Александр и Роксана

  Когда Архелай докладывал о подготовке отряда к восхождению на скалу Сисимитра, Александр лежал на спине с закрытыми глазами.
-  Я отобрал лучших, государь. Они молоды и владеют искусством скалолазания. Многие из них отличились при Гавгамелах, - голос Архелая был необычно низким и негромким, отчего  слегка дрожал.
  Опущенные веки вздрогнули, но Александр не поднял их.  Со стороны можно было подумать, что он дремлет. Но  Архелай хорошо знал своего царя и  продолжил говорить в  подробностях: как тайно совершить восхождение на неприступную крепость, и какое снаряжение для этого  имеется. Казалось, что он бормочет что-то по какой-то инерции, и поток слов можно было принять за старческое ворчание. Но Александр внимательно слушал преданного друга  - он никогда не произносил лишних слов.
- Ты набрал их из агреан? -  наконец, спросил Александр.
- Да, государь.
 
  Александр открыл глаза и встал со своего ложа. От тягучей боли в бедре правая щека слегка дёрнулась, и опустился уголок рта. Стиснув зубы, он проговорил:
- Понял тебя.  Я сам хочу посмотреть.
- Следует поторопиться, государь - пока ночь не покрыла горы.

  Они вышли из шатра. Воздух был недвижим. Солнце сделало свою работу - за минувший день снег подтаял и лишь в недоступных местах, оставались глубокие сугробы. Погода стояла ясная и сухая. Из-за небольшого мороза, опустившегося ледяным покровом на лесистые склоны, деревья сковал заиндевевший снег, который лег плотным слоем на их ветви.
 
  Подвели осёдланных коней, нетерпеливо разметавших  гривы. Забравшись на Буцефала с помощью своего телохранителя, Александр почувствовал, как конь жуёт удила и,  раздувая ноздри,  скалит зубы.
Что, друг, чуешь боль мою?
 Он приободрил Буцефала пятками и  тот, сделав несколько шагов, нетерпеливо тронулся с места.  В окружении своих гетайров и телохранителей Александр поскакал в  лагерь, расположенный недалеко от места  стоянки.

   Лучи солнца пробивались в ущелье и мягко освещали уходящий день.  Едва солнце закатит холодный лик за гребень горной гряды, опустятся Сумерки и синее небо станет пепельным, скрывая  краски яркого дня  -  Ночь... растворит  и спрячет, плеснув щедрой рукой Темноту, поглощая  границы  Света.

  Всадники быстро достигли места, где расположились воины, готовые к предстоящему бою. Их отряд был сформирован из агреан, которые входили в элитные части македонской армии.
   Лагерь, расположенный поодаль от Скалы, в невидимой её части,  был  недоступен глазам и стрелам мятежников. Все подготовительные маневры велись тайно и в полной тишине.

   Александр спешился. Перед воинами, построенными в шеренги, стоял  командир - македонец Аттал. Приветствуя Александра, он приблизился  и жестом велел положить к ногам царя железные колья, которые воины будут вбивать между камнями и крепкие веревки, предназначенные для восхождения к вершине скалы.
   В сопровождении своих телохранителей, Александр  поднялся на небольшую площадку, возведенную специально для наблюдения.
   Вершину недоступной Скалы, озаренную уходящим солнцем, еще не обволокли серые сумерки. Притягивая взгляд Александра, Скала стояла неуравновешенной ритмом разновеликих горных вершин, опоясывающих её со всех сторон. 
 
    Она имела вид грозного исполина, нависшего над ущельем, тело которого так огромно, что не видно, какая часть возвышается над ним. Отвесные горы обступали со всех сторон, создавая обрывы с острыми камнями. Зияющие пасти огромных пещер, стали укрытиями для варваров и соединенные между собой узкими козьими тропами, вызывающе смеялись над беспомощностью македонских воинов.
 Воистину, орлиное гнездо! Интуиция подсказывала ему, что сейчас не стоит торопиться, что ждать в осаде, сохранив жизни своих бойцов, умнее многочисленных потерь...
...сомнения овладевали Александром - уйти прочь, спокойно свернув лагерь, двигаться дальше, завоёвывать..., но он не может оставить у себя за спиной  непокоренную крепость.
  Она может превратиться в осиное гнездо!  Горло обожгла душная ненависть. Не дожидаясь, пока знакомое чувство не обретет власть над его разумом, он принял решение, зная, что его приказ будет выполнен, какую бы цену не пришлось заплатить. Заложенное еще Филиппом -  ежеминутное подчинение на всех уровнях военной иерархии, являлось единством и силой его армии, её духом и сущностью.
«Моих приказов не дожидаются, их не провоцируют - им идут навстречу»! - так думал царь, стоя перед отрядом, который должен исполнить его волю или умереть.
 И он произнес слова, которые считал правильными:
-  Сегодня я не поведу вас в бой. Сегодня вам предстоит это сделать единолично каждому! Ни у кого рядом не будет товарищей, готовых помочь и поддержать в критическую минуту. Каждый из вас должен стать самостоятельной боевой единицей, принимающей решение.
  Он замолчал, внимательно глядя в глаза близко стоящим воинам. Только ему одному были известны проедающие душу сомнения, и он не смеет менять  ранее принятое решение.

