Комната

Капли расплавленных бликов медленно падали с темных граней размытых теней на серый пол. Сами тени медленно двигались, или просто, растворяясь в одном месте, просачивались в другое, густели там. Каждый из тех, кто это движение замечал, видел совершенно различные формы. А сказать о том, что видит, не смог бы никто. Это и не тревожило никого. Привыкшие друг к другу, они жили в комнате с плавающими тенями вместо тепла и света. Надо было иногда выходить наружу, и все делали это время от времени - никто не спрашивал, когда вернутся - знали, что обязательно придут. Совсем не дружба или взаимная теплота - они не любили ни друг друга, ни эту комнату - скорее принадлежали ей. За окнами или дверью, по ту сторону у них не было ничего - и они возвращались к теням, в комнату, жить.

Сейчас глаза были закрыты, кроме Дыхания не было слышно ничего, а двигалось только время. И нужно ничего не было. Все собралось уже здесь, внутри у каждого - той частью себя для которой нашлось место. Судя по тишине за окнами, там наступила ночь. Утро могло начинать движение там - в комнату  никогда не вливалось снаружи. Здесь только взгляды рождали его, и происходило лишь то, что видели живущие внутри. Выходили наружу, когда это вдруг делалось трудно - выходили затем, чтобы заново видеть, вернувшись назад. По ту сторону комнатных стен - наоборот Все само заставляло их передвигаться, надо там было как-то куда-то идти, с кем-то говорить, жить, следить, обращаться и думать.

Та же ткань приключилась и с этим братком, когда он появился снаружи, - и не в первый, конечно же, раз. С миром пришлось повстречаться значительно раньше - до того, как он пришел к теням, и они ему стали своими. Здесь надо делать что-нибудь крепкое; в промежутках - где-то ночевать и встречаться с людьми, чтобы стало немного светлее. Этого больше хотелось сейчас.

Куда еще было податься - знакомая кухня, братка частенько выгоняли отсюда взашей, но с порога никогда. Выгоняли после некоторого общения, когда делалось вдруг хорошо - хозяева пугались. Сейчас было плохо, а встретить убитого горем друга тут всегда рады: человек пришел, значит нужны еще кому-то.

Вот он, весь несчастливый, как на ладони - и добрым себя почувствовать легко, и хорошим, а может быть еще и сильным. Так что понурых гостей принимали. Видели это сами хозяева или нет, братишка не знал, но сам давно заметил, как многие рады бесплатно хорошими побыть и не лишал их удовольствия, а сам вошел во вкус. Любил быть ничьим, потерянным. Даже название таким отношениям придумал - пресное родство. Вроде бы и не один постоянно - а совсем чтобы рядом - и нет никого, получается легкость - без напряжения и слишком четких рамок. Иллюзия свободы, когда тебе не принадлежит ничего, так и жить на непрочном сплетении струн. Питаться движением от одних к другим, ни к кому из них не прикасаясь. Чувствовать, как растворяешься, входишь по капле в  то, какими, бывают стены домов, опустевший город, квартиры знакомых по ночам; время оставляет понемногу тебя в асфальте, прямизне улиц, свете фонарей, в дыме табачном, который на той же кухне плавает - даже измерить его можно тем, как много тебя растворилось; или, может быть все остается в тебе размешавшись со всем, что ты видишь. Сейчас в кухне плавает дым. На полу, где устроился ты - поменьше, а курит тот, у кого ты в гостях. Есть у него имя, но таких имен много, и он любит, чтобы его звали Дэви. Что-то рассказывает, но интересного все- таки мало - так мелкие новости. Интересное здесь вообще редко услышишь - смотреть лучше: замечаешь, как что-то меняется. Вот сейчас тут живет девочка, ты не видел ее два года, и ни Деви, ни кухни тогда еще не было, а теперь встретил ее здесь. И можешь пораздумывать о пересечении людских путей во времени, а заодно понаблюдать момент двух измерений: Дэви, который с тобой говорит - это одно, а другое ты сам - прошлое представляешь; вон оно где-то там как-нибудь было, девочка кусочком того прошлого оказывается здесь. Сам ты к прошлому не относишься. Оно как сказка, а в сказки, в потусторонности всякие ты веришь не меньше, чем, когда представляешь себя в том, что не успел пока еще забыть. И оцениваешь очень мягко его - "Было очень все мило вокруг," - иначе не вспоминается, в теплых расплывчато-мутных тонах, даже запах приходит особенный, уютный, садковато-пыльный. И чувствуешь перемещение "оттуда" - "сюда" - тоже ведь как-нибудь произошло. Слишком сильно вспоминать боишься, тебе нравится то, что было, и страшно, вдруг не произойдет здесь больше ничего. Нынешний ты завидуешь понемногу прошлому (ушедшему?). Тот уже себя определил, и так, что ты им доволен, а сейчас непонятно еще ничего. Слишком уютно выходило про все вспоминать, казалось, можно застыть где-то там; чтобы заставить что-нибудь произойти сейчас, браток вынуждал себя не верить в прошлое. И оно, немного удалившись, тонуло в студенистом тумане. А Деви все говорил. Сам братишка тоже иногда говорил. Только про то, чего не бывает - это не скучно всегда говорить, и тем, кому хотелось его услышать - тоже не приходилось скучать, он замечал.

Проходило какое-то время, тут раскладывались спать. Утром все оказывалось новым. Часть дня прошла в спокойном деле, одном из тех, которые построил этот мир. В сущности, дело состояло в том, чтобы побыть таким, как многие другие. Делать то, что принято. Желания пропускать это через себя не возникало, и душа наслаждалась бездействием, а наблюдать можно было движение тел. В результате это давало возможность делаться как все - иначе говоря - иметь какой-то хлеб насущный и стать простою частью бытия. Дело было четко ограничено, и каждый день переставало нуждаться в братишке, когда заканчивался срок - он снова оставался сам с собой и шел найти чего-нибудь такого же, как он.

!!!Странно, что однажды ведь нашел. И было все так, - как вообще никогда не бывает. Движенье оказалось невесомым, а свет рождался просто из тепла - не только внутри у него, и не в тенях от его взгляда, как в комнате - точно такой же свет был в других глазах, в самой глубине, и принадлежал ему. А вдвоем они это назвали "любовь". Со временем оказалось, что и правда так не бывает, точнее не может быть. Возможное осталось, а глаза стали прятаться. В такой жизни смысла он не нашел - "...с кем угодно - так, только не с ней" - и позаботился о том, чтоб она прекратилась. Вскоре и кончилось все - Ее торопливо-одухотворенной фразой - "Все, что было - было хорошо" Правда он видел свой свет в этих глазах всегда, встречая ее - уже практически случайно, только совсем не для жизни, не для мира рожден этот свет, бывший внутри. Так же и не мог рядом быть человек, носящий внутри этот свет. Много же пришлось тогда спалить в себе чтобы принять такой мир без нее. Потом стало легко, и понятно, что:

трепетный мир свой построишь снаружи -
лишь на сплетении серых теней,
внутри вязкого сумрака той комнаты.

Тут скопилась вся жизнь, растворилась в тенях, потеряла поэтому всю свою силу, и не движется сама, а протекает лишь, как её направят глаза, снова делаясь облачным светом и возвращаясь в тень, если исчезают взгляды, существуя такой, как ее хотят видеть и не трогая тех, кто не может хотеть.

Может быть все это сон.