Историко-ливонский цирк. Проба в стиле турбо

Представлен цирковой сценарий из прошлого Ливонии-Прибалтики. Это материалы от широко известных ливонских хроникёров, их наблюдения, рассказы и мемуары очевидцев, документы, касающиеся событий от века камня до дней цифры на территории современного региона. Они показывают, что во всех сферах жизни общества мы имеем дело с цирком. Цирк прослеживается уже восьмой век, особенно в политике, экономике, культуре. В лицедействе цирка намечены пути формирования психологии прибалтов и кратко рассмотрен полученный метафизический результат.
Для упрощения исследования сложнейших коллизий прозы жизни используется новая форма турбостиха, помогающая проще объяснять сложные вопросы. Её отдачу предстоит опробовать. В новом стиле турбо в цирковом представлении даны четыре выхода с интродукциями и общее шаривари. Руководство спектаклем осуществляет чуждый идеологии, на то и цирк, инспектор манежа по имени доктор Фауст. У ковра разномастные клоуны – постоянно!

Слово автора о стиле повествования

Стиль турбо автор разработал сам,
Представив новый строй для строф стихам.
В нём смотрится , как проза, каждый стих,
Хотя рифмы есть и ритм от сих, до сих.

Нельзя сказать, что близок лимерик,
Дразнить, шутить ваш автор не привык.
Ему названье «турбостих» сгодится,
Размыта строк и рифм его граница.

Есть строфы, а, вот, строчек нет, как нет.
Чтоб цирк понять, изобретён мопед.
Вам новый стих сполна себя откроит,
Коль скоро номера на нём круг строит.

О новизне и полезности разработки в стиле турбо
1. Турбостиль стихосложения для премудростей цирка – комбинация в произведении строф обычных стихов и абзацев из турбостихов, повышающая доходчивость произведения.
2. Турбостих – абзац, содержащий неограниченное в разумных пределах количество предложений и слогов в них. Предложения могут быть построены в любом стихотворном метре. Наличие рифм присутствует как явный признак стиха.
3. Отличие турбостиха от обычного русского силлабо-тонического стиха можно образно объяснить, как разницу между турбинным и поршневым двигателями, имея в виду их конструкцию, и мощность. В случае стиха прообразом мощности понимается его способность объяснять сложные темы и образы повествования.
4. Различны методологии формирования смыслового содержания обычных и турбулентных стихов от принятого обычного дифференцирования строк к их интегрированию. При этом турбостиль обеспечивает применение в творчестве обоих методов совместно, что и использует в его пробе лицедейтва автор.

Программа представления
Обращение-реферат к уважаемым зрителям
Выход первый:
Генрих Латыш, Безымянный рыцарь
Выход второй:
Бальтазар Руссов, Франц Ниенштедт, Давид Хильхен
Выход третий:
Пауль Эйнгорн, Чревовещатель, Иван Васильевич Грозный, Андрей Курбский
Выход четвёртый:
Франц Гадебуш, Рейнгард Ваттрам, Фон Тобин, Пауль Иоганзен, Генрих Боссе, Фон Шаудин
Шаривари:
Акробатическое заключение на тему «Что делать?», участвуют исполнители представления.

Упал холодный свет прожекторов на бархат занавеса, оркестр вдруг играет «выход», смолкло всё вокруг. Выходит на арену метр, хозяин строгий, добрый друг, чтоб зрителя знакомить с тем, что ждёт его и прессу. Униформисты в два ряда, что караул инспектора стоят. Он, как волшебник, словом дело представления рисует, событий главных ход во времени и сцены он тасует. А обращенье-реферат его – то краткий монолог, сюжета план-парад.
Поскольку, всё равно, цирк без немецких слов не может, его привычно «шпрехшталмейстер» допустимо также звать. Всю пантомиму прибалтийскую сомнение гложет, немецких или русских слов в ней не хватать?

Обращение-реферат инспектора манежа доктора ФАУСТА, (можно просто Фауста) к уважаемым зрителям.

Наш путь в цирк
    Слуга ваш долго уговаривал прекрасных муз, взять цирк под личный патронаж. Они разборчивы, у них высокий вкус, По меркам смертных – высший пилотаж. Не сразу удалось успеха мне добиться. Добился я, теперь могу гордиться. Ведь благосклонность Полигимнии имею, в дар госпоже я пантомимы обещал. Ей дом родной на берегах южнее, поэтому суровый мир балтийских вод её смущал. Но раб страстей и жертва заблуждений понятен ей и здесь, в том нет сомнений.
    Она взялась для нас своей незримою рукою поднять завесу над туманом прошлых дней. Она меня ведёт, как поводырь, не скрою. Её призыв-приказ всех доводов сильней. И счастлив я, что в дни разброда и сомнений мне помогает в рифмах Гимнов гений. Поэтому нам безыдейность не чужда, важна нам правды жизни жёсткая узда.

В продолжении монолога на арену молча выходит и делает в скромном танце круг почёта муза Полигимния.

    Ах, цирк! Кипение дешёвых честолюбий. Ах, цирк! Блеск возомнившей нищеты. Мы мужество и мастерство в нём полюбили. Он прост, как круг, мы с ним всегда на ты. Прости мне, цирк, что форму взял твою. Прости, я скорбную судьбу славян пою. Прости, что на твою песочную арену придут политики и идеологи в грязи. Они продемонстрируют на ней измену, нас жадность, ложь, жестокость поразит. Прости, но сцены исторической природы не забывать должны на русском говорящие народы.

Наивно о цели

В разгаре кризиса, развала
Все обучаются считать.
А если плохо очень стало,
Есть смысл причину отыскать.

Не станет лучше никому,
Пока запрет на производство,
Пока народы на кону,
И крутит деньги руководство.

Пока огромные ресурсы,
Огромный опыт управления
Не станут снова базой курса
Социализма обновления.

Нет, нам не нужен кнут партийный.
Нам показуха не нужна.
И если враг, то пусть смертельный,
Нам дружба верностью важна.

Довольно, сыты мы обманом
Жестоких, глупых и лукавых.
Двадцатый век закончен срамом
Родной страны в штанах дырявых.

И пусть рассказ о днях былых,
О том, как шла Россия к морю,
Продолжим циклом строк благих,
Исчерпав эту тему вскоре.

Ведь нынче мы покажем вам
Невиданный досель спектакль.
Здесь путь к балтическим волнам,
Хор критиков по нам заплакал.

Мы фактов очевидных ткань
Прибалтике на плечи кинем.
Прикроем самомнения рвань
И ненависть, как стиль, отринем.

Услышим тишь морских курортов,
Увидим замков твердь и плети.
Представим цену здешних портов,
Нам так знакомы земли эти!

Муза Полигимния делает инспектору знак одобрения и удаляется в танце.

По сути хроник
    Огромный пласт культуры: истории, поэзии и публицистики поток, как документ эпохи у межи балтийской, как нити жизни и тугой борьбы клубок. Да эти хроники – немецкие труды. В них памятник эпохи и народа. То паспорт всей этнической среды, дневник больших и малых дел прихода. Писали их учёные отцы-монахи. Писали их солдаты без сомнения. Писали, в чём их трудности и страхи, Здесь не одни победы, есть и поражения.
    Такой культурный пласт, такие документы не мог и не хотел взять в оборот марксист. Не классов здесь борьба, не те моменты, а “Капитал” – увы, художественный свист. Но этот эпос не родня преданиям. Не «Калевала» и не сказки братьев Гримм. То документ отчётный, чуждый ожиданиям мир этот удивить. Но мы вас удивим! Мы вам покажем цирк, манеж, арену. Вокруг арены зрители-участники сидят. Европы мир выходит к нам на сцену, на сцене Запад и Восток найдёт ваш взгляд.
    Здесь буфер между миром немцев и славян. Сходились тут не раз их силы в драке. И есть у буфера один большой изъян, история для буфера, что враки. Все, кто под ветром ураганов гнулся, кормил, поил и чистил платье господам, остались без кнута, и мир перевернулся, и прошлого следов не сыщешь там. Но наш весёлый цирк забвенья не боится, он смело хроник эпос в оборот берёт. А постановщик былей не стыдится, наш цирк в реальную страну вас поведёт.

Блошиный фашизм
    Что создал Бог в последний день творения, и как исправил брак у Вавилонской башни, где обнаружились врага людского шашни, где лопнуло в конце концов Его терпение? Что создал Он, рассеявши толпу героев, колхозников, решивших небо штурмовать, поскольку было им гордыни не унять? Букет народов создал или шайку гоев? А может Он построил пирамиду власти и иерархию народов строгую создал? Быть может, избранных на власть венчал, оставив прочим их напасти?
    Не ждите, цирк не даст ответа на вопросы, но кое-что возможно прояснит: профессией “латыш” народы удивит, поскольку нам представит клоунов гримасы. Но, если вдуматься, не стоит удивляться. Враг снова сильных совращает штурмом неба. Раз всё равно не хватит всем на свете хлеба, он на верхушку зазывает избранных забраться.
    Борьба за власть, за место на вершине, борьба за ласку и внимание хозяев двойным стандартом выделяет негодяев. От века было так, и в практике поныне.
Прибалтика как школа подавления, где для славян открыт огромный лагерь. Их загоняет в стойла прибалтийский егерь, освоив оккупации уроки без  сомнения. Пришла пора, и мы теперь покажем вам, как вдруг пчела блохой кусачей стала. Ей жалить хочется, а мёда ей, выходит, мало. Фашизма вирус в ней с гордыней пополам.

Это было недавно
    Из льдов Иольдовое море в круг столетий вышло, холодная, солёная и новая часть Океана. Полярной тундры стол и гор ледовых крыша, мир мхов, куда зима суровая приходит рано. Так было много тысяч лет тому назад.
    Ацилловые воды, слышу пресный шум тысячелетий. Валы прозрачные холодные идут на штурм утёсов. А те утёсы перетёр в златые дюны ветер, года, накат и солнце – добровольцы этих взносов. Так было семь тысячелетий до рождения Христа.
    А Литториновое море летом жарким наступает, пир хвойных великанов на песках твоих играет. И снова море с океаном в брак второй вступает, а ожерелье из янтарных слёз сосны тот брак венчает. Четыре тыщи лет назад тот мир стал миром нашим.
    Балтийский мир, ты молод, всех миров моложе. В три моря смена климата, как ледника последний дар. Щит Скандинавии, мир островов, мысов и шхер, здесь человек лишь сильной воли выжить может. И принял этот мир на лоно человека каменного века. Здесь многие века, идя за ледником всё далее, на грани жизни и в борьбе с природой и собой, арийцев племена мир коммунизма создавали, Был друг любому человеку человек, идя на этот бой. Германцы, угро-финны, балты море обживали. Да, этот новый мир не знал нашествий и захватов, ему не ведом был пример осады Трои и набегов. Ему был чужд обычай рабства, он в соседе видел брата, И в мире каменного века страсти охладить хватало снега. Лишь с рождеством Христа в архив сдан дельный камень топора солдата.

Феномен рыцарства
    Огромный мир империи и сильной, и великой, вобравший, как лоза, земную благодать, На рубеже эпох, вошёл в контакт с коммуной дикой. В железном веке, что настал, им битв не избежать. Столетия эта схватка пресыщения и аппетита длилась, Европа рыцарством по ходу дел в тот век разжилась.
    И сколько там племён, столь королевств теперь. А сколько в них вошло родов и кланов равных, столь по Европе местной власти. Раз сторож есть, то есть и дверь, тот сторож – это рыцарь, много стало главных. Крестьянин сеет, город шьёт, и, может, чем торгует, а рыцарь охраняет дверь, он правит и жирует. Пока германский мир развалины Европы обживал, пока делили короли наследство Рима и земли наделы, мир рыцарства без дел и без наград не пребывал, соседей грабить, охранять своих, ему хватало дела. И на турнирах многих удаль рыцари в броне являли, и королям-князям нередко свою волю диктовали.
    Но вот пришла пора, что стало тесно рыцарству в Европе. Пришла пора и стало слишком много жадных сторожей. Их нищих сыновей не приструнить, когда они в галопе готовы по дорогам грабить, даже убивать людей. Пришла пора пар сбросить и избавиться от воинов голодных, Пришла пора отправить за море бандитов благородных. Что было дальше, просто так не рассказать. Но вы уже наверно догадались, память освежая. Крестовые походы, как явление, задумать и начать сам папа смог, все силы церкви на вербовку направляя. И рыцарство, дитя порядка и разбоя, от церкви цель благую получая, оставив отчий дом, где пусто стало, чужого за морем взалкало урожая.

