Шурави бача 1 часть 9

Девочка лет десяти-двенадцати, стояла на коленях, чуть раздвинув ноги. Упершись головой в дверь загона, в котором толпились козы и тощие овцы, она от нечастых толчков слегка постанывала, то ли от боли, то ли от удовольствия. Широкое платье розового цвета было разорвано и покрывало ее смолянисто-черные волосы, оголяя кофейного цвета с некоторой чуть заметной белизной девичий зад, к которому, не замечая приближающихся разведчиков, позабыв об осторожности, пристроился немолодой, заросший густой черной бородой и с погано выбритым, чуть прихваченным загаром черепом, душман. Он опустил голову и, прижимая ее к своей груди, кряхтел, было видно, как крупные капли пота выступали и, собираясь вместе, стекали с его бритой головы. Бур и патронташ валялись чуть дальше, вместе с защитного цвета жилеткой пакистанского производства и туго сбитой чалмой, как будто ее только что сняли с колодки для головных уборов. Немного дальше лежала мертвая женщина с пробитой навылет головой и залитым кровью лицом, над которым уже жужжали зеленые крупные мухи. Не замечая присутствия посторонних, душман с яростью голодного волка насиловал девочку. Закрыл от удовольствия глаза и, разразившись громким выдохом, повис на ослабленном девичьем теле, всей своей тяжестью прижав ее к земле, тяжело задышал.

Окружив плотным кольцом место преступления, разведчики остановились, не проронив ни звука. Нервная гримаса перекосила лицо ротного.

– Мразь, сука, козел, – прорычал он и со всего размаху кованым армейским сапогом ударил с силой сзади, вывел его таким образом из сладостного состояния.

Вскрикнув от боли, душман повалился на бок, пытаясь в падении натянуть на себя спущенные до колен широченные национального покроя штаны. Завопил, брызнул густой слипшейся слюной, потянулся моментально за винтовкой.

– Куда? – зарычал Губанов и ударом ноги в живот отбросил его в сторону от девочки, которая, сжавшись в комок на земле, по-детски запищала и заплакала. – Гнида! – он еще раз со всего размаху ударил душмана носком сапога прямо в лицо, разбрызгивая вокруг крупные капли крови.

– Что, сука духовская, – заорал ротный и изо всей силы ударил его прикладом автомата. – Что, морда козлячья, сын ишака, не ждал нас, не ждал? – Ротный рвал и метал. – Решил на халяву потрахаться? А-а-а? – кричал он, танцуя возле него в нарастающей ярости. – Зачем убил ханум?! – Губанов указал рукой на лежащий рядом труп старой женщины. – Гнида, выродок! На тебе, сука! – повторял он, нанося душману глухие удары кованым сапогом в лицо, грудь, живот. – На тебе, на халяву, на тебе, бери, не жалко!

– Товарищ лейтенант, хватит! – оттащил ротного от неподвижно лежащего духа Иванов.

– Да, да, – опомнился тот, лихорадочно тряся головой.

– Ротный, смотри, – Крымов подошел поближе к Губанову.

– Что? – обернувшись, спросил тот и посмотрел на Сергея красными от гнева глазами.

– Это дух, снайпер, здесь больше сорока зарубок на буре, – сказал Сергей, подавая винтовку Губанову.

– Ах, ты еще и снайпер, зря спустился с гор, сидеть бы тебе и сидеть там, морда, – закричал Губанов, приподнимая его за грудки, подтащил к стене дувала, бросил возле нее.  – Видно, смертушка по тебе плачет, – выдавил он из себя. – Прошманать дувал, все перевернуть, может, там еще где-нибудь что-нибудь... – осекшись, ротный замолчал.

– Петруха, пошли в соседний, шмананем для верности, – предложил Сергей, увлекая за собой друга.

Перемахнув через разбитый забор, они очутились в рядом стоящем жилище, метрах в пятнадцати от места пребывания группы; выбив ногой чуть державшуюся, закрытую на засов дверь, оказались внутри.

– Фонарь, сюда посвети, – попросил Сергей.

– Пусто, нет ничего и никого, – поворошив стволом автомата разбросанное по глиняному полу тряпье и солому, служащую подстилкой для сна, произнес Черкас и направился к выходу. – Уходим! – сказал он. Приоткрыв дверь, окинул внимательным взором двор дувала. – Эй, бача, – неожиданно крикнул он, щелкнув предохранителем на автомате. – Эй, бача, инжебё3;, – он поманил кого-то пальцем. – Инжебе, иди сюда, не бойся. Он обращался к мальчику-подростку, стоящему недалеко от них возле разрушенного тандыра. Мальчик что-то ковырял палкой внутри него.

– Инжебе, – повторил Черкас и направился к нему.

– Петруха, осторожней, может, у него пушка, – предупредил Черкаса Сергей.

