Сын эсэсовца, или одиссея Дитера Гагена

  Третья глава книги "Умереть в Пномпене..."
   Мюнхен. 8 апреля 1968 года.
 
   Козлом отпущения был выбран Эрвин Бахманн, почти мальчишка, хотя ему уже исполнилось 23 года. Когда Курт Мензель первый раз (это случилось накануне Рождества) привел его в наш "спортивный клуб", парни вытащили глаза, пытаясь понять что нужно нашему фюреру Курту от этого задохлика. В отличие от меня и моих сотоварищей по нашей организации "Баварская сталь", Бахманн по нашим меркам был жалким пролетарием. Работал маляром на стройке вместе с турецкими гастарбайтерами. Мы же временами вытряхивали содержимое их карманов, точнее они почти добровольно отдавали нам свой недельный заработок, после того как пару раз парни сломали турецким строптивцам руки-ноги. Здоровенные немецкие парни, зря что ли наши фатеры составляли военную элиту рейха, мы не обременяли себя физическим трудом, предпочитая занятия культуризмом.
   Мензель - самый старший и самый мудрый из нашей команды был связан с политиками из Национал-демократической партии Германии. Не главными ее лидерами Тиленом и фон Тадденом, а фюрерами поменьше.
   Почему я решил вступить в группу Курта Мензеля?
   Вопрос риторический. Мой дражайший фатер был одним из лучших в интеллектуальной элите СС. Но это другая история, к которой мы непременно вернемся. И я гордился своим отцом, который пройдя всю Мировую войну, бездарно сложил свою голову в далеком Индокитае, где безмозглые лягушатники, пытались удержать свои колониальные владения.
   Мы, немцы, всегда колотили французов. Ну, может пара-тройка проигранных сражений, когда у французов был великий Наполеон. И все равно при Ватерлоо его добил наш доблестный Блюхер. Мы бы не проиграли и в Великой войне, если бы эти бездарные социалисты не стали заодно с коми мутить воду. Про последнюю войну я не стану говорить, потому что великий фюрер сошел с ума. Как и Наполеон.
   Вместо того, чтобы доколотить англичашек, его потянуло на большевичков. Зачем, если Сталин поил и кормил Рейх? После того как он вырезал всех своих маршалов, в том числе и однофамильца нашего героя Блюхера, у этого кремлевского людоеда остались только его верные кавалеристы, позабывшие о танках. Хотя у них были танки. Но мы, немцы, жгли их картонные муляжи.
   Меня могут спросить, Дитер, на хрена тебе вся эта история, ты что ли мало натерпелся? Отвечу вопросом. Почему мы немцы должны второй раз в этом столетии считать себя побежденной нацией, после того как вся Европа лизала нам сапоги? И я полностью согласен с большими политиками из НДП, которые на учредительном съезде партии заявили: "Довольно лжи о вине одних только немцев, благодаря которой продолжается выжимание миллиардных сумм из нашего народа. Славное и мужественное поведение немецких солдат всех времен должно стать примером для бундесвера... До тех пор, пока отцы открыто и безнаказанно будут причисляться к преступникам, сыновья не смогут стать хорошими солдатами".
   Я, Дитер Гаген, настоящий немец, который с шестнадцати лет отстреливал яйца косоглазым советским солдатам. Я не разбирался в их нациях и народностях. Когда во время штурма Берлина прямо на моих глазах узкоглазые люди с красными звездами изнасиловали мою тетушку Гретхен, что-то во мне родилось. Это была жажда мести. А вместе с ней тогда же во мне проснулся убийца. Вы скажете, что за блажь великая нашла на шестилетнего Дитера...
   Девственница Гретхен умерла от кровотечения, а я не мог понять, почему между ног у нее набежала лужа крови. Разве кровью писаются?
   И я побежал куда глаза глядят, подальше от этих косоглазых страшил.
   Потом я оказался в американском секторе, где веселый молодой янки и огромный губастый негр пытались угостить меня шоколадкой, но от страха я описался, что очень этого негра и его молодого друга, которого звали Джино, развеселило. Они отнесли меня в лютеранский приют и сказали, что будут меня навещать. Негра звали Джим и вместе с итальянцем Джино, предки которого давно обосновались в Нью-Йорке, они были не разлей вода. Со временем я к ним очень привязался. Но в начале 50-х Джино отправился в свой город -яблоко, а Джим вернулся в Луизианну, где в Новом Орлеане у него была жена, дочка и джаз.
   Мне исполнилось 12 лет, когда я неожиданно получил весточку с того света от любимого фатти.
   Даже не знаю, как Гансу Кюммелю удалось меня отыскать, но однажды в наш приют прибыл бравый французский легионер, лицо которого пересекал страшный шрам, а левый глаз был стеклянный. Короче дядя Ганс был списан вчистую.
   Он и рассказал, что в неизвестном мне Вьетнаме французам сильно надавали по жопе маленькие люди, которые там живут.
   - А причем здесь мой фатти? - спросил я Ганса.
   - Это длинная история, Дитер. После нашей последней победы в Арденнах, мы с твоим отцом Гельмутом решили бежать на Запад. Русские бы нас. Как эсэсовцев расстреляли бы однозначно. А тут мы просто переоделись в форму вермахта и попали в один из фильтрационных лагерей на территории Франции. После трех лет исправительных работ нам предложили завербоваться в Иностранный легион, чтобы спасти для Франции ее индокитайские колонии. Так вот мы и оказались в 1-м парашютном батальоне Иностранного легиона.
 
   Из досье: 1-й иностранный парашютный батальон, (Bataillon Etranger de Parachutistes (ВЕР), комплектовался почти исключительно из немцев и среди французских войск в Индокитае имел репутацию самого свирепого боевого формирования.
 