Заключение
    Ах, дамы, господа, товарищи и други. Вам крупно повезло, для вас аттракцион! Сегодня здесь, на тырсе из песка, опилок, в этом круге заткнёт за пояс Луначарского наркома он. Не классовой борьбы пойдёт чемпионат, что ставил на Москве Владимир Маяковский, не съезд партийный, не парад солдат, что Геббельс создавал на сцене нюренбергской. Сегодня мы покажем вам феерию реалий, поскольку адрес точный есть у этих мест. Два неофита в государство заиграли, Эстония и Латвия по хуторам окрест.

Боролся безыдейный мир племён
И послушаньем победил идейных,
Изгнав своих хозяев бывших вон,
Пору использовав для войн смертельных.
Он в безнадёжном деле победил,
Когда с идеей нации смудрил.

    Да, мы сознательно свой круг сужаем. Для шаривари хватит цирка мастеров. Литву в заветный круг не принимаем, литовец немца обошёл и был таков.  Литовская проблема – разговор особый, блестящий гений Пушкина её касался. Литва и Польша – две славянские особы. В любви к Чюрлёнису я, господа, признался.

Здесь Балтия в манеже, за барьером.
Представим край лесов, озёр и рек.
Язычники дружили с камня миром,
Здесь заповедник создал человек.

Общины, племя, род, да стычек споры,
Земля-кормилица, подарки вод,
В курганах предки, как и жили, хором.
Не знал наживы жизни хоровод.

Мой монолог уже наскучил, верно.
Похлопав, вы признаетесь мне в том.
Нам Генрих с именем Латыш, наверно,
Поможет, хроникой сменивши тон.

Встречайте номер звуками оркестра
Внимание! Давайте туш, маэстро!

ВЫХОД ПЕРВЫЙ

Интродукция к Выходу
На пустую арену, под звуки морской части мелодии Римского-Корсакова, выезжает по кругу конструкция. Это макет в натуральную величину части шкафута и шканцев парусника под Ганзейским флагом. Конструкция кренится и качается. Над ней поласкается парус бизань мачты и изливаются потоки брызг и дождя. В рулевое колесо вцепились трое: капитан, перепоясанный мечом, рулевой матрос в панцыре и монах с большим арбалетом на ремне за спиной, наподобие креста. Сильный порыв ветра, парус лопается на две части, одну из которых уносит шторм. Конструкция удаляется, музыка стихает.

Выносят скромной кафедры овал униформисты, выталкивают клоунов, что сами не хотят идти, приносят им три стула. Да, трио – лучше не найти, Они аудиторию изображают, им статисты ближе. Их в цирке трое: один белый, двое рыжих. Цирк принимает смелых и бесстыжих.
Достойный патер, скромно кланяясь, выходит, Крестясь идёт на кафедру, блестит тонзуры глянец. Пред нами Генрих, он латыш, а может, немец.
Он с этим именем в историю и на манеж приходит.

ГЕНРИХ ЛАТЫШ (торжественно)

Господа, утверждаю, что к правде святой,
Мир латинский в походах дорогу нашёл.
Век крестовых походов в Европу пришёл,
Эта вера с неверными вышла на бой.
Крохи веры вначале монахи несли,
По балтийским волнам корабли их везли.

Свет и крест этой правды сегодня со мной.
Что географы знали об этой стране,
Где народ амазонок служил сатане,
Где янтарь на песках намывает прибой?
Был развеян святыми отцами туман,
Странных слухов и страхов дешёвый обман.

Так открыт этот край неизвестный, глухой.
Так Европа узнала, что знал лишь восток.
Изучение земель – вот реальный итог,
Был разведчик монах и ловец неплохой.
И когда стал понятен бесхозный объект,
Появился на свет и похода проект.

Стал строителем Риги и края судьбой
Наш епископ Альберт и духовный отец.
Он решил положить разногласиям конец,
Власть над краем мечём утвердил за собой.

РЫЖИЙ КЛОУН (вскакивая со стула)

Цитата: «… тринадцатый век - несчастливый.
Латинские крысы ползут на восток.
Им знамя с крестом, как от срама листок,
И идёт из Европы весь люд нерадивый!»

Крестовый поход, про него говорят,
Благие желания ведут прямо в ад!
Это как же понять, что духовный отец,
Стал мечём вразумлять несмышлёных овец?

Клоун так разволновался,
Что, садясь на стул, упал.
Этот трюк ему удался,
На боку, как сноп, лежал.
Цирк, конечно, рукоплещет,
Хоть носилок грустен вид.
Только рыжий чуб трепещет,
Сам, как был, без чувств лежит.

ГЕНРИХ ЛАТЫШ (назидательно)

Решает Он и пред-опре-деляет!
Мой сын спешил, конечно, и упал.
Упасть есть вероятность, каждый знает,
Но знает ли, чью волю исполнял.

Уносят на носилках клоуна четыре молодца, а представление длится дальше с двумя оставшимися клоунами. Генрих продолжает.

Когда Альберт, каноник бременский
И сын купцов, Ливонию нашедших,
По воле Бога принял сан епископский
И рыцарей объединил, сюда пришедших,
Тогда по капищам на дюнах, по лесам,
Шла сатанинских сил нечистая игра.
И Тарапита жертвы принимал тут сам,
Коль человека убирать была пора.

Здесь мало было местных обратить
И веры христианской дать начала,
В чащобах надо было культы запретить,
Здесь власть нужна, её не доставало.

А эстов, чудь, датчане усмиряли,
Построив замок неприступный вскоре.
Союз пришельцы божий заключали,
Забыв про споры, что вели за морем.

    Чтоб счастье новой веры подарить лукавым и свободным, навек их от высокомерия и от гордыни надо было отучить. А вероломным диктовать, паёк их должен стать голодным, чтоб их ничтожество им показать, их надо было разорить. Так страшная война с нечистой силой разразилась, Господь рукой Альберта меч на бесов поднимал. Нет, не овец заблудших, меч Альберта подстригал, Его предначертание как неизбежное свершилось.

БЕЛЫЙ КЛОУН
    Святой отец, а где же племя знаменитое, где овцы ливы, принявшие на берегу купцов, миссионеров, свет Христов?

ГЕНРИХ ЛАТЫШ
    Сгорела, падая, лифляндская звезда “Свободы”. А ведь была ещё, ах, “Бривибас”, венедская звезда, поскольку жили в эту пору и славянские приходы. Нам с верой греческой не будет мира никогда! Не стану отрицать иль подтверждать, не надо слов! Они не разумели счастья и ушли, в конце концов.
Они ушли, ушли туда, откуда больше нет возврата. Так захотел Господь, а потому не велика утрата.
    Упрямства с глупостью хватало чухнам-ливам. Хотя вожди Кауно и Кирьян их повели креститься, смирения не прибавилось порочным и спесивым. Не позавидуешь датчанам с эстами возиться. Презренные язычники и нехристи от веры русской, вас повстречали воины Христа на тропке узкой. Зато латгальцы, покорившись и приняв господ, туземный осчастливят весь своим названием приход.
    Их знатные вожди Тилибальд и Робоим наш крест приняли, Они охотно под десницу пастырей свои роды отдали. Их, многогрешных, алчные соседи очень часто обижали, а нынче рыцари на стражу им у стен Мариенбурга стали. Неуязвимы рыцари в доспехах, бронь на мощных конях, не люди, воины сошедшие с небес. И страшен этот лик. Крест на плаще, как символ Бога в битвах и в погонях, они тот крест, как знак судьбы несут. Бессилен человек!

РЫЖИЙ КЛОУН (оставшийся)

Эгей, язычники, сдавайся, ну!
Не вздумай рыпаться, мы вам от Бога.
Смотри на наших панцирей броню!
У рослых битюгов с небес дорога.

БЕЛЫЙ КЛОУН
    Мы – не земной цивилизации. Что ваши духи из болот? Кресту подвластны все, все нации. Смирись, Всевышний и тебя спасёт.

РЫЖИЙ КЛОУН
    Мысль неплоха по сути и по форме. Тут аналогия, ха - ха! И злободневна тема в корне. И инопланетянин мог примерить рыцарские латы. Прибалтику страх покорил, а не солдаты!

БЕЛЫЙ КЛОУН
    Дошло! Вот отчего теперь везде тарелки разлетались. Неплохо физико-языческих придурков воспитать! Начальники готовят шоу, чтобы глазёнки разом разбежались. Придёт пора, тебя пугнут, и можно голыми руками брать.

РЫЖИЙ КЛОУН
   Вот - вот! Ещё, мне помнится, в райкомах лекции читали. А нынче просто страх, какой обвал сенсаций на виду. Вполне порядочные люди НЛО и трогали, и в них летали. Когда из клоунов попрут, ей-ей, в уфологи хлеб есть пойду!

ГЕНРИХ ЛАТЫШ (Обращаясь к клоунам)

Ужимки ваши, дети,
Мне грустно наблюдать.
Поймите, всё на свете
В Его лишь власти дать.

И малая травинка,
И длань царей земных
В Его часах песчинка,
Он пишет судьбы их.

А Августин блаженный,
Дав нам завет войны,
Лишь ученик смиренный
Того, кем мы сильны.

Так братии лишения
И подвиги святые,
Развеяли затмение,
Их храмы дорогие.

    Я для потомков хронику свою писал, чтобы воздать Всевышнему хвалу,
Чтоб мой читатель лишь на Бога уповал, чтобы на церковь он не возводил хулу.

Уходит с кафедры Латыш,
Кладя креста знамение.
Уносит кафедру крепыш,
Овация, движение…

Выходит клоун чёрный,
Цирк ахнул и затих.
Хитёр правдист притворный,
Начитан, жаден, лих.

ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Всей публике почтение!
Я к вам впервые вышел.
Упал наш друг не с крыши,
Но лопнуло умение!
Я друга рыжего сменил,
Парик – чернее ночи.
Цвет трио тем обогатил,
Мой нос, как крюк рабочий.

ИНСПЕКТОР МАНЕЖА
    Да, без уменья никому нет ходу на арену. Теперь настал черёд брюнету, заступил на смену. Давно пора пустить в манеж черноголовых мимов. Брюнетов сонм в элиту вхож, что ж цирк проходит мимо. Черноголовые заморские купцы клуб в Риге основали. Что Ганза знала, знала их всегда, я ошибусь едва ли. А пахарей, что рыцарь захватил и грабит беспощадно, в реестр цены купец включил, плыть морем то накладно.
    А вот и “Старшая рифмованная хроника”, вот вам её творец. Поёт он рыцарям хвалебный гимн, захватов всех венец. Вот он выходит на арену, автор Икс. Мы аплодируем ему. Оркестр, играй бравурный марш, не всё ль равно кому?

Оркестр играет марш, то вагнеровы звуки. Выходит человек, одетый в латы по науке.

БЕЗЫМЯННЫЙ РЫЦАРЬ (забрало шлема опущено)
    Обширный край – Ливония – был силой завоёван. Поповские молитвы, ладан и елей тут не причём. В смертельный бой шёл рыцарь, он в броню закован, навёл порядок он в стране своим большим мечом. Бывали поражения, убитых список длинный. Погиб весь орден Меченосцев в топком дефиле. Потом Тевтонский проиграл свой бой былинный, на льду Чудского озера тот бой, не на земле. Там рыцарство Европы полегло сном вечным спать, Они оставили детей и жён, их праха в склепах нет. Они шли за святое дело, веру и за лены воевать, в болотах и в глубинах вод их прах, а на земле лишь след.
    Да, наш противник был силён, причём тут бесы. Силён, хитёр в засадах, стоек, на восстания скор. И каждый новый бой, карательный поход, разведка леса, то смелости и верности проверка, то кровавый спор.
    Мы нехристей не презирали, мы их всех уничтожали, жестокостью в бою и в грабежах к повиновению вели. Мы кодекс рыцарский к попавшим в плен не применяли. Чтоб выжить в той войне без правил, на убийства шли.
    В войне без правил только смелый рыцарь побеждал. Трусливый сброд за стены Риги редко выходил на бой. Пьяньчуги, те смелы за кружками. В лесу пугни – и побежал. Не болтуны и не святоши, Орден силой стал страны судьбой. Туземцев заневолив, мы уничтожили всех непокорных. мы привязали их к земле, заставили дороги строить и пахать, И стены замков их заставили поставить, цитаделей сил опорных. Мир утвердив и житницу создав, мы стали с Ганзой торговать.

