IV. Черный шарфик с бантиком
Вид у паровоза был очень мужественный. Так должно быть выглядели странствующие рыцари времен короля Артура. И залихватская надпись «Странник» на тендере подтверждала мою ассоциацию. Рыцарский вид ему, конечно, придавала гордо выпяченная грудь, надежно прикрытая круглым щитом с геральдическим знаком. Ниже грудные латы стекали вниз железной юбкой из стальных полос, способных стыдливо прикрыть уродливость любых ног. Юбка удивительно была похожа на местами стертые, кривые и отвратительно желтые лошадиные зубы. Из них нагло торчал высунутый язык сцепки, как у изнывающего от жары пса в летний полдень.
Иногда «пес» тяжко вздыхал, пытаясь обратить на себя хозяйское внимание. И понять его было можно – он исходит паром, раскален от нетерпения, а тут еще лето ...
А его хозяин самодовольно сидит внутри чугунных доспехов и только покрикивает на помощника. Помощник где-то внизу, поплевывает на эти указания, не торопится, лениво постукивает молоточком по железу, по колесам, гайкам и болтам. Словом, испытывает его терпение. Но и терпению «пса» приходит конец, он все злее сплевывает паром на сторону помощника, шипит на него и клацает своим раскаленным нутром.
Наконец далекий небесный голос произнес: «Граждане пассажиры! Будьте внимательны! На первый путь заходит машина. Внимание…». Колеса, нетерпеливо овеваемые облаками пара, скрипнули, натужно рыкнули и дернули состав вперед. Тут же изящные шпоры зашевелились, надежно защищенная набедренными латами и наколенниками кулисная тяга - стальная жердь с тремя дырками - засуетилась возле ведущего дышла, но не в силах ни обогнать, ни отстать, ну, точно жеребенок-стригунок бегущий рядом с важно двигающейся кобылой, провернула ведущие колеса. В движении стала видна выразительная задняя часть «рыцаря» - тендер, вызывающая из памяти прямое сходство с беременным муравьем. Внутри этого железа и пара сидел машинист, недосягаемый для простых смертных. И для нас.
Машинист – дядька веселый – покровительственно поглядев на наш «цыганский табор», пообещал остановиться на нужном нам полустанке, у моста через реку, и дать свисток. Мы с максимальным комфортом устроились в тамбуре на изготовке, потому как «веселый дядька» не внушал большого доверия. «Остановлю на тридцать секунд», - предупредил «дядька», - платформы не будет, свистну – прыгайте».
Мы не единственные и не первые, так поняла его я. Спрашивать не стала, но по его усмешке было ясно, что ему уже приходилось помогать городским чудакам. Возможно, первый раз он и расспрашивал, пытаясь понять, для чего они, не рыбаки, не грибники-ягодники, не геологи, а охотники за приключениями, движимые непонятными идеями, без очевидной практической цели, пробираются в эту глушь. Мне он представился не просто добрым, а потомственным интеллигентом, который испытывает искреннее удовольствие делать доброе дело. Не за свой счет.
Он, посмеиваясь, стоял на ступенях своего локомотива, и с высоты гляди на нас, источал добродушие филантропа. Выглядел машинист идиллически-привлекательным. Поверх его форменной одежды, напоминающий редингот, цвет которой лучше мог бы описать только представитель раннего минимализма, и вокруг шеи, был намотан совершенно черный шарф, длинный и скрученный посередине. Передний его конец запутался в поручнях, второй свисал за спиной. Но самая примечательная деталь костюма находилось чуть ниже подбородка. Издалека я решила, что это бант, тоже черный, и это восхитило меня. Черный шарф с черным бантом – какое изящество вкуса! Завязывая шарф, и прикалывая бант каждый раз по-новому, «потомственный интеллигент» мог создавать запоминающийся и неповторимый образ.
Ну, конечно, так, именно так можно подчеркнуть известные всем в этом забытом крае свои несомненные достоинства и заретушировать мелкие недостатки. По себе знаю. Я сама всегда так делаю когда, меня останавливает постовой за переход в неположенном месте - в конкурсе женских шляпок, преимущество всегда у глубокого декольте. Правда, сочетать это с бантом я до сих пор не отваживалась. Для законченности экипировки «дядьке» не хватало цилиндра и узких белых брюк со штрипками.