   - Я не знаю, - продолжил свой рассказ Ганс, - кому в голову пришла ****ская идея положить жизни наших "пара" ради спасения экспедиции полковника Лепажа, возглавившего колонну, выступившую из Лонг-Шона. Это все равно, что выдвигаться из осажденного Берлина на Севастополь. Шайсе!
   Но мы легионеры! Идущие на смерть! Гладиаторы на потеху вьетминьским комми.
   - Дядюшка Ганс, - я плохо учусь в школе и даже не знаю где находится этот чертов Вьетнам, где убили моего фатти.
   -Подрастешь, узнаешь, - многозначительно подмигнул единственным живым глазом несгибаемый вояка Ганс Кюммель. - А вот тебе и подарочек на память об отце. - И он протянул мне фанерную коробку, в которой завернутый в замшевый лоскут лежал "Вальтер П38". Отец не расставался ним до самой смерти.
   Но, кажется, я отвлекся. С того времени много воды утекло и в русском секторе Берлина я подстрелил десятка два косоглазых бойцов Красной Армии. Потом восточноберлинская крипо, где освоились перевертыши из гестапо выследили меня, когда я окропил мошонку двадцать четвертого косоглазика, и мне пришлось положить рядом с ним еще двух своих соотечественников из крипо. После этого я быстренько смотался в американский сектор, где итальянские друзья Джино, связанные, как и он с "Коза ностра", помогли мне выбраться в славный город Мюнхен.
   И вот теперь, Курт Мензель предлагает мне вместе с этим задохликом Бахманном совершить маленькую экскурсию в Западный Берлин, где нам предстоит ликвидировать одного зарвавшегося левого политика Руди Дучке.
   У каждого своя дорога и своя судьба. И сам человек ее определяет. Буддисты называют это - кармой. В буддизме нет никакого Бога, чтобы направить судьбу, чтобы вознаградить некоторых людей и наказать другие. Санскритское слово karmа буквально подразумевает "действие", "выполнение". И ты сам его выбираешь!
 
   Эрвин Бахманн свою карму не выбирал. Он козел отпущения. Жалкий человечик, который захотел войти в историю. Даже ценой убийства какого-то левого политика, который замутил берлинских студентов.
   Но он не способен убить и муху.
 
   Курт все предусмотрел. Бахманн произведет три выстрела из "кольта" 38 калибра. Три патрона в барабане будут холостыми, а три боевыми. Точно такой же "кольт детектив спэйшл" будет у меня, только вот все патроны в нем будут боевыми.
   -Ты не промахнешься, Дитер, - говорит Курт. - Бахманна потом возьмет западноберлинское крипо, ну а ты...
   - Не сомневайся, Курт, я не промахнусь.
   - Только не стреляй по мошонке, так они сразу заподозрят стиль одного немецкого мстителя советским азиатам, - лыбится Курт.
 
 
   Западный Берлин. 11 апреля 1968.
 
   Утром экспресс, в котором находился наш официальный киллер Йозеф Эрвин Бахманн, прибыл на Берлинский вокзал. Я старался не выпускать задохлика из поля зрения. Не знаю для чего Курту понадобился этот бутафорский тип, но о моем присутствии Бахманн не догадывался. С самого начала он повел себя как последний идиот. Первым делом он обратился в центральное городское справочное бюро, чтобы выяснить адрес Руди Дучке. Но ему не повезло. Лидер "Социалистического Немецкого Союза Студентов", за несколько минут до появления Бахманна отправился в центр СНСС на Кюрфюст-дам 140.
 
   Бахманн некоторое время покрутился у дома Дучке, затем всё-таки решил отправиться на Кюрфюст-дам.
   Бахманн знал Руди Дучке только по описанию и газетным фотографиям. Опознать по ним жертву было проблематично. Однако когда Дучке вышел из дома 140 по Кюрфюст-дам и сел на свой старенький велосипед, что-то подсказало молодому неонацисту из Мюнхена, что это был именно тот, кого он ждал.
 
   Какое-то время ему приходилось идти быстрой походкой, иногда переходя на бег, чтобы не выпустить из виду жертву, с лёгкостью маневрирующую на стареньком велосипеде среди городского транспортного потока. Стрелять на ходу было невозможно. К тому же, Бахманн был скверным стрелком, и чтобы попасть в цель, ему следовало подойти к ней почти вплотную. К счастью Бахманна, не отличавшегося особыми атлетическими данными, аптека, куда направился Дучке оказалась расположенной всего лишь в нескольких кварталах от центра СНСС.
 
   До конца обеденного перерыва аптеки оставалось несколько минут, и Руди Дучке решил подождать. С противоположной стороны улицы к нему стал приближаться молодой человек с короткой стрижкой-ёжиком, в светло-коричневой замшевой куртке.
 
   - Простите, это вы - Руди Дучке?- спросил он.
   Как только Дучке ответил "да", Бахманн выхватил из наплечной кобуры, спрятанной под курткой, пистолет и, примерно с расстояния двух метров, произвёл три выстрела. Две пули попали Руди Дучке в голову, одна - в плечо.
   Спустя несколько минут преступник был схвачен полицией, однако, ни для кого не было секретом, что истинным преступником является не обезумевший 23-летний неонацист Джозеф Эрвин Бахманн, а газетный концерн Акселя Шпрингера, фактически ставший заказчиком политического убийства студенческого лидера.
   Примерно так газетчики описали детали этого покушения на Руди Дучке. Только там не было еще одного персонажа, который был уверен, что Дучке мертв.
 
   - Не переживай, Дитер, - увещевал меня Курт Мензель. - Ты свое дело сделал. Ну а Бахманн? Пусть он считает себя героем. А для тебя у нас есть особое занятие.
 
   Из газет:
   11 апреля 1968 г. некто Йозеф Бахманн произвел три выстрела в Дучке перед офисом ССНС. Дучке получил смертельно опасные повреждения мозга и чудом выжил после многочасовой операции.
   Мотивы Бахманна так и не были до конца выяснены; у него было найдены газетная фотография Дучке и экземпляр "Национальной газеты", что послужило основанием полагать о правоэкстремистских мотивах покушения. Многие студенты обвиняли издательство "Шпрингер" в сопричастности к покушению, так как оно много месяцев агитировало против Дучке и демонстрирующих студентов. Например, газета "Бильд" за несколько дней до покушения призывало "усмирить" "бунтарских вождей". На последующих акциях протеста дело доходило до нападений на здание издательства "Шпрингер" и поджигания его почтовых автомобилей.
 