А славно мы повоевали!
Был каждый бой, как чёткий стих.
Бронёй и мужеством мы брали,
Где замок, там разбой затих.

Бернард Клервосский – наш учитель,
Он словом к мужеству призвал.
С крестом похода вдохновитель,
Страх – хуже смерти, он считал.

Упавший ниц добить просил,
Противник спуску не давал.
Дерись, покуда хватит сил,
Чтоб жизни шанс булат сравнял.

И каждый рыцарь – чести клад,
Ему приказ – святой закон.
Бог – сюзерен, который рад
С крестом возглавить эскадрон.

И Он вассалов награждает,
Даёт им право убивать.
Врагов лихих разъединяет,
По одному их легче брать.

Столетие пир жестокий шёл.
Европа рыцарей дала.
Здесь только сильный дом нашёл,
Победы ради все дела.

БЕЛЫЙ КЛОУН
    Высокочтимый, мы не знаем ваше имя и надел. Но ведаем мы, что где доблесть, там победа. Однако есть в наделах много мирных дел. Скажите, кто бы нам о них поведал?

БЕЗЫМЯННЫЙ РЫЦАРЬ

Мы мир надёжно защищали,
В него туземцев не пускали.
Немецкому их не учили,
Приказы им переводили.
И жертвы эти не напрасны,
Наделы наши распрекрасны.
Туземный мир господ признал,
На ваш вопрос ответ я дал!

Мечом большим отдав салют, уходит. Аплодисментов гул по цирку долго ходит.

РЫЖИЙ КЛОУН
    Довольно странно, что, имея опыт, и успешный, как покорять славян на Лабе, запрещая их язык, не стали рыцари уничтожать слова поспешно. Похоже, быстро раб-прибалт к смирению привык.

БЕЛЫЙ КЛОУН

Другой научный метод
Здесь немец применил:
Волов, гусей и смердов
Барьером оградил.

ЧЁРНЫЙ КЛОУН
    Боялись господа в прибалтах раствориться, вот и создали мир, где их мужик боится. Пусть он в невежестве погряз, кому какое дело? Им души были не нужны, им надо было тело. У нищего раба-скота излишки изымали, всё в Ригу за копейки продавали, оставив фермеру, чтобы не издох, из живности одних лишь блох.

РЫЖИЙ КЛОУН
    Судьбы своей не избежать ни клоуну и ни народу. Ярмо ни век, ни два таскать отдавшему свободу!

ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Синдром тот горький и трагичный
Усвоят их сыны,
Лишь силу взяв в закон привычно
По меркам сатаны.

БЕЛЫЙ КЛОУН
    Их предков столько лет на барщине в дугу сгибали, Что дети, распрямлясь, откажутся других согнуть едва ли. А, между тем, Россия их поработителей одна скрутила. Ливонская война начало вольности прибалтов положила. Ни кто иной, как русский воин рыцарству сломал хребет, хотя оно паслись во всей Прибалтике почти до наших лет.

ИНСПЕКТОР МАНЕЖА

Ход той войны – особая статья,
А роль её в истории огромна.
Не показать её от «А» до «Я».
Мы только лишь коснёмся рати скромно.

Мариенбург был взят в разгар войны,
Марии Деве замок посвящённый.
Он был форпостом рыцарской страны,
Страны, в военный лагерь превращённой.

И в тот же год 1560-ый у мызы Эргеме сошлись солдаты. Здесь центр Ливонии у замка Вильянди-Феллина. Второго августа в год тысяча пятьсот шестидесятый была разгромлена здесь ордена войны машина. Разгром был полный, в плен попал ландмаршал, одиннадцать комтуров, фогтов, тех не сосчитать. И числились ещё полки архиепископа в пропавших. В тот день немецкий орден перестал существовать.

БЕЛЫЙ КЛОУН

А рыцари – войны ребята!
Я убеждённых, страсть, люблю.
Смотреть приятно, как когда-то
Пришёл сомнений груз к нулю.
И пусть на солнце пятен много,
Коль вера есть, то есть дорога.
 
ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Вопрос о вере очень деликатный.
Бесспорен в нём всего один аспект,
Что атеист в сомнениях вакантный.
Не верит он и в то, что Бога нет.

Другое, о религии начнём,
О церкви что-нибудь расскажем.
Хоть Бог один в юдоли не причём,
Для каждой крепок свой устав, так скажем.

И тут простор фантазиям прихода,
Твори, дерзай, свой разум напрягай.
Своя судьба и мистики природа.
Своя у каждого дорога в рай.

РЫЖИЙ КЛОУН
    Но там, где человек решает или выбирает, возможно всё, в том есть примеров тьма. Поскольку он, решая, лишь предполагает, располагать, такая власть ему, вестимо, не дана. И, если мы хотим в вопросе разобраться, нас ждёт престранная и пёстрая картина. Не сосчитать религий, разве постараться, А сект и ересей – не выдержит плотина. Но есть религии, что с вечностью поспорят, Есть секты-однодневки, спорить – лишний труд. А есть умельцы, не одну, а две религии пришпорят, и в нашем цирке рыцари такой тандем дадут.
    Придёт пора от тех долгов, что церковь просит, избавиться и земли монастырские отнять, Тогда вассалы-рыцари Марию Деву бросят, а искупление в наживе станут понимать. Когда была нужна вселенской церкви помощь, немецкий рыцарь крест мечом своим творил. Как стала заедать их бедность, власти немощь, Он папе дал отставку и религию сменил. Не знаю я, а лишь предполагаю очень робко, что в ту эпоху, когда пол-Европы веру поменяло, и выпала из фляги с джинном Шейлоком закона пробка, тогда и духовенство от мирян никак не отставало.

ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Цирк необычен, он прекрасен!
Но в нём таймаут честь взяла.
Ура, ура! Пусть трюк опасен,
В нём рыцарь ценит, лишь права.

БЕЛЫЙ КЛОУН
    Итак, Прибалтика сменила веру другорядь, А как язычество считать, то это третья вера. Придёт пора, и православие станут примерять. Итогом превращений станет атеизма эра.

Уходят клоуны обнявшись,
Покинули они арену.
Скребёт песок, за грабли взявшись,
Униформист, придя на смену.

 ПЕРВАЯ ПАУЗА

ВЫХОД ВТОРОЙ

Интродукция к Выходу
В сопровождении звуков «Блокадной» симфонии Шостаковича на арену выезжает полностью снаряженный рослый европейский рыцарь со знаменем Ливонского ордена. Под ним также закованная в броню крупная лошадь. Всадник объезжает лёгким аллюром арену, а за ним вприпрыжку, сгибаясь под грузом оружия, бегут три его оруженосца. Они подпоясаны мечами и несут арбалет, палицу, боевой топор, копья, щиты. Сделав три круга, группа удаляется.

Выходит шпрехсталмейстер снова,
Теперь он всей игры основа.

ИНСПЕКТОР МАНЕЖА
    Ещё проходит век в трудах, захватах и походах. Ещё две “Хроники ливонских” орден написал. А капеллан Бартоломей Гонеке свою создал: У “Новой хроники рифмованной” баллады мода. Он ссоры с городами из-за дел торговли описал, поскольку рыцарь, как посредник, выступал. Посредник – это спекулянт и паразит, Но он, к тому же, и хозяин крепостных. А город беглых принимает, не спросив, не уважает рыцаря, хоть тот ему грозит.
    Наш xpoникёp рифмующй стоит горой за силу. Есть шанс для Ордена теперь стать гегемоном. Датчанин в Ревеле несчастия вкусил от эстов неспесивых. Восстали в Юрьевскую ночь, как спорить с ломом? Когда их успокоили Европы всей карающею дланью, отдал датчанин Ревель, заручившись немцев данью. Не тридцать три, а тридцать тысяч талеров платили. Четыре с лишнем тонны серебра датчане увозили. Так стала гавань Ревеля немецкой вместе с населением, у них не побалуешь, по ночам заставят крепко спать. Ещё бы Ригу прихватить, но тут у сомнения, поскольку Римский папа может Ордена не поддержать.

Продолжил дело Герман фон Вартберг.
Его труды – историков стезя.
Он развенчал других, его побег
Истории не описать нельзя.
Он русских и литовцев низлагает,
Архиепископа и клир ругает.

    Года шестнадцатого века изобильны. Здесь столько мемуаров, хроник и газет. Книгопечатанием писатели всесильны, беда, что редко где отсутствует навет. Тираж, похоже, на фантазии их вдохновляет, станок печатный веру в слово подрывает. Тут есть церковники, как Герман Гелевег, и гуманисты, как Унферфер Августин, и литераторы, как Бреденбах, что от войны убег, и Генрих Тизенгаузен, что знал генеалогию, но не один. А Иоганн Реннер, он Ордена последний трубадур, простить не может русским краха страшный тур.
    В то время узловой вопрос Прибалтики решался, как Ордена, изжившего себя, наследство поделить? Войны пожар на много лет в Ливонию ворвался, И смерть по городам и весям начала ходить. А мы продолжим этот номер, хроник не кончая и Бальтазара Руссова на сцену вызывая!
Выходит на манеж учёный немец, метр. Выносят стол, и книги стопками на нём. И этих книг, считай, по толщине на метр. Мы в книгах вместе с метром кое-что найдём. А клоуны ему услужливо раскладывать закладки помогают, и в суете на пятки наступают.

БАЛЬТАЗАР РУССОВ (вознеся руки к небу)

Господь, спаси рабов твоих
От мора, бунтов, войн несчастья.
Прошу, сподобь нетленным стих,
Как память прошлого ненастья.
Ему не дай исчезнуть в Лете,
Пусть вечно правды хлещут плети.
Ах, Люфлянд! Ты страна родная.
Ганзейский город Ревель мой!
Твою судьбину вспоминаю,
Как предал Орден нас с тобой.

Грех рыцарей, стяжателей лихих,
Карает Бог, наслав царя на них.

Хоть в имени есть корень “русс”,
Не русский я, и не француз.
Меня Германия взрастила,
В её науке соль и сила.
Нет смысла сетовать на век,
Слеп изначально человек.
Учения свет зажёг Господь,
Германцев веру обновляя.
И мы признали правой плоть,
Свободу денег охраняя.

В чём выгода, в том смысл – приказ,
А буллы папы – не указ.

Германия, твой дух логичный,
Средневековье перерос.
Он церковь сделал прагматичной,
Ведь без излишков жил Христос!
Смешным стал забияка рыцарь
И ксёндз, добра чужого мытарь.
Магистр, епископы, вассалы
Свой крест правления несли.
Хоть нынче им креста не стало,
Осталось рабство всей земли.

Здесь ханжеством нам веру подменили.
Туземцы здесь в язычестве загнили.

Магистр, епископы, вассалы
Ограбили простой народ.
Хотя поборов меньше стало,
Жируют рыцари, их род.
По сути, бросили наш край,
Когда война с царём пришла.
Лишь швед помог нам, невзначай.
Что ждать от тех, чья власть ушла?

    Кто защитит Ливонию? Крестьяне разбежались и помогают русским замки и усадьбы грабить. А рыцари не долго с ворогом в полях сражались. Захвачена Ливония царём, он стал здесь править. Царя Ивана двадцать лет отсюда после выбивали все, кто мог: датчане, шведы, Польша и Литва. В итоге женщины на мужиках поля пахали, поскольку воевавшие им не оставили ни лошадь, ни вола. Да, тяжело наследство то, что всем оставил Орден, епископы, что в роскоши и в изобилии привыкли жить. Край разорён, Европу больше мы теперь не кормим. Я это написал, чтоб наказание Господне не забыть.

Но самое тяжёлое наследие
Поборов и разора в триста лет,
Язычества в лесах комедия,
Коль пастыри в грехе – то паствы нет.

А что нам ждать от темноты крестьян,
Им в церкви обвенчаться не давали,
Поскольку рыцарь видел в том изъян,
Что брачное законным называли.

БЕЛЫЙ КЛОУН

Почтенный, странно слышать ваши речи.
А как же право первой брачной ночи?

