Ботаника

Брусникин, ведущий ботаник градообразующего комбината по выращиванию овощей «Огурчик», сидел за кухонным столом и горько вздыхал. В это время, склонившись над раковиной, его жена мыла посуду. Она была не в духе, а в таких случаях она по обыкновению начинала что-то делать руками – это ее успокаивало.

- Ну и как ты себе это представляешь? Кем ты будешь? – Брусникин вопросительно посмотрел на другой конец стола, где сидел его младший сын Лёнька с поникшей головой.
- Инженером, – промямлил тот.
- Инженером, – передразнил Брусникин. – И что ж ты будешь потом в нашем городе делать? Трубы прокладывать?
- Я не хочу возвращаться в наш город, я хочу ракеты проектировать.
- Что!? – отец встал и наигранно схватился за сердце. Мать тут же бросилась к нему.
- Успокойся дорогой, тебе нельзя нервничать.
- Ты слышала?.. Нет ты слышала? Вот растишь так, растишь, думаешь твой сын продолжит твое дело, а тут…
- Правда, сынок, подумай еще раз, – в тоне матери послышались умоляющие нотки, – ну вот что ж это за профессия такая «инженер», ведь на ней много денег не заработаешь. Посмотри на своих старших братьев – Федя работает в тепличном отделе уже пять лет, и в этом году ему уже повысили категорию, Артурик – в рассольном цехе всего год, а уже получил звание «Лучший молодой специалист комбината».

Мать выждала небольшую паузу и посмотрела  на младшего, ожидая какую-нибудь реакцию на эти ее слова.
 
- А сестра твоя? Ведь тоже была отличница, олимпиадница – да мы не жалели денег на ее увлечения языками, но, уж, как учителя ни уговаривали её и нас поступать в иняз, она подумала-подумала, а все же решила пойти по нашим стопам. Ну куда в нашем городе с иностранными языками? В школу за копейки горбатится – оболтусов обучать?
- Дались тебе эти увлечения, – отец с раздражением посмотрел на мать, взял с подоконника лейку и стал поливать огуречную рассаду, – а все ты. Вольностей много позволяла ему, избаловала: «Пусть ходит в свой авиамодельный, ничего страшного» – злобно так передразнил он, – вот, пожалуйста, поглядите.
- Действительно, сынок, увлечение есть увлечение, у всех есть свое увлечение, но превращать его в профессию – это же глупо.
- Да что далеко ходить. Вон Серега Скрипкин, Федькин одноклассник, музыкантом стать хотел, все говорили «талант, талант». Ну учится он в своих консерваториях, а что дальше-то? Так всю жизнь музыкантишкой и промается. А тут у тебя и профессия хорошая, и зарплата достойная, и социальные гарантии.
- Да какая это профессия? В земле, как червяк копаться? Или состав нового рассола изобретать?

Родители опешили – иронический тон сына больно бил по их мировоззрению, и это выглядело жестоко и некрасиво. Отец проглотил обиду и постарался взять себя в руки. Сын явно грубил, но это означало лишь, что он зашёл с последних козырей. Сейчас он пожалеет о своей грубости и уговорить его будет гораздо легче.

- Ну знаешь, на тебя не угодишь. И так тебе не так, и так не эдак. Ботаника – это наше всё. Всё, что ты ешь – это, в конечном счете, ботаника, даже мясо – продукт от животных, которые едят траву. По крайней мере, из уважения к этому мог бы попридержать язык.
- Да не интересно мне это. Не интересно.
- В жизни кроме интересов и более важные вещи есть! Интересом, заешь ли, много не заработаешь, а в жизни стабильность нужна. Дает тебе стабильность твоя инженерия? Нет. Все инженерные должности на нашем предприятии единичны и заняты поголовно «позвоночными», а у меня таких связей нету, ты знаешь, а потому со своим дипломом ты даже младшим помощником сантехника не устроишься.
- Да не хочу я тут оставаться. Не хочу. И огурцы эти ваши мне поперек горла уже.
- Да где ж ты работать тогда собираешься?
- В научном институте каком-нибудь. Космическом или ракетостроительном, я узнавал.
- А ты знаешь, как трудно попасть в такие заведения? Да их в стране единицы. А инженеров ВУЗы шлепают каждый год тысячами. Это просто нереально. Я миллион случаев таких знаю. Миллион. Так что забудь. И давай не дури – ставь на полку свою бестолковую физику и принимайся опять за пестики с тычинками. Не знаю насчет ракет – не уверен, а вот то, что стране нужны огурцы и всегда будут нужны, в этом уверенность у меня стопроцентная. Наши огурцы на стол самому президенту подают, а твои ракеты подают? Нет. Вот то-то и оно.
- Действительно, сынок, у тебя такие способности, ты мог бы стать отличным специалистом. Это и учительница твоя говорит. А о нас подумай, сколько денег мы уже вложили  – на одни только слёты ботаников кажным летом как мы потратились, не говоря уж о репетиторах и факультативах. Сдались тебе эти ракеты. Ну хорошо, не хочешь в наш город возвращаться, так на большой земле знаешь, как ботаников ценят? Да их просто нарасхват. Всем нужны овощи, всем. Да и какие возможности, какие перспективы... Не хочешь заниматься огурцами, так пожалуйте – помидоры, надоели помидоры – к вашим услугам кабачки и тыквы. Это ж какой простор для творчества. Про фрукты и ягоды я вообще молчу. Одна клубника чего стоит.