Пока я любовалась этой композицией, из будки выглянул помощник с лопатой на коротком черенке. То есть лопаты я не увидела – предположила, а чем еще, без лопаты, может заниматься помощник машиниста в будке перед отправлением? Отставив инструмент, он поднял конец шарфика и… вытер свои руки, черные от въевшегося масла и угольного налета. «Дядька» искоса взглянув, совсем не возмутился, напротив, взявшись за второй, он, отработанным движением, протер поручень, как будто приглашал нас подняться к нему. И было в этом что-то душевное и ласковое. Затем снял «шарфик» с шеи, и я поняла, что привлекло мое внимание. То был не бант, то была его черная от угольной пыли курчавая грудь. Ее и шарфа цвета были неотличимы друг от друга!
Ему было весело, и мы договорились. На волне охватившей нас эйфории, никто и не подумал, не обратил внимания, на некоторые заметные акценты в поведении «дядьки». Но командир, закончив переговоры, в задумчивости пробормотал: «Какой крепкий выхлоп у этого паровоза! Мда, никогда не переведется на Руси гусарство». Нам он ничего не пояснил, и его двусмысленную фразу про выхлоп мы отнесли на его обычную заумность. И пошли загружать свое имущество в свободный вагон. «Шарфик» остался завязанным на поручне, как вымпел на копье рыцаря.
Еще какая-то кампания с байдарками оккупировала соседний вагон и, в надежде на нас, оставалась совершенно спокойна. Из их вагона доносились смех, крики, вот и гитару распаковали. Иногда любопытные лица заглядывали к нам в тамбур, выказывая свое расположение. Но странная апатия охватила нас – сказывалась бессонная ночь на вокзале - и на их призывы мы вежливо кивали головой. Нетерпение проявлялось и в общем молчании. Молчали все. Разглядывали через открытую дверь ближний вид. Там лес зарос кустами и плотной толпой искалеченных берез.
Состав остановился. Мы «прыгнули». Паровоз дернул, и утащил вагоны за поворот. Растеряно огляделись. Солнце еще пряталось за деревьями, роса неприятно холодила руки. Защемило от предчувствия какой-то совершенной ошибки. Кругом лес, готовый завоевать крутую насыпь. Обещанного моста не видно. Не было и группы из соседнего вагона...
-Свисток!- все посмотрели на командира, - он же обещал свистнуть. Ты чего...
-А вы? Кто первый начал рюкзаки выбрасывать? – но оправдания были бессмысленны.
Теперь же я была уверена, что машинист не только «добрый дядька», но и большой шутник. Действительно, пятьдесят миль «Странник» мчался без оглядки, словно за ним гнался взвод полицейских или невиновный стрелочник, презрительно посвистывая и не замедляя ход даже в тех местах, где лесная стена разрывалась и давала возможность пассажирам обозреть замечательные виды на поникшие в переполненном болоте гряды или на выжженный лес. И вдруг – стоп!
Может, подумала я, там, где он встал колом, был разъезд, или предупреждающий об опасности дорожный знак, или необычное проявление природных сил, принудившее нажать на тормоз? Или из леса выглянул его приятель, и он остановил свой поезд, чтобы они могли обменяться приветствиями и поболтать? Но нет! Вокруг был густая и непроходимая в буреломах тайга. Нигде ничего не было похожего на особенности, требующего авторского рассказа таежного Раснера. Пейзаж по-прежнему отличался особенной унылостью форм искривленных слаборослых стволов и кустов подступающих вплотную к насыпи. Даже болотной тины, так оживляющей взгляд, не было в том месте!
Конечно, его согласие остановить состав в неположенном месте было для нас подарком, а подаркам в «зубы не смотрят». Можно себе представить, как бы он повеселился, предъяви мы ему претензию – свисток-то он не дал. Любая собака сочтет своего хозяина, бросающим ей до конца обглоданную кость, дурно воспитанным человеком. Но мы не собаки и так отозваться о «дядьке» не могли. И привлечь за обман не удастся. Это была просто невинная шутка.