РЫЖИЙ КЛОУН

То дамы их к запрету призывали!

ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Ха! Мелочь остановит их едва ли.

БАЛЬТАЗАР РУССОВ
    А, право, господа! Вам только бы позубоскалить. Причём тут право, если речь заходит о крестьянах! Бесправия позор лёг на правителей, от беззакония пьяных еретиков, решивших веру христианскую ославить.

БЕЛЫЙ КЛОУН

Отец учёный, нас простите.
Мы вас прервали – говорите.

БАЛЬТАЗАР РУССОВ

На вас я вовсе не в обиде,
Меня ругали в трезвом виде.
Я критики плоды познал:
Кто, прочитав, себя узнал?

А коль случалось критику напиться,
Он проклинал меня, что не годиться.

РЫЖИЙ КЛОУН
А кто же вас так страшно мог ругать?

БАЛЬТАЗАР РУССОВ

Цитата Тизена, не устоять.

Учёный пастор томик  открывает,
Нашёл закладку, не спеша, читает.

    “С одной лишь целью он такую книгу написал: чтоб рыцарство, дворян чтоб благородных очернить. Он, подлый, кровнородственных чухонцев возвышал. Мы пятьдесят четыре пункта обвинений можем предъявить. И странно, почему дворяне и Веронии, и Галлии такую ложь и срам смогли стерпеть от парии”.

А вот ещё…: “как может магистрат
От Ганзы славного делами града,
Как может швецкий рыцарь, кровный брат,
Терпеть на службе грамотного гада?”
Но это – лишь цветочки. Есть клубника:
Вот Майдель, тот назвал волом безликим!

БЕЛЫЙ КЛОУН

Да, видно. Здорово вы досадили,
И на мозоль любимый наступили.

БАЛЬТАЗАР РУССОВ

Ха! На мозоль! Тут язва смело вскрыта.
Да, да!. Вот “Космогония” открыта.
Учёный Мюнстер Себастьян писал.
Никто не против, чтоб я прочитал?

И, новый фолиант к себе подвинув,
Над ним склонился он, согнувши спину.

“В Ливонии крестьянство – сплошь рабы.
Без барина иль фогта нет судьбы.
Секут их за провинности, притом.
Помещик всё прибрал, включая дом.

Он может всё отнять, и без вины,
Права законные на то даны.
Поймают за побег, тогда нога долой!
Плодись, но не сбегай теперь хромой.

    И скажем прямо, что живёт в Ливонии народ гораздо хуже, чем свинья немецкая живёт. Живут по скотским и языческим понятиям в берлоге, хоть крещены они, но нет понятия о Боге.” А я, кончая свой рассказ и хронику кончая, желаю вам на Бога уповать, всё разумом сверяя. Учёный немец из Вестфалии вам кое-что расскажет. Франц Ниенштедт, вот он! Он Ригу вам покажет.

Цирк рукоплещет метров краткой встрече.
Раскланялись, а Франц продолжил вечер.

ФРАНЦ НИЕНШТЕДТ
    Да, господа! Я честь имел быть членом горсовета Риги. Потом стал бургомистром, а потом – бургграфом стал. Не одобряю я и не ругаю, что читал сейчас нам в книге коллега Руссов, он тут учёностью и благочестием блистал. Нам всем сегодня очевидной стала польза от науки. История – вот та наука, что полезней всех наук.
    Но не холопам и не мастерам цехов полезна эта штука, носителей культуры и хозяев должен вдохновлять итог. А та история, которая безродным бюргерам подходит, у нас, у меньшинства, сочувствия и одобренья не находит. Пусть Лоренц Миллер о правах холопских в Риге пишет, наш горсовет его творение запретил, его никто не слышит.

РЫЖИЙ КЛОУН

Не может быть! История – наука.
И вдруг запрет! Вот это вышла штука!

ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Чем шире грамотность растёт
Тем выше пишущих доход.
Доход того, кто просвещает,
Снижает тот, кто запрещает.
Но спорный есть один вопрос:
Чей на запрет влиял донос?

РЫЖИЙ КЛОУН

Политпросвета чушь и жвачку
С плодом запретным как сравнить?
И как враньё или подначку,
Во благо если, запретить?

БЕЛЫЙ КЛОУН

А есть ещё один соблазн,
Чтоб очевидность запретить.
Решая все проблемы разом,
Знак “табу” надо утвердить.

Поставим табу на славянах,
И всё потонет в россиянах.
А “вечный жид”, тот смерть нашёл,
Запрет на “жид” к нему пришёл.

ФРАНЦ НИЕНШТЕДТ
    Я, господа, себя никак специалистом не считаю. Торговля – вот моя стезя, а шанс – Ливонская война. Я – бизнесмен, купец, я денежки свои оберегаю. Но мне не безразличен путь, каким пойдёт страна. Я доказал, как дважды два, что меньшинство, четвёртый век культуру насаждает. Четвёртый век, но быдло, большинство, в цивилизацию войти настырно не желает.
    Вот именно отсюда право немцев на господство вытекает. Да, за него они уже четвёртый век, как проливают кровь. То право на господство, правом давности наука называет. И миссию культуры немцы утверждают вновь и вновь. И всё ж негоже силой, как говорил Стефан Баторий, крестьянство, обирая, доводить до скотского удела. Пора к ним милосердней быть, смягчить их злое горе. Пора им ношу облегчить, пока до бунта не доходит дело.

БЕЛЫЙ КЛОУН

Ведь вы, что всем известно,
Большой торговли спец.
С Россией повсеместно
В делах силён купец.
Скажите, как, по-вашему,
В чём смысл войны с Москвой?
Ведь Вы царю как старшему
Налог платили свой.

ФРАНЦ НИЕНШТЕДТ

Да, в Юрьеве торговля
Моя не плохо шла.
И цель, доходов ловля,
Достигнута была.
Захвачен был Иваном
Весь край на много лет,
Но, к людям иностранным
Он не был грубым, нет.
Его наместник Курбский
Культурен был и строг.
Жаль бросил он край русский,
Грозил ему острог.

Он ночью с юрьевской стены
Спустился по канату,
Не тронул царской он казны,
И был не виноват он.

Я знаю точно, то – навет,
Что он Литве продался,
Что до побега много лет
С Радзивиллом якшался.
Что будто выдавал врагу,
Кто с миром к вашим шёл,
Я в то поверить не могу,
Хоть слух о том прошёл.

Что будто выдал точный план
Похода на Литву,
То врёт бесстыдно подлый клан,
Что ценит лишь жратву.
Они не могут оправдать
К свободе страсти пылкой.
Им не дано, как мы, писать
И ловко кушать вилкой.

    Что Арц, наместник шведский, задумал Гельмет сдать, мог знать не только Курбский, не мог он так предать. Поймали Арца вороги, и рухнул хитрый план. Он колесован в Риге. Был граф, а стал бурьян. Да, русский корпус в двадцать тыщ в засаду угодил. Его мог сдать предатель-прыщ, а на него свалил. Но вот, когда поляков стал князь в бой на Русь водить, тут он изменой заблистал, к Москве мечтал ходить.

РЫЖИЙ КЛОУН

Да, был культурный князь-боярин,
Стефан ему имение дал,
Чтоб в роскоши как знатный барин
Он против русских воевал.

ФРАНЦ НИЕНШТЕДТ

Ах, господа. Не в князе дело.
Россия много захотела.
В Европу рано ей соваться.
Ей в доме надо разобраться.
Не занимать боярам власти,
Но всё же рвут её на части.

    Но к делу. Родственник и уважаемый мой зять меня сменяет. Давид Хильхен коллегу звать. Он Риги интересы представляет. Он синдик цеха и юрист учёный, оберсекретарь он горсовета. Он олдермена Риги сын, ему, как следует, похлопаем за это!

Выходит чинно знатный господин.
Раскланялся с коллегой, улыбаясь.
Франц книги передал ему, прощаясь.
Аплодисменты, Хильхен у стола один.

ДАВИД ХИЛЬХЕН

Итак, я был представлен вам.
Но всё ж, могу добавить.
Сподобил Бог к моим правам
В семи имениях править.
А потому святой мой долг,
Призвание и забота
В земельном праве вызнать толк.
Свод прав – моя работа.

И, если старый мир распался,
Меняются законы,
Наш интерес к земле остался,
Мы в этом непреклонны.
Стара, как мир к земле любовь
И римским правом свята.
Сильны мы этим правом вновь,
Как римляне когда-то.

Кто земли, и своих рабов
В порядке содержали,
Те вечных категорий новь
Как истину познали.

Для нас, гуманистов позднейших,
Как светоч научных основ,
Залог всех успехов дальнейших,
Смысл римского права не нов.
Тот смысл, что рабы – это вечно,
Как вечен земли урожай.
А юриспруденция, точно,
Плодит в крепостничестве рай.
Крестьянин как личность с семьёю,
Хозяин двора и скота
Подвластен и, вместе с землёю,
Имуществом стал неспроста.

Наука горда этим правом,
Рецепцией римских законов!

РЫЖИЙ КЛОУН

Спасибо, мы поняли. Браво!
Цирк славит своих чемпионов.

Тут Давид Хильхен низко поклонился,
Овации сорвав, он удалился.

БЕЛЫЙ КЛОУН

Прекрасно! Такого кульбита
Не знала прогресса эпоха.
Крестьяне наукой той сыты.
Всё стройно, логично! Не плохо…

ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Полезной наукой такою
Два века был счастлив народ.
И я восхищаюсь, не скрою.
В прибалтах соль Рима течёт.

Потомки немецких трофеев,
Познавших все кары господ,
Учились у тех корифеев,
В них практика рабства живёт.

А мы этот номер кончаем,
Но много ещё обещаем.

ИНСПЕКТОР МАНЕЖА

Уважаемый зритель, цирк вас взялся развлечь.
Ваши деньги мы ценим и стремимся сберечь.
И такую картину, панораму в кино
Показать на экране нам реально дано.

Наш экран виртуальный, но на фактах стоит.
Зритель много узнает, если только не спит.
Факт, однако, тут странный и обманчивый есть:
Вся культура от немцев, хроник старых не счесть.

Порты их и дороги, их дома в городах,
Латышам и эстонцам жизнь такая не ах.
Лишь одни иезуиты, сирых в лоно маня,
Их язык изучают, шрифт латинский храня.

Школы в Риге и в Дерпте открывают они,
Только это напрасно, дни их здесь сочтены.
Лютеранские власти скоро братьев сведут,
Так пропал первый опыт просвещения и труд.

Чем же жил в те столетия угнетённый народ?
Наш рассказ не окончен, он вас дальше ведёт.
Потерпите минутку, небольшой перерыв,
Наши байки и хроники вскроют этот нарыв.

Уходит шпрехшталмейстер, и снова перерыв. Играет марш оркестр на цирковой мотив. И снова быстро и легко наводится порядок. Минуты три, и чисто всё. Песок и свеж и гладок.

 ВТОРАЯ ПАУЗА

ВЫХОД ТРЕТИЙ.

Интродукция к Выходу
Под ритмичные и гипнотические звуки «Балеро» Равеля на арену один за другим выходят мини отряды армий разных сторон и стран, принимавших участие в Ливонской войне. Они обозначены баннерами Русское царство и Ливонская конфедерация. Последняя также при баннерах в составе Ливонский орден, Рижское архиепископство, Дерптское, Эзельское и Курляндское епископства, Литва, Польша, Швеция и Дания. Отряды вооружены и одеты в униформу, скопированную со старинных гравюр. Они проходят по кругу торжественным маршем и скрываются за кулисами.

Закончилась очередная пауза,
Выходит пастор с книгою в руке.
Нет, то не том Эфрона и Брокгауза,
А наставление, как плыть в реке.
Река – курляндской паствы масса,
И в ней полно языческого кваса.
Его сопровождает, как всегда, ведущий,
Наш шпрехшталмейстер вездесущий.

ИНСПЕКТОР МАНЕЖА
    Прошу внимания, неброский, но опасный трюк. Метр Пауль Эйнгорн, лютеранский пастор. Он нам раскроет мир языческий, как друг. В Курляндском герцогстве он высший мастер. Он наставление для подчинённых написал, к борьбе с наследием католиков призвал.

