Я все еще люблю тебя! Глава Тринадцатая

Глава тринадцатая. Катакомбы.


Уже пять минут директор АП «Калинов ручей» Юрий Борисович Белавин рассматривал разложенные перед ним бумаги, до конца не понимая смысл  того, что было на них написано. Двое очень солидного вида мужчин, присутствовавших рядом, всем своим видом демонстрировали полное пренебрежение к хозяину кабинета и отсутствие какого-либо дружелюбия.    
— Я все-таки поостерегся предпринимать что-либо прямо сейчас, – произнес Юрий Борисович, закончив чтение последнего документа. – У этого дома есть хозяйка. Представляете, что будет, если она объявится?
— Слушай, ты же лично, своими руками её в каталажку отправил, – усмехаясь, произнес худощавый мужчина с короткой стрижкой. – Теперь что, сдрейфил?
— Да, это-то тут причем? Просто продавать и закладывать этот дом я пока не могу. Сами  понимаете, что может быть, если вдруг хозяйка объявится.
— Ну, а вот это меньше всего должно тебя беспокоить. Хозяйка теперь всецело  принадлежит «Черному принцу», и только он будет определять то, что здесь будет происходить.
Прямо противоположное выражение появилось на лице Белавина в этот момент. Прежнее бахвальство и усмешки куда-то пропали, а вместо них появились сосредоточенность и не наигранная задумчивость.         
    — Если в это дело ввязался «Черный принц», значит, речь идет о чем-то действительно серьезном, – тихо промолвил Юрий Борисович.
    — Ну, а ты как думал? – спросил его худощавый мужчина. – На кону, чтоб ты знал, стоят миллиарды…
    — Кстати, среди этих миллиардов есть и твоя доля, – вторил мужчине его товарищ. – Теперь понимаешь, почему это дело надо провернуть побыстрее?
То ли упоминание «Черного принца», то ли посул хороших барышей сделали Белавина более сговорчивым. Оставалось только продумать детали предстоящих мероприятий.            
    — Надеюсь, с ментами у нас никаких проблем не будет? – спросил Белавин. – Мне тут их ночные визиты совсем не нужны.
    — Вот за это можешь точно не беспокоиться. В краевой ментуре все давно схвачено, и ни один их проверяющий в эту дыру не сунется.
    — Да, что мне ментура! – воскликнул Белавин. – У меня тут каждый житель села  - ревизор. Вот как я буду им объяснять, что в доме Лариных совершенно незнакомый человек поселился?
Ситуация действительно складывалась нетривиальная.  В селе Алексей был признанным авторитетом, и все, что его касалось, не могло пройти незамеченным.
    — Предупреждаю сразу: Мосолов тебе спокойной жизни в селе не даст, - сказал Белавин долговязому мужчине. – Они с Лариным давнишними корешами были. Все, что касается Алексея, Прохор не близко к сердцу принимать не может.
      — Найдется и на этого твоего Мосолова управа. Совать свой нос в чужие дела мы тут никому не позволим, а этого борца за правду местного разлива придется  укоротить, если не в меру борзым окажется. 
Гостями Белавина были никто иные, как его подельник в темных делах Цикунов и не менее одиозная личность с переделанной внешностью – Сергеенков. Цель приезда этого человека в село была как необычна, так и одиозна в своей сути.
    — Ты понимаешь, что со всеми нами будет, если что-то пойдет не так? – спросил Сергеенков Белавина. – «Черный принц» ведь по мелочам размениваться не будет, а нас всех сразу в асфальт закатает.
Несомненно, Сергеенков знал, о чем говорил. По природе своей человек искушенный, он хорошо знал цену всему, что делал, и последствия того, что может происходить в дальнейшем, угадывал безошибочно.
    — Слушай, ты меня не пугай раньше времени, – произнес Белавин. -  Я что, сам не знаю, кто такой «Черный принц»? Да, он передо мной весь в долгах, как в шелках, ходит ничуть не меньше, чем перед кем-то еще.
В словах Белавина было больше бравады, напыщенной самооценки, чем реального взгляда на происходящие события. Он хорошо знал, кто такой «Черный принц», и при одном упоминании этого имени по его телу начинали бегать мурашки.
  — Зря ты ерепенишься, Юра. Думаешь, раз ты помогал «Черному принцу» его дела проворачивать, значит, он теперь тебе всем обязан? Как бы ни так! «Черный принц» никому и ничего не должен. Все обязаны только перед ним на цирлах ходить, – сказал Сергеенков. – В общем, он – хозяин, а все остальные – его шестерки.
Хотел того или нет, но Евгений Павлович напомнил Белавину, где находится его подлинное место.
У всех жителей «Калинового ручья» не могло не вызвать удивление появление в их селе нового жителя. Тем более, что поселился он в доме, некогда принадлежавшем Алексею Ларину – человеку, чья внезапная гибель далеко не у всех еще стерлась из памяти.    
Особенно переживал Прохор Мосолов – давнишний друг Алексея, принявший близко к сердцу трагедию, случившуюся с Лариными. Все, произошло, казалось ему какой-то дикостью, несуразностью, тем, чего вообще не могло быть.
  — Слушай, у тебя у тебя совесть есть!?! – спросил Прохор ошеломленного Белавина, заявившись к нему в кабинет. – Года не прошло,        как Алёшку похоронили, а ты уже его имуществом распоряжаешься. В его дом поселил неизвестно кого поселил…
  — Во-первых, успокойся, – ответил Белавин. – Во-вторых, ко мне специалист из Москвы приехал. Ему жить где-то надо? Ты же знаешь, вокруг пустых домов почти не осталось. Вот и пусть пока у Лариных поживет, а к осени, я тебя уверяю, твой мемориал опять свободен будет.
Прохор окинул присутствовавшего здесь же Сергеенкова полным недоверия взглядом.
  — Это что за фрукт? – спросил Евгений Павлович Белавина.
  — Это – наша главная с тобой проблема местный правдаруб Прохор Мосолов. Они с Лариным всегда на короткой ноге были. Ну, а теперь Мосолов не может успокоиться, что друг его почил в бозе.
  — Слушай, а проблем из-за него у нас не будет?
  — Все может быть – задумчиво промолвил Белавин. – Все может быть. У него ж мания – совать свой нос не в свои дела. Теперь будь готов к тому, что он тебе прохода давать не будет.
  — Ну, тогда придется твоему правдарубу крылья обрезать – сделал неутешительный вывод Сергеенков. – Ты же знаешь, в нашем деле лишняя огласка совершенно ни к чему…   
К появлению в своем селе нового человека жители  «Калинового Ручья» отнеслись настороженно. Никому из них не было понятно, зачем он появился в их местах и почему Белавин поселил его в доме, некогда принадлежавшем Лариным.   
