***

Витя был мельче нас. Он и младше был, но и для своего возраста мельче. Даже Резуан с углового дома, на что шпингалет, казался скорее коренастым и головастым, по сравнению с Витей. Светлые волосы, тонкие руки, голубые нити вен на белой коже, короткие шорты и майка. Либо с пятном, либо дырявая, либо ворот растянут. Иногда, кажется, что такие майки уже изначально в должном состоянии где-то продаются. Дырочка на плече, пятнышко чая на пузе, ниточка из шва. Думаю, конечно, сейчас действительно продаются, тогда это был хендмейд. И не был Витя грязнулей, или неаккуратным, или родители за ним не следили.
Мама у него была доброй, опрятной, может быть рассеянной чуть, иногда говорила с собой, мне намекали, что это не совсем правильно,но казалось это вполне обычным, все же говорим с собою, а в её случае так даже честнее, не то, что мы, ночью, под макушкой. Так вот, скорее всего, эта мамина сконцентрированная в разговоре с собою рассеянность на Витю распылилась ровным слоем, точнее на жизнь его окружающую. Майка была только меткой.

Витя был добрым и неконфликтным, но если случался спор, он обязательно оказывался на стороне проигравшей, рыдающей и ябеды-корябеды. Бегал он быстро, но часто падал, если играли в салки, то Витя первым случайно получал по уху, если мы прыгали
через лужи, то на Вите были резиновые сапоги ровно такие, чтобы прыгать неудобно, но вода внутрь заливалась. Даже велосипед ему купили хороший, тяжелый, Орленок, на вырост, на года. Но с сидения Витя не доставал до педалей и ездил под рамой,
изогнувшись как змея. На закате его виляющий по дороге силуэт вселял в меня тревогу и тоску.

Однажды зашёл я к нему позвать погулять. Обычно вызывали мы своих ором, стоя у забора и не сильно отвлекаясь от дел, но тут у меня ещё видимо дело было к Витиным взрослым, думаю дедушке надо было что-то отдать, и я забежал к ним домой. Витя сидел в углу, около входа, с ногами на табурете и ел большой ложкой гречневую кашу, с хлебом. Я, было, начал его
уговаривать выйти, но увидел в глазах немую мольбу «Оставьте вы меня, Христа ради» и осекся. Просто перекинулся с ним парой фраз, уточнил, что он обедает, ну и тогда мы без него, всё равно там ничего интересного. Мне кажется это был наш последний разговор. Ещё раз я его видел мельком, из окна, он тащился, опять же, в потертом школьном пиджаке, с уроков, смотрел себе под ноги и пинал мешок на верёвке со сменкой. На тот момент мы были в городе проездом, бабушкиного дома там уже не было, да ничего уже не было кроме воспоминаний.

Вспомнился мне Витя сегодня случайно,  когда подумал, что уже третий день лета, что июнь сквозняком на столе собрал все тетрадки и времени впереди даже страшно подумать, а в багаже только с десятой глупых вопросов,  наверное, у всех было такое же время. И за этим сквозняком подумал я о потертом школьном
пиджаке, что Вите где-то 35 сейчас и где он? А еще подумал - куда деваются они? Из моего поля зрения всегда выходили они в той самой майке из соседнего двора, как будто за хлебом и всё на этом.