   Из досье:
   "Немецкий марксистский социолог и политик Руди Дучке (полное имя Альфред Вилли Рудольф Дучке был лидером западногерманского и западноберлинского студенческого движения 1960-х гг.
   Руди Дучке, четвёртый сын почтового служащего, провел годы своей юности в ГДР. Он активно посещал евангелистскую молодёжную общину Люкенвальде, где приобрел "религиозно-социалистические" взгляды. Будучи спортсменом (десятиборье), он первоначально хотел стать спортивным репортёром и вступил в 1956 г. в Союз свободной немецкой молодёжи (ССНМ).
   После венгерского восстания 1956 г. Дучке политизируется. Он вступает в партию Демократического социализма, дистанцировавшуюся в равной мере от США и СССР, начинает критично относиться к правившей в ГДР Социалистической единой партии Германии. Он воспринимал старые структуры и менталитет Восточной Германии такими же скрыто фашистскими, как и в Западной Германии, несмотря на антифашистскую политику ГДР.
   В 1957 г. он открыто выступил против милитаризации ГДР и за свободу передвижения. Дучке отказывался от службы в Национальной народной армии (в то время добровольной) и призывал других следовать его примеру. Дучке стал ездить в Западный Берлин, где он поступил в Асканскую гимназию, так как дипломы ГДР не признавались на Западе. Он зарабатывал на жизнь спортивными репортажами, в частности, для "Бульварной газеты" (B.Z.) издательского концерна Акселя Шпрингера. В 1961 г., незадолго до возведения Берлинской стены, он окончательно переехал в Западный Берлин и начал изучать социологию, этнологию, философию и историю в Свободном университете Берлина.
   Сначала Дучке изучал экзистенциализм Мартина Хайдеггера и Жана-Поля Сартра, а вскоре после этого - марксизм и историю рабочего движения. Он читал ранние работы Карла Маркса, работы марксистских философов Георга Лукача и Эрнста Блоха, а также представителей Франкфуртской школы (Теодор Адорно, Макс Хоркхаймер, Герберт Маркузе). Большое влияние на него оказала американская студентка теологии Гретхен Клотц (позднее ставшая его женой), благодаря ей он читал работы таких теологов, как Карл Барт и Пауль Тиллих. Его первоначально христианский социализм стал вполне марксистским. При этом он всегда подчёркивал право на свободу действий индивида независимо от общественного мнения.
   С самого начала Дучке связал свою учёбу с практической деятельностью. Он издавал журнал "Напор" ("Anschlag"), публикуя там критику капитализма, дискутируя о проблемах третьего мира и новых политических организационных формах. Социалистический союз немецких студентов - ССНС (нем. Sozialistischer Deutscher Studentenbund - SDS) считал это издание "анархистским" из-за его акционистской направленности.
   В 1962 Дучке вместе с Берндом Рабелем основал берлинскую группу мюнхенского "Подрывного действия", считавшего себя частью Ситуационистского Интернационала. В декабре 1964 г. он совместно с "Кружком за Третий мир" (Dritte-Welt-Kreis) организовал демонстрацию против государственного визита конголезского диктатора Моиза Чомбе, в которой также принял участие берлинский ССНС. В феврале 1965 г. ССНС избрал Дучке в свой Политсовет.
   С 1966 г. Дучке совместно с ССНС организовывал многочисленные демонстрации за реформу высшего образования, против "Большой коалиции", "чрезвычайного законодательства" и Вьетнамской войны. Растущее студенческое движение объединило эти направления и тему критики национал-социалистического прошлого страны и стало основой "внепарламентской оппозиции" (Au;erparlamentarische Opposition - APO).
   23 марта 1966 г. Дучке женился на Гретхен Клоц. В мае он принимал участие в подготовке федерального Вьетнамского конгресса в Международном новостном и исследовательском институте (нем. Internationales Nachrichten- und Forschungs-Institut) (Франкфурт-на-Майне).
   После того, как 2 июня 1967 г. полицейский на демонстрации против визита персидского шаха в ФРГ и Западный Берлин застрелил студента Бенно Онезорга, Дучке и ССНС объявили о начале по всей стране сидячих демонстраций (сит-ин) с целью вынудить власти довести расследование этого убийства до конца. Кроме того, они призвали к отставке ответственных за применение силы, а также к экспроприации издательства "Аксель Шпрингер". Студенты заявляли о причастности этого правого издательства, развернувшего кампанию травли студенческого движения в своих газетах, к убийству Онезорга. Однако в ответ влиятельные СМИ (такие, как "Шпигель", "Франкфуртер Рундшау" и "Цайт") объединились против студентов. Дучке стал объектом нападок со стороны изданий концерна "Шпрингер" и зависимых от него правых региональных газет. Дучке ставились в вину его "уродливая внешность", "марксистский жаргон", "неопрятная одежда", то, что он приехал из ГДР, пресса делала намёки на его еврейское происхождение (что не соответствовало действительности). В 1967 г. на "гоу-ин" во время рождественской службы в берлинской Мемориальной церкви кайзера Вильгельма, пытаясь начать дискуссию о вьетнамской войне, Дучке подвергся нападению разъярённого священнослужителя, который сшиб его с ног и нанёс телесные повреждения.
   17-18 февраля 1968 г. в помещениях Технического университета Западного Берлина прошла Международная конференция по Вьетнаму (она должна была пройти в Свободном университете, но Академический сенат университета отказал в предоставлении помещений), в которой приняло участие несколько тысяч студентов. Заключительная демонстрация с более чем 12 тысячами участников была самой большой немецкой протестной акцией против вьетнамской войны. На ней Дучке призывал американских солдат к массовому дезертирству и к уничтожению НАТО. От его идеи покинуть предписанный демонстрации и охраняемый полицией маршрут и пройти к американским казармам пришлось отказаться, так как была велика опасность применения оружия охраной казарм.
 
   На организованной Сенатом Западного Берлина и Организацией немецких профсоюзов проамериканской демонстрации 21 февраля 1968 г. участники несли плакаты с надписью "Враг народа Љ 1 Руди Дучке". Ученика пекаря Вилли Франка демонстранты перепутали с Дучке и избили, студент Карл Рихтер также был принят за Дучке и с трудом избежал расправы.
 
