Гошкина осень

Сегодня приснился великолепный сон. Яркий, остросюжетный, полный забытых лиц и обнаженных дев. О чем он был, не знаю, хоть убей. Эта досада меня и разбудила.
Хоть и раздосадованный, проснулся я в прекрасном расположении духа. Поплескался в душе, зачем-то побрился, завернулся в халат и уселся на кухне пить чай.
Чай мне заваривает Алевтина Ивановна, квартирная хозяйка, у которой я снимаю хоромы площадью примерно 16 квадратных аршин, с балконом и стенным шкафом, который в объявлении был обозначен как гардеробная. Когда я въезжал, мы с ней договорились, что за чай я буду доплачивать дополнительно первого числа каждого месяца по четыре пенса серебром. Старческая бессонница не дает Алевтине Ивановне заснуть, и она была согласна делать ранним утром благое дело.
Чай Ивановна заваривала наичудеснейший: щепотку какого-то дрянного чая, листья смородины и малины, мята, чабрец. Все в секретной пропорции, поэтому воспроизвести волшебный рецепт, как ни стараюсь, до сих пор не могу.
Замечательная старушка сдавала мне уголок, Алевтина Ивановна. Её винегреты, блины и супы, пирожки с капустой… Помню и со слезами на глазах убеждаюсь: Есть границы совершенства…

– Егорушка, доброе утро! – На кухне, в ночной сорочке, внезапно появилась моя квартирная хозяйка и медленно присела на табурет. – Угостите даму огоньком!
Курила она всегда свои, очень редко «стреляла» и всегда боялась, что узнает дочь, которая, к слову, проживала в этой же квартире.
– Татьяна спит? – важно, не подавая виду, спросил я, втайне боясь, что меня схватят за шиворот и привлекут к ответу за привлечение старушек к летальному для них табакокурению.
– Не бойся, – махнула рукой Алевтина Ивановна. – Спит она. Пей лучше чай.
Я пил ароматный чай и слушал ее рассказы. О блокаде, которую она застала, будучи совсем маленькой девочкой. О брате, которого она называла Кока (Коля, Константин?), брате, который до войны был красавцем и идеалом для нее. Кока готовился в военное училище, но каким-то образом не попал туда и остался в блокадном городе. Он в их большой семье умер самым первым.
– А знаешь, как прошло мое первое свидание? – Она засмеялась так молодо, что я снова представил ее молоденькой девушкой. Тонкой, звонкой, в отцовской гимнастерке и лёгкой синевой под глазами.
– Дело было так, Егорушка, – Алевтина налила мне чаю и всплеснула руками. – После блокады встретился мне один военный человек…
С глаз её закапали слёзы и она замолчала.
– Какой человек, Алевтина Ивановна? – спросил я. Кусок застрял в горле.
– Кушай, Егорушка, – Алевтина быстро вытерла слёзы и положила мне бутерброд на тарелку.
– Человека звали Саша. Капитан. Артиллерист. – Она задумалась. И снова помолодела. Как тогда. Когда Питер избавился от блокады, появились продукты, и в город вошли тысячи счастливых солдат-освободителей.
– Я пошла на свидание. В той же кофте, юбке, сорочке. Как на крыльях любви помчалась…
Алевтина глубоко затянулась, и глаза ее стали синие-пресиние…
Я представил её в тот момент. Маленькую худенькую девочку на фоне голодного разрушенного города. С больным, оголодавшим братом на руках и выцветшими фотографиями умерших родителей.
– Я сварила брату суп и отправилась на свидание. – Алевтина гордо взмахнула головой и уставилась куда-то вдаль.
Рассмеялась, обхватив голову рукой и продолжила.

– Погуляли мы с ним полчаса. Он все как-то держался подальше. А потом спросил: «Вы наверное в общепите работаете?». И тут я, дура, поняла. Супом пахну, пропиталась насквозь, какая тут любовь. Проводил меня Саша до дому, пожелал больших успехов и скрылся в сторону своей военной части.


Несколько раз она ходила в поликлинику подтверждать инвалидность. Помню, еще юморили с ней вместе на этот счет: ждут чуда медики, не выросло ли новое здоровое сердце.
Алевтина Ивановна умерла в 2008 году от инфаркта. Ее привезли в больницу, но оказанная помощь не помогла.

Я обожаю винегрет и экспериментирую с его рецептами. Полюбил чай с травами. И каждое утро, собираясь на работу, придирчиво нюхаю свою одежду.