А вот ещё был случай... 1992 г. Оплеуха

      
                Оплеуха.

       Зима, мороз. На чёрном бездонном небе сияют яркие бесчисленные звёзды. В одиноко стоящей, свежесрубленной избушке (четыре на шесть), затерянной в лесах и полях Новосибирской области, тепло и уютно. Подобно лёгкому шороху лесного ветерка, гудит аккуратно побеленная печь. Из транзисторного радиоприёмника чуть слышно льётся приятная душе и слуху красивая музыка. В доме вкусно пахнет жареной картошкой с грибами и едва уловимым запахом копоти керосиновой лампы. Зимний вечер начинается рано и заканчивается, когда в лампе выгорает весь керосин.
       Идеально белоснежная постель благодаря Гале, пахнет горной лавандой, лежащей в пакетике под подушкой. Приятная нега и лёгкая дремота быстро перешли в глубокий и безмятежный сон.
       Ощутимый удар в правое ухо заставил меня проснуться и подскочить. Я сидел в своей тёплой постели в полной темноте и лишь через маленькое оконце светил тоненький рожок снисходящей луны.  Галя, жена, зажгла керосиновую лампу и я рассказал ей, что мне приснился отец. Он с обидой в голосе, но ласково сказал: «Сынок, я так по тебе соскучился». А потом резко сменив интонацию и ласковый голос на гневный, сказал: «Мерзавец, ты почему так долго не приезжал домой?! И врезал мне оплеуху.
       Утром, 6 декабря, мы поехали в Бердск к Галиной сестре Зине, встречать старинный, божественный праздник - Рождество. ЗиЛ 131, натужно ревя, с трудом, но пробивал снежную целину Сибирских полей. Зина, встретила нас приветливо и радостно. Праздничный стол уже был накрыт.  В маленькие, рюмочки, похожие на резные, хрустальные старорусские, боярские сапожки, Юра Ерофеев, муж Зины, наливал немецкую, вкуснейшую водку «Царкофф» дынная.  В тарелках лежали горячие домашние пельмени.
       Телефонный звонок прервал предвкушение дружеского застолья. Зина подошла к телефону. Витя, тебя брат, Володя вызывает. Брат, дрожащим от волнения голосом сказал: «Витя, сегодня ночью умер папа. Скорее приезжай». Всё, что могло рухнуло и оборвалось в моей душе и разом обмякшем теле.
       Через несколько минут мы уже мчались обратно в «деревню», чтобы собраться и поехать на похороны. До дома оставалось метров 150-200, ЗиЛ, надрывался, но полз. Вдруг на крутом спуске, захлебнулся, закашлялся, зачихал и заглох. Темнота и отчаянье охватили нас.  Мы выпрыгнули из кабины и оказались по пояс в снегу. Попробовав прокачать бензонасосом бензин, я убедился, что топлива в баке нет. Нелёгкий спуск с горы по пояс в снегу, оказался детской забавой по сравнению с восхожденьем в крутой подъём, на котором стоял наш домик. Взяв, в контейнере, возле дома две двадцатилитровые канистры с бензином, пришлось повторить изнурительный спуск и восхождение, правда уже по проторенному ранее пути. Зил напившись живительного топлива, ожил и разгребая снежную целину медленно, но уверенно пополз к нашему дому.               
       Переодевшись и взяв с собой всё необходимое, отправились в обратный нелёгкий и нерадостный путь.
       Через три дня мы добрались до г. Иваново, где всю жизнь прожил мой отец. Во дворе девятиэтажного дома было много народу. Люди прощались с уходящим от них в небытие с хорошо знакомым, уважаемым, никому не мешающем жить, замкнутым и спокойным соседом. Худощавый пожилой человек - товарищ отца по работе, громко, что бы его слышали все, говорил: «Дорогой Юра, дорогой друг, прощай. Ты был хорошим шофёром, хорошим другом. Ты хлебнул все тяготы и невзгоды Великой Отечественной войны. Ты сражался на передовых рубежах защиты нашей Родины. Ты оставался живым в самых немыслимо тяжёлых боевых ситуациях. Ты прыгал с парашютом из подбитого фашистами самолёта. Ты горел в танке. Тебя заваливало землёй и телами погибших товарищей во время бомбёжки в окопах на подступах к Германии. Ты не один раз лежал в госпиталях с тяжёлыми ранениями, но наперекор всему оставался живым. Теперь время, отпущенное тебе Богом, остановилось. Спи дорогой Юра, спи спокойно. Мы, пока будем жить, будем помнить тебя. Пусть земля будет тебе пухом». 