  — Пойди, разбери это наше начальство, – часто говорил Прохор своей дочери Марине. – По округе пустых домов – тьма тьмущая, но нашему Белавину почему-то понадобилось этого субъекта именно в Лешкин дом поселить.
  — Пап, ну, у нас же в округе хороших домов – раз, два и обчелся, – сказала Марина. – А человеку жить где-то надо. Не в коровнике же его селить.      
  —  Если жить негде, то пускай едет в райцентр, – категорично заявил Прохор. – Там гостиница есть, а по чужим домам шататься нечего.
Сам Евгений Павлович Сергеенков (то есть, Павел Олегович Резванов) был вообще далек от всех разговоров вокруг своей персоны. Его всецело поглощала та миссия, которая на него была возложена, и земля, когда-то принадлежавшая Алексею Ларину, в осуществлении этой миссии должна была сыграть одну из ключевых ролей. 
  — Не понимаю, зачем «Черному принцу» понадобилась эта дыра? – спрашивал Сергеенкова Цикунов.
  — Не умеешь ты мыслить стратегически, Архип. Пойми, то дело, которое мы собираемся провернуть, требует строжайшей конспирации, а если учесть масштабы всего предприятия, то конспирация должна быть вообще в высшей степени строжайшей. 
Вот как раз выполнить это условие Евгению Павловичу оказалось труднее всего. Как только он поселился в доме Лариных, тут же стал объектом пристального внимания со стороны односельчан. Каждый день из за забора можно было увидеть пару чьих-то любопытных глаз, внимательно наблюдающих за тем, что делает новый жилец.
Подобное положение вещей Евгения Павловича не устраивало никаким образом. То дело, которое привело в эти края, требовало полнейшей тишины, и эта тишина должна была быть никем не нарушаема. Внушить эту истину жителям села Сергеенков решил в свойственной для  себя манере, не откладывая дело в долгий ящик.
В одно прекрасное утро к одному из местных жителей  Толику Васину заявились двое крепких мужчин и принялись доходчиво объяснять, что  его частое нахождение возле дома Ларина крайне нежелательно и может обернуться для него очень неприятными последствиями.
  — Ты ж не хочешь, чтоб твой магазин запылал ярким пламенем? – спросил один из мужчин.
  — Тогда не стоит совать свой нос туда, куда не просят, -  добавил второй. – Ты, я так понимаю, в этом селе не последний человек. Вот и зачем тебе лишние неприятности? Живи себе тихо. Никого не трогай. Тогда и тебя никто не тронет. 
Этот визит двух загадочных личностей подогрел интерес Васина к тому, что происходило вокруг дома Алексея Ларина, еще больше. От природы человек любопытный, Толик не мог принять того, что какое-то из происходящих в селе событий проходит мимо него.
  — Ох, Нинка, не спроста этот тип к нам в село заявился, – делился Васин своими подозрениями со своей знакомой Нинкой Живоглазовой. – Видать, у Лариных что-то серьезное затевается. Только я пока не могу понять что именно.
  — Слушай, вот оно тебе надо? Да, чтобы не происходило, нас это никаким образом не должно касаться. Тебе ж эти молодцы ясно сказали, чтобы ты никуда не лез, а такие, как они, шутить не любят. В миг голову снесут!
Аргументы Нинки Васину казались не вполне убедительными, и он решил действовать, невзирая не на чьи окрики.    
Едва только ночь окутывала село темнотой, в окнах дома Алексея Ларина загорался свет, не гасший до самого рассвета. Еще до заката к дому подъезжал крытый брезентом грузовик, из кабины которого выпрыгивали трое мужчин и начинали выгружать из кузова, занося в дом, какие-то огромные, ни на что не похожие конструкции, завернутые в целлофан.   
В одном из грузчиков Васин без труда узнал заходившего к нему накануне визитера, настоятельно просившего не совать свой нос в чужие дела.             
  — Видимо, у Лариных затевается что-то действительно серьезное, – сделал для себя вывод  Анатолий. – Не случайно эти здоровяки ко мне заявились.
Чем дольше Васин наблюдал за домом Алексея, тем больше его интересовало, что же в нем происходит. Из всего увиденного напрашивался только один вывод: в доме происходит что-то действительно странное, и вряд ли все, происходящее там, согласуется с законом.
  — Тем более, тогда тебе не надо туда лезть, – говорила Анатолию Живоглазова. – Да, ты посмотри на этого нового агронома.  На морде большими буквами написано: зона – дом родной, а сам я – урка со стажем.
Эти слова подруги еще больше подогрели интерес Васина к новому жильцу «Калинового ручья» Слишком длинный шлейф тянулся за этим человеком из различных загадок и неизвестности. Более того, не было в селе человека, у кого бы Павел Олегович вызывал доверие. Причин для этого был целый ряд, но главной из них была абсолютная непохожесть новоявленного агронома на сельского жителя.
  — Не из наших он, явно, – часто любил говорить Прохор кому-то из своих односельчан. – Лощенный он какой-то, слишком на городского смахивает, явно не из наших…
Мосолов даже не представлял, насколько он был близок к истине. Все, что касалось сельской жизни, было даже не чуждо Резванову, а являлась для него совершенно другим миром. 
  — Ты не представляешь, как мне надоело строить из себя сельского жителя, – жаловался Сергеенков Белавину. – Всеобщий тупизм и абсолютное невежество меня уже достали.
  — Женя, в конце концов, те барыши, которые ты получишь, окупят все на свете.
Барыши действительно обещали быть колоссальными, и только они заставляли Сергеенкова быть тем, кем он не являлся.
Ночные визиты в дом Лариных продолжались регулярно, а цель этих приездов была столь таинственна, что самые пытливые умы в селе не могли сказать, что же связывает их нового агронома с этими ночными визитерами.
Никому и в голову не могло прийти, зачем у обычного агронома проходят тайные собрания с совершенно никому не знакомыми людьми; куда он каждый отлучается, оставляя без присмотра дом, в котором поселился; что, наконец, связывает его с Белавиным – ненавистным во всем селе начальником.          
   — Слушай, Женя, твои частые визиты ко мне, как бы это тебе сказать, нежелательны, – сказал как-то Белавин Сергеенкову. – Ты итак тут на подозрении у всех и у каждого. Народ у нас ушлый, чужаков не любит. Если  возьмут тебя на подозрение, мало никому не покажется.