ПАУЛЬ ЭЙНГОРН
    Приветствую вас, господа. Вот мой заветный труд. он полон истин, как всегда. В нём целый институт. Я долго изучал предмет, изъездил всю страну.
И мне понятен контингент, принявших сатану. Курляндия – медвежий край лесов, полей и рек. Для пережитков – сущий рай, глуп здешний человек. Три века пастырь и монах пытались их спасти. Но к колдунам великий страх стоит на их пути. Культ предков, ведьмы на метле, для оборотней рай, а на могилах жертв ночных кровь хлещет через край. Три тыщи лет тому назад у греков был обряд, а курши в наши дни его на кладбищах творят. Но вот теперь, уже не то. Уже не тот бедлам. Что было триста лет назад, я вам картину дам.

Их грубые замашки,
Пороков грязных склад,
Не случая промашки,
А жизни скотской ад.
Тут идолы и ведьмы,
Не храмы и жрецы.
Законы им не ведомы,
Разбой во все концы.

Господство черни грубой,
Без старших, без князей.
Порядка власть попробуй
Найти, умрёшь скорей.
Не общество, а свора,
Грабительский содом.
А где найти не вора,
Коль долг им не знаком?

Нет, я преувеличивать
Грехи их не хочу:
Что ведьмы все, не стану врать,
О честных не молчу.
Не весь латышский женский род
К нечистой силе вхож.
Болтает лишнее народ.
Есть стервы, ну так что ж?

    Они матриархата стиль, похоже, напрочь не забыли, Когда свою свободу самки больше мужа возлюбили, Поскольку здесь история тогда замедлила свой ход, а собственник мужчина опоздал возглавить род. Недаром слух об амазонках в древности прошёл, О женщинах, что жили, как колдуньи, на болотах. Заброшен был народ, но крест с мечом его нашёл, Чтоб не шалил он слишком, понимал о Боге что-то…

РЫЖИЙ КЛОУН

Скажите, может я не прав?
Здесь курши так шалили?
Для них писали Вы устав,
О них вы слёзы лили.

ПАУЛЬ ЭЙНГОРН

Ах, если б это было так!
Но Иоган Форзелин
Эстляндцев описал, чудак.
Нет, труд мой не один.
Что там творилося на днях,
Как там велись дела,
Не прочитать в его трудах,
Все сожжены дотла.
Он там такое написал,
Так скотство показал,
Что тот, кто книгу прочитал,
Стыдом за них сгорал.

РЫЖИЙ КЛОУН

Простите, метр! Учение – свет.
А Ваша книга – света луч.
Но есть ли в ней прямой ответ,
В чём жизни грех курляндских круч?

ПАУЛЬ ЭЙНГОРН

О, да! Вопрос прекрасный.
Вы, по всему, – мудрец.
В Ливонии несчастной
Грех – жизни всей венец.
Свет истины Христовой
Католик извратил.
Помпезностью дешёвой
Заветы заменил.

Кради, коль можешь, больше,
Чтоб было, чем платить.
Хоть в Риме, а хоть в Польше
Есть ценник, как грешить.
Заплатишь деньги папе,
На воровство налог –
Безгрешен, дело в шляпе.
Вот ханжества итог!

Напрасно тут драть глотку.
В таком греховном мире
Лишь сильной власти плётку
С успехом насадили.
А наказал их племена
За все грехи Всевышний,
Воздал за все грехи сполна.
Пример для всех не лишний!

БЕЛЫЙ КЛОУН

Чему ж их триста лет учили,
Раз всё здесь держится на силе?

ПАУЛЬ ЭЙНГОРН

А их хоть тыщу лет учи,
Не светит солнца луч в ночи.
Хотя, конечно, римский поп
Жесток и жаден, бритый лоб.
Он их, как липку обдирал,
Рабов он рабству обучал.

Пришла пора им дать свободу,
Но не заигрывать в угоду.
Права им следует отмерить,
Но в равенство не надо верить.
Их с немцами равнять не след!
Сравняешь, много будет бед.

А что до их образованья,
Так это – наши начинания.
Им катехизис надо знать.
Не стоит в поле их гонять
По воскресеньям, это – грех.
А жизнь без церкви, просто смех!

РЫЖИЙ КЛОУН

Херр Эйнгорн, ведь образование
Не только крест да отпевание.

ПАУЛЬ ЭЙНГОРН

Для них, увы, не в знании благо.
Не стоит в них будить отвагу.
Пусть прошлое надёжно спит,
Пусть лишь о вере говорит.
Не дай им Бог, всю правду знать.
Как ими после управлять?!

ЧЁРНЫЙ КЛОУН
    Судьба простого, как судьба народа. Пока не поумнеет он, всё в жизни невпопад. Когда он молод, главное ему – свобода. Состарится, и тёплой печке рад.

РЫЖИЙ КЛОУН

Вот это разговор! Я, страсть, люблю свободу.

БЕЛЫЙ КЛОУН

Пусть ты не трус, да глуп, принявши эту моду.

ПАУЛЬ ЭЙНГОРН

Что спорить? Случай наш простой.
Где мудрость с головой пустой?
Учили, даром труд пропал,
А Бог за мерзость наказал.
И наказал не только их,
Всех русский царь войной настиг!

ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Тут есть, однако, закавыка.
Кто молод, разве всё поймёт?
Возьмём учёбу человека,
Здесь можно надорвать живот.
Пойми, где надо отдохнуть?
Ведь к знаньям – бесконечен путь.

ПАУЛЬ ЭЙНГОРН

Познай, сначала, сам себя,
Так мудрость вечная звучит.
Старайся, ближних возлюбя.
Господь на знанья вдохновит!

Раскланялся херр Эйнгор и манеж покинул. И снова гром аплодисментов, публика бурлит. А шпрехшталмейстер вышел, с пониманием на всё глядит, Он руку поднял, успокоил и микрофон подвинул, стоя.

ИНСПЕКТОР МАНЕЖА
    Что человек, что племя, не познав себя, Своей природы не познав? Они – бессильны. Чтоб поумнел народ, господь даёт урок, любя. Трагедий и террора лекции Его любвеобильны. Нет, нет. Под купол цирка пессимизм не вхож.
Самопознание завершит в России боль и ложь.
    Чем больше грабят нас и отравляют быдло, Тем гуще станет новой нации повидло. Для нас лекарство – правды горькая похлёбка. А каждый выстрел в спину – на щите заклёпка. И тут без опыта Прибалтики не обойтись. Вперёд, наш цирк! В мир фактов торопись.
    Но мы не станем больше хроникёров вызывать, поскольку, если вызвать их, то до утра рассказы. Они, как антиквары, стали факты собирать. Мы факты обобщим, итог рассмотрим сразу.
    Том Хёрне, швед, был в Ревеле на службе. Семь книг различных фактов он оставил нам. Не делал выводов и не поддался дружбе историк-антиквар с бесстрастием пополам. Три фона: Лоде, Фишбах, Врангель да отец Вернор. Они пошли писать свои труды его стопами. А был ещё учёный Кольх, он тоже пастор. Кой что они списали, а кой что видали сами. А мы, спектакль свой войною продолжая, не станем слишком отвлекаться на детали. Оценим на глазок, гостей не утруждая, Как эти страсти на Россию повлияли.
    Внимание, дамы! Господа, внимание. Наш номер необычен и непрост. Правдовещатель, чревом говорить – его призвание, Желудок лгать не разрешает, он – не телемост. Мы вам гарантии даём, всё так и было. Я представляю знатока, а в знании – сила. Проблема чревом артстволов заговорила. Он вам расскажет, как война происходила. А клоуны, они, как цирковые власти, помогут ход истории слегка пригладить. Они в четвёртой власти лишь отчасти, и ничего они не смогут оболгать или изгадить.

Одет чревовещатель строго.
За ним выходит ассистент.
Имущества у них не много,
Есть клетка, попугай и тент.

ЧРЕВОВЕЩАТЕЛЬ

Не сомневайтесь, господа.
Мы знаем свой предмет.
Втроём, хотя не без труда,
Откроем вам секрет:
Чем Русь была до той войны,
И что в итоге для страны?

Мой ассистент – иллюзий мастер,
Он мир реальный сотворит.
И попугай-релейшен (“Здрр-асте…!”),
Он восприятие облегчит.
Итак, за дело надо браться.
Нам стыдно трудностей бояться.

Наш номер – это мимодрама века.
На пять секунд потухнет в цирке свет!
Представив грозный образ человека.
Его судьба неповторима, нет!
Иван Васильевич Четвёртый, царь
Вот здесь, у нас свой трон займёт, как встарь.

    И мы дополним хроники рассказом очевидцев. У трона грозного царя никто не станет лгать. Он деспот, сластолюбец и учёный, он един в трёх лицах, он взглядом властным в душах смертных мог читать. Грехов своей души не успевал молитвой искупать, не ведал жалости, но знал, за что он будет отвечать.

    Я слабонервных попрошу собрать всю волю. Вот свет погас и снова видно поле.
На месте тента царский трон с охраной рынд стоит, А грозный царь на нём, задумавшись, сидит. Его огромный посох страшно-знаменитый – сигнал попятиться, без речи аппетита.

ЧРЕВОВЕЩАТЕЛЬ

Его антре – то высший класс иллюзий,
Сюжет, в котором целый мир коллизий.

    Всё, чем династия богата и природа изобильна в его натуре и в великой воле странно воплотилось. Суровых Одина сынов в нём ярость зрячая обильна, коварством тайным басилевсов стала его милость. В нём кровь и воля новой нации огнём играла, Россия на меже Евразии с его мечом стояла.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

Я слышу ваш немой вопрос, потомки:
Ты нации губитель иль отец?
Хотите вы понять души потёмки,
Себя поняв, хотя бы, наконец.

Встаёт и смотрит в зал.

Кто вы? Навоз для иноверцев?
Хозяева, где колос в поле ваш?
Смотрю, не вижу в крови перца!
А смелость моды джинсов – камуфляж.

    Но к делу. То яйцо, что принесла Ливонская война, сегодняшнюю курицу в её курятнике не учит. История тех лет боярам вашим вовсе не нужна. Борьба за власть и доллары их, как и прежде, мучит. Им сколько денег в долг иль на хранение не отдай, всё без толку, сопрут и спрячут в банки под сарай.
    Но то яйцо, что принесла Ливонская война, прекрасной птицей государства обернулось. На четверть века битв нам стала памятна она, в Россию не вошла, война в Ливонии тянулась. С боярской вольницей в войну страна вошла, единым государством вышла и Европу превзошла.
    Ах, господа историки, политологии профессора, Как ваш анализ изощрён, и сколько в нём теорий! Но думаю, ливонский синтез вам учесть давно пора. Ведь есть единый ключ к проблемам, коим имя – море.
    Да, в море-океане бурной русской жизни и судьбы отсель видны следы одной незатухающей борьбы. Да, это так. Всё правда на века. Всё так и есть. Борьба державы за порядок, власть и честь. Борьба с боярами по всей Руси великой. Борьба с самоуправством силы многоликой.

Тут ПОПУГАЙ, что, вроде, спал, вдруг встрепенулся. Захлопал крыльями и на насесте кувырнулся. Потом пронзительно и громко закричал:

Самоуправство – враки! Демократия! Аврал!

Проворный ассистент накидкой клетку покрывает
И знаком снова зал во тьму на время погружает.
И как зажёгся свет, стоит он скромно в стороне,
А вместо клетки – всадник на гнедом коне…

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

А, так и знал. Андрей! Лукавый раб.
Измена жить спокойно не даёт.
Ты ад покинул, караул там слаб.
Или в чистилище тебе приют?

АНДРЕЙ КУРБСКИЙ

Нас, царь, связало прошлое с тобой.
Сильнее памяти под солнцем нет.
Ходил за Русь и против я на бой,
Но православия не предал свет!
Я договор с тобой, увы, расторг,
С Баторием был неуместен торг.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

Тебе заместо царского веленья
Зело потребно стало самовольство.
Как иудею надо обрезание
Взамен креста. Твоё самодовольство
Порождено исчадием ехидным
Измены, а не торгом безобидным.

АНДРЕЙ КУРБСКИЙ
    Не повторяйся. Всё что написал, твои труды я знаю наизусть. Но снова повторяю, я как князь имею право на отъезд. А в думе, сколь земель удельных, столь боярских мест. Кто место вместе с головой не потерял, меня осудит пусть.

Ты столько крови княжеской пролил
И столько слуг, княжат поубивал.
Где род, что ты достойных не казнил?
А сколько ты добра конфисковал!