   В течение месяцев после уникальной операции, вернувшей Дучке с того света, он лечился в Швейцарии, Италии и Великобритании. В 1970 г. он начал учёбу в Кембриджском университете. После смены правительства в 1970 г. его разрешение на проживание было аннулировано, поэтому он переехал в Данию, где стал доцентом социологии в Орхусском университете.
   Бахманна за попытку убийства приговорили к 7 годам тюремного заключения. Дучке какое-то время поддерживал с ним связь, объяснял, что не имеет ничего личного против него и пытался приобщить его к идеям социализма. 24 февраля 1970 г. Бахманн покончил с собой в тюрьме. Дучке винил себя в том, что слишком редко писал ему: "... борьба за освобождение только началась; жаль, что Бахманн больше не может принять в ней участие..."
   Во Вьетнамской войне Дучке видел начало революционного развития, способного перекинуться на другие страны третьего мира. Он однозначно поддерживал вооруженную борьбу южновьетнамских партизан:
   "Эта революционная война ужасна, но ужаснее будут страдания народов, если люди путём вооруженной борьбы окончательно не отменят войны".
   Дучке солидаризовался с призывом Че Гевары "создать два, три, много Вьетнамов!"
   Однако он отрицал "индивидуальный террор", которым с 1970 г. после распада ССНС занимались различные леворадикальные группировки типа "Тупамарос Западного Берлина" или "Фракция Красной Армии" (нем. RAF - Rote Armee Fraktion).
   9 ноября 1974 г. в тюрьме от последствий голодовки умер член РАФ Хольгер Майнс. На его похоронах Дучке с поднятым кулаком воскликнул: "Хольгер, борьба продолжается!" На жесткую критику этого его поступка после убийства судьи Гюнтера фон Дренкманна он ответил письмом в "Шпигель", в котором он заявил: ""Хольгер, борьба продолжается" - это означает для меня, что борьба эксплуатируемых и униженных за свое социальное освобождение составляет единственную основу их политического действия в качестве революционных социалистов и коммунистов [...] Убийство антифашистского и социал-демократического председателя Верховного Суда следует понимать как убийство в реакционной немецкой традиции. Классовая борьба есть процесс обучения. Но террор мешает этому учебному процессу угнетенных и униженных".
   9 апреля 1977, в день убийства федерального генпрокурора Зигфрида Бубака он отметил в своем дневнике:
   "Нарушение левой целостности в ССНС, многозначительные последствия становятся понятными. Что делать? Социалистическая партия становится все более невыносимой!"
   В создании партии левее СДПГ он видел необходимую альтернативу терроризму.
   Во время "Немецкой осени" в 1977 г. многим левым интеллектуалам было поставлено в вину то, что они подготовили духовную пищу для РАФ. В газете "Цайт" от 16 сентября Дучке ответил обвинением "правящих партий" и предостерегал от последствий террора:
   "Индивидуальный террор есть террор, ведущий впоследствии к деспотическому господству, но никак не к социализму".
   Однако "Штуттгартер Цайтунг" от 24 сентября назвала его вдохновителем РАФ: "Это Руди Дучке выступал за то, чтобы концепция городской герильи развивалась в нашей стране и чтобы была развязана война в империалистических метрополиях".
   Напротив, Дучке полагал, что покушение на его жизнь показало "духовный, политический и социал-психологический климат нечеловеческого отношения", и ещё раз подчеркнул в анализе своего внутреннего развития в декабре 1978 г.:
   "Индивидуальный террор [...] враждебен массам и антигуманен. Любая самая маленькая гражданская инициатива, любое политико-социальное движение за права молодёжи, женщин, безработных в классовой борьбе [...] в сто раз полезнее, чем самое зрелищное действие индивидуального террора".
   В 1977 г. Дучке стал свободным сотрудником левых газет и преподавателем Университета Гронинген в Нидерландах. После того, как в ГДР Рудольф Баро был приговорён к 8 годам тюремного заключения, Дучке в ноябре 1978 г. организовал и провел конгресс солидарности с Баро в Западном Берлине. В 1979 г. он стал членом Бременского "Зелёного списка" и участвовал в предвыборной кампании. После включения депутатов "Зелёного списка" в состав городского парламента Дучке был избран на учредительный съезд Партии зелёных.
   Но за три недели до этого съезда, 24 декабря 1979 г., Дучке утонул в ванне из-за эпилептического припадка - отдалённого последствия черепно-мозговой травмы, полученной в результате покушения на его жизнь. 3 января 1980 г. он был торжественно похоронен на кладбище Св. Анны в берлинском районе Далем. Теолог Мартин Нимёллер уступил ему место своей могилы, так как других свободных мест не было.
 

Мюнхен. 3 сентября 1972 года.
 
   После того злополучного покушения на Дучке наш маленький фюрер Курт Мензель редко обращался ко мне с предложениями выполнить то или иное задание, поскольку все они были с двойным дном.
   Да мне и самому было муторно наблюдать, как леворадикальные педики взбесились после того, как я почти отправил на тот свет этого студенческого гуру.
   Особенно неприятно было узнать о самоубийстве Бахманна, который в тюряге вдруг "прозрел" и стал приятелем Руди Дучке. Не знаю, зачем он повесился, а может ему и помогли уйти в мир иной, чтоб не проболтался о том, как готовилась наша акция возмездия.
   Поэтому, когда в то утро Мензель позвонил мне с предложением встретиться, я был в приподнятом настроении, что, наконец, и мне нашлось дело.
   Курт не стал ходить вокруг да около, а прямиком спросил меня об отношении к евреям.
   - Да никак.
   - Твой отец ответил бы иначе, - Курту явно не понравилось мое безразличие .
   - Да уж, - сказал я. - Мой фатти входил в "Зондеркоманду Х" Гельмута Кнохена. Старина Ганс рассказывал мне эту историю, и я ее хорошо запомнил.
   Майн либер фатер был одним из первых офицеров СС, которые прибыли в Париж со спецзаданием "Зондеркомманды Х", после того как 14 июня 1940 -го года немцы вошли в Париж.
   Французы полагали, что безоговорочная капитуляция избавит их от политических репрессий со стороны СС и СД. Гитлер тоже не был склонен пугать французов преждевременными карательными акциями, тем более что все эти Мадлен так гостеприимно раскидывали свои ножки в ажурных чулочках перед белокурыми викингами.
   Однако Гиммлер приказал Гейдриху создать "зондеркоманду Х" и ввести ее в Париж одновременно с первыми войсками. Это было вопросом, как безопасности, так и престижа, и Гиммлер, по-видимому, не отказал себе в удовольствии продемонстрировать военным виртуозность действий своих служб. Гейдрих тщательно подобрал отряд, которому поручалась эта деликатная миссия. Он остановился на цифре в двадцать человек - число небольшое, позволяющее действовать незаметно, но и достаточное, чтобы организовать первый "плацдарм". Чтобы отряд проник во Францию, Гейдрих решил прибегнуть к военной хитрости. Двадцать человек были одеты в форму секретной полевой полиции (то есть чисто военной полиции, которую можно сравнить с французской службой армейской безопасности), а грузовики получили военные номера. Таким образом, "зондеркоманда Х" могла свободно разъезжать среди войск на марше по дорогам Франции и без труда оказаться в Париже.
   Вечером 14 июня команда обосновалась в отеле "Лувр". Утром 15-го, едва прошло 24 часа после прибытия ее в Париж, она принялась за дело. Один из ее членов явился еще до полудня в полицейскую префектуру и потребовал передать ему досье на немецких эмигрантов и евреев, а также некоторые досье на политических деятелей, враждебно относящихся к нацизму.
   Думая об обеспечении руководства "зондеркомандой" и выполнении ее миссии, Гейдрих вспомнил о молодом интеллектуале Гельмуте Кнохене. В 30 лет он проявил незаурядные организаторские способности и умение самостоятельно принимать решения. Хороший спортсмен, человек с университетским образованием, воспитанный, вежливый, с приятными манерами, он вполне подходил для того, чтобы общаться с французами. Кнохен сам подобрал свою команду. Другие члены команды были очень молоды, многие из них были университетскими выпускниками, как, например, Гаген, который в свои 27 лет, хотя и был членом СД с 1934 года, получил диплом в Берлине в феврале 1940 года и занимался журналистикой.
   Собственно, Гельмут Гаген и был моим любимым папашей. Из Парижа он привез не до конца растраченную нежность к своей малышке Лизелотте, а заодно и триппер. Вместе с которым я и был зачат. Наши хорошие немецкие врачи быстро излечили молодого интеллектуала и его юную супругу от "парижского сувенира", но моя целомудренная мутти, так и не простила Гельмуту, этой подляны. Так что отношения между ними так и не склеились. Когда мне было четыре года моя милая мутти попала под английскую бомбёжку и от нее осталась только ступня с черным ботиком, по которому Лизелотту и опознали.
   Тетя Гретхен сказала мне, что "мутти забрали ангелы, и что там ей будет хорошо", про фатера она ничего не сказала, точнее, прошептала сквозь зубы, что "ад будет ему вечным пристанищем".
 
