Зелёный берет

Он уже совсем старый. Моль проела в нём свои ходы. Не очень чтобы чистый – работаю в нём под машиной постоянно. Постирать бы, но, боюсь, рассыплется совсем. Выкинуть бы – а не могу, жалко, дорог он мне. Памятью дорог. Когда-то, давным уже давно, его подарил мне двоюродный брат Михаил. Щедрая душа этот парень.
Наши родители жили в соседних деревнях: мой отец с его матерью были родными братом и сестрой. Они гуляли вместе на сельских праздниках, отмечали и другие важные события в жизни. Вот и мы, пацаны, вроде так же встречались, пока не пошли в школу. До четвёртого класса мы по разным школам учились, а с пятого в одной средней оказались, а с Мишей попали даже в один класс. Тут с ним и задружили. Был у Миши и старший брат, но старший он и есть старший, с мелюзгой не очень-то и дружил, больше всё со своими одногодками.
Летом гоняли с Мишей на великах: то он ко мне прикатит с друзьями, то я к нему и тоже с друзьями, накупаемся вместе на речке. У нас побольше была речка, у него приток её, но с хорошим заливчиком, где легко можно было перемахнуть с берега на берег, не то что у нас – ширина… Накупались, а потом в сад. У нас ещё молодой был сад, отец только и насадил деревьев и разных кустарников, а у них постарше. У них смородины много самой разной росло: и красной, и белой, и чёрной, и вкусной такой… Наедимся до отвала, а там ещё родители молочком напоят с пирогами. Ух, и здорово было!
Зимой, понятное дело, лыжи, санки, но встречи пореже получались: всё-таки в школе вместе, побегаешь там по коридорам, снежками покидаешься на улице. Тоже неплохо. Но уже как-то гнать на лыжах три километра туда и столько же обратно не больно-то и хочется по холоду. Разве что в воскресенье иногда в лес махнуть можно вместе за той же красной рябиной, что росла везде за большим оврагом. Вот туда ещё мы гоняли, а так…
Так было до восьмого класса, а потом наши пути разошлись – уехали мы почти все в разные города, поступили учиться в разные училища и виделись только на каникулах и редко – интересы уже не те стали, что в детстве. Уже ни в сад, ни в огород не тянуло, а больше к юным и красивым, но, в основном, не к одноклассницам, а к другим: городским или приезжим. С ними интереснее было время проводить. У своих-то всё знакомо, а там… пути ещё неизведанные. Вот мы их и изведывали. Каждый, конечно, по-разному, в меру своей испорченности новой городской жизнью.
Время так подошло, что одни парни в армию заспешили, другие в женихи и мужья попали. Миша оказался в числе первых, отслужил положенные свои года на границе, вернулся оттуда чуть ли не героем, девки за ним стали увиваться едва ли не гурьбой. А что, братан мой двоюродный и до армии-то был не из последних пацанов в деревне, а тут вернулся весь в нашивках и значках, даже и с медалью, окреп, подрос и возмужал. Достойным женихом оказался. Поэтому быстро и женился.
И повезло же мне тогда: как раз на эти дни вырвался из дальних речных просторов в свою деревню и погулял на славу на его свадьбе. Ох, эта свадьба, да ещё деревенская, со всеми её прибамбасами и народными традициями. Гуляла чуть ли не вся округа несколько дней! И погода-то как раз оказалась что надо, по осени же это было. А вот как закончилась свадьба, так и заплакало небо, заволокло тучами всё вокруг, ветер северко поднялся, холодно стало… А я-то с юга прикатил на пару денёчков, считай, в одной рубашечке с закатанными рукавами. И как уезжать в таком наряде, если и из дома выходить не хочется?
Засуетилась тут моя мать, во что же сынка-то одеть? А во что тут оденешь, раз он из своих детских одёжек, что та хранила зачем-то в большом сундуке на чердаке, давно вырос, а батины широковаты ещё в плечах и ниже. Вот беда-то какая! Вот тут-то брат меня и выручил. И свитер дал тёплый, и берет зелёный пограничника подарил. Обещал я тогда всё ему вернуть, но он только рукой махнул: да ладно, мол, ничего для брата не жалко. Жалко не жалко, но очень мне пригодились эти вещи, и всё порывался я их отдать, даже с собой брал, когда ездил на родину, но не случалось быстро свидеться с Мишей. А однажды случилось.
Заскочил как-то по случаю на недельку домой, посидел за столом у матери, а тут сестрёнка подбежала, и чего-то не очень радостная. Жила она недалеко от родительского дома, а ещё ближе к деревне наших братьев двоюродных. Как только поцелуи и объятья прошли, так она и сообщила эту весть:
– А у Миши отец помер.
– У какого Миши? – не понял я.
– Да у нашего брата двоюродного, – ответила тихо.
Мать заахала и заохала, закачала головой и закрестилась, а я сидел словно в оцепенении. Хотя чего ведь цепенеть? Все умирают. Отец-то наш, Царствие ему Небесное, тоже уже помер. Вроде как всё это и естественно: из земли человек пришёл, в землю и уходит. Но как это больно всегда узнавать.
– И вроде как не своей смертью, – начала делиться сестрёнка. – Поговаривают в деревне, что это старший сын его уморил, а потом и... – Не стала она договаривать, а у нас с матерью и глаза расширились от ужаса. – Пил сынок-то сильно. Нигде не работал. Жили они только на пенсию отца. А отец-то уже слабый был, за восемьдесят тому перевалило.
– А когда похороны? – встрепенулся тут я.
– Сегодня вроде, – неуверенно ответила сестра.
– Так чего мы тут сидим?! Надо идти проводить дядю в последний путь, – решительно заявил.
– Ой, я не смогу, дети, – закачала головой мать. – Не дойду даже до кладбища.
– Я тоже не смогу, – потупилась сестра. – Это так тяжело…
– Ладно, я один схожу, – поднялся и направился к выходу.
И сходил. Три километра отмахал минут за двадцать. Но опоздал. Похоронили уже дядю и помянули. Все из дома разошлись. Только два брата и остались. Отдыхали они уже. Но стучать по двери долго не пришлось. Миша быстро поднялся с постели – пограничная привычка отзываться на каждый шорох навечно вошла в ритм его жизни. Обнялись молча, прослезились.
– Вот так и не стало наших отцов, – проговорил тихо Миша. – Теперь мы старшие мужики.
– А этот? – махнул куда-то в бок я, подразумевая старшего брата.
– Этот?! – вспыхнул Миша. – Этот… больше мне не брат! Он… – тут он закашлялся, склонил голову, стараясь скрыть побежавшие опять слёзы.
– Ничего, Миша, ничего, – обнял я его. – Всё преходяще. И за всё воздастся.
Помянули мы ушедшего отца и дядю. Посидели почти молча – как-то ни о чём не хотелось говорить, стали прощаться.
– Бог приведёт – свидимся, – сказал я на прощание.
– Не знаю, – неуверенно ответил Миша. – Больше мне здесь делать нечего. Сюда я больше не приеду.
– Как же… – хотел сказать о родимых могилах, но язык что-то не повернулся. – Да, может быть, ты и прав. А я здесь хотя бы раз в году бываю. Больше просто не получается.
И вздохнул. Хотел ещё сказать о том зелёном берете, но… какой тут берет, раз такое горе случилось! Не стал ничего говорить. Ушёл. Так этот берет и остался у меня. Храню как дорогую память о брате, пусть и двоюродном. А на родину стараюсь ездить каждый год, теперь уже только к родной сестре, дай Бог ей, земной труженице, здоровья и долгих лет жизни.