7 Девять Вязов

        Учитывая, что я не только вытащил его из камеры, но и предложил подвезти домой, Закари Палмер, как ни странно, был недоволен, увидев меня.

        – Почему вы меня заперли? –  спросил он, когда мы возвращались.

        Я заметил, что он не был арестован и мог просто попросить уйти, когда захочет. Показалось, он удивился этому, что подтверждало – либо он не профессиональный преступник, либо слишком глуп для сдачи вступительного экзамена.

        – Я хотел прибраться в доме, – сказал он. – Было бы неплохо, если приедут  родители Джима.

        Снегопад прекратился ночью, и лондонское движение расчистило главные дороги. В переулках по-прежнему приходилось соблюдать осторожность, и не в последнюю очередь потому, что ватаги детишек кидались снежками в проезжающие машины.

        – У вас ведь есть уборщица?

        – О да, – сказал Зак, словно  вспомнив только что. – Но, не думаю, что она сегодня  придёт. Да и вообще она не моя уборщица, а Джима. Теперь его нет, она, вероятно, не появится. Не хочу, чтобы они думали, что я бездельник – его родители – хочу, чтобы они знали, у него был друг.

        – Как вы познакомились с Джеймсом Галлахером?

        – Почему вы всегда так делаете?

        – Делаю что?

        – Называете его обоими именами всё время, – сказал Зак, ссутулившись в кресле. – Ему нравилось, когда его звали Джим.

        – Так положено полиции, – сказал я. – Позволяет избежать путаницы и демонстрирует некоторое уважение. Как вы с ним познакомились?

        – Кто? – казалось, Зак не слушает меня.

        – С вашим другом Джимми.

        – Может, остановимся позавтракать?

        – Ты знаешь, это полностью от меня зависит, обвиним мы тебя или нет? – соврал я и перешёл на ты.

        Зак начал рассеянно постукивать по окну. «Я был приятелем одного из товарищей его друга. Мы только что встретились. Ему нравился Лондон, но он стеснялся, ему нужен был гид, а мне нужно было где-то переночевать».

        Это было достаточно близко к показаниям, которые он дал сначала Гулид, а затем Стефанопулос, и я подумал – это может быть правдой. Стефанопулос спрашивала о наркотиках, но Зак клялся всеми святыми и жизнью матери, что Джеймс не принимал их. Возражений не было, как и особого интереса.

        – Гидом для чего? – спросил я, преодолевая сложный поворот у Ноттинг-Хилл-Гейт. Снова пошёл снег, не такой сильный, как накануне, но достаточный, чтобы сделать дорожное покрытие скользким и непрощающим.

        – Пабы, клубы. Вы знаете места, художественные галереи, в общем – Лондон. Он хотел объехать Лондон.

        – Ты показал ему, где купить чашу с фруктами? – задал я важный вопрос.

        – Не знаю, почему вы так заинтересованы в этой чаше с фруктами. Это просто чаша.

        Конечно,  я не сказал: “потому что это магическая чаша с фруктами”. Не выставлять же себя посмешищем. Пришлось отделаться стандартной фразой: “Это дело полиции”.

        – Я знаю, где он её взял. Но давайте сначала позавтракаем.

        Портобелло-Роуд – длинная узкая дорога от Ноттинг-Хилла до Уэстуэя и дальше. С тех пор, как в шестидесятые годы в Лэдброк-Гроув начали прибывать большие деньги вместе с поп-звёздами и кинорежиссёрами, это стала линия фронта в войне за облагораживание. Там был рынок с тех пор, как начали ловить рыбу в реках  Каунтерс Крик. Антикварный рынок, каждую субботу засасывающий туристов, открылся только в 1940-х годах, но именно его название вспоминают первым.

        Поскольку зажиточные богемцы сменились действительно богатыми в 1980-х годах, Портобелло стал термометром социальных изменений. Начиная с окраин Ноттинг-Хилла, аккуратные викторианские террасы были захвачены людьми с шестизначной зарплатой, а крупные торговые сети искали место среди старых магазинчиков и ямайских кафе. Только красно-кирпичные муниципальные дома стоят бастионами против беспощадного течения, сердито взирая на горожан и журналистов и снижая цены на жильё одним своим присутствием.