   Я знал, что израильская разведка "Моссад" рыщет по всему миру в поисках членов "зондеркоманды Х", но фатти получил свою пулю в Индокитае двадцать лет назад. А мне что за дело до этих одержимых жаждой мести евреев. Но препираться с Куртом я не стал.
   - Курт, если надо кого-то из евреев устранить...
   - Молодчага, Дитер. Иного ответа я тебя не ожидал, Но устранять никого не придется. Просто нужно помочь нашим друзьям с Востока.
   Для этого ты должен будешь встретиться с нашим соратником Вилли.
 
   Из досье.
   "Немецкий неонацист помогал палестинским террористам из группировки "Черный сентябрь" осуществить теракт на Олимпиаде 1972 года в Мюнхене. Журнал Spiegel со ссылкой на рассекреченные документы службы внутренней безопасности Германии, поведал читателям историю о том, что полиция Дортмунда в июле 1972 года, то есть почти за два месяца до теракта, обратила внимание на тайную встречу некоего Саада Валли, который впоследствии оказался лидером "Черного сентября" Абу Даудом, с неонацистом Вилли Полем. Вилли попал в поле зрения правоохранительных органов, так как имел неосторожность заявить друзьям, что у него есть контакты с членами радикального крыла Организации освобождения Палестины. Один из его друзей был информатором дортмундской полиции.
   В документах полиции Северного Рейна-Вестфалии, где находится Дортмунд, федеральной полиции и спецслужб нет никаких данных о том, что по информации дортмундских полицейских было проведено какое-либо расследование. Между тем Вилли Поль помог палестинскому террористу получить поддельные документы, а также возил его на своей машине по Германии".
 
   На следующий день я встретился с Вилли, который сказал, что нужно будет провезти в фургончике нескольких парней на территорию Олимпийской деревни. Пропуск он организует.
   - Проверять фургон не станут, ты везешь продукту на кухню. Но, если что-то сорвется, или наши люди подведут, возьми вот эту штуку.
   Вилли протянул мне "магнум", но я отказался.
   - У меня есть папина игрушечка, - показал я ему свой "вальтер".
   Ну а дальше получилось то, о чем мне не хочется вспоминать.
   Арабы устроили бойню. История эта наделала много шума. Это был один из самых громких терактов того времени.
 
   Из досье:
   "Вечером 4 сентября израильские атлеты вышли на ночную прогулку, посмотрели представление "Скрипач на крыше" и поужинали со звездой спектакля израильским актёром Шмулем Роденски, после чего вернулись в олимпийскую деревню на автобусе команды. В ходе поездки на автобусе Лалкин отказал своему 13-летнему сыну, который успел свести дружбу со штангистом Йосефом Романо и борцом Элизером Халфиным, переночевать в их квартире (возможно, этот отказ спас жизнь мальчика) .
   5-го сентября в 4:30 когда атлеты спали, появились восемь членов группы "Чёрный сентябрь", одетые в спортивные костюмы, они тащили вещмешки, в которых несли автоматы Калашникова (АКМ), пистолеты ТТ и гранаты.
   Судья по борьбе Йосеф Гутфройнд проснулся, услышав слабый скрежет в двери квартиры № 1, где размещались израильские судьи и чиновники. Он встал, чтобы проверить в чём дело, и обнаружил, что дверь открывается, и по ту сторону находятся вооружённые люди в балаклавах. Судья закричал, чтобы предупредить своих товарищей по комнате и навалился всем своим весом (135 кг) на дверь, чтобы воспрепятствовать захватчикам войти в квартиру. Тем самым, он дал время своему товарищу по комнате судье по тяжёлой атлетике Тувье Соколовски время, достаточное, чтобы разбить стекло и спастись бегством. Судья по борьбе Моше Вайнберг схватился с террористами, но они прострелили ему щёку и заставили помочь отыскать других атлетов. Проведя террористов к квартире № 2, Ванйберг обманул их, заявив, что постояльцы этой квартире не из Израиля. Вместо этого Вайнберг отвёл их к квартире № 3, где террористы захватили шестерых борцов и штангистов в качестве дополнительных заложников. Возможно, Вайнберг надеялся, что более сильные физически постояльцы квартиры № 3 смогут оказать сопротивление террористам, однако те были застигнуты врасплох во сне.
   Когда террористы повели атлетов из квартиры № 3 в квартиру судей, раненый Вайнберг опять накинулся на террористов, что дало время одному из борцов Гади Цабари бежать через подземный гараж. Крепкий физически Вайнберг нокаутировал одного из террористов и заколол другого ножом для фруктов перед тем, как был убит. Ветеран Шестидневной войны штангист Йосеф Романо напал на одного из террористов и ранил его, но был застрелен.
   У террористов остались девять заложников. Кроме Гутфройнда, они захватили тренера по стрельбе Кехата Шора, тренера по лёгкой атлетике Амицура Шапиро, тренера по фехтованию Андре Шпицера, судью по тяжёлой атлетике Якова Шпрингера, борцов Элиэзера Халфина и Марка Славина, штангистов Давида Бергера и Зеева Фридмана. Гутфройнда, самого большого и физически сильного из заложников, террористы привязали к стулу. Остальных разделили на четвёрки, связали запястья и лодыжки, привязали друг к другу и сложили на две кровати в комнатах Шпрингера и Шапиро. Изрешеченное пулями тело Романо осталось лежать под ногами его товарищей в качестве предупреждения.
   Один из членов израильской команды легкоатлет (спортивная ходьба) профессор Саул Ладаньи проснулся в квартире № 2 от криков Гутфройнда, прыгнул с балкона и спасся бегством через задний двор. Четверо других постояльцев квартиры № 2 (стрелки Генри Генрикович и Зелиг Строч), фехтовальщики Дан Алон и Иегуда Вейсенштейн), глава делегации Шмуль Лалкин и два медика команды спрятались и затем спаслись бегством из уже осаждённого здания.
   Две женщины из израильской олимпийской команды - Эстер Рот-Шахаморов (спринт и бег с препятствиями) и пловчиха Шломит Нир - разместились в другой части олимпийской деревни и не попали в число заложников. Трое других членов израильской команды, два парусника и их менеджер, находились в Киле в 900 км от Мюнхена.
 