Надо отдать должное его чувству юмора – состав стоял обещанные тридцать секунд, - ну, кто им мешал, сообразив, вернуться в вагон и вместе с ним и с соседями от души повеселиться! Блаженные жители неба обошлись добрее с хромоногим кузнецом. Когда они хохотали над тем, как Гефест презабавно ковыляет вокруг стола, он с ними вместе пил сладкий нектар! Впрочем, хромец окажется достойным своих божественных друзей и их прилежным учеником. Отыграется на своей жене. И тем вновь очень развлечет приятелей.
Одно могло огорчить «дядьку» – шутка вдвойне ценна в компании, а компания из соседнего вагона была увлечена своими делами и не заметила этой замечательной сцены, и не присоединилась ни к нам, ни к «шутнику».
«Дядька», думала я, в очередной раз убедился, глядя на выскакивающую публику, в правильности своего первого впечатления об этих городских чудаках. И теперь нас ожидали «гомерические» труд и испытания.
Назад идти? За час паровоз увез нас километров на пятьдесят, вперед до моста, судя по верстовому столбу и общему времени поездки меньше – двадцать. Следующий же раз «дядька» только через неделю повезет новую смену. И только тогда нам повезет. Рюкзаки килограмм по пятнадцать, да байдарки - одна на двоих - еще сорок. Выбрались на насыпь, присели на рюкзаки, посмотрели. Да, уж тут точно не о чем думать… Ну, почему из первого вагона нас не остановили. Сидели в вагоне, словно не в первый раз.
«У них старший спал, а компания в карты играла - я, как смогла, утешила своих товарищей, - нужно идти вперед и нам обязательно повезет».
Через час, когда солнце поднялось над горизонтом, а вместе с ним оживилось лесное братство комаров, оживились и мы - закинули на плечи рюкзаки, взялись по двое за лямки упакованных байдарок. Забавный сюрприз ожидал нас за тем самым поворотом, куда паровозик уволок состав. На пятачке, между рельсами, лежал тот самый «шарфик», а вместо «бантика» его одиночество скрашивала группа аккуратно разложенных небольших сосудов, именуемых в народе «чекушка». И одна из них была совсем свеженькой. Даже сохранила знакомый многим запах этанола. «Бантик» же, надо полагать, верхом на «Страннике» неустрашимо преодолевал великие и неизмеримые сибирские пространства. Возможно, он спешил.
А я снова восхитилась. Из года в год, из месяца в месяц педантично в одном и том же месте останавливать паровую машину только за тем, чтобы как породистый пес оставить здесь поутру свою метку. И не просто оставлять, а аккуратно – аристократический признак! - складывать, чтобы у наткнувшихся на этот склад путников не возникло недостойного мнения о нем. Вот, что значит благородное происхождение! А шарфик - это не небрежность, то утонченный знак. Для чудаков. Но, возможно, автор натюрморта на пятачке имел в виду слегка иное слово.
И еще. Теперь мне стало ясно, что машинист из-за поворота не мог видеть как мы «прыгали». То-то он будет удивлен, и, сделав остановку у моста, будет долго свистать, может даже пошлет своего помощника, чтобы вытолкать этих «чудаков», но из нашего вагона никто не уже выскочит наружу. Божественный хромец вряд ли додумался бы до такой изощренной мести – головой думать надо, определяя место для «склада».
Короткими перебежками мы преодолели самую сложную часть пути. Не потому, что в створе рельс исчезла растительность, нет, ноги в ней по-прежнему заплетались, разбитые, а местами истлевшие, шпалы, коварно укрытые густой травой, норовили подложить свинью - приноровиться к интервалам между шпалами, да с грузом на плечах было невозможно. Натужное молчание прерывалось выразительными восклицаниями. Не унывал только командир. Обещал поход - получайте! Это вам не пляжный отдых на лазурном берегу.