   — Юра, а ты не кипешуй раньше времени. Никто, между прочим, о целях моего сюда прибытия не расспрашивал, и содержимым грузовиков, которые ко мне ночью приезжали, тоже не интересовались. Так что пока все пучком..
Не до оценивал Евгений Павлович осведомленность местных жителей. Благодаря Анатолию Васину, то, что в доме Лариных творится что-то неладное, стало очень быстро известно всей округи. Косые взгляды на нового агронома увеличились в разы, что приводило самого Евгения Павловича в состояние плохо скрываемого бешенства.   
   — Слушай, я тут уже у каждой собаки на подозрении, – жаловался Евгений Павлович Белавину. – Все на меня так смотрят, будто я им денег должен.
   — Ну, а ты как хотел?  Женя, ты – пришлый, а пришлых не любят нигде.
   — Ну, и что же тогда делать? Ты понимаешь, пока на меня смотрят все эти косые взгляды, я хожу, как по минному полю.      
   — Дорогой мой, тебе лучше знать, как решаются подобные проблемы. Главное, помни об одном: к приему товара катакомбы должны быть готовы в срок. Иначе ты даже не представляешь, что «Черный принц» тебе может устроить. Как вытащил тебя из каталажки, так туда  обратно может.
Катакомбами, о которых шла речь, были огромные подвалы, расположенные на задворках владений, когда-то принадлежавших Алексею. Об истинном предназначении этих сооружений никто ничего определенного сказать не мог, но все были убеждены в одном: земли, на которых эти катакомбы расположены, ни на что путное сгодиться не могут, а потому обречены быть абсолютно бесхозными.
Уже десятки лет катакомбы не видели вокруг себя такой активности, как в дни, когда в доме Алексея Ларина поселился новый жилец. Евгений Павлович по несколько раз в день спускался в эти подвалы, что-то высматривая, вымеряя и бурча себе что-то под нос.            
— Товар особо ценный. Понимаешь? – говорил Сергеенков Белавину. – Не поздоровится никому, если «Черный принц» узнает, что что-то пошло не так.
Товар действительно представлял большую ценность, и Сергеенков с Белавиным отвечали за него головой.
— Я только одного не могу понять: какое отношение ко всему этому имеют железяки, которые к тебе привозят чуть ли не каждый вечер? – как-то спросил Белавин.
— А тебе и не надо этого понимать, – ответил Евгений Павлович. – Достаточно того, что ты выполняешь все указания «Черного Принца», а все остальное тебя не должно волновать.   
Простое человеческое любопытство не давало покоя Юрию Борисовичу. У него под носом происходили события поистине грандиозного характера, а он даже не мог понять, в чем заключается их суть.
Совершенно неожиданно для себя Белавин нашел себе союзника в лице Анатолия Васина. Тому тоже не давало покоя появление в селе нового жителя, да еще и с явно криминальными наклонностями. Слежка за домом Лариных не прекращалась, но на этот раз Анатолием принимались меры предосторожности. На свой наблюдательный пункт Васин приходил не раньше, чем последний луч солнца скрывался за горизонтом. Вооруженный биноклем с устройством для ночного виденья, он внимательно наблюдал за тем, что происходило около дома Лариных.
В залитых электрическим светом окнах дома можно было разглядеть двух мужчин крепкого телосложения мужчин, о чем-то оживленно разговаривающих с Сергеенковым. Темы этих бесед разобрать было совершенно невозможно, но чем больше Васин наблюдал за ними, тем больше его разбирало любопытство – узнать что же на самом деле происходит в стенах дома Лариных.       
Дежурства Анатолия возле заветного дома стали регулярными, даже не    смотря на угрозы заходивших к нему молодчиков.
— Темнит что-то наш Белавин, – говорил Васин Нинки Живоглазовой. – За версту от этого агронома городом разит. Да и замашки у него какие-то блатные. Явно срок мотал… причем, ни один раз.
— Ох, Толя, не лез бы туда, – пыталась урезонить своего друга Нинка. – Если там все на криминале замешено, то туго тебе придется.
Слова подруги для Анатолия в этот момент абсолютно ничего не значили. Для себя он твердо решил докопаться до истины любой ценой и чего бы ему это не стоило.
Плохо подельники Евгения Павловича знали Васина, когда пришли угрожать ему. Угрозы, чванливое поведение только подогрели любопытство Анатолия, и в своем желании докопаться до истины он стал непреклонен.       
Все, что касалось происходящего вокруг дома Лариных, волновало не только Анатолия. Не было в селе человека, которого бы не интересовало, что же это за человек поселился в доме Алексея, и что привело его в их края. Естественно, больше всех беспокоился Прохор Мосолов, который уже давно в своих мыслях сделал из дома Лариных мемориал Алексея               
    — Вот чует мое сердце, Маринка, что-то нехорошее там затевается, – говорил Прохор своей дочери. – Мутный он какой-то… да, и на агронома совсем не похож.
     — Пап, ты бы сидел тихо, пока тебя не пришибли, – беспокоилась за отца Марина. – Ясно же, что Белавин с путными людьми связываться не будет. Еще не хватало, чтоб и тебе от них досталось. 
Слова дочери не могли возыметь какого-либо действия на Прохора. В своем желании узнать правду он был непоколебим, и, казалось, ничто не могло заставить его изменить этому желанию.
Верного союзника в своих подозрениях Прохор нашел в лице Отца  Николая. Тому тоже казались странными эти новые односельчане, всем своим видом на тружеников села совсем не похожие.   
     — Уж, поверьте мне, Прохор Матвеевич, на кого угодно эти люди смахивают, но только не на агрономов, – говорил священник Мосолову. – Я подобной публики немало перевидал, и скажу вам одно: если эти люди в нашем селе появились, значит, скоро стоит ждать больших проблем.   
Прохор даже не задался вопросом, на чем основаны такие убеждения батюшки. Для подобных утверждений у отца Николая были все основания. Долгие годы, проведя в местах не столь отдаленных, батюшка досконально знал, на что способны люди, появившиеся в «Калиновом ручье».
Интерес Прохора к происходившим в родном селе событиям был слишком большим, чтобы оставаться для него без последствий.
— Этот правдолюб мне уже надоел, – сказал Сергеенков Белавину. – Я только одного не могу понять: у него что, мания – совать свой нос в чужие дела?
— А он из этого и состоит, – ответил Юрий Борисович. – После того, как они тут с Лариным скорешились, про спокойную жизнь пришлось вообще забыть. Главное, никто не может придумать, как заставить его притихнуть.
— Слушай, а я думал, что ты более способный на что-то серьезное фраер, – заметил Сергеенков. – Ты что, не знаешь, как подобные вопросы разруливать? Да, наверняка, у этого твоего правдолюба полно тех, через кого можно на него элементарно надавить. Вот и смекай, с помощью кого его  можно утихомирить.