Накидка с клетки соскочила, а ПОПУГАЙ не дремлет. В бдительности сила.

Уря, уря! Двух роз нам не хватало.
А пусть, не роз, давай, хотя б ромашки,
Но чтоб дубасили друзей Йоркашки.
Ланкастеров пусть лупят чем попало.
Роды почти что век дрались за власть.
Убитых столько, не куда упасть!

Велик Иван, в постриге звался Иона.
Исторрию Двух роз прекррасно знал
И ягодок в Москве не исключал,
Войну Гражданскую во время оно
Предотвратил кровопусканьем.
Кто выступит за это с поррицаньем?

Ага, уносите поспешно птицу,
За то, что птица правды не боится!
Здесь без меня сойдут и небылицы,
Похожие на быль, как говоррится…

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

Молчи, ты сам за тело продал душу
И ложных обвинений убоялся.
Я наказать иль наградить не струшу,
Московский царь в отчётах не нуждался.
Ни перед кем мы не сгибались сроду,
Ещё оценит Русь царей свободу.

АНДРЕЙ КУРБСКИЙ

Советников своих не ценишь в думе.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

А Моисей один учитель в доме!

АНДРЕЙ КУРБСКИЙ

Ты казнями свою страну потряс.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

Давид библейский был покруче нас!
Безумьем злейшим болен человек.
Не я жесток, жесток был мира век.

АНДРЕЙ КУРБСКИЙ

Ты Русь удельную на площади распял.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

Я государство родине в наследство дал.

АНДРЕЙ КУРБСКИЙ
    Великие князья Россию договором собирали. Ряд, соглашение, хоть в думе, хоть в полях. Свободные князья и смерды на земле стояли, а ныне князь удельный и свободный – враг.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

Да, знаю, был ты дома Курбский князь,
А на Литве стал Ярославским зваться.
Прошла пора уделов. Слазь!
Всем в службе государевой стараться.
Дворяне – в рать, в приказы на работе,
А тягловым в полях трудиться в поте.

АНДРЕЙ КУРБСКИЙ
    Ты царство строил на крови, меняя часто караул, пришла пора, ты слуг, опричнину в неё мокнул. Советников своих, друзей, что вместе начинали, в измене обвинил, сослал, чтоб правды не искали.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ
    Что ты городишь, где и у кого вдруг завелись в политике друзья? Что мне советники? Я перерос их всех, у трона баловать нельзя! Да, это я Малюте приказал , когда пришла пора, в бою полечь. Да, это я опричнину закрыл, кровавый круг террора завершая. На стенах замка Вейсенштейна только честь он смог сберечь. Он выбрал смерть и взял твердыню, рыцарей нещадно убивая.
    Мы завершили по Ливонии поход, не взяли лишь столицы. Мы без тебя все замки взяли. Могу делами нашими гордиться. Не веришь мне, у Руссова читай, хозяев-немцев не осталось. Моей державой стал весь край, рабов Европа тут не досчиталась.

АНДРЕЙ КУРБСКИЙ
    Скуратов-Бельский был твой пёс цепной, какая честь? Он столько убивал, что поминать не хватит года.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ
    Да, был убийца он, а вот в предатели не влез, не та порода. А ты плоды войны своей рукою сдал, потешил спесь!
    Ты был соратник и советчик, сверстник, ты был друг. А он был пёс мой верный. Но он, как ты, не смог предать. Ты погубить хотел меня, а предал смерти многих слуг, когда в Литве ты армию сгубил, пути её врагу дав знать!
    Довольно, я устал. Пора кончать, поскольку сцена затянулась. Прожектора гаси, чтоб нам уйти, чтобы на тырсе всё в исходное вернулось.

    И точно, темень вдруг. Потом зажёгся свет, но пусто всё вокруг.

ТРЕТЬЯ ПАУЗА

ВЫХОД ЧЕТВЁРТЫЙ.

Интродукция к Выходу
Интродукция начинается и проходит под торжественные звуки увертюры Чайковского «1812 год», а завершается её краткой трагической концовкой. Сначала  на арену бодро выходят шеренги шведского войска. Они вооружены, при трёх пушках на конной тяге, несут большие ключи с названиями взятых городов. Промаршировав, они удаляются за кулисы, оставаясь там до скорого финала увертюры. Со сменой мелодии они в беспорядке выбегают на арену, оставляя на ней ключи от городов, оружие, знамёна и одну пушку, у которой соскакивает колесо. Свет гаснет и снова зажигается. Трофеи исчезли.

Вот пауза закончилась и наведён порядок. Опять три клоуна вразвалочку выходят на арену. Выходят не спеша, устали, мимов труд не сладок. Садятся на барьер, а рыжий тут же лёг на спину.

БЕЛЫЙ КЛОУН
    Ещё один такой смертельный номер, и перестану я шутить. Да что шутить, не сможешь говорить, ведь посох длинный. Убьёт случайно, ненароком, как сынка родного смог сгубить.

РЫЖИЙ КЛОУН
Не поднимаясь, важно.

А посох репинский – предмет былинный.
Убит сынок на женской половине.
Там посоха царь, шапки не носил.
Cерчал, сноха валялась на перине,
А сын жену, конечно, защитил.
Нет, нет. Вот Курбский – человек культурный,
Мазурку танцевал, плевался в урну.

ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Был Курбский-князь большой антисемит.
Он метил наших меткою поганой,
Чтоб знавать, покуда не помрут.
Считал, плодимся мы как тараканы.
Евреев, коим денег задолжали,
Он с пиявками держал, чтоб уважали.

Выходит на арену метр, и клоуны встают, отряхивая брюки. Внимание силятся изобразить, спасая утомлённый зал от скуки. И, в то же время, вид у них, как будто, в чём-то виноватый, хотя они по-прежнему уверены в себе и бойкие ребята.

ИНСПЕКТОР МАНЕЖА

Вы что же, господа, забыли роли.
Молчали, будто, в рот воды набрав?

БЕЛЫЙ КЛОУН

Да, признаюсь, молчал в рукав,
Хлеб отбивать, я рыжий, что ли?
А ну, найдёт у нас войну Двух роз?
Вдруг белой с рыжей выявит психоз?

РЫЖИЙ КЛОУН

Метр, мы молчали с перепугу.
Пусть я не прав, сказав спасибо другу.

ИНСПЕКТОР МАНЕЖА
    Ну, ладно. Разберёмся позже, когда снимут кассу. Я сам средневековье не люблю и понимаю массу. Чтоб нам загадку, как Ливония Россией стала, раскусить, ход и причины Северной войны придётся проследить. Но, прежде следует осмыслить те большие перемены, которые произошли, как только Швеция взяла арену. Большая драка шведов с Польшею в Прибалтике была, швед победил и Ригу захватил. Такие, вот, дела…
    Когда на Ригу смотришь, как на сцену из партера, пускай, хоть с палубы, хоть с берега другого, ты видишь силуэт Европы, декорация её и мера. Откуда взялся этот силуэт, что стоит дорогого?
    На реченьке, на Риге построен град немецкий. Был он архиепископа, был шведский, был советский. Торговлей, знать, тот город едва ли удивишь, Он стал столицей Латвии, а всем, кто строил – шиш! Когда из Бремена купцы мёд первый покупали, и первым зеркалом когда туземцев удивляли, никто из них не знал тогда, не мог предполагать, что немцы так построят мир, чтоб, завершив, отдать. Немецкий мир, ганзейский мир, знамёна крестоносцев не устояли против пчёл, мёд бравших с медоносов. Исчезла речка, давшая название Риге, крепкие хозяева её, а племена, что мёдом от земли кормились, заняли жильё.
    Я Ригу полюбил за прошлое, которое навек ушло, за лабиринт покинутых безумными людьми средневековых улиц. Здесь извержение военного Везувия, как смерч, прошло, в развалинах твоих приказ последний выполнил убитый немец.
    Богатыри-соборы хаоса фантазию, как быль, венчали, романский и готический призыв руин застыл над прахом. Проёмы выбитых окон огромный акведук напоминали, израненные башни в небо и в грядущее, вели со страхом.
Их прихожане, дети их, вокруг их стен застыв стояли. Калеченных фасадов и пробитых крыш и этажей не счесть. Они немецкой нации кровь с плотью в тех руинах потеряли, Помпея, расскажи, ушёл дух созидателей, иль он навеки здесь?
    Я Ригу полюбил, когда она по-русски говорила, напев латышской речи на вторых ролях тогда звучал. Другая в город топонимика с победою входила, а по-немецки лишь еврей от радости, что жив, кричал. Кварталы европейские хозяев новых обретали, а погорельцы хуторов и деревень за счастьем шли. Что было здесь вчера, они тогда не знали, Не знали, не хотели знать, а захотели б – не смогли.
    Прекрасные дома опрятных улиц и просторные витрины, опрятный парк дугой широкой старый город окружает. Со скатов Бастионной горки лучше нет картины, свою зелёную визитку Рига любопытным предлагает. Я Ригу полюбил за хаос разрушения и порядок, за необычный поворот в своей, как и в её судьбе. А хлеб послевоенный флотский для мальчишек был так сладок, И день для них всходил в учёбе как в труде.
    Но мы, последние страницы хроник раскрывая, учёного историка и важную персону вам представим. Гадебуш с Рюгена, управу Дерпта возглавляя, прошедшее до дней Второй Екатерины говорить заставил. Все факты в хрониках и грамотах, что были налицо, он в ста томах собрал, привёл, издал в конце концов. Он современников затмил, век восемнадцатый венчая. Таких, как Гартнак и барон фон Бломберг немцев европейских. И русских немцев обошёл, лифляндское дворянство изучая, заткнул за пояс Бреверна и Арндта, мастеров остэзейских.
    Пусть он расскажет Вам, как шли дела в свободной Риге. Его рассказ найдёте вряд ли в современной книге.

Выходит новый персонаж на круглую арену. Опять учёный муж заменит нам сирену. Он в Грейфсвальде и Кенигсберге обучался, До высшей власти в Дерпте он добрался.

ФРАНЦ ГАДЕБУШ

Истории века – века борьбы за Ригу,
Хозяин истый в Риги был патриципат.
Он торгом богател, держал в кармане фигу,
Когда на верность клялся, чей стоял солдат.

Он город крепкою рукой держал за холку.
А мастерам законы-цены диктовал.
Пытались рыцари его прижать без толку,
Он беглых мужиков в работу принимал.

Все войны, бунты, межи он перехитрил,
Одной рукой в Европе денежки считая.
Немецким оставаться доставало сил,
Когда в безбрежии России Рига краем.

Но вот однажды сплоховали господа,
Открыв ворота и причалы войску шведов.
Те пошлины, что ранее, – то ерунда,
Сто тысяч талеров за год – такие беды.

Ливонских сборов всех товаров, что с востока,
Король удавку заготовил и накинул.
Так стала Рига коровёнкою до срока,
 Когда Великий Пётр доярку в море скинул.

Так стала Рига, что была сильней Стокгольма,
Кормить и содержать за морем короля.
Казармам, где живут солдаты, в Риге вольно,
Полков полно, но хлеб они едят не зря.

Они порядок шведский крепко берегут,
И привилегии дворянства охраняют.
Ещё один поход московский отобьют,
А поражений шведы, вроде, и не знают.

И та история сто долгих лет катилась.
Пока король азартный Карл не заступил.
Он был двенадцатый, но слава всех затмилась,
Когда Европу армией он удивил.

Но, достославное сословие торговцев
Себе в убыток не умеет торговать.
Груз пошлины переложить на иноземцев,
Что проще? Остаётся денежки считать.

Не забывает Рига также феодалов,
Которые с крестьян дерут три шкуры.
Ей Ревель в этом деле помогал не мало.
А швед хозяин ценит местную натуру.

Чтоб этот золотой поток обезопасить,
Расходы накладные, за войной – война.
Чухонские болота, если взяться взвесить,
Им не нужны, река Нева, как путь, нужна.

Коль денежки не в счёт, тогда не в счёт Россия,
Пускай поляки мнут Москве бока.
Но есть, однако, шансы не плохие,
Закрыть на Балтику ход русским на века.

БЕЛЫЙ КЛОУН

А сотня тысяч – много или мало?
Чем это Рига милой шведу стала?