       Пламенная речь товарища по работе закончилась под аплодисменты стоявших друзей и соседей. Добавить к этим словам было нечего. Брат, Саша, поднял склонённую голову и увидев меня подошёл и сказал: «Ну слава Богу, успел. Ещё бы немного и всё». Через несколько секунд толпа зашевелилась. К гробу подошли рабочие церемониальной службы, подняли и аккуратно переставили его в ритуальный автобус.
       Я бесконечно благодарен своему двоюродному брату Александру Елисееву и своей однокласснице Вареньке Бескровной, которые всё организовали и поддержали меня в трудный и очень тяжёлый момент моей жизни.
        Я сидел в автобусе у изголовья гроба и смотрел в красивое, неожиданно помолодевшее лицо любимого, дорогого отца и тихо, без слёз, что бы никто не заметил, плакал. Душа рыдала, но я не мог позволить себе разделить своё горе с присутствующими, даже с самыми близкими людьми и только на поминальном обеде скупо и может быть не проникновенно сказал: «Я любил своего отца с самого детства и любил его всю жизнь, и буду любить, пока буду жить». На этом моя речь закончилась, и я лишь сидел и слушал, как тепло, душевно и уважительно говорили о нём его друзья и соседи.
       Через несколько дней мы возвращались домой.  На улице уже было темно. Тяжёлые, серые тучи заволокли небо. Миновав посёлок Гусельниково, через три километра свернули с дороги, на право в поля. Снег бешено кружась в свете фар, мешал искать ориентиры. Через несколько километров, мы окончательно сбились с пути.  Бескрайние белые поля и чёрная необъятная мгла завели нас в «тупик». ЗиЛ, отчаянно пробиваясь сквозь сугробы, устал и забуксовал. Мы с Галей взяли лопаты и стали откапывать, утонувшие в метровом снегу колёса. Освободившись от тяжёлых оков снега, ЗиЛ помаленьку раскачиваясь взад – вперёд, потихонечку пополз, но через несколько десятков метров, снова встрял. Задыхаясь и дёргаясь, он всё же продвигался вперёд, но в конце концов прилип и больше не шевелился. Лопаты вновь помогли ему вырваться из снежного плена. Но куда дальше ехать было совершенно не понятно. Галя, немного отдохнув от тяжёлой борьбы со снегом, опустилась на колени и подняв глаза к небу, прочитала молитву и попросила Бога помочь нам вырваться из этой кутерьмы. В туже минуту ветер прекратился, снежная мишура исчезла и мы увидели огни посёлка, Легостаево. До него было уже ближе, чем до нашей «деревни» Лебедёвка и мы не задумываясь поехали в сторону спасительных фонарей. Теперь, когда стало всё хорошо видно, мы осторожно, но уверенно стали продвигаться к светящейся впереди цели. Через пол часа мы уже были в Легостаево, ещё через тридцать минут проезжали деревню Старососедово. Немного не доезжая до пос. Берёзово свернули направо и уже без опасенья заблудится уверенно и быстро доехали до нашей «деревни».
      Вместо тринадцати километров, мы сделали круг и проехали почти сорок.  Уставшие, но счастливые, что нам хватило бензина, духа и сил; что нам не пришлось по снежной целине идти несколько километров по пояс в снегу за трактором, что мы живые и не обмороженные добрались до дома: мы растопили печь, зажгли лампадку и поблагодарили Бога за чудесную помощь. С чувством горечи великой и безвозмездной потери дорогого и любимого человека выпили по стакану ароматной бражки и легли спать в своём маленьком, но тёплом и уютном домике, одиноко затерявшемся в бескрайних просторах суровой, но любимой Сибири.

Но к каждому из нас придёт тот час,
То самое последнее мгновение,
Когда вздохнув последний в жизни раз,
Мы перейдём в другое измерение.

А потому не будем горевать,
Что кто-то близкий вдруг от нас уходит.
Давайте жить и петь, и танцевать,
И радужные планы жизни строить.

Возможно, мы ещё и поживём,
Конечно, мы ещё с судьбой поспорим.
Но всё равно, когда-нибудь умрём,
И схоронить себя безропотно позволим.

Но всё - же будет, будет жизнь кружить,
И возникать в галактиках несметных.
И кто то, где то будет, будет жить,
В тепле, в любви и в чаяньях заветных.

И пусть им тем далёким повезёт,
Жить без болезней, без обид, без боли,
Жить без войны, без горя и невзгод,
И наслаждаться вечной жизнью вволю