И только он это произнес, подросток вытащил откуда-то из штанин пистолет и навскидку выстрелил в приближающегося к нему Черкаса. Пуля прошла рядом, рикошетом ударилась в небольшой камень, стоящий на пути.

– Ах ты, сучонок, – крикнул зло Черкас, падая на землю, и в ответ дал очередь из автомата.

– Уходим к своим, – распорядился Сергей, подгоняя Черкаса.

– Где он, где? – пытался найти мальчишку Черкас, нервно озираясь по сторонам.

– Где, где, да он уже свалил. Уходим. Давай, на хрен тут задерживаться, давай, пошли, еще увидим.

– Кто-то стрелял? – спросил ротный, когда Сергей и Черкас подошли к своему отделению.

– Да бачонка присмотрели, а он в ответ послал нас подальше пулей, – ответил Петруха.

– Не зацепил, все хорошо? – поинтересовался ротный.

– Ни он, ни я, – ответил Петруха.

Дух приходил в себя возле стены дувала. Он сидел, приподняв голову, смотрел сквозь щелки заплывших от ударов глаз.

– Товарищ старший лейтенант, – позвал ротного стоящий рядом с ним молодой солдат.

– Что? – отозвался ротный.

– Он очухался, пришел в себя, – ответил разведчик.

– Наблюдаем во все стороны, – распорядился ротный, приближаясь к духу. – Мы здесь не одни, мне чутье подсказывает. Сейчас проверим мое предположение, – сказал он, приседая на корточки перед духом, вытаскивая из чехла штык-нож военного образца. – Сейчас проверим, – повторил он, – что нам эта мразь скажет. Таджиев, ко мне, – позвал он солдата-переводчика. – Очухался, урод, – сказал ротный, приставив к подбородку душмана сверкающий на солнце отточенный как бритва штык-нож.

– Где остальные? Переведи ему, что я сказал и что буду говорить впоследствии. Понял? – он посмотрел на солдата-переводчика. – Где остальные? Сколько вас здесь? Перевел? – спросил он Таджиева, внимательно наблюдая, как тот пытался объясниться с пленным на таджикском, подбирая нужные слова. – Что, молчит, гад?

– Молчит, товарищ старший лейтенант, – ответил вполголоса Таджиев.

– Спроси его еще раз, – посоветовал Губанов, обращаясь к солдату. – Скажи этому ишаку, убью, если будет молчать, – скрипнув зубами, зло проговорил он, играя отблесками солнца на лезвии ножа. – Молчит?

– Да, – кивнул Таджиев и отошел в сторону.

– Ну, воля твоя, я подневольный, нам приказали уничтожать вас под корень. Значит, молчишь, да? Сука, – Губанов снова поднес к его горлу штык-нож и провел по подбородку, сделав неглубокий надрез на коже.

Кровь большой каплей повисла на бороде, запутавшись в волосах, образовала красновато-черную сосульку.

Обезумевший от боли дух, схватившись за горло, стал кататься по земле, поднимая пыль и издавая стоны, перемешанные со словами на афганском языке. 

– Что он там шепчет? – крикнул ротный и посмотрел в сторону Таджиева.

– Ругается, – ответил солдат.

– Ругается? Ах ты, ублюдок, сколько наших положил, он зарубки делает на винтаре! Он не понимает, что ему кранты.

Губанов подошел к нему и наотмашь ударил прикладом автомата в грудь. Душман, захлебнувшись после удара, перехватившего дыхание, застонал и, поднимая руки к небу и выпучив глаза, стал орать, брызжа сухой кровавой слюной.

– Он говорит, – перевел Хаджиев, – что аллах покарает нас за то, что мы пришли на их землю. Он говорит, нам всем глотки перережут сегодня и животы набьют соломой.

– Пусть говорит себе на здоровье, пусть помечтает, – зло сплюнув, спокойно изрек Губанов.

– Что делать с ним, ротный? А? – спросил подошедший Иванов.

– В Кабул его, – не долго думая ответил старший лейтенант Губанов. – Я сам, сам, я должен получить удовольствие, – сказал он, доставая из чехла свой великолепно отточенный нож. – Они, перед тем как убить нашего солдата или офицера, резвятся, отрезают уши, выкалывают глаза и звезды вырезают на груди. А я не буду этого делать. Я тебя пощажу. Я тебя в Кабул отправлю по-нашему, без особого труда и боли, мы не звери, мы выполняем свой долг. Я тебя успокою, вот так.

Его глаза были налиты кровью, он то и дело закрывал их, голова вздрагивала от нахлынувшей на него бешеной ярости. Он, с силой обхватив двумя руками рукоятку ножа, вогнал в голову духа стальной прут, не дав ему возможности даже испугаться. Расколов таким образом череп на две половины, вытащил лезвие и вытер его о штаны убитого.