Не было в жизни Прохора человека ближе, чем его дочь – Марина. Уже давно овдовевший, Мосолов именно в этом человеке нашел счастье на отпущенный ему остаток жизни. Взаимная любовь отца и дочери была абсолютной, вне всяких сомнений и оговорок. Все бы прекрасно складывалось в жизни Марины, если б не преследовали её тотальные неудачи на личном фронте.
— Ты прикинь: девчонке скоро тридцатник стукнет, а она еще никем не  целованная, – объяснял Сергеенкову ситуацию Юрий Борисович. – Уж Мосолов трясется над ней, как не знаю над чем. Смекаешь, как на этом сыграть можно?
Учитывая безумную любовь Прохора к дочери и незаурядные внешние данные самой Марины, решено было действовать решительно, насколько это возможно, нагло, не считаясь ни с какими нравственными вопросами.
 
В тот вечер Марина, против своего обыкновения, запаздывала с приходом домой, что давало Прохору лишний повод для беспокойства. На стемневших улицах села становилось неспокойно, и причиной тому были все те же приезжие гости.    
Поворот ключа в замочной скважине Прохор услышал, уже когда стрелки на часовом циферблата преодолели рубеж полуночи. То, что предстало перед глазами взволнованного Мосолова, заставило его сердце учащенно биться, а дар речи на несколько секунд покинул своего хозяина. На пороге, под руку с Отцом Николаем, стояла Марина. Вид у девушки был крайне изможденный, а под глазами были видны громадные синяки.
— Её били! – начал объяснять ситуацию Отец Николай. – Налетели из-за  угла какие-то отморозки… метелели так, что, не подоспей я, все могло бы кончиться очень плохо.
—  Кто!?! – как-то само собой вырвалось у Прохора.
— Не знаю, – только и смогла произнести Марина, превозмогая боль.
— Да, приезжие это сделали. Не иначе! – ответил за девушку Отец Николай. – Вы сами посмотрите, что вокруг творится! Вечером на улицу уже спокойно выйти нельзя.      
— Они сказали, чтобы ты к Лариным больше не подходил, – собравшись с силами, произнесла Марина. – Говорили, что если еще раз к дому Лариных сунешься, они и тебя, и меня порешат.
Все, что говорила его дочь, только подтверждало предположения Прохора: за всем происходящим в доме его лучшего друга стоит действительно что-то серьезное, и докопаться до истины можно, лишь заплатив большую цену.
— Похоже, эти люди не шутят, – задумчиво произнес Отец Николай. – Прохор Матвеевич, есть у вас на примете какое-нибудь место, где можно было бы спрятать вашу дочь? Эти отморозки настроены, я так понимаю решительно, и пока своего не добьются, они не успокоятся.
— Ну, не знаю… разве что к тетке, в Кисловодск её отправить. Туда-то они вряд ли доберутся.
На следующий день в селе уже никто не видел Марину, и никто не мог сказать, куда она подевалась.
 —  Смотри, а не так уж и прост этот твой Мосолов оказался, – говорил Сергеенков  Белавину. – Доченьку-то свою так припрятал, что теперь её днем с огнем не отыщешь. 
 — Поэтому действовать надо быстрее. Ты уже тут целый месяц торчишь, а воз и ныне там. Не сегодня – завтра начнут завозить товар, а у нас ничего не готово ни к его приему, ни к его отправке.
Товар, о котором говорил Юрий Борисович, действительно представлял большую ценность, и при своей транспортировке требовал максимальной конспирации. Именно для этого и понадобился дом Алексея Ларина… вернее, земля, на которой этот дом располагался.
Жизнь, казалось, входила в свою обычную колею; каждый житель села был занят своими повседневными заботами, и уже никто не обращал внимания на появившегося в «Калиновом ручье» нового жителя. Как раз это обстоятельство и давало Евгению Павловичу максимум свободы для его действий. Решено было ускорить процесс подготовки к намеченному мероприятию, и работа, как говорится, закипела.
Уже никто не обращал внимания на ежевечерней приезд к дому Лариных крытого брезентом грузовика, из которого выгружались непонятной формы металлические конструкции и относились на задние дворы хозяйства Алексея.
— Сколько единиц товара надо будет принять? – спросил как-то Юрий Борисович Сергеенкова.
 — Не меньше тридцати единиц, и это – как минимум! – ответил тот. – С каждой новой партией объемы поставок будут только увеличиваться, и наша с тобой задача – обеспечить их безопасность.
— Что ты подразумеваешь под этим?
— Прежде всего, строжайшее соблюдение тайны того, что здесь происходит. Никто, ни один любопытный нос не должен знать ни деталей операции, ни её объемов. А у тебя тут, как я погляжу, доброхотов – полным полно!
Что касалось доброхотов, то словами о них Евгений Павлович бил не в бровь, а в глаз. Не было в селе человека, у которого бы он не был на подозрении. Уж слишком непохожим на сельского жителя всем казался этот новоявленный  агроном. Дальше всех в своих выводах пошел, конечно, Прохор, сделав довольно резкое и неутешительное заключение:
— Да, у него все на лбу написано: зона – второй дом, а агроном из него, как из меня – белошвейка, – говорил он своим знакомым.
Единственным человеком, для которого явно уголовное происхождение Сергеенкова не являлось проблемой, был Толик Васин. Всегда мысливший на перспективу, он решил, что при удачном раскладе даже при таком раскладе можно извлечь выгоду.   
Верного союзника Анатолий в лице своей верной подруги Нинки Живоглазовой. 
— Слушай, если эту тему грамотно раскрутить, великие бабки поиметь можно, – сказал как-то Васин своей подруге. – Вот спиной  чувствую: там, у Лариных, что-то серьезное затевается.
— Да, понятно, что у этого агронома рыльце в пуху, – говорила Нинка. – Только вот зачем его в нашу глухомань занесло? Вроде бы место у нас тут мало привлекательное, больших бабок здесь нее срубить, а он, смотри, присосался намертво.
И Толик Васин, и Нинка Живоглазова даже не представляли, насколько место их проживания привлекательно с точки зрения получения прибыли. То, что было задумано, сулило не просто колоссальные барыши… деньги бурным потоком должны были политься в руки тех, кто принимал участие в намеченных в селе мероприятиях.
— Надеюсь, лишних глаз нет? – ежедневно спрашивал Сергеенкова звонивший ему московский хозяин.
— Насчет этого можете не беспокоиться, Герман Федорович, – отвечал «Скелет». – Осталось нанести последние штрихи, и можем принимать товар. 
