***

КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН

Соседом по кооперативному гаражу был мой коллега по работе, доброжелательный и общительный человек, 45 лет от роду. Был он среднего роста, слегка сутул, с черными зачесываемыми назад блестящими волосами, прямым, правильной формы носом и глазами, темно- коричневыми с постоянной хитринкой, выдавая готовность хозяина пошутить, посмеяться... Но делал это он всегда по-доброму, ненавязчиво и даже как-то интеллигентно. В его боксе постоянно толпились и пилоты, и люди из других соседских гаражей совершенно не летной профессии. Он всегда привозил из Москвы какие-нибудь запчасти, с которыми в ту пору, ну просто беда была, и благодарные счастливцы, как правило, рассчитывались с ним бутылками. Но к вылету он был как огурчик, да и закалку прошел соответствующую: родился в зоне, а рос на транзитке, было такое местечко в районе четвертого километра, барачное с комнатами, разделенными простынями, охотно принимающее как освободившихся из зон, так и вновь прибывших с материка.

Учился в первой школе, что была напротив театра им. Горького, с памятником великому вождю в сидячем положении во дворе. Сидели не только родители Валерия, но и другие, более знаменитые люди. Их было, ну очень много, даже и сейчас историки спорят и сомневаются в конечной цифре сидевших, поэтому я и не буду их перечислять, а назову лишь одного Эдди Рознера, который, вероятно, не в ту сторону дунул трубой, и схлопотав определенный срок, был немедленно определен на Колыму. Но так как Господь отмерил ему определенную меру таланта, его направили в Магаданский театр. А чтобы не было свободного времени на разного рода дурные мысли, в нагрузку позволили вести духовой кружок в первой школе. И одним из слушателей, а точнее воспитанником у него был мой сосед по гаражу, а в то время ученик седьмого класса. И до того он оказался способным, что к весне был приглашен в похоронный духовой оркестр под руководством однорукого трубача, который имел даже выделенное для его оркестра подвальное помещение на улице Портовой с левой стороны, не то во втором, не то в третьем доме, где музыканты имели возможность собраться для похорон а после, разделить честно заработанные деньги, а также для хранения музыкальных инструментов. Там же и смазывали чистым спиртом, который бесплатно выдавали, клапаны, чтобы не замерзали на морозе. Но, как выясняется, смазывали не только трубы, но и собственные губы, горло и желудок. Те же, кому было просто невмочь идти домой, здесь спокойно могли отдыхать сколь угодно долгое время. И Валера, получивший однажды дома хорошую взбучку, частенько пользовался этой возможностью.

А как же вызывался наш герой с урока? А очень просто! Прибегал посыльный во двор школы и посвистом соловьиным привлекал внимание Валерия, сидящего возле окна. Тот, понимая, что появился жмурик, что означает покойник, отпрашивался в туалет у преподавателя, оставляя сумку на попечение соседа по парте и бежал в заветный подвал, где уже происходил прогрев музыкантов.

Как бы то ни было, он закончил школу и устроился работать мотористом на 13-й км в аэропорт, а дальше, как говорят, дело времени и желания. Подошло время жениться и он женился на своей однокласснице, девице немецких кровей, жившей с мамой в Нагаево в собственном доме. Мама держала небольшую теплицу, в которой выращивала огурцы с помидорами, тем и приторговывала на городском рынке. За что была осуждена общественностью и газета «Магаданская правда» тут же пропечатала ее в статье и осудила за кулацкие и спекулянтские замашки. Правда, это нисколько не повлияло на уже сложившийся имидж матери-одиночки, растившей дочь, а на рынке даже увеличилось число покупателей.
А Валера, женившись, жил довольно счастливо. Растили дочь с женой, работали, учились и вскоре он уже летал бортмехаником самолета АН-12. Имели 2-х комнатную квартиру на Советской, кооперативный гараж, самый первый в городе, на Транспортной и прекрасную в те годы красную шестерку - восхищение и зависть всех частников, разъезжающих на недоступных в те годы москвичах и запорожцах, прости меня, Господи, за упоминание перед сном этой марки... Летапи в то время, сказать много, это не сказать ничего. Заходили домой порой лишь за тем, чтобы принять душ, сосчитать - все ли дома, взять смену белья и на автовокзал, и в аэропорт, а там - куда Бог пошлет. И каждый командир старался заполучить члена экипажа, имеющего свою машину: это значит, и подъехать, и отъехать, и подвезти до города привезенные из Средней Азии овощи и фрукты, и много разного рода услуг, которые просто ложились в обязанности такого члена экипажа - благо бензин стоил дешево.