   Впоследствии террористы были опознаны как палестинские федаины из лагерей беженцев в Ливане, Сирии и Иордании. Были опознаны Лютиф Афиф (Иса) он был командиром группы. (Трое его братьев были членами "Чёрного сентября", двое из них пребывали в израильских тюрьмах), Юсуф Назал (Тони), заместитель командира и младшие члены группы Афиф Ахмед Хамид (Паоло), Халид Явад (Салах), Ахмед Чика Таа (Абу-Халла), Мохамед Сафади (Бадран), Аднан аль-Гаши (Денави) и его двоюродный брат Джамал аль-Гаши (Самир). Согласно автору Симону Риву Афиф, Назал и один из их сообщников работали на различных должностях в Олимпийской деревне и потратили две недели на сбор разведданных о цели.
   Один из членов уругвайской олимпийской делегации, разместившийся вместе с израильтянами, заявил, что за 24 часа до нападения видел Назала в доме № 31 по Конолли штрассе, но узнал в нём работника олимпийской деревни и ничего не стал предпринимать. Остальные члены террористической группы прибыли в Мюнхен самолётами и поездами за несколько дней до теракта. Все члены олимпийских команд Уругвая и Гонконга, размещённые в одном здании с израильтянами, в ходе кризиса с заложниками были выпущены невредимыми.
   5-го сентября Голда Меир премьер-министр Израиля обратилась к другим странам с призывом "спасти наших граждан и осудить невыразимые словами совершённые преступления". Король Иордании Хуссейн - единственный арабский лидер, публично осудивший нападение на олимпийцев, - назвал его "варварским преступлением, [направленным] против цивилизации...,плодом больного воображения".
 