Всему происходящему в «Калиновом ручье» Герман Сапранов предавал особое значение. Речь шла не только о безмятежном существовании возглавляемой им организации, но и о его физическом существовании.
— Ты не представляешь, насколько серьезные люди - наши заказчики, – любил повторять Владимир Борисович. – Если они заподозрят, что что-то пошло не так, последствия будут необратимы.
— Володя, ты не забывай, что у меня все схвачено на самом верху, – бравировал Герман. – Уж там-то никакого беспредела точно не допустят.
Уверенности в успехе того, что он делает, Сапранову было не занимать.  Покровительство в самых высоких кабинетах этому только способствовало, и, благодаря этому, задуманное мероприятие входило в завершающую стадию.
Гости, навестившие Евгения Павловича, люди были во всех отношениях солидные, а поэтому подспудно вызывающие к себе уважение. Ко всему, что происходило в «Калиновом ручье», они имели непосредственное отношение, и их визиты к «Скелету» носили регулярный характер.      
— Тормозишь ты, Женя, – говорил Сергеенкову один из его гостей – Альберт МиЗа ценой в достижении этой цели олигарх, как говорится, не постоял. В ход было пущено все: красивые слова, долговая кабала, закамуфлированный подкуп и даже угрозы. Обставлялось все довольно презентабельно: Германа Федоровича вдруг посетила мысль, что он влюблен в молоденькую дочку Алексея – его единственную наследницу.               
— У него же есть сын, – как-то напомнил Герману Ромодановский.
— Ну, Володя, эта проблема решается достаточно легко. Мальчишка болен, насколько это возможно, и, знаешь, с такими болячками, как у него, обычно долго не живут…
— Не каркай! – махнул рукой Владимир Борисович.
— А я не каркаю. Я просто констатирую факт. Мальчишка – не жилец, и этим обстоятельством грех будет не воспользоваться.
— Слушай, когда ты так говоришь, мне становится страшно.
— Володя, а тебе не было страшно, когда все это дело только начиналось? Что-то я не помню терзающих тебя душевых мук.
— Ну, ты сравнил, конечно… - смутился Ромодановский. – Я ведь в это дело ввязался, только потому что у меня, по сути, другого выхода не было. Ты же помнишь, в каком положении тогда мой банк находился.
— Вот в этом ты весь, Вова. –заметил Герман. – Для тебя ведь всегда бабки на первом месте были, а как они достаются, каким образом – ты же никогда об этом особо не беспокоился.
Переубеждать своего партнера в чем-то обратном Владимиру Борисовичу было просто бессмысленно. Когда, при каких обстоятельствах он попал на удочку посулов своего партнера, Ромодановский сам уже не помнил, но крючок оказался настолько прочным, что слезть с него не представлялось абсолютно никакой возможности.   
— Я, по крайней мере, не пытаюсь вероломно, обманом завладеть чужим имуществом, – заявил Владимир Борисович. – Ты же это делаешь регулярно.
хайлович Разумовский. – Через пару месяцев надо товар отправлять, а у тебя тут еще конь не валялся.
— Слушай, а ты сам посмотри, в каком состоянии эти катакомбы находятся. Туда же почти семьдесят лет нога человека не ступала. Что ж ты хочешь: чтобы я там за месяц детский сад устроил?
Катакомбы, про которые говорил Альберт Михайлович, представляли собой довольно обширные подвалы, залегавшие на достаточно большой глубине под землей. Об их предназначении было много споров, но большинство обывателей сходилось на том, что выкопаны они были еще в военные годы для хранения оружия, предназначенного красноармейцам. Так это или нет, никто подтвердить не решался, но все жители «Калинового ручья» придерживались именно этой версии.   
Едва наступили новые времена, и колхозный уклад во всей стране дал течь, земли, на которых были расположены катакомбы, оказались никому не нужными, и новоявленным руководителем хозяйства их решено сбагрить встающему на ноги фермеру – Алексею Ларину.         
— Может быть, тебе в голову придет, что с этим буераком сделать можно, – сказал Белавин Алексею. – Для нас-то это – только балласт, совершенно никому не нужный. Ну, а ты – мужик хваткий, инициативный. Может, тебя и осенит… 
Весел бы этот участок на шее у Алексея, абсолютно не находя себе применения, если бы в один прекрасный день не попал он в поле зрения всемогущего олигарха – Германа Сапранова. Не было с тех пор в жизни Германа Федоровича задачи более важной, чем заполучить этот клочок земли себе во владение.
За ценой в достижении этой цели олигарх, как говорится, не постоял. В ход было пущено все: красивые слова, долговая кабала, закамуфлированный подкуп и даже угрозы. Обставлялось все довольно презентабельно: Германа Федоровича вдруг посетила мысль, что он влюблен в молоденькую дочку Алексея – его единственную наследницу.               
— У него же есть сын, – как-то напомнил Герману Ромодановский.
— Ну, Володя, эта проблема решается достаточно легко. Мальчишка болен, насколько это возможно, и, знаешь, с такими болячками, как у него, обычно долго не живут…
— Не каркай! – махнул рукой Владимир Борисович.
— А я не каркаю. Я просто констатирую факт. Мальчишка – не жилец, и этим обстоятельством грех будет не воспользоваться.
— Слушай, когда ты так говоришь, мне становится страшно.
— Володя, а тебе не было страшно, когда все это дело только начиналось? Что-то я не помню терзающих тебя душевых мук.
— Ну, ты сравнил, конечно… - смутился Ромодановский. – Я ведь в это дело ввязался, только потому что у меня, по сути, другого выхода не было. Ты же помнишь, в каком положении тогда мой банк находился.
— Вот в этом ты весь, Вова. –заметил Герман. – Для тебя ведь всегда бабки на первом месте были, а как они достаются, каким образом – ты же никогда об этом особо не беспокоился.
Переубеждать своего партнера в чем-то обратном Владимиру Борисовичу было просто бессмысленно. Когда, при каких обстоятельствах он попал на удочку посулов своего партнера, Ромодановский сам уже не помнил, но крючок оказался настолько прочным, что слезть с него не представлялось абсолютно никакой возможности.   
— Я, по крайней мере, не пытаюсь вероломно, обманом завладеть чужим имуществом, – заявил Владимир Борисович. – Ты же это делаешь регулярно.
— Володя, но ведь для тебя происхождение денег тоже большого значения никогда не имело. Вспомни, когда все состояние Черкасовых перешло в мои руки, тебя как-то не очень волновало, каким образом оно мне досталось.      