– Вот так-то, сорок три, – проговорил ротный, вставляя лезвие-нож в чехол. – Уходим, наша работа началась, – сказал он, взмахом руки увлекая за собой разведчиков. – Только без надобности не стрелять, будем действовать тихо. Девчонку закройте в доме, трупы прикрыть соломой – и айда.

– А что с ханумкой делать? – спросил Одеса.

– Ну, это не наше дело, как аллах ей подскажет. Выдвигаемся таким же макаром, – распорядился ротный, вытирая рукавом потный лоб. – Нужно найти остальных, а они здесь есть, это я точно знаю, не один же он сюда заявился на трах. А-а-а? Он посмотрел на стоящего рядом Иванова.

– Конечно, не один, – согласился с ним Иванов, поправляя свой боевой комплект.

– Действовать ножом по возможности больше, патроны для дела не жалеть. Ну, с Богом. – Ротный окинул всех взглядом, в его успокоившихся, удовлетворенных глазах сверкнули огоньки. – Теперь делаем вот что, – подняв голову и окинув взглядом разведчиков, заговорил он быстро. – Крымов, Черкас, Одеса, Иванов, вас мне нечему учить, пойдете правой стороной по этой улице, между дувалов. Да, и возьмите еще пулеметчика, вам он пригодится. Пулеметчик молодой, но парень крепкий, мой земляк, приобщите к делу, чтобы не засох в трясине бытовухи, приглядывайте за ним, где надо, подскажите, можно кулаком, я разрешаю.

Он улыбнулся и посмотрел на стоящего рядом солдата крепкого телосложения, рослого, с сильными мозолистыми крестьянскими ладонями.

– Зуев, пойдешь в отделении Иванова, слушай его и ребят во всем, если хочешь быть настоящим разведчиком, и жить, я думаю, не надоело, солдат. Я вижу, ты, парень, молоток, – он похлопал Зуева по плечу и чуть заметно улыбнулся. – Прочешите все дувалы с северной стороны, с кишлачными вести себя по обстановке. Пленных духов не брать, всех в Кабул. – Он провел ребром руки возле шеи. – Связь со мной по «ромашке» поддерживать, отвечать на сигналы. Я остаюсь здесь, пойду в глубь кишлака, пошманаю козлов зеленых. Ты, Лисицын, со своей четверкой туда. – Ротный указал рукой направление. – Делать то же самое, всех в Кабул. Ну, с богом, пацаны. Поставим на место припухших, а то разгулялись по нашей территории, суки, жизни от них нет. Да, запроси русло, – обратился он к радисту, когда отделение Иванова отходило от места. – Пусть Котов готовится к проческе своей территории. Ну, все, уходим, встретимся на борту.

Северная сторона кишлака встретила нетронутыми глиняными заборами и наглухо законопаченными окнами и дверями дувалов. Даже домашняя птица и скот куда-то исчезли. Стояла подозрительная пугающая тишина.

– А где все жители? – задал вопрос все это время молчавший Зуев.

– Где, где? – передразнил его Петруха. – По дувалам, по домам сидят, как крысы, носа не кажут, ждут удобного момента, чтобы тебе в спину пульнуть исподтишка. Это мы за них тут корячимся, а не они за нас. Так что держи ухо востро. Понял?

– Так точно, – промямлил Зуев и шмыгнул носом.

– Ничего, послужишь с наше, больше не будешь задавать дурацких вопросов. Мы не на гулянку пришли, а на войну эту долбанную. Или ты еще не понял, что да как? – обернувшись к молодому, сказал Петруха. – И вот еще что тебе скажу как земляку нашего ротного, мы его уважаем, он наш человек, свой, хоть и недавно с нами. Так что, если хочешь вернуться в Союз как положено, а не в цинковом, спецрейсом в «Черном тюльпане», смотри по сторонам и слушайся старших. Врубился? – спросил он, подталкивая вперед солдата. Остановился на месте, прислушался.

– Ну ладно пугать молодых, – вступился Иванов.

– Да, че, че, я что, неправильно, что ли, сказал? Ты, Ваня!! – буркнул недовольно Черкас.

– Да все правильно – согласился Иванов и, улыбнувшись, посмотрел на своего друга. – Не забудь, что тебе сейчас сказали, и будет все о’кей. Страшно? – спросил он с сочувствием.

– Немного есть, – процедил сквозь зубы Зуев и прижал к груди пулемет.

– Предохранитель сними, – заметил Петруха, все это время наблюдавший за Зуевым, медленно, не спеша, идущим за ним.

Он передернул затвор своего автомата, снова остановился и замер на месте.

– Показалось, – проговорил он, прижимаясь к стене глинобитного забора. – Зуй! Зуй!