        Портобелло Корт был тому примером, ограждая перекрёсток с Элджин Кресчент и переход между антикварным рынком и фруктово-овощным. Мы держали курс так, чтобы   ещё можно было найти двойные гамбургеры, яйца, бобы, тосты и чипсы за пятёрку, и в то же время присматривать за клочком, выделенным для рыночного прилавка, где, как клялся Зак, Джеймс Галлахер купил свою чашу с фруктами.

        Зак захотел жареной картошки. Я заказал довольно неплохой омлет с грибами и чашку чая. Зак поднял брошенный экземпляр “Сан”, взглянул на заголовок «Подтверждена вспышка кишечной палочки в Лондоне» и перешёл на последние страницы. Я не сводил глаз с окна, где земля у прилавка исчезала под падающим снегом.
   
        Я позвонил Лесли: «Как мне проверить владельцев рыночного прилавка в Портобелло?»

        Зак прервал жевание и посмотрел на меня.

        – Позвони в следственную группу, – сказала она. – Которой на самом деле платят за ответы на твои дурацкие вопросы. – Я слышал за её спиной уличные звуки.

        – Ты где?

        – Гауэр-стрит. У меня ещё одна консультация.

        Брякнув “гудбай”, я начал искать в записной книжке номер внутренней следственной группы. Зак нетерпеливо помахал мне рукой.

        – Что?

        – Мне надо кое в чём признаться. Я был не совсем честен.

        – Я в шоке.

        – Настоящий прилавок тот, – он указал на прилавок дальше по улице. Там продавались кастрюли, сковородки и разные сомнительные кухонные принадлежности. Продавались и полчаса назад, когда мы вошли в кафе.

        – У меня философский вопрос, – сказал я. – Понимаешь ли ты, что твоя постоянная ложь мне – это подрыв доверия, что может иметь неблагоприятные последствия на более позднем этапе – например, через пять минут?

        – Не совсем, – ответил Зак с полным ртом чипсов. – Я всегда был человеком, живущим в данный момент. Кузнечик, а не муравей. Что произойдёт через пять минут?

        – Я свой чай допил, поторапливайся, – меня переполнял…

        Если вы живёте в Лондоне, последнее, что вы ожидаете, это белое Рождество. Владелец киоска был готов к праздничному сезону. На стойках прилавка висела мишура, а рядом стояла маленькая пластиковая рождественская ёлка с надписью “Рождественские скидки – в последнюю минуту!” Табличка занимала место феи.
        Владелец выбивал накопившийся снег с навеса. И был рад мне, даже увидев служебное удостоверение.

        – Мой брат, мой брат, мой брат! – воскликнул он. – Я знаю, что закон никогда не спит, но наверняка вы ищете что-то для кого-то особенного.

        – Я ищу глиняную чашу с фруктами, – сказал я и показал ему фотографию на телефоне.

        – Я помню это. Человек, продавший их, сказал, что они небьющиеся, вечные.

        – Где они?

        – Небьющиеся? Далеко, насколько я знаю. – Торговец подул на руки и засунул их подмышки. – Он сказал, что их изготовление – древний процесс, секреты которого охраняются с незапамятных времен. Но мне показалось, что это керамика.

        – От кого вы их получили?

        – Один из братьев Нолан. Самый младший – Кевин.

        – Кто такие Ноланы?

        Торговец посмотрел на Зака. “Ты знаешь их, Заки, мальчик, не так ли?”

        Зак неопределённо покачал головой.

        – Оптовики "Нолан и сыновья", – продолжил торговец. – Только, строго говоря, после смерти отца они Братья Нолан.

        – Местные парни? 

        – Целую вечность, – он неопределённо показал на юг. – Сейчас в Ковент-Гардене.

        Я поблагодарил его и дал десятку за беспокойство. Это никогда не повредит поощрять, и я подумал, что как бы ни сложилось, Портобелло должен быть на моём радаре. Интересно, когда Найтингейл был здесь в последний раз – наверное, в сороковых годах?

        – Я пойду, если больше не нужен, – сказал Зак.

        – Ни за что! Мы поедем в Ковент-Гарден.

        Зак обхватил плечи. "Зачем я вам нужен?"

        "Потому что ты не хочешь идти, – подумал я. – И потому что ты дал достаточно поводов для разжигания моей подозрительности".