Этим своим высказыванием Герман Сапранов бил не в бровь, а в глаз. Человека более расчетливого и стремящегося из всего извлечь выгоду, чем Владимир Ромодановский, трудно было себе представить. О происхождении денег, рекой льющихся к нему в руки, он никогда даже не задумывался, будто все происходило так, как и должно было быть.
Сделка по проекту «Центр» должна была стать завершающим аккордом в многолетней операции, и Владимир Борисович ждал её завершения с особым нетерпением.
— В ближайшее время на счета моих предприятий в твоем банке будут переведены очень крупные суммы, – сказал ему Сапранов. – Ты только постарайся, чтоб эти деньги были в целости и сохранности, а я тебя, уж будь уверен, не обижу.
— Я когда-нибудь тебя подводил? Герман, ты можешь быть уверен во всем, что касается проекта «Центр». Сам-то я не заинтересован потерять те миллионы, которые туда вбухал.
Следуя своему железному правилу – никогда и никому ни в чем не доверять, Герман Федорович загодя предпринял необходимые, по его мнению, меры предосторожности.
Все работы в «Калиновом ручье», связанные с завершением проекта «Центр», близились к своему окончанию. Катакомбы из подземных развалин превратились во вполне цивильные бункера, внутренние содержание которых не оставляло следа от былого безвременья.
— Можешь передать Салманову, что, максимум, через две недели он может завозить товар, – сказал Сергеенков приехавшему к нему Разумовскому. – Правда, как «Черный принц» собирается весь этот выводок за бугор переправлять, ума не приложу.
— Вот это нас с тобой уже точно не касается, – ответил  «Гроссмейстер». – Свою часть работы мы сделали, а обо всем остальном пусть «Черный принц» сам заботится.
— Слушай, а тебе в голову не приходило, что «Черный принц» нас может банально кинуть? Над Новороссийским пароходством у него до сих пор контроля нет, а без этого все, что вы тут с Белавиным делали, просто вылетает в трубу. 
Для беспокойства у Евгения Павловича были все основания. На словах Германа вырисовывалась достаточно привлекательная картинка, но как же трудно было сделать так, чтоб она стала реальностью.
— Ты что, думаешь, Развозов «Черному принцу» не по зубам? – спросил Разумовский «Скелета».
— Пока не по зубам, и еще долго будет не по зубам, если «Черный принц» не поймет: Развозов – это реальная сила, и с ним обычными костоломовскими методами не справиться.
Владелец Новороссийской судоходной компании Станислав Ильич Развозов был еще одним препятствием на пути реализации планов Германа. Ну, никак не хотел он уступать Сапранову свое предприятие, даже по весьма заманчивой цене.
— Знаю я, для чего Сапранову все это нужно, – говорил Станислав Ильич. – Его же в девяностые тут все королем контрабанды звали. Теперь, видать, на старенькое потянуло, а для этого мои корабли понадобились. Только не выйдет у него ничего. Пока я жив, к судоходству он близко не подойдет.
Станислав Ильич даже не представлял, насколько ключевыми для него окажутся слова:
— Пока я жив…
Этим своим высказыванием Развозов подписал себе приговор, который никогда, ни при каких обстоятельствах не мог быть отменен.  Решение о том, что Станислав Ильич должен уйти в небытие, принималось не только Германом. Было еще много серьезных людей, которым бывший капитан дальнего плавания в их реализации проекта «Центр» явно мешал.
— До сих пор не могу понять, почему «Черный принц» до сих пор не дает отмашку на устранение этого субъекта, – как-то сказал Сергеенков Разумовскому. – Уже всем давно понятно: пока Развозов рулит в судоходстве,  об успешном завершении «Центра» можно забыть.
— Вот ты это «Черному принцу» и скажи! Ты знаешь, я уже сам ничего не понимаю. В прежние времена «Император» такого раздрая точно бы не допустил. У нас заказчики итак на взводе, уже вовсю бьют копытом, а он ведет себя так, будто его это вообще не касается.
На самом деле, все, что происходило в «Калиновом ручье» для Германа было особо важно, и для успешной реализации задуманного он готов был  пойти на все, что угодно. Причин для беспокойства в успехе задуманных мероприятий у него было много, главной из которых являлась неуступчивость директора и владельца Новороссийского судоходства Развозова.      
— Ты понимаешь, пока этот Развозов рулит в судоходстве, мы ни на йоту не сможем сдвинуться с места, – говорил Герман Владимиру Борисовичу. – Доставлять товар можно только морем, а для этого нужны корабли. А они все – у  Развозова.
          — Тогда я тем более не понимаю, почему ты тормозишь. Герман, раньше ты подобные проблемы решал на раз! Одни Черкасовы чего стоят! Сейчас-то что случилось? Былую хватку потерял?
          —  Да, дело не в хватке, Володя, – махнул рукой Сапранов. – Времена сейчас другие настали. Уже, как раньше, оружием не побряцаешь. Развозов на Кубани – фигура заметная. Если с ним что-то случится, такой вой поднимется, что мы с тобой вовек не отмоемся.
Правда была каждом слове, произнесенном Германом. Пора лихих времен давно прошла, и предпринимать любые действия неординарного характера нужно было с особой осторожностью. 
Свое место в общественной жизни Кубани Станислав Ильич Развозов занимал по праву. Человек принципиальный, всегда рубил правду-матку с плеча, за что и получил заслуженный авторитет среди жителей края. Тот приезд старинного друга  Прохора Мосолова растревожил бывалого капитана дальнего плавания еще больше.
— Прямо оторопь берет после того, что ты мне тут рассказал, – заявил Станислав Ильич Прохору. -  Никогда бы не подумал, что местные уголовники могут и до ваших мест добраться.
— Ты думаешь, там криминал замешен?
—Прохор! Да, тут, как говорится, к гадалке ходить не надо! Один ваш Белавин чего стоит. Он же из цеховиков поднялся. Раньше на сочинской набережной разные безделушки отдыхающим втюхивал, ну, а когда времена переменились, решил более серьезной работой заняться. 
— Слушай, тут к нему еще какой-то тип приехал, – продолжил свой рассказ Прохор. – Ну, и началось у нас в селе что непонятное. Из дома, куда этого человека поселили, настоящую крепость сделали. За километр не подступишься. Что там внутри творится вообще непонятно…
— Ну, а что тут непонятного? – прервал Прохора Станислав Ильич. – Криминал у вас там вовсю орудует.
— Ну, а что ты хочешь? – продолжил Развозов в ответ на недоуменный взгляд Прохора. – Село ваше расположено в тихом, безлюдном месте. Перевалочный пункт для контрабанды – просто идеальный. Вот и облюбовали ваше село местные бандюганы, чтобы свои дела обделывать.