   Молодые воины слушали царя.  Они стояли единым строем крепких,  тренированных тел  с продубленной ветрами, снегами и солнцем кожей.   Облаченные в легкие доспехи, они были готовы к покорению любого препятствия, мешающего славе и величию их царя.
   Похожие на статуи молодых атлетов Лисиппа, еще не мужей, но уже закалённых многочисленными битвами, они не издали крик боевого клича, который прозвучал бы, как единый порыв слаженности, мужества и беспрекословного подчинения, - они тайно готовились к восхождению и враг не должен знать об этом.

  Прихватив с собой провизии на два дня, вооружившись только мечами и копьями, отряд тихо исчезал в синих сумерках.

- Архелай! Мы возвращаемся в лагерь.  Обо  всех перемещениях отряда докладывать незамедлительно!
  Небольшая конница возвратилась в основной лагерь. Александр надеялся, что к утру крепость сдастся.


  Тем временем, отряд из трехсот человек шаг за шагом продвигался к вершине со стороны скалы, где мятежники их не ждали -  по самому ее непреступному отвесу.
  Молодые и сильные воины, которых специально отбирали для этой цели, делали свою работу. Они карабкались, подтягиваясь по неизвестной отвесной скале, вбивая железные колья в скалы и камни, привязывая веревки, чтобы затем подниматься по ним.
  Не всем воинам удавалось справиться с тяжелым восхождением, и они падали, улетая вниз, разбиваясь об острые камни.  Падая, никто из них не вскрикнул от страха и боли...

  Эта ночь была удивительно тихой. Только вой диких животных и ночных птиц, которыми пугали непослушных детей, временами прерывал тишину.
   Восхождение продолжалось всю ночь. С рассветом отряд поднялся выше расположения крепости и его увидели дозорные, но было поздно - сопротивление было бесполезным и мятежники, вынужденные сдаться без боя, потом пожалели об этом.

                * * *

  Александру доложили о звуках боевого клича и труб, возвестивших о взятии крепости, и он пожелал взойти на неприступную скалу, чтобы попасть в замок.
   Пока у подножия скалы сооружали помост для казни мятежных вельмож, Александр вместе с гетайрами поднимался  по безопасной тропе.
  Крепость была окружена  рукотворно возведенной стеной, которая являла собой неприступное сооружение, если смотреть на него снизу.
- Но не сверху! - произнес македонец, когда ему привели плененных бактрийских и согдийских князей.
-  Вас ждет страшная и мучительная смерть, никого не пощажу... -
Александр замолчал. Он увидел хрупкую светловолосую девушку, стоявшую бок о бок с бактрийцем Оксиартом.
- Кто она? - спросил царь у Архелая.

 Тот подошел к девушке и вытолкнул ее из толпы пленников. В этот момент Оксиарт упал ниц перед царем со словами мольбы:
-  Прости Великий царь! Это дочь моя. Пощади хоть ее!
-  Встань отец! Мы свободный народ и примем мученическую смерть как избавление от рабства, - осмелилась сказать девушка.
Повисла пауза. Александр пристально смотрел на фигуру, укутанную в теплую накидку.  Шум  порывов ветра, бьющийся о скалы, нарастающий и повторяющийся, унес ее слова в сторону, но не заглушил…   

Александр повернулся к Архелаю.
- В шатер, обоих!Остальных казнить.

                * * *

   Александр уже решил, что он предложит бактрийскому аристократу, когда в царский шатер  привели Оксиарта.

- Благодарю, тебя Великий царь.  Божественная  милость снизошла до нас, жалких варваров, находящихся в отдалении  великого государства. Сияние твоей славы опалило мой народ, который пока не понимает своего счастья быть в едином подчинении и служении тебе,  о, великий Государь!