И вот путем многоходовых комбинаций и, прежде всего, обоюдного желания стал он летать с Лукиным Егором, жившим в районе пединститута. Очень спокойный, выдержанный, вежливый до приторности. В разговоре он всегда внимательно смотрел в глаза и улыбался, показывая два ряда целых, но не очень здоровых зубов, подточенных пародонтозом. А при встрече всегда по Ну, и как водится в экипаже, который месяцами и в кабине, и в гостинице, и даже на отдыхе, через некоторое время знают друг про друга все, даже то, что знать и не нужно бы. И в гаражных беседах за пивом под рыбку или водочку под селедку с луком и вареную колбасу, как-то незаметно переключались с женщин, как таковых, на личную жизнь Егора, на его жену и уже ставшие невыносимыми семейные отношения. И вот в очередной выходной Егор приглашает своего механика в гости, заверяя, что его мегера ушла и надолго, до самого вечера, а то все в гараже, да гараже...
Когда Валера пришел к Егору, в прихожей уже стоял устойчивый запах жареного мяса, и в комнате, а не на кухне был накрыт журнальный столик, уставленный холодной закуской с бутылкой «Столичной» и двумя бутылками пива. И Валера под приветливую улыбку и широко раскинутые руки провалился в кресло, положив ногу на ногу в клетчатых тапках, принялся после солидной стопки и закуси выслушивать долгую жизненную одиссею хозяина квартиры, не радостную, такую же трагически тоскливую, как и у миллионов сограждан нашей страны.

Родителей он не помнил, только какие-то смутные воспоминания трехлетнего ребенка, разбуженного глубокой ночью людьми в форме и слезы, свои слезы, горькие навзрыд, заливающие чужую тетю, прижимающую его головку к своей груди. И сколько ни пытался потом, в самые трудные моменты жизни, вспомнить свою мать или отца, на память приходила только эта женщина, безликая, но с устоявшимся запахом нечистого тела, от которого стремился отмыться всю жизнь и который сопровождал его и в детдоме, и в ремеслухе, и дальше по жизни, когда ему было особенно плохо.

Но что бы ни было, он стремился всю жизнь к осуществлению своей затаенной мечты - стать летчиком. Увиденный пролетавший над детдомом, расположенном в старой двухэтажке возле заболоченного пруда и парка, почти полностью вырубленного в военные годы, двукрылый самолет со слабеньким стрекочущим мотором, привел его в непонятное состояние, он просто отключился от ощущения действительности и потерял пространственное положение. Ему казалось, что он летит, подхваченный вихрем, и парит рядом с ним, поглаживая рукой его блестящие крылья. Он никогда раньше не видел, кроме птиц, что еще кто-то может летать там в неосязаемой выси, где кроме звезд, солнца и луны не может быть ну просто никого. В это просто не хотелось верить. Но самолет там, и он видел, как плавно перевалил тот через их высокий двухэтажный дом и скрылся из глаз, не-смотря на его тщетные попытки догнать самолет по дорожке вдоль пруда.
И он еще тщательней мыл руки и лицо, еще больше получая тумаков от старших за такие не свойственные для детдомовцев штучки, но они просто не ощущались его уже задубевшей шкурой: у него была мечта, а это почти все, что нужно для достижения цели в жизни. И он понимал, а точнее, интуитивно чувствовал это и лишь непонятная заискивающая улыбка гримасой застывала на его лице, словно говоря, делайте со мной что хотите, но мою мечту никто у меня не отнимет, она во мне, она со мной наедине и в хорошие, и в плохие моменты жизни.
 Улыбка словно маска прилипла, прикипела к его лицу, вызывая порой недоумение, а иногда и раздражение, а он пронес ее как знамя по жизни: и в летном училище, и в подразделении, и когда заканчивал заочно Киевский авиационный институт.
А вот сейчас Валерию показалась эта его улыбка вымученной, настолько тоскливой, что не выдержав, после очередной стопки, спросил:

- Ну что там у тебя случилось? Давай выкладывай, а то закусь в горло не лезет.