Укоротив фамилию солдата и таким образом придумав ему позывной, он, окликнув молодого, затараторил:

– Смотри, Зуй, когда будешь стрелять по духам, в нас не попади от страха. Понял? А то в роту приедем, будешь отжиматься до потери пульса в полной боевой экипировке. Понял?

– Ну, все, все, хватит трепаться, – резко оборвал Иванов, не дав Черкасу отмочить очередную шуточку. – Быстро разобрались по местам, каждый наблюдает в своем направлении, – приказал он. – Серый, пойдешь замыкающим. Зуй пока еще не обстрелянный, хотя это его место в группе. Смотри, Зуй, не зевай, учись, здесь тебе быть вместо Серого. Прикрытие отхода, в крайнем случае, на твоем ПК лежит. Зуй, давай для начала в середину на место Сереги, идем цепью от стены к стене, по проходу, – распорядился Иванов и запел вполголоса:

 – Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,

А ты не вейся на ветру,

Ах, карман, карман, ты мой дырявый...

– Ты че, Вань, распелся? – шутливо бросил рядом идущий Одеса.

– Да, братишка, что-то у меня мой шрам зачесался не на шутку. Он всегда зудит, когда духи где-нибудь рядом. Он у меня как миноискатель. Так что приготовьтесь. Вот за этим валуном затаимся, хорошая позиция, видно во все четыре стороны. Подождем. Помоги нам, господи, ведь не за Родину воюем, а за этих «несчастных на бумаге».

Прошло пять минут напряженного ожидания.

– Сейчас, сейчас, – повторял тихо Иванов. – Сейчас они вылезут, я чувствую, где-то рядом, без балды.

– Глянь, – почти крикнул Зуев и приподнял голову над камнем.

– Тише, тише, ложись, дурень, не высовывайся, пулю захотел? – нервно проговорил Сергей и с силой прижал его голову к земле. – Ты что, смелый? Лежи и держись за гашетку на своем пулемете. Сейчас повоюем. Мы все видим, без соплей.

Из соседнего дувала в двадцати метрах от них вышла компания. Они шли прямо на группу неторопливым шагом. Впереди идущий душман-боевик был экипирован в советскую одежду офицерского покроя экспериментального образца. Он остановился, улыбаясь, что-то крикнул своим.

– Один, два, три, четыре, – начал быстро считать Петруха.

– Десять, тринадцать, пятнадцать...

Из дувала вышло человек сорок. Они оживленно о чем-то говорили, возле них крутился «бача», подросток лет тринадцати-пятнадцати.

– Он, он в меня шмалял, наводчик, – зло проговорил Петруха, прикладывая к плечу автомат.

– Подожди, – одернул его Иванов. – Подожди, не стреляй, будем ждать, что дальше.

Подросток, размахивая пистолетом Макарова, указывал в сторону, где находилась группа.

– Гнида, – нервно проговорил Иванов. – Навел все-таки, это твоя заслуженная пуля.

Он прицелился, раздался одиночный выстрел. Бача, схватившись за живот, стал медленно сползать на землю.

– Да здесь целая банда, – с испугом проговорил Зуев, подтягивая пулемет поближе к себе. Откинув крышку сверху, рядом с затвором, стал нервно поправлять пулеметную ленту.

– Зуй, ты что, пулемет забыл зарядить или ленту не вставил? – закричал Петруха, вытаскивая из-за спины две гранаты Ф-1.

– Да нет, да нет, все нормально, Петруха, – выпучив глаза, растерянно прошептал Зуев.

– Ну все, пацаны, нам здесь не справиться. Передавай по «ромашке»: напоролись на духов, будем принимать бой. Сообщи примерное место нахождения, – вполголоса сказал Иванов.

– Отходить нужно, отходить, – нервно закричал Петруха, не в силах сдерживать свои чувства.

– Куда отходить?! – возмутился Иванов. – Встанем, засветимся, покрошат как капусту. Этого хочешь, Черкас? Приготовиться к бою! – приказал он.

– Духи сзади нас окружают, – крикнул Сергей и пустил длинную автоматную очередь в нарисовавшиеся две фигуры, которые приближались к ним, перебегая от одной стены к другой.

Впереди идущие душманы моментально залегли. Разделившись на небольшие группы, быстро побежали в сторону разведчиков, пытаясь окружить их кольцом. Длинная пулеметная очередь разрезала горячий воздух. Поднялась пыль. Было видно, как упали несколько «духов». Припав к земле, они затаились.

– Почему они не стреляют? – спросил Петруха.

– В плен хотят взять, нас же мало, в кольцо берут, сволочи, – закричал Иванов. – Петруха, задних забросать гранатами. Зуев, прикрой, не дай им поднять голову. Серый, помоги Зуеву подствольником. Уходим к руслу, держаться вместе, не отрываться.