   Террористы потребовали до 12:00 освободить и обеспечить безопасный проход в Египет 234 палестинцев и прочих неарабов, находящихся в заключении в Израиле и двух немецких радикалов, содержащихся в западногерманских тюрьмах: Андреаса Баадера и Ульрику Майнхоф (основателей "фракции Красной армии"), а также 16 заключённых, содержавшихся в тюрьмах Западной Европы. Если требования не будут выполнены, террористы обещали убивать каждый час по одному спортсмену. Террористы выбросили через переднюю дверь тело Вайнберга, чтобы продемонстрировать свою решимость. Ответ Израиля последовал немедленно: никаких переговоров не будет. Официальной политикой Израиля в то время был отказ от переговоров с террористами в любых обстоятельствах, согласно позиции правительства Израиля такие переговоры послужат стимулом для последующих атак. Правительство ФРГ под руководством канцлера Вилли Брандта и федерального министра внутренних дел Ганса-Дитриха Геншера отвергло предложение Израиля послать команду специальных сил в Западную Германию. Министр внутренних дел Баварии Бруно Мерк, который совместно с Геншером и шефом мюнхенской полиции Манфредом Шрайбером возглавлял кризисный центр, заявляет, что Израиль вообще не делал подобных предложений.
   Ситуация с заложниками представлялась особенно тяжёлой для западно-германских властей, поскольку заложники были евреями. Немцы предлагали палестинцам неограниченные денежные суммы за освобождение атлетов и предлагали в заложники высокопоставленных лиц вместо израильтян, однако террористы отвергли оба предложения. Мэр олимпийского городка Вальтер Трёгер, президент западногерманского олимпийского комитета Вилли Дауме и баварский министр внутренних дел Бруно Мерк предлагали взять их в заложники взамен спортсменов, но террористы отказались.
   Шеф полиции Мюнхена Манфред Шрайбер и министр внутренних дел Баварии Бруно Мерк вели прямые переговоры с террористами, повторяя предложение о выплате неограниченной суммы денег. Ответ террористов был таков: "Деньги ничего для нас не значат, наши жизни ничего для нас не значат".
   Египетские советники при Лиге арабских государств Махди Гохари и Мохамед Хадиф, А. Д. Туни - египетский член международного олимпийского комитета (IOC) пытались помочь достижению соглашения с террористами, но безуспешно. Тем не менее, переговорщикам удалось убедить террористов, что их требования были рассмотрены, и Иса пять раз продлял свой "крайний срок".
   В деревне атлеты вели обычный образ жизни, казалось бы, не обращая внимания на происходящее поблизости. Игры продолжались, пока растущее давление на Олимпийский комитет не вынудило его приостановить игры на 12 часов после убийства первого атлета. Американский бегун-марафонец Фрэнк Шортер, наблюдая за событиями со своего балкона, заявил: "Представьте себе этих бедолаг, каково им приходится. Каждые пять минут психопат с автоматом говорит: "Давайте прикончим их сейчас", а другой отвечает: "Нет, давайте ещё немного подождём". Как долго бы вы это выдержали?"
   В Олимпийскую деревню был отправлен небольшой полицейский отряд, состоящий из германских пограничников. Они были одеты в олимпийские куртки и носили с собой пистолеты-пулемёты. Специального оперативного плана освобождения заложников разработано не было. Полицейские находились на позициях, ожидая приказов. В это время команды журналистов снимали на камеры действия полиции и передавали свои репортажи в прямой эфир, что давало террористам возможность наблюдать за приготовлениями полиции по телевидению. Так, например, террористы увидели, как полицейские прячутся на крыше. Иса пригрозил убить двоих заложников, и полицейским пришлось оставить свои приготовления.
   В ходе кризиса переговорщики требовали прямого общения с заложниками, чтобы убедиться в том, что израильтяне ещё живы. Тренер по фехтованию Андре Шпицер, бегло говорящий по-немецки, и тренер по стрельбе Кеат Шор - старший член израильской олимпийской делегации, вели короткие переговоры с германскими властями из окна второго этажа осаждённого здания, стоя под прицелом двоих террористов. Когда Шпицер попытался ответить на вопрос, его на виду у камер международных корреспондентов ударили прикладом АК-47 и оттолкнули от окна. Несколько минут спустя Ганс-Дитрих Геншер и Вальтер Трёгель, глава Олимпийской деревни, были допущены на территорию террористов для общения с заложниками. Трёгель заявил, что его очень тронуло достоинство, с которым израильтяне держали себя, и они выглядели смирившимися со своей судьбой. Трегёль также отметил, что некоторые заложники, особенно Гутфройнд, показывали признаки физических страданий, которые им причиняли террористы, и что Давид Бергер ранен пулей в плечо. Во время допроса, проведенного кризисной командой, Геншер и Трёгель показали, что видели "четверых или пятерых" террористов в апартаментах. Эти цифры были приняты в качестве окончательных.
   Во время беседы с заложниками Кеат Шор сказал Геншеру и Трёгелю, что израильтяне не будут возражать против перелёта в арабскую страну при наличии твёрдых гарантий безопасности со стороны немцев или страны, где они должны будут приземлиться. В 18.00 по мюнхенскому времени террористы озвучили новое требование о перелёте в Каир. Поняв, что физически и психологически крайне тяжело удерживать людей в здании ещё одни сутки, террористы потребовали самолет до Каира, а также автобус и вертолёты, чтобы добраться с заложниками до аэропорта.
   Власти ФРГ пошли на обман террористов, якобы согласившись с их требованием перелёта в Каир (хотя премьер-министр Египта Азиз Мухамед Седки уже заявлял западногерманским властям, "что Египет не желает быть замешанным в этом деле").
   В 20.10 к дому № 31 по Коноллиштрассе прибыл автобус, чтобы увезти террористов и заложников к двум военным вертолётам "Ирокез", эти вертолёты должны были отвезти их на военно-воздушную базу НАТО в Фюрстенфельдбруке. Первоначально террористы требовали доставить их в международный аэропорт Мюнхена, но переговорщики убедили их, что аэропорт Фюрстенфельдбрука будет более удобен. У властей был тайный план операции по освобождению заложников в аэропорту.
   Для засады отобрали пятерых снайперов, потому что они соревновались в стрельбе по выходным. Пятерых снайперов расположили вокруг аэропорта: троих на крыше диспетчерской башни, один спрятался за служебным грузовиком и один укрылся за парапетом (на уровне земли) небольшой сигнальной вышки. Ни один из снайперов не прошёл специальной подготовки. Члены кризисной команды - Шрайбер, Геншер, Мерк и заместитель Шрайбера Георг Вульф наблюдали и руководили операцией с контрольной башни аэропорта. Также за операцией наблюдали журналисты, шеф Моссада Цви Замир и один из его старших заместителей Виктор Коэн. В последующие годы Замир неоднократно заявлял в интервью, что западные немцы никогда с ним не консультировались в ходе спасательной операции, и он думал, что его присутствие было неудобным для них.
   На взлётно-посадочной полосе ожидал самолёт Боинг-727, внутри него находились пять или шесть немецких полицейских, одетых как члены экипажа. Была достигнута договорённость, что Иса и Тони обследуют самолёт. План состоял в том, что как только двое террористов поднимутся на борт, засада нейтрализует их, снайперы перестреляют оставшихся у вертолётов террористов. Разработчики операции думали, что террористов у вертолётов будет не более двух или трёх (столько Геншер и Грёгель видели в доме № 31 по Коноллиштрассе). Однако в ходе перевозки на автобусе кризисная команда насчитала восемь террористов.
   В последнюю минуту перед прибытием вертолётов в аэропорт Фюрстенфельдбрука немецкие полицейские, находящиеся в самолёте, решили покинуть его (возможно из опасений взрыва самолёта, полного горючего) и оставить своё задание, не посоветовавшись с центральным командованием. Против более многочисленной и лучше вооружённой группы террористов осталось только пять снайперов. Полковник Ульрих Вегенер, старший помощник Геншера и впоследствии основатель элитной западногерманской контртеррористической группы GSG 9, заявил по этому поводу: "Я уверен, что это поставит под удар всю операцию!".
   Вертолёты приземлились в 22.30, из них вышли четверо пилотов и шесть террористов. В то время, как четверо террористов держали на мушке пилотов (нарушив своё предыдущее обещание не брать немцев в заложники), Иса и Тони отправились на осмотр самолёта и обнаружили, что он пуст. Поняв, что немцы устроили им ловушку, Иса и его товарищ рванули обратно к вертолётам. Когда они пробегали мимо контрольной башни, снайпер № 3 решил воспользоваться последним шансом уничтожить командира террористической группы и выстрелил в Ису, но ввиду плохого освещения промахнулся и вместо Исы попал в Тони, ранив его в бедро. Власти отдали снайперам приказ открыть огонь (это произошло около 23.00).
   В последующем хаосе двое террористов (Ахмед Чик Таа и Афиф Ахмед Хамид), удерживающие пилотов вертолётов, были убиты, оставшиеся в живых террористы (один или двое получили ранения) укрылись за и под вертолётами (оказавшись вне линии огня снайперов) и открыли ответный огонь, разбивая светильники аэропорта. Полицейский Антон Флигер Бауэр, находившийся на контрольной башне, был убит. Пилоты вертолётов спаслись бегством, заложники, находящиеся внутри вертолётов, не могли это сделать, поскольку были связаны. В ходе перестрелки заложники пытались скрытно освободиться от своих пут, после окончания операции на верёвках были обнаружены следы зубов.
   У полицейских ФРГ не было бронетранспортёров наготове, и они вызвали бронетехнику только во время боя. Дороги к аэропорту были загружены, и бронетранспортёры прибыли на место только к полуночи. С их появлением террористы поняли, что существующая патовая ситуация изменилась и предположительно запаниковали при мысли о провале операции. В шесть минут после полуночи 6-го сентября один из них (предположительно Иса) повернулся к заложникам в вертолёте, который находился с восточной стороны, и расстрелял их в упор из автомата "Калашников" - Шпрингер, Халфин и Фридман погибли сразу. Предположительно, Бергер, дважды раненый в ногу, пережил первоначальный расстрел. Посмертное вскрытие установило, что он умер, задохнувшись дымом. Террорист сорвал чеку и забросил гранату в кабину, последующий взрыв разнёс вертолёт, заложники, находящиеся внутри, сгорели.
   Затем Иса побежал по взлётно-посадочной полосе, стреляя по полиции, но был убит ответным огнём. Халид Явад пытался убежать, но был сражён снайпером № 2. Происшедшее с остальными заложниками продолжает оставаться предметом дискуссий. Согласно результатам расследования немецкой полиции, один из снайперов и несколько заложников попали под выстрелы полиции.
   Реконструкция событий, проведённая журналом Time на основе долго скрываемого доклада баварского прокурора, показала, что третий террорист (Рив считает, что это был Аднан аль-Гаши) стоял у двери вертолёта с западного края и поливал заложников огнём из своего автомата. Гутфройнд, Шор, Славин, Шпицер и Шапиро получили по четыре попадания каждый. Только тело Зеева Фридмана из восточного вертолёта осталось сравнительно невредимым, его выбросило из вертолёта взрывом. Точную причину смерти заложников в восточном вертолёте установить сложно, поскольку взрыв и последующий пожар сжёг их тела почти до неузнаваемости.
   Трое оставшихся в живых террориста легли на землю (один из них притворился убитым) и были захвачены полицией.
   Джамаль аль-Гаши был ранен в правое запястье, Мохамед Сафади был ранен в мякоть бедра, Аднан аль-Гаши был невредим. Тони убежал с поля боя, но полиция пустила по следу собак и обнаружила его спустя 40 минут на стоянке для машин аэропорта. Его загнали в угол, забросали гранатами со слезоточивым газом и убили после короткой перестрелки. К 01.30 всё было закончено. Перестрелка длилась почти полтора часа с небольшим перерывом.
   Первоначальные новостные репортажи, распространённые по всему миру, сообщали, что все заложники остались в живых и все террористы были убиты. Позднее представитель Международного олимпийского комитета (IOC) намекнул, что "первоначальные сообщения были чрезмерно оптимистичны". Американский спортивный тележурналист Джим МакКей, освещавший события олимпиады для канала АВС по поручению Руна Арледжа - президента ABC Sports, следил за событиями. В 3.24 МакКей выступил с официальным сообщением:
   Мы только что получили последние известия...вы знаете, когда я был ребёнком, - мой отец говорил: "Наши великие мечты и наши худшие страхи редко сбываются". Сегодня ночью оправдались наши худшие опасения. Они сказали, что всего было одиннадцать заложников. Двое были убиты в своих комнатах вчерашним утром, девять были убиты в аэропорту сегодня ночью. Они все погибли.
 