  Александр слушал бактрийца.  Сладкая  речь не мешала разглядывать его дочь, которая была прекрасна. Ее длинные волосы цвета спелой пшеницы прикрывали лицо, а стройная фигура была закутана в плотные одежды.   У  Александра разыгралось воображение. Он представил  молодое тело,  привыкшее к длительным пешим прогулкам в горах,  отчего оно  приобрело красивые формы скульптурных творений Фидия и Праксителя.

  Александр встал и стремительно подошел к девушке, пропуская вниманием сладкую речь ее отца, жестом приказал всех покинуть шатер. Дождался, когда удалился последний телохранитель и  стал снимать одежду со своей пленницы.  Она  не сопротивлялась его действиям. Убрав волосы с  её лица,  отошел на несколько шагов в сторону и замер в оцепенении от красоты тела, созданного не искусным скульптором, а природой этого дикого и варварского края, куда привела его судьба.

   Девушка стояла, как Афродита Книдская, готовящаяся войти в воду и обронившая одежду. Она стояла, опустив веки, ее груди слегка вздрагивали от учащенного дыхания.  Прекрасное лицо таило в себе черты целомудренной грусти и душевной взволнованности, но взгляд огромных глаз из-под опущенных ресниц, показался Александру дерзким.
- Назови свое имя! - велел царь.
- Зачем тебе, завоевателю, знать имена своих рабынь? -  девушка дерзко смотрела в глаза Александру.
- Можешь убить меня, как ты привык убивать и истреблять мой народ.
- Я не убиваю специально, - возразил Александр.- Я пришел на эту землю, чтобы научить твой народ строить города, обучить ремеслу, которое ему неизвестно и понимать искусство, в котором он не сведущ. Разве мои намерения так низки?
-  Ты не знаешь, на что способен мой народ. Может быть, нам не доступно понимание твоего искусства, но у нас есть свое представление о нем, - ее глаза наполнились слезами. -  Ничего, кроме смерти, страха и ужаса, ты не принес в мой дом!
-  Мы начнем строительство городов, - Александр говорил, обходя ее кругом, - наши воины и переселенцы прочих народов, будут жить с вами, как единый народ, заниматься земледелием, пасти скот, развлекаться зрелищами.

  Он протянул руку и дотронулся до волос.
- Ты знаешь, что такое театр?
- Я знаю, что ты жестокий убийца! - она стояла перед царем нагая, дрожа всем телом от негодования и холода, не уступая в неравном споре. Девушка наклонилась для того, чтобы поднять одежду и  прикрыть свое тело.
Александр приблизился к ней, не позволив это сделать и прошептал:
- Ты прекрасна, как богиня, твое тело совершенно и гармонично, как скульптуры мастеров, чьи творения украшают храмы моих богов. Твоя красота достойна поклонения, вижу в тебе ум и образованность. Может быть, ты еще удивишь меня чувственными утехами?

  Неожиданно, изящно наклонившись, девушка схватила юбку, повязав ее на бедрах, отбежала от царя на некоторое расстояние и, затянув приятным голосом песню, стала раскачиваться в танце.
 
  Плавно поднимая и опуская руки, запрокидывая голову так, что волосы то рассыпались, то собирались на подрагивающих грудях, она закрутилась в танце вокруг Александра. Ее стройные бедра двигались в такт мелодии, которую она напевала, описывая ритмичные круги то вправо, то влево. Она кружилась вокруг Александра, постепенно сужая траекторию своего движения и, оказавшись лицом к царю, остановилась, ее песня закончилась и, прикрывая руками груди, она смиренно опустилась перед ним на колени.

  Александр наклонился, поднял ее на руки и понес вглубь своего шатра, где стояло ложе. Он молча нес ее хрупкое тело, как бесценный дар от варваров,  чью землю он пришел завоёвывать. Что мог думать в этот момент молодой мужчина?  Избалованный вниманием, любовью и утехами физической плоти женщин и не только, искренне любивших его и искренне продававших себя, может быть, так и не познавших его любви.
 
  Александр опустил свою добычу на шкуры барсов и лег рядом, как будто, не решаясь преступить границы физической близости и окунуться в страстный омут интимных отношений между мужчиной и женщиной.

  Воспитанный Аристотелем, знающий наизусть Гомера и Еврипида, но развращенный изысканными гетерами и бесстыдными евнухами, Александр -  эстет не смел, разрушить образ, который нарисовало его воображение.

-  Назови свое имя... - шептал над ухом, трепещущей в его руках, пленницы. И больше не в силах себя сдерживать, так и не узнав имени, разбудившей всепоглощающую любовную страсть, позабыв о своих делах государственной важности, он погрузился в сладкий поток чувств и ощущений, которые, как ему казалось, он не испытывал никогда.