Брусникин посмотрел на жену с гордостью. Нет, все-таки какая у него жена – настоящая опора мужа. Крепкая у него семья, крепкая.

Сын, явно начал сдавать позиции и выглядел подавленным. Брусникин ликовал – отбита очередная атака. Ишь голову поднял, инженером ему захотелось, ну, ничего – не впервой молодь ломать. Опустив голову, Лёнька направился в свою комнату. Там он сел за стол, посмотрел на портрет на стене, с которого ему улыбался Юрий Гагарин, затем на фотографию Королёва, которая стояла на столе в рамке для фотографий. Королев как бы подбадривал его своим взглядом и говорил: «не боись, прорвёмся!». Потом Лёнька вздохнул, взял старый задачник по физике, который ему подарил его учитель физики Семен Егорыч, с болью в сердце убрал его в верхний ящик стола, туда же смёл все свои тетрадки и карандаши и принялся опять за ненавистную олимпиадную биологию.

- Может, мы зря его так, – мать на кухне продолжала причитать, – может, у мальчика правда талант, да и Семён Егорыч его хвалит постоянно.
- Успокойся, – сказал отец, разворачивая свежую местную газету и всем своим видом показывая, что в деле поставлена точка, – ты хочешь чтобы твой ребенок был бедным?
- Нет, но все-таки…
- Стабильность – вот что ценно в нашем нестабильном мире. А ничего стабильнее огурцов быть не может. Без ракет прожить людям можно, без огурцов – никак.

Супруги замолчали и больше уже не разговаривали в этот день. В прихожей послышался шум – это пришла дочь. Она тихо, не здороваясь, проскользнула к себе в комнату. Родители, однако, ее услышали.
- Ужинать будешь?
- Нет, мы с подружками в кафе кофе попили.
- Смотри, с кофе-то...

Ночью, ложась спать, Брусникин все думал о том, как же не хочется завтра идти на работу и как же он все-таки ненавидит эту самую ботанику, да и огурцы эти ему до смерти надоели. Он хотел поговорить об этом с женой, но она уже к этому времени уснула и тихо посапывала лицом к стенке.

Брусникин долго ворочался с боку на бок и начал вспоминать свою жизнь, извлекая из памяти давно увядшие впечатления. Вспомнил, как его родители решили за него, в какой институт он должен поступать, тогда как он всегда мечтал играть на трубе. Вспомнил и начало своей карьеры, когда он молодым специалистом пришел в экспериментальный отдел семян и рассады. Ему тогда назначили руководителем Семянова, которого все почему-то звали Семёныч. Тот был настоящим ученым – доброжелательным, но малообщительным человеком, который всегда сидел в кабинете и постоянно что-то считал, бесконечно скрещивая на бумаге гены разных сортов. Любимые его присказки были «ботанику не все любят, но все пользуют» и «вперед, Франция!». Несмотря на его талант и широкую известность в узких кругах, доктором он так и не стал, а потом потихоньку спился, как и подобает настоящему ученому.

Потом Брусникин вспомнил первую самостоятельную работу – Семёныч подписал, не глядя, наряд на работу, в результате чего загубили большую партию рассады, после чего Брусникину самому доверили вырастить новую. Он тогда так гордился этим. Сейчас все это померкло и стало каким-то серым и блеклым. А, ведь, он так хотел играть на трубе. И ему вдруг стало себя очень жалко. Жалко, что жизнь прошла как-то неинтересно, как-будто что-то он потерял. Одна лишь мысль утешала Брусникина – ему показалось, что им с женой все же удалось уговорить младшего пойти по их стопам. Ведь это самый стабильный жизненный путь. «А стабильность – это в нашем мире всё», – подумал он в очередной раз, а может даже тихонько прошептал вслух, и с этой мыслью, наконец, заснул. Ему опять снилось, как он играет на трубе на выпускном вечере. Во сне он раздувал щеки и иногда улыбался.

В это время в ванной комнате его дочь, тайком от всех, тихонько повторяла спряжения французских глаголов – она все еще надеялась уговорить родителей разрешить ей поступать в иняз.