ФРАНЦ ГАДЕБУШ

Не мало. Раньше тридцать Ревель стоил,
Когда датчане немцам продавали.
Хоть бюргер-немец город перестроил,
Порт, слуг и замок немцы прикупали.

Утратив Ригу, шведская корона
Утратила поборов тех права.
Так каркнул Карл, как с ветки та ворона,
Сыр выпал, и кормушка такова.

РЫЖИЙ КЛОУН
    Сгорел как швед азартный Карл под городом Полтава, а вскоре и на Ригу потеряло королевство право. Но шведская казна потерю признавать не захотела, Ништадтский мир был для неё, как временная мера. Поэтому борьба за Ригу, ой, не скоро завершилась, и после ещё сотню лет с Россией Швеция мирилась.

ФРАНЦ ГАДЕБУШ

Под городом Полтава
Дал Пётр за Ригу бой.
Здесь получил он право
У моря стать ногой.

Сбежал король от плена,
А армия разбита.
Из Турции надменно
Грозит, кляня сердито.

Но если разобраться,
Сам он и виноват.
Пошёл с Москвой тягаться,
Не сосчитав солдат.

А рижские банкиры
Считать всегда умели:
Война дороже мира,
Петру открыли двери.

В году семьсот десятом,
В разгар войны со шведом
Весь край, войной объятый,
Признал царя победу.

БЕЛЫЙ КЛОУН
    Да, это было очень верное решение, войти в безбрежную Россию и не потеряться. Чтоб всё, как было, сохранить, могу сознаться, нужны ещё мозги, а не одно везение. Наследники Альберта – грамотный народ.
    Но как понять, что дал Господь, как мозг? Чем он снабдил беспечного Адама? Я знаю, что он дал, скажу Вам прямо, когда навёл на глину человечий лоск. Он дал ему ассоциаций аппарат.
    Он дал возможность уникальную запомнить, но это лишь полдела, главное оформить образ. Не надо всё запоминать, не нужен тормоз, Есть знак иль жест, а лучше слово молвить. В калейдоскопе памяти на образы парад оформить.

РЫЖИЙ КЛОУН

Был Пётр Романов ученик прилежный,
Уроки в детстве на Кукуе брал.
Он немку полюбил и, неизбежно,
В Ливонии к друзьям своим попал.

Когда полки Ивана в бой ходили,
“Смеpть немцам!”, ратный лозунг штурмов был.
Полки Петра остзейцев пощадили,
А Пётр их привилегии хранил.

Нашёл наш царь в Ливонии Кукуй,
Ассоциаций в нём приказ был прост.
Цветёт господство немцев, не балуй,
Пошёл с Петра немецкий корень в рост.

ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Чего вы хнычете? Россия к морю вышла.
Да, повернул великий царь в Европу дышло.
Какая разница, где бабу он нашёл,
И в чём немецкий рыцарь обошёл?

И кто мог знать, что двести лет спустя
Безумство мир охватит не шутя,
И что наследство прихоти царя,
Без толка пропадёт и сгинет зря.

А что цари все немцы, погляди,
То это – факт. Что будет впереди?
Придёт потом грузинский вождь и царь,
Такого, к счастью, не случалось встарь.

ФРАНЦ ГАДЕБУШ
    Вы сильно упрощаете проблемы, господа. Но, если декларации барона Розена коснуться, то к праву римскому придётся вновь вернуться, ведь он его для пользы рыцарей упомянул тогда. Тогда ландрат императрице Анне строго доказал, что господам немецким Пётр крестьян отдал. И рижские купцы,
отнюдь, тогда не прогадали, поскольку шведский флот им перестал мешать. А кораблей с полтыщи в год к ним стало приплывать, их должников теперь цари к ответу силой звали. А долг немалый был. Им больше миллиона задолжали Поляки и Литва, что талеры в долг брали.
    И был ещё подарок царский немцам от царя, он отменил редукцию, что шведы провели: в казну крестьян с землёй, почти что, половину отвели. Они уменьшили имения немецкие совсем не зря. Вернул крестьян и земли Пётр им от своих щедрот, воспрянул рыцарь, загрустил по хуторам народ.

Тут стал раскланиваться синдик Гадебуш,
Блестящий выход и рассказ свой завершая.
Но публика устроила оваций туш,
Кричали “Браво! ”, за кулисы не пуская.
Он вынужден для пользы выдать шутку,
Чтоб сбить их пыл, продолжил на минутку.

ФРАНЦ ГАДЕБУШ

Да, господа. История – наука,
Предмет, в котором фактов череда.
Всё хорошо, но вот какая штука:
Без документов факты ерунда.
И если документы взять да сжечь,
Взамен науки – кухня: фигу печь.

    Вот так и получилось, что партийная наука нам кухней обернулась на поверку. И “Краткий курс”, и развенчание его – такая мука, Прокисшее враньё внутри и клюква сверху. А те, кто этот курс взахлёб на кафедрах читали, теперь визжат, что параноик был товарищ Сталин.
    А в наше время фактов, к счастью, не боялись. Я вам, что знал, не всё, конечно, изложил. Но мне чужда, сказать по правде, зависти докука к тому, кто их понять не пожалеет сил. Вот так всегда, опять пришла пора расстаться, а наш рассказ другими будет продолжаться.

Ушёл под смех трибун шутник-историк,
Ему по ходу действия инспектор вторит.

ИНСПЕКТОР МАЕКЖА
    Теперь последнее антре, канатоходцы-хроникёры! Фон Тобин, Пауль Иоганзен, а вот Боссе и Шаудин. А также Рейнгард Виттрам, нацистом стал который. Он в нашем представлении со свастикой один. Для них о прошлых днях рассказ – прогулка по канату, поскольку немцы в их глазах ни в чём не виноваты. Звучит мелодия, слова о милом Августине, выходят пятеро и занимают место в середине. Все в штатском, на одном паучая повязка. Выносят кресла, круглый стол, присели. Это – сказка!

Для вас, любезный зритель, работает бригада.
Цирк – мужества любитель, арена смелым рада.
Канатоходцев ловких я представляю вам,
У остезийской бровки им шанс последний дан.

РЕЙНГАРД ВИТТРАМ
    Да, мы последние, цивилизация погибла. Всемирный заговор сработал ловко Юдебанк. Прав фюрер, говоря, что право – это сила. Звезду Мозеса вёз на башне русский танк.
    Но мы, парад немецких хроник завершая, не будем забегать вперёд, события торопя. Работы наши, как итог, как радость урожая, мои коллеги подведут черту, поставлю точку я.
    Ливония – пример великий и прекрасный, Как нация господ культуру сохранила, как не пришёл сюда восток ужасный, как детский сад племён она растила.
    Сегодня мы даём обзор семи веков охраны фатерланда духа на востоке. Плацдарм Ливония смог избежать оков культуры чуждой, примитивной и жестокой.

ФОН ТОБИН
    Отмену привилегий с изъятием земли во Франции прекрасной давно изобрели. Но вышла после с равенством у буржуа промашка, всегда у личности – цена, без цифр она – букашка. Менять, выходит, ни к чему сословную систему, коль скоро цифры в банке есть, менять нет смысла тему. И с братством наций тоже непорядок, привёл Россию шовинизм царей в упадок. В Ливонии они туземцев с немцами сравняли. Хотели властвовать, власть разделяли.
     А держалось верной службой рыцарей-баронов. Отвергнуты они идеей русской, нет былых законов. Известно дело, коготок увяз – пропала власти птичка. Заигрывать с туземцами и потакать – опасная привычка.

ПАУЛЬ ИОГАНЗЕН
    С кем царь освободитель вздумал рыцарей равнять? С неграмотной чухной, чьи предки, как пахать не знали! Ведь это их пришлось с трудом трёхполью обучать. Ведь факт, что значит настоящий дом, не понимали.
    Был изначально дик весь край и люди примитивны, не вышло общество у них закона и порядка. И правды Хлодвига не все статьи в болотах перспективны. В краю, где беззаконие – закон, жилось тогда не сладко. Кабы не мы, они бы тараканов разводили, и, как мордва, в Россию многоликую входили.

ГЕНРИХ БОССЕ

Да, да. Вы правы, наш коллега.
Лишь мёд да воск везли отсюда.
В полях хватало только снега,
А мы создали пашен чудо.
Мы подняли весь край лесной,
Гордиться можем мы собой.

ФОН ШАУДИН

Не зря старались наши предки,
Над краем щит свой водрузив.
Россия съела б всех, объедки
Доел бы здешний коллектив.
Конечно, здесь жилось, не сахар.
Но нужен был крестьянин-пахарь

Ещё момент, здесь немцам повезло.
Царь Пётр европезировал дворян.
Он строил мост на запад всем назло,
Ливонии особый статус дан.
Наследникам не изменить порядка,
Когда налоги есть, всё сходит гладко.

РЕЙНГАРД ВИТТРАМ
    Всё верно, господа. Но я хочу пересмотреть саму концепцию и суть истории Ливонии. Менялись формы, оставалась наша твердь немецкого порядка и влияния Германии. И пусть немецкий меч не смог от трёх отбиться, пусть шведы, Польша и Россия диктовали мир. Не признаю, что дух немецкий может измениться. Он, только он носитель государственности и кумир. Он, только он не рвал связь с родиной, с её народом, хотя сюда крестьян немецких рыцарь не пускал. Всё остальное общество под нашим небосводом. Немецкий мир Европу на востоке защищал.
    Немецкий бастион велик своим предназначением, немецкий рыцарь в высшие круги империи царя вошёл. Чиновники на русской службе были с пониманием германских интересов. Да теперь, не тот расклад пошёл! И, чтоб восстановить значенье бастиона на востоке, поднять до прошлого влияние немецкого народа, должны войти Эстония и Латвия в наш рейх, настали сроки. Порядок новый – это равенство для всех, всех ждёт свобода! И я, своей работой, новым взглядом, подводя итог семи веков, скажу, нас не смущает акт отмены привилегий для баронов. Предначертания фюрера объединяться выполнить готов и немец, и абориген на базе нашей сильной нации законов.
    А те, кто кровь свою за Рейх в боях опять прольют, сражаясь с большевизмом за великий идеал нацизма, награды и имения в Ливонии, как рыцари, найдут. Кто присягнёт Германии, тот не узнает остракизма. Да, так и будет, станут добровольно воевать в СС и латыши, и эсты за свои надежды одержимо. Но то уже другой рассказ в юдоли здешних слёз. И мы, надеюсь, не пройдём его случайно мимо.

Итак, мы вам раскрыли наши карты
И подвели к анализу эпохи,
К преддверию войны азарта.
Простите, если рифмы плохи.

ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Какие чудные слова по делу.
Но в чёрный список попадёт СС.

РЖИЙ КЛОУН

Припрёт, и душу продадут и тело.
За землю всех не раз попутал бес.

БЕЛЫЙ КЛОУН

За землю, да за волю, что кривда обещала,
Россия на панели, империя пропала!

Встают канатоходцы и, раскланявшись, уходят. Оркестр опять играет нам ритмы «Августина».И свет привычный дружески опять приходит, а шпрехсталмейстер, объявив антракт, сгибает спину.

ЧЕТВЁРТАЯ ПАУЗА

ШАРИВАРИ. Исследование на тему «Что делать?»

Вдруг в цирке гаснет весь сиявший свет,
А на арене слышится движение.
Готовит круг последний свой сюжет,
Конец хорош, похвалят представление.
Чтоб большинство деньжата не жалело,
Финал изобрели, такое дело…

Опять зажёгся всё творящий свет.
И ясно, в чём идея шаривари.
На всём барьере мест свободных нет,
Сидят все те, кто нам спектакль давали.
Сидят вольготно, кто, где примостился.
Смешеньем званий цирк не удивился.

С достоинством инспектор Фауст вышел,
А клоуны вбежали, еле дышат.

ФАУСТ
    Финал! Добрался прибалтийский цирк и до сегодняшнего дня. Его мы кратко, субъективно и по существу обсудим. Поставим мы вопрос, ответ – одним стихом, прошу простить меня, Всего один лишь краткий стих у каждого. Так мы ответ добудем. Вы – эксперты Прибалтики, предмет знаком, его не переделать. Знаком и день, в котором мы живём. Вопрос один: «Что делать?»

РЫЖИЙ КЛОУН
Что делать, что делать! Как будто не ясно.
Деньжата беречь, если есть!
Хотя, это тоже, конечно, опасно.
И может, их лучше проесть.