-Какой, какой берег? – тихо воскликнула Аня. Лицо ее сильно переменилось, высыхающие капельки пота стянули его, и сквозь неумелый макияж меня порадовали огорчительные и непривлекательные следы комариных укусов. Сник, потускнел блеск глаз. Сгорбленные, поникшие плечи, усталость в походке и даже горький надрыв: «Нет, нет, я могу». Но ничто так не сплачивает коллектив, как стойкость самых слабых – так величественные своды нефов скрепляет ничтожный по размеру замковый камень. И мы поняли, что пора сделать привал.
Нам повезло через два часа, когда силы были на исходе, сам поход казался авантюрой: «Черт меня дернул согласиться». То, что нам повезло, мы поняли не сразу, потому что узкоколейку пересекла дорога, явно только для вездеходов – колеи по колено и полны мутной жижи. К тому времени мы прошли половину пути, и дилеммы продолжать путь по «железке» или грунтовке не стояла.
И тут повезло в третий раз. Два грузовика - пустые! – гудя, громыхая железными клыками, цепями, чихая и дымя уже подзабытым соляровым чадом, перевалились через пути. За рулем сидели серьезные мужики и ехали в нужную нам сторону. Сказать, что они удивились – значит не оценить нашу радость. И восторг. Тем не менее, как и положено серьезным людям, оба водителя вышли из своих машин, представились: «На рыбалку? Повезло! – тут рейсовые автобусы по понедельникам не ходят». И покрутив головами, захохотали, довольные своим комментарием. Мы не стали отнекиваться – ситуация требовала иного объяснения нашей встречи. Перекресток двух магистралей не был столь оживленным и, возможно, впервые оказался свидетелем такой встречи, но, конечно же, только тут она была возможна.
В кузовах увязали байдарки и рюкзаки, четверо поместились по кабинам, а остальные тряслись сзади, вместе с вещами и снаряжением, но ловко устроились. Курили, орали песни! Имели право - берегли от потери полковое имущество. «Серьезные мужики», все еще скептически кося глазом на пассажиров, песен не пели, но тоже курили. Тоже имели право!
________________________________________________
Дорога пошла серпантином в гору на перевал, и когда лес поредел - открылась даль. Меж двух разбегающихся отрогов, далеко внизу коварной змейкой трепетала речка, тяжкая зелень укрывала ее. Вверх по склонам тянулись такие же приветливые потаенные тени деревьев и кустов, пересекая склоны, наполненные светом. Затем дорога сузилась – не то, что двум машинам, пешеходу от грузовика не увернуться! Слева кузов чудом не задевал расчесанный дождями и лавинами отвес, наискось и ввысь прогрызенный ветрами. Вблизи он выглядел неухоженным и негостеприимным.
Я сидела в кабине с краю, смотрела в открытое окно, слушала бесконечную трепотню водителя. Похоже, своим попутчикам он был рад больше нас. Ему явно нравились мы, наш авантюризм, с их, «серьезных мужиков», точки зрения правильнее сказать причуда, он с удовольствием всю дорогу что-то рассказывал.
«Мы в армии тоже с чудаками встречались. Старшина Яремчик, хохол еще тот, гонял нас, пока сам не упарится. А как увидит, что мы созрели, то новую придумку ладит. Один раз отправил нас на соседнюю заставу, путь неблизкий, но через гору по лесу, дорог и троп нет, зато короче. Не раз уже ходили. Только в тот раз пошли чуть левее. Там пологий склон, овцы пасутся, тут же пастухи – деды ветхие, в синих шароварах и кожушках расшитых, на головах шляпы с пестрой лентой».
Таежные берега разбежались в редколесье, и горельник ухмыльнулся мне своими раскрошенными пнями. Машина ухнула в яму, что-то крякнуло, из-под колес вырвалась ржавая жижа, глаза машин налились гнилой кровью.
«Мы идем, а они как намагниченные поворачиваются вслед, молчат нам в спину. Глаза немые, невидящие, с недобрым прищуром, на свои посохи пастушьи оперлись, издалека можно принять за дробовики. У тех, что моложе, в руках кнуты, взмахнет, конец как выстрел винтовочный щелкает». Водитель прерывает рассказ, чтобы посмотреть на меня - ждет реакции и следом начинает новую историю. Я, задремав, соглашаюсь.