Иванов встал в полный рост, послал вперед одну за другой две гранаты. Поднялись клубы дыма. Крики душманов растворились в шуме заработавшего пулемета и четырех автоматов. Сергей нажал на курок своего автомата и прижался щекой к горячей металлической крышке, внутри которой ходил, щелкая, затвор, выбрасывая из ствола огонь и дым. Зажмурив один глаз, посылал впереди себя короткие автоматные очереди, приговаривал:

– В плен взять хотите, а не хрена, у вас, ишаки, не выйдет. 

Моментально отстегнул израсходованный рожок, закинув руку за спину, достал еще два. Один пристегнул, передернув затвор, увидел, как к нему приближается изготовившийся к прыжку враг с ножом, похожим на серп, в руке. Короткая очередь отбросила его в сторону, он упал навзничь, раскинув руки в разные стороны, застонал, отполз за черный камень.

– Черкас, пристреляй подствольник за тот валун, – Сергей указал пальцем, обращаясь взглядом к своему другу.

Первый выстрел пришелся рядом с каменной глыбой, отбив от нее несколько осколков. После второго выстрела граната ударила по остроконечной верхушке глыбы, раздробив ее.

– Да, что ты там, пукаешь, Петруха, что, окосел? По траектории давай! – закричал недовольно Сергей.

Третий выстрел пришелся точно в цель. Вместе с клубами черного дыма и осколками разбитого камня вверх взметнулись куски разорванной одежды, дождем посыпались красные банкноты «афгани».

– Затарился, душара, наверное, «пойсу» сорвал, отпускные.

– Молодец, Петря, попал все-таки, наконец-то, – одобрительно закричал Сергей. – Вот так бы давно, а то пукаешь.

Духи, превышавшие ребят своей численностью, казалось, озверели от неравного боя. Они вставали в полный рост, приближались, но под прицельными выстрелами пятерки разведчиков падали снова на пыльную землю, обрушивая на них всю злую мощь своего оружия. Завязалась кровавая ожесточенная схватка.

– Шурави, сдавайся, – кричал кто-то порывисто в мегафон с противоположной стороны.

– Хрен вам, шакалы. Выкусите, хрен вам, рубленные, – орал яростно Черкас, посылая длинные автоматные очереди в сторону, откуда доносились настойчивые призывы к сдаче. – Хрен вам, а ну-ка возьми, если сможешь. Гниды! – хрипел он, изрыгая жестокий мат.

– Как там у тебя, Иванов? – был слышен треск взрывавшейся позывными рации.

– Хреново, товарищ лейтенант! – кричал в ответ обезумевший от натиска Иванов.

– Отходи, вертушки запросили, скоро будут. Держись, Саня, держись, родной! – подбадривал голос ротного из рации. – Нам тоже здесь не сладко. Их здесь целая группировка, вот нарвались на свою голову.

– «Бот, бот», я «Разрыв», – слышались позывные групп.

– У меня тяжело раненный, – докладывал лейтенант Котов.

– Их здесь как червей после дождя. Взяли в кольцо.

– Отходи к дувалам с остатками, баррикадируйся, держись, – распоряжался ротный.

По всему пространству кишлака слышалась ожесточенная стрельба, черный густой дым поднялся над селением и закрыл собой палящие лучи солнца, застыл окаменело над землей.

«Вроде бы стало легче дышать», – подумал Сергей и мельком взглянул на притихшего метрах в пяти от него Черкаса.

– Ты как там, Петря, живой? Петря, ты живой? – еще раз громко крикнул Сергей, не узнавая своего охрипшего голоса.

– Да, – чуть приподнимая голову, откликнулся Черкас.

Зуев, весь перемазанный, в пыли, с разводами запекшейся крови на лбу и щеках, стоял во весь рост, наперевес держа дымящийся пулеметный ствол, изредка смахивал рукой заливающий глаза пот.

– Зуев, отходи. Отходи, мы прикроем, – закричал настойчиво Иванов.

Лента пулемета вздымалась, как волна, разбрасывая в разные стороны израсходованные гильзы.

– Давай, отходи.

Зуев прыгал из стороны в сторону, держа наперевес пулемет. Иногда посылал длинные очереди назад, разрывными патронами поднимая пыль и не давая противнику возможности атаковать.

– Черт, черт, патроны закончились, – закричал он, падая возле сухого дерева алычи с разбитой кроной.

– Спокойно, заряжай новую ленту. Пригнись, сейчас я им подкину огоньку.

Петруха сильной подачей одну за другой послал в цепь осаждавших несколько гранат. Полетели куски глины и обрывки окровавленной одежды.

– Вот вам, козлы, думали просто так взять! – раздался озлобленный голос Петрухи, теряющийся в грохоте боя.

Длинная непрерывающаяся очередь Сергея не давала врагам поднять голову. Задыхаясь в пыли, раздирая в кровь руки, сквозь не успокаивающийся шквал огня приближались они ползком к ближнему строению.