ЧЁРНЫЙ КЛОУН

Что делать? Что делать?
Штаны снять и бегать!

БЕЛЫЙ КЛОУН

Этот каверзный вопрос
Задавался часто.
До ответа кто дорос,
Знал рецепты счастья.
Если Ване девять лет,
А десятый Тане,
То в вопросе смысла нет,
А битки в сметане.

ФАУСТ

Согласен я, вопрос не прост,
Проста вопроса форма.
Принц Гамлет нёс свой тяжкий крест,
Решив его прискорбно.
Но мы проблему упростим.
Мы сузим суть вопроса.
Блеснём мы опытом своим,
За это нету спроса.
Поскольку равенство у нас,
Случайна очерёдность.
Мы жребий бросим сей же час,
И не к чему нервозность.

Приносят шапку, в ней, понятно, звон жетонов. И Рыжий клоун с нею не спеша  идёт по кругу. Вопрос решён, все получают номера своих вагонов. На спины, как спортсмены прикрепляют их друг другу. Когда всё успокоилось, инспектор слово взял.

ФАУСТ

Итак, у каждого свой стих.
От сих читайте и до сих.

АССИСТЕНТ
    А можно мне сказать? Всего одна минута … Мне номера не дали, а я, ведь, ассистент. Что делать – скажем, не моя забота, но уточнить хочу один момент!

ФАУСТ

Кивает шпрехшталмейстер. Ладно, молодёжь.
Давай! За глас народа, может, ты у нас сойдёшь.

АССИСТЕНТ

Момент такой: чтоб вы не предлагали,
В расчёты ненависть бы принимали.

БЕЛЫЙ КЛОУН

Ай, ай! Прибалтике такой навет?
К спокойным и культурным европейцам
Такая рабства страсть не вхожа, нет.
Возможно, была вхожа к остезийцам.

АССИСТЕНТ
    Не обольщайтесь. Есть, и не одна, причины ненавидеть как для европейской мины, которая в веках живёт и тонизирует народ.
    Во-первых, просветители российские им помогли культуру обрести, подняться с хуторской юдоли. Но снисходительность цари упрятать не смогли. Был тот экспромт благотворительность, не боле. Когда культурою из грязи хуторяне заблистали, они, неполноценность чувствуя, и ненавидеть стали.
    Второй момент, подачку от Москвы политики приняли. Их вожделенная свобода милостью дешёвою была, когда субъектами и государствами вдруг стали. В историю с протянутой рукой Прибалтика вошла. Такое как забыть, как с этим жить спокойно? Лишь ненависть к Москве для них теперь достойна.
    А что касается военных дел, тут очевидно всё! Советский танк враз кончил со свободой зыбкой. Советизацию познал прибалт, жаль не во всей красе. Он отомстил, стреляя в спину, с ненавистью прыткой. А в тот разгром-возмездие, которое потом свершилось, страна, запрятав ненависть, лишь лицемерить научилась
    Зато теперь не прячут больше по карманам ловко шиш, открылась для балбесов их любимая вакансия – латыш!

ФАУСТ

Мысль ваша нам ясна, хота неконструктивна.
Начнём весь круг сполна правдиво, не наивно!

ГЕНРИХ ЛАТЫШ

Разбираться с имуществом надо,
И с правами, что свыше даны.
Но важней всяких дел та награда,
Что в Христе получить мы должны.
Много разных церквей и конфессий
Ход истории ввёл в этот край.
Разных наций и разных профессий
Кандидаты на ад или в рай!

Я так отвечу на вопрос,
Веками опыт свой сверяя.
Здесь мир установил Христос,
Законы благом проверяя!

ГЕНРИХ БОССЕ
    Остзейские губернии всегда предмет сугубый был. И что возникло здесь, как не крути, предмет особый. Кто что построил здесь, кто деньги здесь вложил,
Пришла пора понять, иллюзии рассеять чтобы. Однако, мы на реконкисту или компенсации не уповаем, Что делать современным немцам ясно здесь, как дважды два. Мы сами компенсации владельцам за своё же предлагаем, здесь можно всё сейчас задёшево купить, была бы голова.

РЕЙНГАРД ВИТТРАМ
    Профессор Боссе, как мне кажется, ответ дал неплохой. Экономическая мощь Германии не только в этот край пришла. Но здесь, всем это надо понимать, мы возвращаемся домой. Хоть рыцарей здесь нет, но здесь на всех погостах их душа. Остзейский край не просто часть культуры европейской, он – часть Германии великой, этот край остзейский!
    Отсюда, на вопрос Ваш я могу ответить очень кратко: не надо делать ничего, сюда Германия придёт украдкой.

БАЛЬТАЗАР РУССОВ
    Что делать, я, наверно, точно не смогу сказать. Зато, весь прежний опыт прибалтийский обобщая, я посоветовать могу, чего вам надо избегать. Не надо силу применять, и, прошлое прощая, на этом пятачке неплохо мирный торг устроить, чтоб Запад и Восток смогли сказать, чего кто стоит.
    Теперь из прошлого извлечь урок необходимо всем. Закон и мир придти должны, должны, и насовсем!

ФРАНЦ НИЕНШТЕДТ
Мы в паре с коллегою вместе уже выступали пред Вами. Он в Ревеле жил, а я в Риге, нас опыт эпохи сближает. И я, на вопрос отвечая, взял строчки с его же словами. Пусть тот устыдится, кто думал, что это его обижает.
    Теперь из прошлого извлечь урок необходимо всем. Закон и мир придти должны, должны, и насовсем!

ЧРЕВОВЕЩАТЕЛЬ
    Коллеги и друзья, я очень рад, вас много здесь, Но я один сегодня цирк представил своей ролью. И мне ясней, чем вам, как много циркового в жизни есть. И жизнь, и цирк за грубые просчёты платят кровью. А потому отвечу я на ваш вопрос, звучащий бесконечно: нельзя затягивать решение его, нельзя шутить беспечно.
    Сегодня этот буфер вроде бы ничей, сам по себе плывёт! В бесправье брошены права людей, для русских это гнёт! Пора кончать абсурд, пора скорей. Зло до добра не доведёт!

ДАВИД ХИЛЬХЕН
    Чтоб наступило чудо, надо землю дать владельцу. Тогда хозяева земли преступят пестовать её. Земли богатства надо дать работнику, умельцу. Гроссбауэр, владелец мызы, вам почтение моё! Не тем, кто временно на ней свой номер отбывает, Земля должна принадлежать тому, кто детям оставляет.
    Россия ли, Прибалтика, немецкая земля, везде стоял вопрос: с землёй что делать? Везде должна землёй владеть сама семья, покуда мир стоит, того не переделать!

ФОН ШАУДИН
    Одно могу сказать, Прибалтика была всегда предпольем. Соседи с четырёх сторон сюда решать вопросы приходили. Сегодня не войной решаются проблемы, а простым застольем: кто попадёт за европейский стол, того к кормушке допустили. И держит нос Прибалтика по ветру, все запахи с Атлантики ловя. Гадает, может дядя Сэм расщедрится, в верховные руля? А потому, что делать ясно и понятно каждому, кто держит стол: подкармливать и обещать, чтоб друг прибалт к другому не ушёл.

ФОН ТОБИН

“Die livonische Ritterschaft in…” –
Тема рыцарства нашею стала.
Семь веков правил бал господин,
Чтоб войти в плоть страны, разве мало?
Мой вопрос Ваш вопрос дополняет,
Он проблему полней раскрывает.

РЫЦАРЬ
    Я слушал наши современные ответы, усмехаясь. Все эти предложения переустройства – блеф! Я Вам отвечу просто, ни чему уже не удивляясь, вам ничего не выудить из них, не состоится клёв. Нельзя народу этому, чего-то взять и доказать. Заставить силой – можно. Попросту, отнять. Чтоб этих, вспомнивших свои языческие годы, образумить, Прикрикнуть надо; не поможет, меч способен надоумить!

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ
    Я сдал Прибалтику, когда война жестокая в два фронта шла. А вы её проспали, опосля почистив пальцем грешную дыру. А коль враньё послушать, демократия на землю снизошла, боярам вашим с атаманами держава не нужна, клянусь, не вру! Расклад такой: насильники лихие сверху, демос снизу гнётся. А вот в самодержавии есть царь, он гнёт бояр, о демосе печётся. А по сему ответ губителя бояр звучит вполне конкретно: коль цель державу сохранить, колесовать ворьё предметно!

ПАУЛЬ ИОГАНЗЕН

Зачем такая суета,
Переполох такой?
Не стоит эта простота
Дискуссии большой.
Не стоит и программа вся
Того, о чём в ней речь.
Ведь тут провинция сама,
Игра не стоит свеч.

Подумав, я отвечу так:
Не здесь решать проблему.
Цени Прибалтику хоть как,
Но лошадь ходит к сену.
Я русских что-то не пойму,
Блоху геройски терпят.
Хоть, впрочем, ясно почему:
Здесь деньги нагло вертят.

А потому ответ мой прост –
Ивана надо звать на пост.

АНДРЕЙ КУРБСКИЙ
    Меня предателем представить, знаю, многие хотят. Сегодня появился шанс, возможно, что последний, мне доказать, что я радел за родину. Мне нет пути назад, Я без боязни быть не понятым на перекрёстке мнений скажу, как видится решение из глубины столетий. Ведь в нашу пору местный князь решал проблемы эти. Пускай, где у прибалтов большинство, свой держат флаг они,
Но там, где русские живут, цвета на знамени сменить должны.
    И вот ещё, ганзейских городов права торговли, блеск былой Прибалтике, отнюдь не помешают, пускай карась в их санкциях не дремлет. Германия вполне созрела снова стать у дюн своей ногой, как некогда. Остзейский буфер встречу у межи приемлет. А санкции, которых я коснулся, обеспечат две державы. Проект, который предложил, реален; равенство – вот право!

ФРАНЦ ГАДЕБУШ
    Я на арене много говорил об исторической науке, которая перипетии прошлого бесстрастно изучает. Её работа – рельсы в прошлое, мосты и виадуки. Вы в поезд сели и поехали, и вас века встречают. Есть польза путешествия большая в том, что кругозор мы расширяем, покидая дом.
    А это – далеко не всё, поскольку рельсы направление дают, которым современный поезд непременно в завтра въедет. Но вот беда, ломают злые гномы рельсы там и тут, они стараются переложить пути, своим маршрутом бредят. Пора с их глупыми делами и нахальством миром разобраться, пора историю Прибалтики создать и в этом расписаться.

ПАУЛЬ ЭЙНГОРН

Последний номер я
Из шапки нынче вынул,
Вас выслушал, друзья,
В душе кое-что отринул.
Хоть это кое-что,
Возможно неспроста,
Не покривил никто
Здесь публика не та.
Я думаю, что круг
На это повлиял,
Под куполом ты друг,
Друзьям никто не лгал.

    Я не берусь, хоть есть соблазн, итоги подводить. Не стану обобщать, хоть знаю я вопрос неплохо. Я много сделал, чтобы край курляндский просветить,
От этих дел здесь началась тогда моей страны эпоха. А ныне снова сложность жизни обогнала просвещение, и снова, как всегда, невежество рождает самомнение.
    Чтоб этот край счастливым равноправием, трудом вздохнул, ему б кой что узнать. Не плохо бы, народ остзейский в цирк наш хоть разочек заглянул!

Выходит шпрехшталмейстер в центр арены,
Не рукоплещут в нашем цирке только стены.

ИНСПЕКТОР МАНЕЖА ДОКТОР ФАУСТ

Внимание! Прошу ещё минуту.
Считаем , к нам у вас претензий нету.
Пришла пора и, вот, уже финал,
Который каждый с нетерпением ждал.
Парад последний в круге наступает.
И пусть народ наш цирк не забывает!..

Раздались звуки марша строевого,
Пусть каждый сам решит, ему какого.
Выходит группа и выносит флаги.
А караул несёт в салюте шпаги.

Прибалтов стяги, немецев, он по центру.
Наш флаг выносят двое. Все – по ветру.
Обходит знаменосцы круг арены,
Кто на барьере, им вослед со сцены.

А клоунам в последний раз стараться,
Крутить сальто теперь в конце колонны.
Вниманием они не обделёны,
Сорвал инспектор Фауст гул оваций.

КОНЕЦ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