Он смеется, и мне смешно и грустно. Да, он женат, жена на фабрике – он тут. И дети есть, живут у тещи летом, а на зиму вернутся, и увидит он их. Он краем глаза в мою сторону косит, как будто хочет что-то искренне спросить. «Чудная ты, Грузия, Сочи, ну, ладно ваш командир, он… – тут он покосился на спящего «командира», и тактично не стал развертывать свое мнение о нем, - но ты молодая красивая и умная девка - променять море на это! Дурак твой Костя, я на его месте ни за что тебя бы не упустил». Он поджал губы и, сфальшивив, пробасил: «Сочи, Сочи – темные ночи, что потерял, уж не сыщешь - точно».
Он совсем один, подумала я, а грузовик рычит, и спать мне не дает. Вот закурил, открыл окно, но дым сдувает в сторону, и мне приятен этот дым его, как будто это я в его компании курю. Я не одна в кабине, я - вторая, с ним рядом наш начальник спит. Его мотает, когда машину в стороны бросает, по колее руль бесполезен. Я тоже, может быть, заснула бы, но тот, что за рулем рассказывает только для меня. Он снисходительно поглядывает на соседа. Сплевывает в окно, я смотрю в другое, отвлекаюсь, за шумом не всегда слышу его.
«… Нас было пятеро. Наткнулись мы на схрон. Все ясно – он с войны остался. Не будь он от селений далеко, его бы приняли за трансформаторную будку, причудливо так вписанную в склон. Слева и справа не подобраться к входу – круто. Сверху кустарник обрушился колючим водопадом и скрывал от любопытных взоров небольшую в потеках ржавчины дверцу. То была особенная дверь, овальной формы люк - из толстого металла… Вот думаем, что ж это такое. А интересно, что там. Пытались штыками открыть – не получается. То ли слишком тяжело, то ли задраен. Даже не пошевелился...»
Я все же задремала, так хорошо вписывался в неторопливый говор гул мотора. Взгляд, брошенный в долину, ужаснул. Справа вниз обрушилась в пропасть скальная осыпь. Баллоны колес иногда почти свисали, и водитель только каким-то чудом ухитрялся балансировать. И еще весело указывать на далекую в дымке перспективу. На одном из поворотов, помрачнев, ткнув пальцем в пропасть, скупо прокомментировал – там лежал остов грузовика – «Еще зимой...». Он чуть слышно что-то выдохнул сквозь зубы матом, напряженно подруливал. А мне было уютно с ним.
Любые испытания заканчиваются, и приходит облегчение. На перевале встали. Дожидаясь встречного каравана, разбрелись, восхищались открывшейся панорамой – и вперед, и назад весь объем заполнен воздухом и только темная, в бесконечность уходящая тайга, без проплешин, без малейших следов человеческой деятельности, кружила голову открывшейся перспективой. Потом сидели, и каждый думал о чем-то своем, лениво обменивались впечатлениями. А я уже не сомневалась – правильно сделала, что отказалась от путешествия с Костей. Он все-таки излишне упорно настойчив, почти упрямо навязчив. Про таких говорят - упертый. "И черт с ним!" Не сравнить с нынешним командиром. Он тоже иногда смотрит на меня выжидающе, но то понятно, знает, что я собираюсь в аспирантуру, уже и приглашение от «alma mater» поступило.
«Мне, - он спохватывается, - нам всем будет не хватать вас, но держать не буду, более того рекомендацию уже написал. Не хочу расставаться, но избавлю от своей опеки, пусть эту роль примет на себя ваш «академик». Кто он?» - лукаво усмехнулся и продолжил, иногда спотыкаясь на «ты» и «вы», - «И помните, что приветные врата нашей провинциальной обители всегда открыты для тебя, и она поспешит на помощь … нуждающемуся в ней». «Аминь!» в сжатой форме пропел мой внутренний голос, отзываясь на этот выспренний панегирик, в котором рефреном звучало безнадежное: «Смилуйся, не оставляй – уедешь – назад не вернешься». Возможно, и даже вернее всего, не его это были слова, но мне так хотелось, тем более, что всегда приятно слышать, грустные нотки в голосе сильного человека.