Все работы на катакомбах в «Калиновом ручье» вступили в свою завершающую стадию. Визиты странных людей стали гораздо реже, но интерес к тому, что происходило в доме Алексея Ларина, не утихал. Особенно усердствовал Толик Васин. С дома Алексея он буквально не спускал глаз, стараясь не упустить ни одной малейшей детали того, что там происходило.
 — Этот агроном новый из подземелий не вылезает, как вурдалак какой-то, – говорил Анатолий своей подруге Нинке Живоглазовой. – То ли он складирует там что-то особо ценное, то ли варганит, для посторонних глаз не предназначенное.
— Слушай, а давай проберемся туда и все узнаем, – предложила Нинка. – Тебе-то самому не интересно, что там затевается?
— Ты знаешь, Нин, да, как-то не очень… во избежание последствий. Ясно ведь, что по всем этим типам, что в доме Ларина  собираются, тюряга плачет. Ну, а если туда сунутся, запросто и пулю в лоб получить можно.
Женское любопытство – великое человеческое явление, и оно оказалось гораздо сильнее аргументов, приводимых Анатолием. Каким образом Живоглазовой удалось уговорить своего сотоварища на вражескую территорию, одному Богу известно, но вылазку для удовлетворения собственной любознательности  решено было провести под покровом ночи, стараясь не попасться на глаза присутствовавшим в доме Алексея людям.
Визиты к Сергеенкову его подельников становились все реже, но по-прежнему отличались стабильностью обсуждаемых на них тем. Всех беспокоило начало операции,  а также стабильность и безопасность её проведения.         
— Хоть убейте, не могу понять, почему «Черный принц» так затягивает с этим делом, – недоумевал «Гроссмейстер». – Все условия для него здесь создали, заказчики за кордоном бьют копытом, а он ведет себя так, будто вообще ничего не происходит.
— Алик, но ты же знаешь, в чем заключается главная проблема, – произнес Сергеенков. – Пока судоходством командует Развозов, мы ни на йоту не сможем сдвинуться с места.         
— Значит, эту проблему надо решать в первую очередь! В Анкаре же серьезные люди собрались, и ждать до бесконечности  они точно не будут.
К означенным проблемам тут же добавились новые в лице вбежавшего в комнату молодого, крепкого телосложения охранника с охотничьим ружьем наперевес.
— На объект проникли посторонние… - как-то совершенно по армейский продекламировал охранник.  – Евгений Павлович, они в катакомбы залезли, а там кровати, шкафы – все в одну кучу свалено…
— Да, за что я тебе только деньги плачу!?! – гневно выпалил  Сергеенков и опрометью выбежал из комнаты.
Уже пять минут Васин и Живоглазова стояли перед грудой каких-то непонятных железных конструкций, с трудом пытаясь понять смысл их предназначения.
— Натащили какого-то хлама, а для чего – совершенно непонятно, – окинув взглядом пространство, произнес Васин.
— Слушай, а по-моему, это – разобранная мебель, – выдвинула свою версию Нинка. – Зачем только здесь нужен весь этот хлам? Ну, не мебельный же магазин эти архаровцы собрались здесь открыть.
Появившийся в дверях Евгений Павлович сразу же пресек выдвижение каких-либо версий. Лицо новоявленного агронома выражало максимум гнева и негодования и говорило о том, что к работе в сельском хозяйстве он вряд ли имеет какое-нибудь отношение.               
— Так-так-так! Это ж откуда к нам такие гости пожаловали? – бросив презрительный взгляд на Васина и Живоглазову, спросил новоявленный агроном. – Это что ж нам здесь такого понадобилось?
— Вот всегда знал, что агроном из тебя, как из меня инженер… - сохраняя уверенность в голосе, произнес Толик. – Только вот совершенно непонятно, для чего тебя нелегкая к нам в село занесла.      
Быть разоблаченным, да еще человеком явно без семи пядей во лбу… для Евгения Павловича подобный поворот событий был  явно ударом ниже пояса, не отреагировать на который он просто не мог.
— Слушай ты, шавка дворовая! – обратился «Скелет» к Васину. – Тебе не кажется, что разговаривать со мной в подобном тоне – это  не в  твоем положении?
— Женек, в конце-то концов, как хочу, с кем хочу, так и разговариваю, – ответил Васин. – В этом селе ты – никто, и зовут тебя – никак! А за мной реальная сила стоит. У меня, чтоб ты знал, сам местный участковый в кумовьях ходит.  Поэтому не советую тебе особо ершиться. Так ведь сам не заметишь, как самому себе все рога обломаешь! 
В сложившей ситуации все дальнейшие препирательства и выяснения отношений были абсолютно бессмысленны, и Сергеенков на этот раз предпочел ретироваться, хотя подобных выходок и подобного к себе обращения он не прощал никому и никогда.            
— Конечно, я знал, что твоя наглость зашкаливает, но не думал, что до такой степени! – сказал Евгений Павлович Васину. – Толя, ты хоть понимаешь, что здесь происходит? Умереть ведь должен каждый, кто приблизится к этому месту, и тут ты – не  исключение. 
— Слушай, а тебе не кажется, что убирать меня – это не в твоих интересах? Сам посуди: в селе я – фигура заметная.  Если со мной что-нибудь случится, вой поднимется страшный! Поэтому не советую тебе на меня руку поднимать.
Разговор начал приобретать  совершенно бессмысленный характер, и, что самое главное, у «Скелета» отсутствовала какая-либо возможность перевести его на другую тему. 
— Женек, я ведь знаю, зачем ты сюда приехал, – сказал Васин Сергеенкову. – Что, земли Лешки Ларина кому-то покоя не дают? Тебя ведь за этим сюда прислали? Ну, так вот, передай своим хозяевам: ничего у них здесь не получится, и свой нос они могут сюда не совать. Ларин в селе фигурой популярной был, и если надо будет, за него здесь каждый горой встанет.         
Слова Анатолия для Евгения Павловича звучали крайне неутешительно. Получалось, что цель его пребывания в селе была известна, как минимум, одному человеку – закадычному другу местного участкового, физическое устранение которого вряд ли представлялось возможным.
— Чего ты хочешь!?! – обреченно спросил «Скелет» Васина.
— Вот это уже более предметный, содержательный разговор.
— Говори, что тебе надо, – продолжил Сергеенков. – Все сделаю.
— Жень, ну, ты же знаешь, что у всего на свете есть своя цена, – сказал Анатолий. – Есть она и у того, чем ты здесь занимаешься. Поэтому все будет зависеть от твоей щедрости и твоего благоразумия.