И Егор как-то сразу осунулся, расплылся в кресле, несчастье растеклось по его фигуре, лицу и рукам, которые словно чего-то искали не потерянное на столе. Да и потерять-то было негде, стол-то с гулькин нос. И, опустив голову с поседевшими, но красивыми, густыми, вьющимися волосами, и словно рассматривая вытянутые ноги в нейлоновых носках, как-то неловко, не то прошамкал, не то промямлил так, что Валерию пришлось даже наклониться, чтобы расслышать собеседника:
- Да с моей подругой у меня плохо.
А Валерий чувствуя, что разговор предстоит серьезный и желая перевести его в шутливое русло, пошутил:
- Да нет. С подругой хорошо, без подруги плохо.
Но Егор посмотрел на него так, как никогда раньше не смотрел и задумчиво произнес:
- Да нет. Если бы с подругой - с женой.
И начал долгий и обстоятельный разговор о его взаимоотношениях с женой, о полном разрыве, не только половых, но и семейных отношений. О том, как жена уже несколько лет, помыкая им, живет с другим мужчиной, ездят в отпуск на курорт, за его заработанные деньги, а мужа и в грош не ставит. А сейчас, когда у них разладились отношения, вообще житья не стало - гонит с квартиры, доказывая, что вообще он дома не живет, а в профилактории, да в Тюмени, да в Средней Азии... Зачем такой муж нужен?
- Так квартиру же ты получил от отряда, как она тебя может выгнать?
- Ну да. Так оформил-то я на нее. Ведь думал-то все будет хорошо Кто ж знал, что так получится. Что мне делать, не знаю?
И снова наклонившись, рассматривал свои носки, словно там, на кончиках пальцев, ожидал увидеть ответ на свой вопрос...
Молчание затянулось и чтобы как- то разрядить паузу, Валерий предложил по стопке, а потом по другой. И как-то веселее стало. Оживился разговор. Чуть-чуть «полетали», вспоминая прошлый рейс. И как-то невольно в голову пришла, и даже постучалась непрошеной гостьей, шальная мысль: ну где ж это видано, чтобы баба так помыкала мужем, командиром корабля, у которого в подчинении экипаж, а в ситуациях бывает таких, что не только бабам, но и мужикам не снились.
 И вспомнилась совсем недавняя посадка в Сургуте с отказавшим двигателем, да мало что отказал, так еще винт и во флюгер не встал. А это сопротивление с площадью круга диаметром 4,5 метра на конце плоскости - можете себе представить, какой силы разворачивающий момент... Нагрузка чисто физическая, да еще и психологическая. Но, видно, Бог пожалел, хорошо хоть отказ не четвертого, а то наверняка бы не сидели за этим столиком. И ведь справился, настоящим мужиком показал себя. Даже сам Прокоп на раз-боре объявил благодарность и часы именные командирские всему экипажу вручил. А тут с бабой не может справиться!?
 И начал он его понемногу накручивать, давить на сознание и авторитет, да все под водочку и хорошую закусь. А закончил прямо руководством к действию: придет, начнет на тебя бочку катить, ты не будь дураком, шарахни кулаком по столу и скажи ей прямо в лицо, кто в доме хозяин? И она сразу поймет: кто на самом деле в доме хозяин. Ведь помнишь, при вынужденной посадке как ты меня матом крыл, ну и здесь в этом духе.
Отрепетировав несколько раз фразу «кто в доме хозяин» и запив для уверенности пивком, принялись вспоминать мгновения вынужденной посадки и короткую полосу, и здание АДП прямо рядом с полосой, которое чуть не смазали плоскостью самолета слетевшего с полосы, и ту скоротечность заученных операций, выполняемых экипажем в таких случаях.
Но все когда-нибудь заканчивается. Закончилось и им отведенное время. Во входной двери провернулся ключ. Жена... И Егор сразу сник, сжался. Из только что бравого командира он превратился в маленького нашкодившего мальчика, которого ждет наказание и оно неотвратимо. А там, в прихожей, кто- то большой снимал верхнюю одежду, вешал ее, потом с тяжелыми и не-здоровыми вздохами снимал обувь и ставил на полку, доставал шлепанцы и, бросив их себе под ноги, тяжело и вперевалку вошел, скорее ввалился, в комнату к нашим друзьям. Это была женщина с крепким мужским лицом и двойным подбородком, в черном коротком платье без ворота, с вырезом, под этот самый подбородок. Из-под платья выглядывали короткие ноги не то штангиста, не то борца-тяжеловеса. И не спеша, как на собрании, принялась отчитывать командира, который съежившись, как-то неестественно переместился в угол кресла, уменьшившись в размерах, словно не желая быть увиденным:
- Не успеешь из дома уйти, как сразу у него гости и непременно пьянка!.. - И месяцами ее глаза не видят его и не смотрела бы ни на него, ни на гостей, до того он ей опротивел, и т.д. и т.п.
А Валера уже освоился с обстановкой и под столом ногой стал приводить его в чувство: ну что ты тянешь, врежь по столу. Ведь сейчас самое подходящее время. Ну чего ты ждешь?
И Егор словно от сна очнулся, вывалился из угла кресла, поднял голову, сжал и разжал кулак и неожиданно, со всего размаха врезал по столику так, что посуда по полу разлетелась, со словами: «Кто в доме хозяин?». Да так грозно басом, даже Валера испугался. И женщина, поперхнувшись на полуслове, с выпученными глазами и отвисшей челюстью начала плавно оседать вдоль косяка.
Егор и сам-то испугался, но остановиться не мог и, уже по инерции, вновь врезал кулаком по столу, но потише уже. И вновь повторил эту ставшую как заклинание фразу: «Кто в доме хозяин?» Но голосом тоскливым и заискивающим. И сразу же смирившийся своей участью и согласившейся с тем, что хозяин все же он, Егор.
Она как-то вздрогнула, повела плечами и медленно начала подниматься по тому же косяку. Лицо стало принимать нормальное состояние, челюсть подобралась, но тут же стала отходить. Губы неестественно растянулись, а уголки губ полезли куда-то к ушным раковинам... А Егор в третий раз ударил по столу, совсем слабо, словно собираясь ощутить его полированную поверхность, и тихо-тихо, в растяжку писклявым голосом пропел: «Ну, кто в доме хозяин?»