Мне приятно его внимание и тревожно. Потому что непонятно, что за ним кроется. Ну, не может же он… Нет, у него дочь школу заканчивает, жена привлекательная…, и следит за собой. Она не захотела или не смогла поехать с ними, а говорят, что в молодости она бывала и на Кавказе, Алтае и в Саянах. Даже была призером всесоюзного ралли на Черемоше. А где он был - не говорит, все больше про нее и друзей. Они там и познакомились. Когда это было? И видно, что он семейный человек.
-А ваш поселок километров пятьдесят, - добродушно указал куда-то за горизонт водитель.
-Все семьдесят, если по реке считать - тут же вмешался второй, - вот вниз спустимся, мы вброд, а вы вплавь. И пояснил: «Брод неглубокий, потому что река в этом месте широкая, а что ниже - да кто там был, ни охотников, ни рыбаков не видели».
Было о чем задуматься. Лоции на этот участок реки не было, а «серьезные мужики» ничего объяснить не могли.
__________________________________________________
Река местами стремительна, изобилует небольшими шиверами и порогами, которые неизменно завершаются плесом. И тогда, кажется, что стремнина, мягко распадаясь на отдельные косы, вплывает в летний покой, а он их всасывает и, чуть захлебываясь пеной, растаскивает по зеленовато-бурой спине речного простора. Так гневливого воина успокаивает победа. Ненадолго. Отдаленный шум воды и гул деревьев возвещают о новых препятствиях, о прячущихся за крутым поворотом порогах, которых ждешь с нетерпением и тревогой, где узкие сливы не сразу увидишь из-за нагромождения камней в основном русле. И даже с некоторым раздражением. Опять нужно причаливать, карабкаться по скальным выступам, пробираться одичавшим мелкой порослью лесом, по кромке, по узкой доступной полосе прибрежных обломков, налаживать страховку... А если по лоции порог серьезный, то напяливать на себя гидрокостюм, надувать спасательный жилет, попрочнее пристегивать каску к голове, и герметично натягивать жесткую юбку к фартуку байдарки.
Впрочем, это не мешало нам расслабляться и, вслушиваясь в легкие писки лесных пичуг и всплески ленивой волны и вяло, неторопливо, помахивать веслами на плесах. Радовало полное отсутствие цивилизации, рыбаков на отмелях, гудения машин и рева механизмов. Тем желанней оказывались неожиданные встречи с одинокими путниками, бог весть, откуда и куда прокладывавшим свой нелегкий и непонятный посторонним путь.
Широкий плес плавно уходит за поворот, на берегу кажущиеся издалека мелкие фигурки суетливо машут веслами, палками, тряпками. Радуются.
Нам тоже приятно встретить в глуши братьев по увлечению. Сейчас соберемся вместе и мы стройно, как на параде причалим к гостеприимному берегу, классически, носом вверх по течению.
-Посмотри, что это наш командор так воодушевился? – заочно Аня позволяла себе такую снисходительную фамильярность.
Действительно, крупный мужчина, сидевший в первой байдарке уже не работал веслами, а, погрузив лопасть в воду, начал притормаживать, одновременно разворачивая свое судно, ставя его поперек течения. Он даже привстал со своего сидения, вглядываясь за поворот, пока скрытый от остальной группы, рискуя выпасть за борт, и отправить туда же, в холодную воду, и меня, сидевшую впрочем, довольно спокойно. Ну, это положим, было понятно, в отличие от профессора у меня прекрасное зрение, и я уже давно поняла, что впереди могло привлечь внимание. Моя вторая лопасть, развернутая на весле под девяносто градусов, победно заблестела в лучах заходящего солнца. А на отставших байдарках продолжилось обсуждение:
-Ты гляди! Его дредноут начал разворот в нашу сторону. Неужели, он решил повернуться к нам лицом?
-Ага! Похоже, что генерал собирается рассказать нам очередную «совершенно замечательную историю».
Оно и понятно, в такой глуши, за сотни верст от жилья увидеть таких же, как мы, гордых покорителей горной реки! Что именно от нас хотят люди на берегу без слов, да, и за общим шумом не понять, слышны лишь отдельные выкрики. Мы тоже радостно отвечаем в меру своих сил.