        – Ты можешь быть моим местным гидом.

        Новый Ковент-Гарден – то место, куда ушел старый Ковент-Гарден, когда  превратился из крупного лондонского рынка фруктов, овощей и цветов в обновлённую туристическую ловушку с довольно хорошим оперным театром. Это через реку в Девяти Вязах, поэтому я принял Челси Мост как меньшее из двух зол – никто утром не выбирает  Воксхолл Мост, если он не новичок в городе или не работает на МИ-6.

        Под снежными облаками река казалась серой, и, когда мы пересекали её, я увидел, как вокруг сплошной кирпичной массы электростанции Баттерси начинают скапливаться вагончики. Весь район, включая рынок, должен был в ближайшие годы подвергнуться уничтожению в результате программы восстановления городов. Я подозревал, что архитектурный стиль строений Tupperware, уже вытянувшихся вдоль большей части Темзы, будет преобладать.

        Я свернул с Девяти Вязов на подъездную дорогу и остановился у платных ворот. Чтобы не светиться, пришлось заплатить, а не воспользоваться служебным удостоверением. Тем более что пришло пул-сообщение от внутренней следственной группы, успевшей за час, что потребовался мне на дорогу, провести довольно исчерпывающую проверку “Нолана и сыновей”.

        Подъездная дорога ныряла под железнодорожные пути, и я, следуя указателям, свернул на рынок. Рыночные здания были построены в 1960-х годах, как увеличенная копия аркады в первоначальном Ковент-Гардене, только в этот раз они выглядели тускло-практично в бетоне и шлакобетоне.

        Два ряда аркад с блоками размером в магазин открывали обзор и обеспечивали свободный проезд грузовиков за ними. Заполненный рынок действительно впечатляет, но продажа свежих фруктов и овощей закончилась к семи утра. Когда я въезжал в комплекс, ставни были уже опущены, а свежий снег густо покрывал входы на погрузочную площадку.

        К счастью, “Нолан и Сыновья” работали не на главном рынке. Они расположились на выходе из железнодорожной арки поблизости. Ставни были подняты, и рядом стоял старенький фургон. “Нолан и сыновья” – было написано на табличке в передней части арки и повторено облупившейся краской на фургоне.

        – Жадные ублюдки, – пробормотал Зак. – Отец мёртв двадцать лет, а их нельзя заставить изменить вывеску.
      
        Я припарковал "Асбо" под навесом надземной железной дороги в трёх арках от "Нолана и сыновей", чтобы немного понаблюдать за происходящим сквозь не залепленное снегом ветровое стекло.

        Я спросил Зака, почему он не хотел идти на рынок.

        – В прошлом году у меня были проблемы – моё лицо запрещено на рынке.

        – Но ты со мной. Всё официально.

        – Ха, – хмыкнул он. – Полиция? Я вас умоляю. Без обид, но вы понятия не имеете, что на самом деле происходит.

        – Нет? И что на самом деле происходит?

        – Вещи, в которые вы не поверите.

        – Кто это? – спросил я, когда тощий белый паренёк в синей толстовке "Адидас" нарисовался из-под арки и наполовину бегом, наполовину спотыкаясь, взял курс на главный рынок. Толстовка в такую погоду – явное насилие стиля над мозгами. Он был такой тощий, что, должно быть, замёрз.   

        – Наш Кевин, – сказал Зак. – Не слишком умный.

        – Так во что я не поверю?

        – Вы ещё об этом?

        – Ты же начал...

        – Давайте просто скажем – есть множество вещей на земле и небесах, что и не снилось нашим мудрецам, – это Шекспир сказал, – засмущался Зак.

        – Мы говорим об инопланетянах?

        – Не глупите. Но я видел единорога в Эппингском лесу.

        – Когда это было?

        – Я – ребёнок, – в голосе Зака прозвучала тоска, похоже, это было настоящее воспоминание. – А на верхнем этаже муниципального дома есть кабак, где по эту сторону  Гудзона можно найти лучшее пиво и контрабандные комедии. И живёт девушка на канале в Маленькой Венеции, которая выращивает коноплю под водой.

