Пятерка

Я приехал в Одессу из Кишинева на автобусе.
Старенькая пятерка вывернула с кольца у автовокзала и остановилась.
-Вагон идет в депо! -завизжала шофёрка, -в депо! В депо! Только до жедевокзала!

Следующая старенькая - даже еще старше и ржавее - пятерка вывернула с кольца и остановилась.
-Вагон идет в депо! В депо идет вагон!! -у этой шоферки голос был усталый, в общем, даже, измученный. Скоро десять вечера, ей давно хотелось домой, к плите, к детям. Возможно, есть и муж, разумеется, пьяный, наверное, с вонючими носками.

Следующая старенькая шла опять в депо. Я плюнул на асфальт и поехал.
Сколько же лет этим вагонам? Все там такое милое, самодельное, облупленное, затертое, непонятным цветом подкрашенное; вагон был похож на одесскую уличную королеву с костылем, в розовой какой-нибудь картонной шляпе, гордую и жалкую.
На Коллонтаевской рельсы ещё ничего, но когда началась Старопортофранковская и, особая улица - Новощепной Ряд, позади Привоза, улица-слэм - нас стало качать, мотать и даже в общем тормошить. Шоферка спешила, давала, небось, полный ход - километров двадцать в час.
За темным окном выпрыгивали прямо из-под колес неказистые мужики, они ругались на разных языках, тащили на себе части нераспроданных товаров, грузили их в свои темные жигули, припаркованные у самых рельс, сновали туда-сюда и были похожи на зверей. Странно, но мы никого из них не задавили, хотя, гарантировать не могу.
У привозного автовокзала на рельсах перед нами стояли в беспорядке микроавтобусы, маршрутки и, вообще, царил полный ****ец, они загораживали нам проезд, но не спешили разъезжаться, наша шоферка ругалась на них из окна кабины, но не сильно, а, как-то привычно, даже может где-то и обречённо. В принципе, куда ей особо-то спешить, плита-дети-муж-носки. Да пошло оно все. А, может, она одна живёт: раскладной диван в узкой хрущовке, кислая сигарета на поношенном балконе, уставленном хламом, и утром вставать на первую смену. Тем более да пошло оно.
Я вышел и отправился пешком на девятый троллейбус. По дороге, на Пантелеймоновской, я издали увидел старенький пятый трамвай, который не ехал в депо. Какая удача. Я даже на него успел.

Мы застучали старым железом по корявым, подагрическим рельсам Пантелеймоновской. Одесский транспорт - это дом престарелых, а трамвайное отделение - его самый древний, почетный этаж. Тут обитают ветераны, вернее, ветеранши, с тряпочками под плоскими грудями, их тусклые ордена брякают, они двигаются медленно и осторожно, чтоб не ебнуться, в груди у них хрипы, в суставах скрипы, в горле всхлипы, а вокруг - Одесса, и пахнет акацией. Эти клячи могут умереть в любой момент, но пока тянут.
Вот маршрутки побиты жизнью с другой стороны. Пожалуй, эти парни с раёна побили себя сами. Дешёвое бухло, плохой табак, плохой сон, вечная гонка за пассажирами, свист тормозов, мотор чадит, скорее, скорее, сука пробки, сука жара, суки пассажиры, суки все, и эти сраные трамваи, рельсы, стрелки, а дома - жена. Маршрутки молоды ещё для богадельни, но по состоянию здоровья им туда уже пора. Они - ветераны мирной жизни, такие тоже есть. Жизнь, вообще, состоит из двух частей: молодость и часть вторая.

На Музкомедии в наш трамвай неожиданно навалило народу. Женщины средних лет (ну кто ещё ходит в оперетту), в летних платьях, в чистых туфлях, с подготовленными лицами и с венами на ногах - улыбались, в старом вагоне запахло духами. Прилично одетые белые женщины держались за истерзанные поручни, крашеные неумелой кистью, и, казалось, не замечали ни этих самодельных поручней, ни стен и потолков, покрытых приютскими, сиротливыми пупырышками, ни стука, ни болтанки об кривые рельсы; они покорно вздыхали, тяжело спускаясь на своих остановках по высоким ступеням, и уплывали в темноту.
Был бы это какой-нибудь южный Судан, где у домов нет стен и везде козы, вот там бы наш трамвай смотрелся б ещё ничего, даже может вполне героем, а блестящие кривенькие рельсы здорово украсили б глинистую землю саванн. Или пустить его в афганском пгт, где на нем перемещался бы пыльный талибан с калашами, изображая бронепоезд. Или вот в Лаосе он смотрелся бы неплохо, соединяя рисовые деревни, на нем бы ездили крестьяне со своей лаосской снедью в плетеных корзинах, а вокруг бы шумно мочились слоны и ползали анаконды. Эх. Не там он родился, наш старенький одесский трамвай. Все у него, в общем, хорошо, он даже едет, просто не там.
Ну, бывает.