-А может, он увидел просвет, или, что совершенно исключено, решил дать отдых своему измученному войску?
-Не надо иллюзий. Скорее всего, он вспомнил свой вчерашний успех из пяти окуньков, и теперь надеется накормить ими весь мир. А то все хариусы, таймени... Впрочем, я могу ожидать от него всего, после его прожектов относительно устройства мира и древнего общества.
-Сейчас мы узнаем всю силу его провидения. Видишь, как он затабанил. Ему нужна аудитория, ему требуются слушатели и поклонники. Он хочет живого общения. Или у него закончились конфеты и печенье, без которых трудно грести и размышлять.
На берегу - мы видим - усиливается беготня, лесное население все до единого выскочили на берег, машут, кричат. Приветствуют.
-Коллеги! Нас ждет яркая встреча с местным населением. Смотрите, там, на берегу собралась вполне приличная толпа, приветственно развиваются флаги, играет туземная музыка, я слышу крики радости и приветствия. Нам предстоит стать первыми представителями цивилизованного мира, кто ступил на эту землю. Рекомендую всем привести себя в должный вид, достать из своих заплечных мешков бусы, зеркальца и колокольчики. И приготовить мешки для ответных подарков.… И, пожалуйста, не разевайте от удивления рты, и берегите свои карманы!
Как всегда, начав, он не мог сам остановиться. Таков наш «начальник». Его крупная фигура заслоняла горизонт, и разглядеть «туземцев» стало возможно, лишь вплотную приблизившись к флагману. Увиденное было полно неожиданных и удивительных явлений…
На открытом всем ветрам берегу, увенчанном соблазнительной для грибников опушкой, было полно каких-то полураздетых и плохо укрытых от внешней среды людей, прежде всего, от мошкары, комаров и паутов, в изобилии расплодившихся на этих бескрайних и диких просторах. Двукрылые стремительно рассекая воздушное пространство, не без успеха исполняли свою роль кровососов, и, что всегда особенно нас возмущало в их поведении, так это попытки залезть не только в нос, глаза и уши, но и приложиться к заветным кружкам, наполненным сладким кофе со сгущенным молоком. И это уже не невинное воровство – они лезли, открыто игнорируя наши предупреждения, то есть занимались не только разбоем, но и грабежом. Отчего потерпевшие, безуспешно пытаясь защититься, совершали еще более нелепые движения руками и ногами.
По первому впечатлению, и в соответствии с рассказами о фауне и флоре края, люди на берегу, относясь, несомненно, к первым, могли вызывать сомнение в своей разумности. Они бегали, размахивали палками, тряпками, руками, подпрыгивали, своими жестами они явно заманивали нас к себе. И при этом громко и нечленораздельно кричали. Дикари!
Среди них явно был тот, кого можно было бы считать их вождем. Он вел себя сдержанно, подбадривал своих соплеменников, кровожадно улыбался, сохраняя полное спокойствие. Для него уже все было ясно, все решено, он мог ждать. Но меня не проведешь, я сразу поняла, кто скрывается под маской дикаря. Слишком уж были явны признаки «черного шарфика с бантиком». И голос, и рост и величественность в позе. И выраженное самодовольство победителя. Это в его духе, за два года общения, я уже научилась разгадывать примитивные задумки Костика. Ну, это мы еще посмотрим, кто кого! Вот он повелительно махнул рукой, и четверо дикарей, схватив весла наперевес, спешно столкнули на воду надувной плот. Плоский как блин десятиместный ПСН, управляемый сильными толчками весел, уверенно пошел наперерез нам.
До нас доносились отчетливые, разделенные ветром на паузы слова гребцов типа: «…Да-да-да! Эй-ей-ей! Ы-ы-ы!». Ну и другие не менее выразительные, но понятные только дикарям, слова. Общий смысл нам был ясен сразу. Неясно было лишь, зачем столь много эмоций, и без того мы готовы были воспользоваться законами гостеприимства. Их радушие настораживало, зато решительность нашего патриарха обратиться к неокормленной светом истины пастве не вызывало сомнений.
