Всё забываю

Я всё забываю.

Сегодня вот забыл отдать ручку. — Второй день забываю отдать знакомой её ручку. Она сама забыла её у меня дома, когда была в гостях. А я забываю отдать обратно. Ношу с собой и забываю.

Забываю заехать за афишей концерта, который сам и организовал.

Забыл, что сегодня премьера спектакля, на который я хотел попасть, и поехал домой; и поздно разворачиваться. Я забываю содержание прошлой недели.

Так странно. Я помню какую-то ерунду.

Помню выразительные поперечные морщинки на карминных губах девушки — ей бы подошло бы имя Одри — которая в прошлую среду прошла мимо меня в простом, смешном пплатьице в цветочек. Конечно, на меня она не обратила внимания, а я обернулся ей вслед — у неё была короткая стрижка, а на шее выпирали позвонки; они были такими чистыми, такими хрупкими; они были покрыты едва заметными бархатными пушинками; и это было так остро, так пронзительно, что на мои глаза навернулись слёзы: в этом моменте не было ни грамма изьяна, это было само совершенство. Мгновение - и всё исчезло. Она оставила ощутимый аромат мокрых фиалок, эта девушка. Я запомнил, что её глаза были оттенка травяного чая; взгляд — грустный и смешливый одновременно. Как bossa-nova. Да, она была как босса: с ненавязчивым ритмом и редкими хрустальными каплями фортепиано. Странное сравнение, не так ли? Почему-то оно подходит лучше всего. Мне показалось, что я мог бы любить её до самой смерти, я мог бы заваривать ей чай, когда она больна, чай с имбирём, мёдом и лимоном, я мог бы подолгу говорить с ней по ночам, мы бы сидели, завернувшись в пледы, и в темноте бы блестела только влага губ и влага глаз, я мог бы беречь её, я мог бы носить её на руках; наверное, она была совсем лёгкой; я мог бы... до самой смерти. До конца. Мне показалось на миг, что мимо прошло моё единственное счастье, и мы не узнали друг друга; прощай. Конечно, мне просто показалось. Конечно. Наверное. — Где-то примерно в 15.33. Да, это было в 15.33. Или в 15.35. Ну как-то так. Всё развенчивает, разворачивает, разлагает на составные элементы и уносит налетающий вихрь; ничего не остаётся, ничего не повторится; я уже не помню черт той девушки; они смазываются, трепещут, как пламя свечи на ветру.

Я помню взгляд собаки у Третьяковской; маленький, безродный пёсик, она сидела и ждала кого-то, кто, кажется, уже не придёт; и, кажется собака понимала это. Она была какого-то непонятного цвета, она была вся какая-то непонятная, ненужная, всклокоченная шерсть, гной вокруг глаз, её взгляд был коричневым, одно ухо поднято, другое — порвано. Мельтешили мухи, спешили люди, о гранит ломалось невыносимо ясное полуденное солнце. Вряд ли эту собаку, которая ждала кого-то, кто не придёт, ожидала хорошая судьба; её взгляд застрял во мне, как штырь.

Я помню уличные часы: сквозь молочное стекло циферблата проходит свет, игривый, ласковый, как выспавшийся котёнок; я помню очень чётко все оттенки, от жемчужно-белого до едва различимого розоватого в молочном; я помню это славное, ласковое тепло просвечивающего солнца, я остановился и смотрел на этот циферблат, мне было так хорошо. И в этот самый момент минутная стрелка перескочила на следующее деление. И покачнулась.

А где это было, я не помню. Разные уличные часы из разных городов, в разное время дня, просвеченные солнцем под разными углами сливаются в моей голове в одни и те же часы; они едины, но состоят из многих, многих, многих разных циферблатов, и все их просвечивает солнце, просвечивает, заливая молочной теплотой, и цифры исчезают, исчезают. И стрелка перескакивает, обозначая мгновение; всегда — только мгновение; а в следующий миг вихрь уносит всё, распыляя, смешивая, превращая в небытие; ничего не повторится, ничего; никогда, никогда; ничего.

05.06.2019