асфальта, но, по сути, остались такими же лихими, и петляющими в лесах, тропами. Но все это уже другая история, не имеющая отношения к этой, северной ее части, а точнее ее продолжение. Но оно впереди, а пока мы еще в Питере. На улице лежит снег. За бортом плюс двадцать девять. Лето. Как обещают синоптики, без осадков.
По тротуарам идут люди. Как естественно они смотрятся здесь, на этом старом, потрескавшемся асфальте, органично вписывающемся, в не такую древнюю старину города, какой может, например, похвастаться Москва, имеющая на пятьсот лет, как минимум, в своем возрасте больше. Но, при этом люди как бы заодно с городом, они родились и выросли в нем, они понимают, взаимосвязь прошлого и настоящего, они вписываются в его структуру, как продолжение чего-то единого целого, продолжение, которое возможно даже, и дополняет друг друга. И никакие новые, гранитные тротуары не смогут изменить этих людей, придать им аккуратности и красоты, большей, чем уже есть в них самих. Придать какой-то глубины их мировоззрения, любви и понимания своего прошлого.
Нам, в Москве гораздо тяжелее пережить всю эту штурмовщину, и Собяновщину, в облагораживании города. Ведь как ни крути, а город стал лучше, и красивее. Но, вот только одно «Но». Он не стал богаче духовно, и умнее. Он не приобрел ничего нового из простых человеческих качеств, своего населения.
Все те, кто ходит по этим тротуарам, или паркуется на новоиспеченных, гранитных местах для парковки, все они сильно отстали внутренне от того, шикарного вида городских свежеотделаных дешевым гранитом, мостовых. В этом и состоит вся неестественность, и нелепость нынешнего Московского жителя, который видимо, живет уже не в городе Москве, а в стране с аналогичным названием. Настолько разросшейся вширь и в даль, что количеством жителей, при этом, давно уже напоминающей государство, нежели чем город.

23.08.17.г.