Без названия. Из гинекологии

Вы задумывались насколько часто люди произносят слово – “ответственность” и два слова – “принятие решения”? Часто, очень часто. Затаскали и обесценили.

Цену, этим словам, знают только врачи и военные. Это не хвастовство, это правда. Это выбор между жизнью и смертью.

ЧУЖОЙ ЖИЗНЬЮ И ЧУЖОЙ СМЕРТЬЮ!

На врача смотрит пациент, на военного смотрит солдат. Многое стирается из памяти. Но глаза, ожидающие решения, забыть невозможно. От решения зависит каким вернется солдат или пациент – на своих ногах, инвалидом или в гробу.

Кто хоть раз принимал такие решения, помолясь перед этим и понимая, что за спиной – только Бог, на многое, в жизни, смотрит иначе.

Решение это приходиться принимать, почему–то, ночью. Не знаю, как у военных – у врачей, в основном, ночью.

Это происходит так…

Я поддежуривала в городской гинекологии. Дежурства, в основном, были спокойные. Вечером делалось около десяти диагностических выскабливаний полости матки и гистероскопий. Иногда, одна – две эндоскопических операции. Ничего сложного, никаких запредельных кровопотерь. Если у женщины происходил разрыв кисты или поздняя диагностика внематочной беременности – больших кровопотерь, за три года дежурств, не было.

Ночью в больничных коридорах полумрак. Звук шагов тяжелым эхом перекатывается от стены к стене. Хлопок двери в приемный покой – это всегда напряженное ожидание.

Около 10 вечера, в дверь ординаторской, деликатно постучали. Я открыла дверь.

— Пойдем выскоблим женщину, – на пороге стояла усталая, дежурная гинеколог.

Я побежала к анестезистке. Ее звали Валентина. Взяли препараты и пошли в малую операционную.

В операционной, в гинекологическом кресле, была молодая женщина. Из анамнеза выяснила, что пять дней назад, она родила ребенка. Роды были самостоятельные, без патологии, без разрывов, ребенок в норме. Все хорошо. Сегодня вечером женщина пошла в туалет и из нее вылилось около 300 миллилитров крови. Муж вызвал скорую. В скорой произошло кровотечение, еще миллилитров 100.

Ей было 23 года. Звали ее Вика.

Сделали наркоз и диагностическое выскабливание. Гинеколог ничего не нашла в полости матки. Ни кусочков плаценты, ни воспаления. Чуть снижен маточный тонус. Но кровотечение у женщины продолжалось. Мы обсудили инфузионную терапию.

Минут через 40 пришла Валя и сказала, что гинекологи снова зовут в операционную. Мы побежали.

У Вики, еще раз, произошло кровотечение в объеме 400 миллилитров. Итого 700 миллилитров. Это уже серьезно.

По анализам, показывающим свертывание крови – коагулограмме, ничего особенного не было. Но я, все равно, поставила капельницу со свежезамороженной плазмой, чтобы предотвратить нарушения в свертывающей системы крови. Расписала инфузионную терапию. Сказала, что заберу женщину к себе – в реанимацию. Гинеколог пошла решать вопрос с УЗИ матки.

В таких случаях положено звонить заведующему. Гинеколог позвонила своему заведующему. Выяснилось, что Вика рожала платно и у начмеда!

А мне надеяться было НЕ НА КОГО. Мой заведующий уехал на рыбалку за 200 км!

За то время, что мы ставили всех в известность и ждали УЗИ, кровотечение у Вики достигло 1500 миллилитров. Кровь, просто, вытекала из нее тонкой струйкой.

Приехала заведующая гинекологическим отделением Наталья Витальевна и начмед Анна Сергеевна. Вику перевели в операционную.

Она лежала на операционном столе совершенно голая. На клеенке ей было холодно. Кровотечение продолжалось, хотя матка была затампонирована, и озноб усиливался. Растерянными глазами Вика смотрела на огромный диск лампы над собой, на заведующую гинекологическим отделением, на начмеда.

— А что со мной? – вдруг, тихо, спросила она.

— Ничего, просто кровотечение. Вот лечим, – как можно веселее, ответила я.

Вы представьте – лишиться матки в 23 года. Лишиться способности иметь еще детей.

В предоперационной текла вода. Гинекологи обрабатывали руки. Они собирались на операцию – экстирпацию матки. Это органоуносящяя операция превратит молодую женщину в старуху.

Санитарка тихонько сидела в уголке. Операционная сестра пересчитывала салфетки.

Гемоглобин и эритроциты у Вики стремительно падали. Начались нарушения по коагулограмме. Я поняла – все очень плохо.

Темное окно операционной напоминало черную дыру. Мне стало страшно. Я одна. Гинекологов трое, а я одна.