– Занять оборону здесь! Зуй, прикрой! – из последних сил захрипел Иванов.

Через мгновение заработал пулемет Зуева. Он яростно орал, присев на одно колено, водя стволом пулемета по кругу наступавших, которые непрерывно сужали кольцо, прячась за выступы разбитых стен.

– Суки, су-у-у-ки!

– Молодец, Зуев, – крикнул Сергей, перекатившись за валун, стоящий среди двора.

Рядом с арыком тянулась утоптанная тропинка, по которой, прижимаясь к разрушенным стенам заборов, отходила группа. Сергей резко выпрыгнул из своего укрытия и, перекатываясь по земле, прикрывал отходящих.

– Отходим, отходим короткими перебежками! – кричал Иванов. – Один прикрывает другого, другой – к арыку, – повторил он.

Кровь брызнула с силой от удара пули, отбросила Черкаса в сторону, еще один выстрел оторвал его от земли, швырнул назад. Струя крови жирным следом окропила взрытую серую землю.

– Серый, Се-ры-ый, – услышал за спиной Сергей, прижимаясь лицом к горячему камню.

– Петря, Петря, ты где, ты где? Петря? Засветись!

 Сорвав берег арыка очередью, Сергей увидел, откуда поддал сигнал его раненый друг.

– Зуев, прикрой меня, я назад, Петруху зацепило. 

Пригибаясь как можно ниже, Сергей сделал несколько сильных прыжков вперед, прижался к земле, почувствовал, как сильно облегчился его запас гранат и патронов.

– Держись, Петруха, держись, братишка, я здесь, я рядом, – закричал Сергей, слыша, как стонет от боли его друг.

Отстегнув один конец ремня от цевья, Сергей снял с шеи автомат и, выбрасывая его перед собой, пополз к арыку. Короткая очередь брызнула осколками глины ему в лицо. Сергей затаился.

– Ах вы, сволочные душонки! Как шакалы, исподтишка! Вашу гребаную мать! – зло выкрикнул Сергей и, оттолкнувшись от земли, упал на бок и откатился в сторону. 

И снова пули сорвали фонтаны пыли.

– Ты что, решил надо мной издеваться? Шутки шутишь, гнида?

Он рукой нащупал спаренный длинный рожок от пулемета РПК, припасенный на крайний случай.

«Разрывные сейчас в самый раз», – подумал Сергей и пристегнул боекомплект.

– А ты думал как, ты думал, я буду молчать? Буду молчать? – закричал он и, резко завалившись на спину, дал длинную очередь назад, в нескончаемую вереницу дувалов, предполагая, что стрелок находился где-то там. Пули, нудно взвизгивая, врезались в заборы, разрываясь, крошили глину, поднимая плотным столбом черную пыль, которая смешивалась с дымом горевшего кишлака. Сергей поднялся в полный рост и, слегка пригибаясь, побежал. Еще один прыжок, и он оказался в канаве рядом с Черкасом.

– Ну, брат мой, ты как? – спросил Сергей, приподняв голову своего друга.

Он заметил, как струилась кровь из маленькой входной дырочки от пули в правом плече. Притронувшись слегка к пропитавшейся насквозь гимнастерке, он вымазал руку и, почувствовав липкость крови, испуганно отпрянул назад.

– Ты живой, Петруха, ты живой? 

Солдат, приоткрывая глаза, застонал.

– Воды, – проговорил он, хрипя.

Сергей прижал к его слипшимся губам фляжку с водой, осторожно приподнимая ее за круглое теплое дно.

– Говорить можешь?

Петруха еле заметно кивнул головой.

– В плечо, – еле слышно прошипел он.

Сергей сорвал с рукава индивидуальный пакет и вытряхнул его на потрескавшееся дно арыка, снял колпачок со шприц-тюбика промедола, вколол жидкость в грудь рядом с кровоточащей раной. Перетянул бинтом плечо, устало отхлебнул глоток воды из своей фляги. Успокоившись, посмотрел на неподвижно лежащего Петруху.

– Ты потерпи, я сейчас буду тебя тащить к своим. 

Стрельба понемногу затихала, иногда раздавались короткие хлопки то с одной, то с другой стороны.

– Я чувствую вкус пороха во рту, – отчетливо проговорил Черкас.

– Давай я помогу, Серый.

Приподняв голову, Сергей увидел подползающего к ним Иванова.

– Давай, встаем быстро. Зуев, прикрой!

Они приподняли раненого Черкаса и побежали, петляя, к соседнему дувалу, в котором, затаились, поджидая их, Одеса и Зуев.

– Что-то не слышно нашего взвода, а-а-а? – Сергей пристально вглядывался в узкие тусклые пустынные улицы между мрачными, почерневшими от дыма дувалами. – Где они, а? Ушли что ли, а-а-а? Бросили нас? Нет, не может быть, не может ротный, не может так сделать.