        – Ты уверен, что это не морские водоросли? – спросил я, но подумал, что Зак слишком хорошо осведомлён, чтобы быть обычным лондонским прощелыгой. Я не собирался его ни во что посвящать. Золотое правило полицейской работы – всегда пытаться узнать больше, чем подозреваемые, свидетели и старшие офицеры.

        – Это волшебная травка, – сказал он. – У меня был как-то блок на продажу, но я сам всё выкурил. – Очевидно,  Зак забыл на время, что я полицейский, что довольно часто случается с белыми парнями, я заметил. И это бывает полезным время от времени.

        Кевин Нолан вернулся, волоча за собой пару мешков с мусором. Он бросил их возле задней стенки фургона. Мы наблюдали, как он вытащил из кипы стопку фанерных ящиков и начал высыпать в них содержимое мешков, показалось – овощи. Его движения были преувеличенно небрежными и сердитыми, как у ребёнка, которого заставили прибраться в комнате.

        – Как думаешь, что он делает? – спросил я.

        – Поздние сделки. Можно получить много дешёвых вещей, если подождать допоздна, и не быть разборчивым.

        Кевин, опустошив мешки, начал загружать ящики в фургон. Мне не хотелось гоняться за ним по городу в такую погоду, поэтому я вышел из машины.

        – Будешь здесь, когда я вернусь, – сказал я Заку.

        – Поверьте мне. Я не собираюсь покидать машину.

        Существует несколько способов обратиться к представителю общественности, начиная от намёка на разговор и заканчивая согревающим ударом дубинкой по голове. Я решил действовать решительно и авторитетно, потому что это обычно лучше всего действует на тонкие, нервозные натуры как Кевин.

        Я расправил плечи и двинулся вперёд, держа на виду удостоверение. “Кевин Нолан. Можно вас на пару слов?”

        Это было безукоризненно. Он  как раз поднимал ящики. Узнав во мне полицейского, он вздрогнул, глянул влево, вправо, явно собираясь дать дёру. Но взял себя в руки и с выражением скуки выбрал угрюмую воинственность: “Допустим”.

        – Расслабься. – Не собираюсь штрафовать за парковку.

        Он хмыкнул и положил в фургон ящик, который нёс. «И что вы здесь делаете?»

        Я спросил его о глиняной чаше с фруктами, которую он предположительно продал лавочнику на Портобелло-роуд.

        – Глиняная посуда, – вспоминал он. – Выглядит так, будто её не покрасили?

        – Так и есть.

        – А что с ней? – он сунул палец в ухо и крутнул пару раз. Мне стало интересно, крутнётся ли его голова.

        – Где ты её взял? – спросил я.

        – Не знаю. Не смотрите так. Честно, не помню. Какой-то чувак продал мне её в пабе – меня должны были порезать по-любому, потому что это был двинутый ублюдок.

        – Слушай, меня не интересует всё, что угодно.

        – Тогда что?

        – Происхождение, – медленно произнёс я. – Была она украдена или нет?

        – Это было старьё, – сказал Кевин. – Зачем кому-то красть, если потом никто не возьмёт.

        Я дал ему визитку и попросил звонить, если что-нибудь подобное появится.  Он не выбросил её демонстративно передо мной, что обнадёжило. Я вернулся в “Асбо”, где Зак спросил, получил ли я, что хотел.

        Я выразил недовольство текущим состоянием расследования, заводя машину и пытаясь выяснить, где выход.

        – Не знаю, почему вы так интересуетесь этой чашей, – сказал Зак. – Это точно не ваш предмет искусства, не так ли? И даже не очень красивый цвет.

        И тут я вспомнил о статуэтке на каминной полке в доме Джеймса Галлахера. Это была та же тусклая глиняная посуда, что и чаша с фруктами. Я не эксперт по викторианским безделушкам, но не думаю, что это обычный цвет для статуэтки.

        – Джеймс тоже купил статуэтку?

        Зак слишком долго молчал, прежде чем ответить. "Не знаю".

        То есть да, но ты не хочешь, чтобы я знал. Означало одно из двух: либо Зак знал, что чаша и статуэтка связаны, либо просто не мог не солгать, когда ему задавали прямой вопрос. И то и другое казалось одинаково вероятным.

        – Ладно. Подброшу тебя до дома.

        – Почему? – с подозрением спросил Зак.

        – Часть службы, сэр.