В сумраке мглистом. 15. Между уроками

После урока Башкин шел мимо закрытых дверей уже опустевшим коридором, как тут к нему пристал Виктор Васильевич – молодой мужчина, долговязый, прыщавый, в очках с круглыми линзами.

-Ну, как поживаешь?- спросил он Башкина.

-Так. Поживаю,- ответил ему Башкин и прибавил шагу.

-Почему ты не заходишь?- схватил его за руку приятель.

В окнах между уроками они искали друг друга, чтоб поговорить о народе, о роли личности в истории, о войнах и революциях.

Интересуясь проблемой народа, Башкин рассматривал народ вообще, отвлеченно, или подразумевая под ним родителей своих учеников. Тогда, говоря о селянах, он больше был склонен говорить о толпе, чем о народе. При этом происходила замена не только терминов (понятий), но и их оценочная, если хотите, эмоциональная замена. Если говорить об оценках, то они в этом случае нередко были резкими. Когда он их высказывал, то нервничал. Хорошо, что его собеседником был учитель истории, взгляды которого он разделял. Будь на месте кто-то другой, дело могло дойти до драки. Но и с Виктором Васильевичем не всегда получалось сдержаться.

Историк хотел поговорить с ним о героях, но сейчас Башкину было не до разговоров, он хотел вырваться, но не вырвался, а, поддавшись его настойчивому приглашению поговорить, остановился, делая вид, что слушает его доклад.

-Да ты не слушаешь!- воскликнул историк, закончив, как всегда, длинную речь.

-Я слушаю. А где народ? Народа, судя по тому, что ты сказал, нет,- съязвил Башкин и тотчас пожалел, так как историк никогда не упускал случая блеснуть красноречием.

-Вот-вот. Ты, как всегда, нетерпелив. Спрашиваешь, где народ. Носишься со своим народом. Где народ? Народ в том же списке, что и цари, и воины, но только между строчек.

-То есть, он, вроде бы, есть, и его нет, - поторопился с итогом Башкин.

-Но как его назвать? Народ?

-Так, может, его, все-таки, нет?

-Почему же, он есть. Но… Но так, как он имеет обыкновение меняться, точнее, трансформироваться, то с трудом поддается определению.

Дальше он говорил о том, что народ сейчас, не сию минуту, а вообще - то осел, который покорно сносит все тяготы жизни: голод, холод и побои хозяев - и клянет себя за добровольное превращение, то герой, сбросивший ненавистную личину тупого животного, который, потом, купившись на сладкие обещания всякого рода авантюристов, поступает как осел, уходя из дворцов и с площадей.

-Ты таким тоном говоришь о народе, что если тебя послушать, можно подумать, что он вообще не имеет права на существование. И, кстати, о народе говорить плохо нельзя.

-Народ прав и без прав,- оставив без внимания последнее замечание Башкина, захлебываясь, рассмеялся историк.

-То есть, цари царствуют – народ бедствует, - уточнил Башкин.

-Нет, не так. Грешат цари – страдают ахейцы,- ухмыляясь, поправил Башкина историк.

-Кто-то написал, что власть отвратительна, как руки брадобрея.

-Мандельштам.

-Они все не понимают, откуда у него любовь к ней.

-Ты о ком?

-Они говорят о рабском поклонении власти, любви к ней. Они не понимают, что тут не только любовь, но и неприязнь, страх и даже презрение. Что неприязнь (ненависть), это видно, если посмотреть историю: любят Николая, простив ему немецкую жену и Ходынку, и даже не думают о том, чтоб защищать его. Дело в том, что любовь (или долготерпение) возможно пока власть охраняет их сны.Это и сказки, и былины. Общинность тоже в этом ряду. Короче все то, что называют пережитками. Вот так, с пережитками, нам лучше. Это не рабская психология, не подчинение авторитаризму, а так мы живем. Именно за это русских не любят, даже, если не понимают, за что и смеются над его рабской натурой (глупые – здесь рабом и не пахнет) и смотрят на Запад – им там лучше, там их родина, если что, туда будут бежать. И бежат.

Только сейчас Башкин увидел Лелю, которая поставила портфель на подоконник, стала возле окна и оттуда нетерпеливо поглядывала в его сторону.

-Ну, ладно. Я спешу. Мне надо, - засуетился Башкин, и, распрощавшись с историком, направился к Леле.

-Мы еще увидимся! – крикнул ему вдогонку Сергей Васильевич.

-Да, да. Встретимся. На похоронах, - спохватился Башкин.

-Так, не прощаемся?

-Не прощаемся.

-Там продолжим.

-Ладно, - согласился Башкин. И подумал: «Черт бы побрал эти похороны. У меня автобус. И теперь из-за них я могу опоздать».

Леля не могла дождаться, когда Башкин распрощается с приятелем, и когда, он, наконец, с ним распрощался, тихо позвала его:
-Сергей Юрьевич.

-Да,- ухмыляясь, подошел к ней Башкин.

-Ко мне домой приходила Зина. Она была уже у вас? – спросила она Башкина.

Башкин, не переставая улыбаться, мотнул головой, мол, не была, никто не был. К нему никто никогда не приходил (Виктор Васильевич в расчет не берется).

-Тогда она к вам еще придет, - сказала она, как будто речь шла о каком-то малозначительном деле, очень легко и по-детски весело, точно игралась, и в то же время по-женски хитро, из-за чего Башкин вдруг растерялся, не понимая, что с ним кокетничают.

-Как? Зачем? Куда придет?– спросил Башкин, подозревая, что Зинаида Павловна придет к нему из-за Лели.

-Она вам все расскажет,- Леля подчеркнула «вам» и, схватив портфель, побежала на урок.

«Зачем? – думал Башкин. – Если она хочет поговорить с ним о Леле, то не обязательно идти к нему в общежитие, поговорить можно и в школе. И о чем говорить? Говорить, в сущности, не о чем».