Пророческая песня тёти Шуры

КОМНАТА №4 (Глава 4 из повести Барак на улице Безымянный ручей)

В этой девятиметровой комнате жила одинокая женщина тётя Шура, сестра дяди Коли. Её тоже посчитали врагом обездоленных и выслали сюда, на Крайний Север для перевоспитания и осознания, что быть богатым нехорошо.
Справа печь, за ней стул и какая-то рамка на деревянных ножках (позднее мне объяснили, что это были пяльцы для рукоделия). Слева железная кровать и в углу сундук, закрытый на большой висячий замок, у окна небольшой стол. Невероятная чистота и порядок.

 Она была, как мне тогда казалось, высокого роста, статная; густые тёмные волосы убирала в пучок на затылке. Одевалась очень скромно: длинная шерстяная юбка, фуфайка и клетчатый платок. Работала банщицей в городской бане по сменам, работа тяжелая: после смены надо было вымыть помещение, протереть множество шкафчиков в раздевалке, начистить цинковые тазики. После работы в душном и сыром помещении бани тетя Шура приходила домой бледной и уставшей. Немного отдохнув, она принималась за другую работу.
 Она рассказывала, что в той семье, там, в деревне, где она родилась, девочек с детства учили вести домашнее хозяйство, ткать холсты из льна, шить, вязать и вышивать. Она в совершенстве владела уникальной вышивкой-строчкой. Вот этой вышивкой она и занималась после работы, брала заказы у очень, по тому времени состоятельных людей. Для этой работы у неё были крошечные ножницы, набор специальных игл и булавок. Она творила чудеса на батистовой ткани, кропотливо выводя воздушный изумительный рисунок затейливых цветов – розочек.

 Вечерами она иногда меня пускала к себе, несмотря на занятость, с условием, что я буду сидеть тихо. И я, набегавшись за день, усаживалась на табуретку спиной к теплой печке и наблюдала за её работой, за мельканием её рук, поражаясь их точным и быстрым движениям. Лицо её преображалось, становилось сосредоточенным и каким-то другим. Не было уже на нём усталости. Она занималась любимым делом, она творила чудеса своим мастерством и была в этот момент очень красивой. Тонюсенькая иголочка с заправленной в нее ниточкой, зажатая между указательным и большим пальцами, так и летала над натянутым в пяльцах батистом. И не верилось, что этими же руками она драила содой цинковые тазики в бане изо дня в день.

 Закончив часть какого рисунка, она, отстранив вышиваемое изделие, подзывала меня к себе полюбоваться результатом своего творчества - изящными цветочками и листиками.  В конце концов я засыпала, и мама приходила и уносила меня домой.

Вышивая, тетя Шура часто пела русские народные песни, знала их великое множество. Своим высоким голосом она выводила одну песню за другой, и мы в бараке с удовольствием слушали её пение. Песни чаще всего были печальные о несчастной любви. Тётя Настя рассказывала о том, что у неё был любимый молодой парень в том краю, откуда их выслали, но судьба их разъединила: она здесь на далёком севере, а где он - неизвестно. И всё время надеялась, что его встретит, храня ему верность.

 Я была маленькая, но одну песню запомнила, вернее часть её: Лёля цветочек сорвет, низко головку наклонит, милый, смотри, василёк мой поплывет, не утонет. И в конце песни: васильки, васильки, много их в поле мелькало, помню, у самой реки их собирали для Лёли. Слёзы при этом градом текли из её глаз. Лёли нет, остались одни васильки.

Самым примечательным для нас было то, когда в один из солнечных летних дней тетя Шура открывала свой сундук с хранившимся в нем приданым. Около дома между деревьями натягивались длинные веревки. На них развешивалось содержимое этого таинственного сундука, которое могло быть экспонатом русского творчества в любом музее: множество льняных полотенец с затейливыми цветными вышивками, скатерти, занавеси, сорочки, блузки, покрывала, одеяла, наволочки с вывязанными прошвами, подзоры с кружевами и многое другое, что могло бы украсить дом молодой семьи.

 Вся улица наполнялась запахом нафталина. Мы, дети, с разрешения тёти Шуры обходили эти богатства, не касаясь, разглядывали его. После проветривания каждая вещь аккуратно складывалась в сундук в углы которого от моли помещались мешочки с нафталином и махоркой. Сундук закрывался крышкой и навесным замком до следующего лета. Во время жуткого голода ни одна вещь не была променяна на продукты.

Тётя Шура была очень экономной, питалась скромно и из своей небольшой зарплаты откладывала на счёт в сберегательной кассе определённую сумму. Болела она очень редко, на больничных не сидела. Проходила тот минимальный осмотр для допуска на работу. И как гром средь ясного неба оказалось известие, что она серьёзно заболела. Как старая дева она игнорировала посещение такого врача, как гинеколога, и даже оскорблялась, если кто-то советовал его посетить. И вот у тёти Шуры обнаружили рак матки, причём в такой запущенной степени, когда в её животе прощупывалась огромная опухоль.

 Первыми, кто узнал про эту беду, были мы с мамой. Помню, как резко открылась дверь, вбежала тётя Шура, упала на колени и, положив голову на ближайшую табуретку, громко в голос заплакала. Она не просто плакала, она кричала. Мы с мамой сильно испугались, просто онемели от неожиданности, не понимая ничего. Придя в себя, мама начала её успокаивать, расспрашивать, что же случилось. А тётя Шура только кричала, что у неё рак, рак, рак. Обессилив от крика, она объяснила, что об этом ей сказали в поликлинике.
 Кто бы мог подумать, что такая беда случиться с ней!  Все очень переживали, сочувствовали, но помочь ничем не могли. Болела она долго, родственница забрала её к себе. Перед смертью она наказала сшить ей крепдешиновое платье, купить нарядный платок и туфли.

 Вот так закончился жизненный путь тёти Шуры. Что за судьба у этой женщины, кто ее вершитель? Кому надо было оборвать её родовые корни и поселить в этот барак в комнату №4 на краю света? А она была рождена, чтобы стать матерью, родить сыновей, дочерей, передать им то, чему научили её в родной  Новгородчине,  и так передавалось бы из поколения в поколение и корни России были всё глубже и крепче. А так зачем её привезли сюда за Полярный круг чистить цинковые тазики в бане, лишив счастья и любви. Зачем? Ах, как жаль красавицу и певунью…
Васильки, васильки, много их было в поле, помню, у самой реки их собирали для Лёли.
Пророческая песня: нет Лёли, нет тёти Шуры.