А дальше - сродни тому, как Валерий обычно спрашивал- «Вы стояли когда-нибудь рядом с работающим ТУ-104?» Так вот, грохот, обрушившийся из уст слабой половины, раза в три по децибелам превышал рев «тушки».

Очнулся Валера уже на улице с курткой в руках и ботинках, одетых не на те ноги. Присел на блок, стоящий у соседнего дома, переобулся, завязал шнурки и, ухмыляясь, пошел к себе в гараж, удивляясь про себя, как же ему удалось проскользнуть мимо этой скалы, стоящей в дверях и не оставлявшей даже малейшего шанса на спасение?

А потом вспомнил, как из горящего самолета через форточку с парашютом выскочил пилот весом под сто кг и сколько его потом ни уговаривали повторить подобный трюк, даже без парашюта, за ящик коньяка - только голову и смог бедняга протиснуть. Страх и желание жить в одно мгновение делают из
человека супермена.
Валерий понял, Господь Бог вновь спас его от неминуемой гибели. И приободрившись,изменил маршрут, зашел в школу-магазин на Транспортной, взял бутылочку армянского, обмыть свое спасение, и не сворачивая, в свой, такой уютный, теплый и гостеприимный гараж, где без всякого риска можно и полетать, и отремонтировать машину, и быть участником самых невероятных приключений без риска для здоровья...