Не желая стеснять оседлый табор, мы посовещались, и я настояла - причалить чуть ниже их слишком шумного лагеря. «Не хватало еще, - подумала я, - чтобы этот хитрец встречал меня как хозяин лагеря. Пусть явится к нашему биваку, и тогда, когда ему это будет дозволено!» Тем более, что изрядно устали под чутким руководством своего командира, да к тому же, - привела я весомый аргумент, - там, пониже к берегу вплотную прижался лес, в основном из сухостоя. Следовательно, костер и ужин можно будет изобразить в самое приемлемо короткое время. Здесь ключевое значение имеет слово «приемлемое». А это немаловажный аргумент при выборе вечерней стоянки. Правда, до вечера еще было далеко, но об этом не нам судить. Есть начальство повыше и поупитанней.
Поток выносит кортеж за поворот, и призывные голоса пропадают, мы тоже глохнем в реве порога. Дьявол! Из-за поднявшегося уровня воды от дождей мы не заметили и пролетели длинную пятикилометровую шиверу, после которой притаился непроходимый, по нашей лоции, порог. Сам порог изобилует рыжими лбами скальных обломков, седыми прожилками лохматой пены поверх, насыщенных песком и мелкой галькой, высоких черных валов, перекрывающих горизонт. А в конце ощетинился клыками, оставшихся от взрывных работ, водопад, в бездонной бочке которого веками перемалывается законная добыча водного монстра. Так вот о чем так беспокоились береговые сидельцы.
Я не успела даже мысленно выразить благодарность за заботу «вождю дикарей» - поток уже подхватил нас, и уйти к берегу, неожиданно выросшему отвесными скалами, с сильным прижимом где-то в глубине порога задача непосильная даже для гребцов олимпийского резерва. И развернуться мы тоже не успеваем.
Мелькание весел, отдельные крики, возгласы, отчетливо можно лишь было услышать эхом разносимое: ...На......а-ад! ...а-ад!...а-ать! ..уда-..мать...ою-у!...ють!...ють!, Порывы ветра доносили до зрителей на берегу иногда и более отчетливые междометия, которые прорывались сквозь шум воды и коим стыдливо покрывались не совсем парламентские выражения. Все, естественно, понимали, что это для личного потребления и лучшего взаимодействия между членами экипажей, барахтающихся в пене, уверенных, что именно они управляют своими суденышками.
Но бог милостив! И мы успешно преодолеваем порог реверсом, сваливаемся в водопад, и для себя делаем неожиданный вывод: наши байдарки своей зауженной кормой успешно протыкают не только полутораметровые валы, но и пенную стену отбоя водопадной ямы! А после водопада чистые линзы северной синевы, окруженные пенными рамками, благосклонно принимает изумленную необычным прохождением группу.
Наконец, все закончилось, и войско, слегка потрепанное, но без потерь казенного имущества и в личном составе, изумленно крутило своими головами, озирая вспененную гладь реки, что ниже водопада всплескивалась на крутой скальный обрыв и разочаровано урчала, упустив свою законную добычу.
В последнем исступлении порог изрыгнул спасательный плот, отправленный нам на помощь. Его не успели зачехлить фартуком, и теперь гребцы сидели по пояс в воде, и тоже изумленно вертели головами, беспомощно пытаясь подчинить многотонную махину свой воле. Бесполезно! Жертву коварного порога по борта залило водой, и вырвать из потока ее мог лишь мощный буксир. Его роль пришлось взять нашей флотилии, и поверьте, это было совсем непросто! Отраженные от берегов струи, не желая упускать добычу, стягивали нашу связку в центр реки. Но с кручи уже спускались остальные «спасатели». В руках они держали веревки – один удачный бросок! - и всю нашу связку «маятником» прижало к берегу. И тогда наши лица осветились надеждой на благополучное разрешение. Теперь смех, шутки, расспросы, знакомства, обсуждения. И, конечно, общий большой костер.
Не хватало только «черного шарфика». С бантиком. «Вождем» спасателей оказался совсем незнакомый нам человек.
Свидетельство о публикации №219060300992