Он посмотрел в глаза Иванова и, не находя ответа, замолчал.

– И духи молчат. То от них не оторвешься на шаг, то они затихли.

Сергей встал в полный рост, чувствуя, как злоба рвется из груди.

«Где они? Бросили? Нет, не может быть, нет!» – успокаивал он себя.

И снова на них навалилась мертвая тишина. Было слышно, как потрескивает горящая рядом соломенно-камышовая крыша летнего загона для скота. Обхватив голову руками, Сергей опустился на землю, прижался спиной к горячей стене дувала, замолчал. Разомкнув потрескавшиеся губы, как рыба, выброшенная на берег, жадно хватал в себя раскаленный, давящий дымом воздух, чувствуя, как он обжигает его изнутри.

– Как он? – Иванов показал на неподвижно лежащего внутри хижины.

– Да вроде бы еще дышит, я ему вколол два тюбика промедола перед тобой, только он крови потерял много. Разрывной пулей сзади полспины вырвало, кусок. Дыра от «бура», его почерк, – отозвался Сергей. – Где эта хренотня пузатая застряла? – зло выругался он и посмотрел над собой. – Где они, свалили что ли? Запроси ротного, что они там себе думают.

– Нечем, – ответил спокойно Иванов.

– Как нечем?

– Рацию разбило, – ответил он, пристально вглядываясь в пустые улицы, притаившись за глиняной стеной.

– У тебя вода осталась, Вань?

– Есть малеха, – ответил он и протянул Сергею почти пустую фляжку.

Отвинтив крышку, плеснул в нее несколько капель и поднес к пересохшим губам Петрухи. Придерживая друга за голову, заметил, как чуть приоткрылись его губы, принимая в себя драгоценные капли.

– Живой, и промедольчик помогает, – еще раз для себя подтвердил он. – Терпи, Черкас, терпи. Сейчас мы свалим отсюда, вот только «вертушки», еще немножко. Ты, главное, терпи, браток. Я тебя никому ни отдам, пока я жив. – Сергей склонился над ним и зашептал в самое ухо: – Вот, еще водички, смочи горло.

Он перевернул фляжку, выбивая ладонью последние капли воды на потрескавшиеся опухшие белые губы своего друга.

– Жизнь – дерьмо в нашем положении. Но мы выживем, что, первый раз, что ли, нам тонуть в этом дерьме.

Черкас лежал неподвижно, с сомкнутыми, сильно опухшими коричневато-серыми веками. Только изредка судороги стягивали его лицо и еще не исчез чуть-чуть заметный румянец в ямочках щек, да слегка шевелились пальцы рук. И это успокаивало Сергея, вселяя надежду на то, что это лишь беспамятство, но не смерть.

– Я должен, я должен, – произнес Иванов. – Нам помощь ведь нужна. Пока духи молчат, мы сможем оторваться и к своим пробиться. Что скажешь, Серый?

Глядя на Сергея в упор, он сжигал его взглядом в ожидании ответа. Сергей смотрел ему прямо в глаза, не мигая. 

– Ну, ты здесь останешься, я не могу тебя просить, тем более приказывать. Мы с Черкасом не выйдем, все ляжем, все. Мы под прицелом, ведь понимаешь ситуацию, они ждут удобного момента. – Он говорил, все сильнее повышая голос. – Связи нет, нас могут здесь оставить. Ведь связи нет, мы молчим. Они не знают, где мы. Мы с Одесой умрем, но доберемся до кого-нибудь из роты с рацией.

– Да ты прав, Сань, вам нужно идти. Ты прав. Но ты должен, ты понимаешь, должен найти наших, кого-нибудь.

– Ну-у.

Сергей приблизился к Иванову, обнял его.

– Что ты, мы еще увидимся.

– Я знаю, но лишний раз не помешает.

Зуев сидел рядом с побледневшим окончательно Черкасом, грязный пот стекал по его лицу, на глазах выступили слезы и, смешиваясь с потом, потекли по щекам, превращаясь в грязные струйки.

– Ты что, Зуй, не дрейфь, самое главное, береги патроны, попусту не шмаляй. Понял?

– Да, – ответил Зуев, размазывая кулаком слезы.

– Ну, с Богом.

Иванов, сомкнув три пальца вместе, перекрестился, вытащил из-за пазухи деревянный крестик, приложился к нему.

– Одеса, пошли, – сказал он.

Упав на живот, лихо, по-пластунски, выкидывая вперед автомат, стал постепенно удаляться, увлекая за собой напарника, пока совсем не скрылся за забором соседнего дувала.

Сергей, привстав на одно колено, зорко осматривал пустые улицы между соседними хижинами. Вдруг он краем глаза заметил тень, метнувшуюся к разрушенному выстрелом «мухи» забору.