С подобной формой довольно дешевого шантажа Евгению Павловичу приходилось сталкиваться достаточно часто, и почти во всех случаях возникавшие вопросы решались достаточно легко: тело предполагаемого шантажиста находилось в каком-нибудь овраге или на дне какого-нибудь водоема с признаками чрезмерного алкогольного излияния со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Однако в данный момент подобное решение вопроса для Евгения Павловича Сергеенкова было неприемлемо. Близкое знакомство Васина с Юрием Борисовичем Белавиным автоматически вносило его в разряд неприкасаемых. В складывающейся ситуации у Сергеенкова оставался только один единственный выход: «купить» назойливого проныру, и если  это будет возможно, сделать его своим соучастником.
— Десять процентов тебя устроят? – спросил «Скелет» Анатолия.
— Десять процентов от чего? – прозвучал встречный вопрос.
— От прибыли, конечно. Толя, ты не представляешь, насколько выгодное дело здесь вырисовывается! Даже один процент может обеспечить безбедное существование на многие поколения вперед. Я же тебе предлагаю  целых десять процентов.   
Картина для Анатолия выглядела довольно привлекательной: за короткое время он мог сказочно разбогатеть, навсегда завязать с прежней жизнью, да и залиться куда-нибудь на теплые острова где-нибудь в средиземном море, прозябая остаток дней в свое удовольствие.
Одного не смог учесть Евгений Павлович: подобная неслыханная щедрость ни в коем случае не могла устроить «Черного принца».
— Кто ему вообще дал право вести какие-либо переговоры!?! – возмущался Герман Федорович. – Он что, не понимает: в «Цитадели» его теперь в порошок сотрут.
— Герман, но другого выхода у него тоже особо не было! – произнес Ромодановский. – Тебе же объяснили, где и какие у этого типа завязки имеются. Если с ним что-нибудь случится, мало ведь никому не покажется.   
— Сто раз я говорил: вопрос со «Скелетом» надо закрывать! – возмущался Сапранов. – В «Цитадели» он – лишний балласт! Всех только тянет ко дну! Но хоть кто-нибудь меня послушал!?!
— Правильно, Герман, что тебя никто не стал слушать, – заявил появившийся на пороге кабинета Артамонов. – В «Цитадели» ты – человек новый, неопытный, а поэтому права устанавливать свои порядки не имеешь никакого. Ты сначала выполни взятые на себя обязательства, а потом уже, может быть! Сможешь высказывать свое мнение.
Подобный тон  разговора с ним не мог не выводить из себя Германа Федоровича. «Цитадель» он уже давно считал своей вотчиной, и любые попытки поставить этот факт под сомнение не могли не раздражать его.
— Игорь, я не устаю удивляться тебе! Ты уже десять лет выносишь мне мозг по  поводу каких-то мифических бриллиантов стоимостью не более шести миллионов долларов, хотя у самого под ногами лежат миллиарды этих самых американских рублей.   
— Во-первых, я не могу с тобой согласиться, что бриллианты – мифические, – промолвил Артамонов. – Во-вторых, ты и сам прекрасно понимаешь значение этих сокровищ для организации. Твой отец тебе не раз говорил, что значат эти камни для организации.               
С каждым произнесенным словом Артамонова тучи все сильнее сгущались над головой Германа. «Цитадель» он уже давно считал своей вотчиной, и любые попытки поставить этот факт под сомнение не могли не раздражать его.  Слова Игоря Макаровича ставили знак вопроса на любых усилиях Германа, направленных на процветание организации, а этого он потерпеть никак не мог.
    — Погоди! – раздраженно обратился Герман к Артамонову. – Уж не хочешь ли ты сказать, что свое место в «Цитадели» я занимаю не по праву!?!
   — Да, никто не говорит, что ты занимаешь свое место не по праву! Просто твое неисполнение взятых на себя обязательств уже начинает напрятать.
   — Игорь, а я что, по твоему, ничего не делаю?  Да, я из кожи  вон лезу, чтоб отыскать эти брюлики.
   — Герман, да, никто не говорит, что ты ничего не делаешь. Просто твоим поискам явно активности не хватает. Сколько лет прошло, как не стало Федора Кузьмича? Ты же, я помню, у его гроба всем клялся, что жизнь положишь для процветания «Цитадели». Ну, и где твои клятвы? Как топтался на месте, так и продолжаешь топтаться.
Наивысшим оскорблением в адрес Германа были  подобные определения  для него самого. В своей исключительности и в своей незаменимости в «Цитадели» он не сомневался, и любые попытки поставить этот факт под сомнение не могли не выводить его из себя.   
— Слушай, Игорек, а ты не слишком много на себя берешь? – спросил он Артамонова. – В «Цитадели» ты ведь шестерка обыкновенная, шавка подзаборная, и никто права голоса тебе, насколько я помню, не давал.
— Я-то, может, и шестерка, но правила организации хорошо знаю, и могу тебе со всей ответственностью одно сказать: никто из уважаемых людей в  «Цитадели» терпеть того, что ты творишь, не будет.
С каждым произнесенным словом тучи все сильнее сгущались над головой Германа. Несомненно, о деятельности «Цитадели» Игорь Макарович  был осведомлен гораздо больше, чем было положено рядовому члену организации. Несомненно, в силу своей осведомленности, для Германа Сапранова он был человеком крайне небезопасным, а поэтому и малоприятным. Еще при жизни Федора Кузьмича подобные проблемы решались бы достаточно легко: меткий выстрел киллера ставил бы жирную точку на любых претензиях строптивого депутата.
Однако новые времена диктовали новые правила, и эти правила не позволяли решать старые проблемы столь банальным способом.
— В организации можешь всем передать, что отправку товара можем начинать хоть завтра, – сказал Герман Артамонову. – Надеюсь, твой человек из Гохрана не подведет?
— Погоди, а как тогда быть с Развозовым? – поинтересовался Игорь Макарович. – Ты ведь сам говорил: пока он рулит в судоходстве, с вывозом товара у нас ничего не получится. 
— Развозов – отыгранная карта! – решительно заявил Герман. – Судоходством он командует последние дни.
— Откуда такая уверенность, Герман? – спросил Владимир Борисович.
Конечно, в словах Германа было больше бравады, показной уверенности, чем чего-то действительно реального. Тучи над его головой неумолимо сгущались, и Сапранов это хорошо понимал, а поэтому делал все, чтобы выгодно выглядеть в глазах своих подельников.
На самом деле Герман даже не представлял, что выяснение отношений со своими собратьями по «Цитадели» покажутся ему мелкими неприятностями по сравнению с теми испытаниями, которые в скором времени готова была преподнести ему судьба.