Мне надо просто делать, как учили. Спокойно, и еще раз, спокойно. Помолилась и вперед. Без суеты и страха.

Я поставила женщине подключичный катетер (это катетер в центральный сосуд), заказала еще свежезамороженной плазы и эритроцитарную массу. Проверила аппарат ИВЛ.

Растворы и плазма с эритроцитарной массой вводились в центральную вену и в катетер в периферической вене предплечья. Вводились лекарства. Повторение анализов делали каждые 30 минут.

Гинекологи достали тампон. Ничего не было. Минут сорок лоток оставался чистым. А потом, по нарастающей, появилась тонкая струйка крови, потом еще кровь, потом появились сгустки крови. Потом струйка крови стала меньше.

Я опять и опять вводила препараты, сокращающие матку, переливала эритроцитарную массу и свежезамороженную плазму. Моя бедная Валентина едва успевала записывать все, что мы делаем.

Гинекологи не хотели удалять матку.

Вика, совершенно подавленная, лежала на операционном столе.

Чтобы, хоть как-то, уменьшить напряжение мы выключили лампу над операционным столом.

Анна Сергеевна, начмед, пошла покурить. Вернулась, встала рядом со мной. От нее пахло дорогими сигаретами, барбариской и теплой весенней ночью.

— Как думаешь – оперировать? – она смотрела на Вику.

— Давайте переберем анализы еще раз. Пока компенсируем. Жаль девчонку, 23 года…

Анализы пришли получше. Кровь вытекала тонкой струйкой.

— Что со мной? – опять спросила Вика.

— У тебя маточное кровотечение. Такое бывает. Редко, но бывает. Мы не хотим тебя оперировать и ждем, – ответила Анна Сергеевна.

— Оперировать? – удивилась Вика, – матку отрезать, что ли?

Анна Сергеевна кивнула.

— Нет – я не хочу! Нет! – почти закричала Вика.

Ее тонкий голос оглушил всех в операционной.

Через 15 минут у Вики опять усилилось кровотечение.

— Все – моемся, – скомандовала Анна Сергеевна.

Анна Сергеевна и Наталья Витальевна пошли в предоперационную, послышалось чавканье мыла.

Вика схватила меня за руку.

— Сделайте, что–нибудь! Я не хочу, – попросила Вика.

— Мы, тоже, не хотим тебя оперировать, – ответила я, – но…

Вика повернула лицо. По ее тонкому носу катились крупные слезы.

В операционную зашли Анна Сергеевна и Наталья Витальевна с поднятыми руками. Операционная сестра, спокойно, помогла надеть стерильный халат Анне Сергеевне и Наталье Витальевне.

Я, почему–то, остановилась. Посмотрела в окно. Небо становилось серым. Начинался день.

Я подумала – “Почему Богу не жалко Вику? Она такая беспомощная. Лежит на холодной клеенке, между ног течет кровь. Просто вытекает, как вода из испорченного крана. И Вике становиться холоднее. Дома маленький ребенок. Господи, подскажи, что еще сделать’’ – попросила я.

Намытые хирурги встали по углам операционной.

— Застилай и обрабатывай, – скомандовала Анна Сергеевна.

Операционная сестра достала тампон. Кровь бежала тонкой струйкой. Вику обложили стерильными простынями и операционная сестра начала обрабатывать живот дезинфицирующими растворами.

К операционному столу подошли Наталья Витальевна и Анна Сергеевна.

Вика смотрела на меня.

— Начинаем, – шепнула я Валентине.

— Может не надо? – прошептала Вика.

Анна Сергеевна имела репутацию женщины, с которой, опасно спорить. Но мне было все равно. Я не смогла бы жить спокойно, помнить Викины глаза и быть абсолютно уверенной, что сделала все.

— Посмотрите еще, – попросила я Анну Сергеевну.

Анна Сергеевна кивнула санитарочке. Из под операционного стола санитарочка достала… абсолютно чистый лоток.

— Ждем, – обрадовалась Анна Сергеевна.

Мы сидели в операционной. Ночь растворилась, за окном звонко и бойко спорила воробьи. Мы пробыли в операционной еще 2 часа. Кровотечение остановилось.

Вику перевели в реанимацию. Пришел доктор мне на смену. Мы с ним недолюбливали друг друга еще с института. Почему – не знаю. Но в этот раз, я ему очень обрадовалась.

Сдала смену и, почти два часа, списывала эритроцитарную массу, свежезамороженную плазму и препараты в истории болезни. Карта интенсивной терапии из операционной, в цифрах и названиях, отразила восемь часов напряженной борьбы, которая для нас – просто работа. Ну, что ж – "такая работа"...

Через 10 дней Вику выписали домой.