– А, суки, зашевелились, окружаете, не выйдет без боя! – громко, как показалось ему, сказал Сергей. – Зуев, приготовься к бою. Гранаты есть?

– Да, – ответил солдат.

– Сколько?

– Четыре.

– Одну оставь, три к бою. Давай, братишка, давай на исходную. Вон видишь, дальше, где крыша дымит, вниз смотри. Видишь?

– Да.

– Замахнись-ка, добросишь? – он посмотрел на Зуева.

– Попробую, – ответил солдат, осмотревшись по сторонам.

– Давай, шугани-ка их оттуда.

Гранаты пришлись точно в цель. Наблюдая в бинокль, Сергей увидел, как одновременно с грохотом разрыва стена соседнего дувала окрасилась в красно-бурый цвет крови. Кто-то зашевелился, приподнимаясь. Цепь из двенадцати человек, пригнувшись, двинулась вперед. Раздались короткие пристрелочные очереди крупнокалиберного пулемета ДШК. Его стрельба все сильнее разрушала стену, укрывавшую трех разведчиков от смерти, вместе с пылью и осколками кусков глины прижимая их к земле. Вот уже совсем близко послышалась ненавистная афганская речь, еще немного – и они окажутся рядом. «Если я ничего не предприму...», – пронеслось в голове Сергея, измученного таким долгим и в то же время таким коротким боем.

– Шурави, сдавайся! – совсем рядом услышал Сергей, освобождаясь от кусков глины и соломы, упавшей на него во время прицельного огня ДШК. С трудом высвободил из-под себя подломленную руку, нажал на курок, наугад выстрелил, опустошая рожок. В ответ раздалась частая прерывистая автоматная стрекотня.

– Зуев, ты где? – окликнул Сергей, устало озираясь по сторонам. – Зуев, ты где?

– Здесь я, – услышал он слабый голос солдата позади себя.

– Как там Черкас? – попытался узнать Сергей, перевернулся на спину, немного полежал, зажмурив глаза, потом встал и направился к дувалу, где лежал неподвижно и безмолвно Черкас.

– Зуев, патроны есть? – спросил Сергей.

– Да.

– Прикрывайся, духи жаждут нашей плоти, – сказал Сергей и придвинулся поближе к своему истекшему кровью другу, сжимая в руке гранату Ф-1. – Мы не сдадимся! Ты бы этого не хотел.

Сергей выдернул зубами чеку, удерживая рычаг в зажатом кулаке: «Вот только руки онемеют, и все», – пронеслось в голове вместе с эпизодами короткой жизни – школа, детство, восемнадцатый день рождения, наставления отслуживших родственников-мужчин, длинный перрон, люди, люди, заплаканное лицо мамы и успокаивающий ее отец. И снова люди на перроне мелькают в окнах уходящего поезда. И последние слова: «Я вернусь через два года».

Он сжал в кулаке обжигающе колючий мертвый металл гранаты, приблизил к груди, к сердцу, чтобы неотвратимое было мгновенным и наверняка смертельным.

Знакомый шум турбин был так приятен учащенно стучащему сердцу, но он был так недосягаемо далек, словно существовал лишь в воображении терявшего надежду Сергея.

А рядом звучал приближающийся ненавистный шепот людей в могильного цвета одежде: «Шурави, сдавайся, патроны нет, кончился. Аллах акбар!», трескотня короткой пулеметной очереди, скрежет и металлический писк рикошета.

Шум пятнистых стальных боевых машин становился все ближе, и вот они с ревом навалились на кишлак. Шквал ракет из нурсовских установок обрушился на «духов», смертоносным огнем поражая все на своем пути, превращая в пепел, огонь и смрад жженого человеческого мяса. Душераздирающие крики на той стороне. Еще залп, еще залп, и пыль въелась в глаза, застилая свет. Мощные взмахи тяжелых лопастей отсеивали в сторону солнечный гнет, а лицо обдавало жаром грозно ревущих турбин.

– Вертушки, браток, вертушки, Зуй! Вертушки! – кричал, захлебываясь воздухом и песком, Сергей, отбросив подальше миновавшую его в этот раз смерть, бывшую одновременно спасением от мук и издевательств врага.

Жажда жизни подталкивала измотанных людей, просунувших руки под ослабленные плечи Черкаса, к зависшему над землей «крокодилу» с выкинутым коротким металлическим трапом. Пропустив вперед Зуева, который, подтянувшись, втащил раненого Черкаса внутрь, Сергей устало ввалился в машину. Взвыв, вертолет прижал его к бронированному полу и поднялся в воздух.

Два загруженных вертолета зависли над землей, накренились набок, стремительно закружили, оставляя за собой букет сигнальных ракет и взрывы в охваченном пламенем кишлаке.