   Канцлер ФРГ Вилли Брандт выполнил требование лидера Ливии Муамара Каддафи и выдал ему трупы пяти убитых в Фюрстенфельдбруке террористов: Афифа, Назала, Чика Таа, Хамида и Явада.
   Каддафи лично возглавил 30-тысячную процессию на их похоронах как "героев палестинского народа", и "вручил пять миллионов долларов Ясиру Арафату". Правительство Израиля потребовало передать ему для суда оставшихся в живых террористов, но Брандт ответил, что их будут судить в ФРГ. Спустя некоторое время их выпустили на свободу в рамках обменной сделки. Тела пяти палестинских террористов были доставлены в Ливию, где их похоронили как героев со всеми воинскими почестями. 8-го сентября в ответ на теракт израильская авиация нанесла авиаудар по десяти базам организации освобождения Палестины, что привело к гибели свыше двухсот человек.
   29-го ноября угонщики западногерманского самолёта авиакомпании Lufthansa озвучили требование по освобождению трёх выживших в ходе операции в Фюрстенфельдбруке террористов, ожидавших суда. Западная Германия незамедлительно освободила Сафади и аль-Гаши, которые прибыли в Ливию и удостоились бурного приёма толпы. Находясь в Ливии, они на пресс-конференции дали полный отчёт о своих действиях.
   Трагедия олимпиады побудила многие европейские правительства создать постоянные профессиональные контртеррористические части постоянной готовности или реорганизовать с этой целью уже существующие отряды. Влиятельные разработчики и производители оружия выпустили новые типы вооружений, более подходящие для борьбы с терроризмом.
   После мюнхенской олимпиады в Германии было создано спецподразделение по борьбе с терроризмом (GSG-9).
   В 1977 году оно провело удачное освобождение пассажиров самолёта "Люфтганзы" в аэропорту Могадишо в Сомали.
   Голда Меир и комитет обороны Израиля отдали секретный приказ Моссаду выследить и уничтожить ответственных за убийство атлетов в Мюнхене - операцию "Гнев Божий". Цви Замир описал цель миссии как "положить конец терактам, (совершаемым в Европе)". Было принято решение о физическом уничтожении (убийстве) 13 лиц, прямо или косвенно причастных к подготовке и осуществлению захвата заложников. Моссад отправил несколько специальных групп, чтобы те с помощью баз службы в Европе нашли и уничтожили террористов.
 
   Уже 16 сентября римский резидент "Черного сентября" Абдель Ваиль Зуайтер был убит двенадцатью выстрелами из пистолета на крыльце собственного дома.
 
   8 декабря 1972 года парижский резидент, доктор Махмуд Хамшари был убит бомбой, вмонтированной в телефонную трубку.
 
   24 января 1973 года на Кипре в одном из отелей Никосии бомбой, подложенной под матрас, был убит резидент "Черного сентября" Абад аль-Шира.
 
   31 января 1973 года в Афинах был ликвидирован Зайад Мухейси.
 
   6 апреля 1973 года в Париже был убит Базиль Аль-Кубайши, один из руководителей "Черного сентября", принимавший участие в подготовке мюнхенского теракта.
 
   9 апреля 1973 года агенты "Моссад" в Бейруте провели операцию "Весна молодости". Командовал операцией Эхуд Барак. В результате были ликвидированы три руководителя "Черного сентября".
 
   12 апреля 1973 года на Кипре в результате взрыва убит террорист Мусса Абу Заид, а в Париже был взорван глава группировки "Черный сентябрь" Мохаммед Бода.
 
   В январе 1979 года в Бейруте убит один из руководителей "Черного сентября" Али Хасан Саламех, известный как Абу Хасан и проходивший в сводках "Моссада" как "Красный принц". В 1973 году его пытались убить в Норвегии южноафриканская еврейка Сильвия Рафаэль и бывшая гражданка СССР Марианна Гладникова. Но женщины ошиблись и расстреляли официанта Ахмеда Бучики, приняв его за Абу Хасана. Шесть членов израильской ударной группы предстали перед судом по обвинению в убийстве. В конечном счете, Израиль выплатил компенсацию семье жертвы. Точку в этой истории поставила британская еврейка Эрика Мэри Чамберс, известная как агент "Пенелопа".
 
   Во время выполнения миссии по уничтожению боевиков погибли трое агентов "Моссада". Однако формально Израиль не признал свою причастность к ликвидациям "мюнхенских" террористов.
 
   Бывший премьер-министр Израиля Эхуд Барак рассказал в интервью газете La Repubblica подробности операции по ликвидации в Бейруте троих руководителей палестинской террористической группировки "Черный сентябрь", члены которой захватили в заложники спортсменов и тренеров израильской сборной на Олимпиаде в Мюнхене в 1972 году.
 
   В черном женском парике, с напудренными щеками, с двумя гранатами, спрятанными в бюстгальтер и пистолетом с глушителем в сумочке, Барак прибыл во главе элитного подразделения Sayeret Metkal (легендарные коммандос израильской армии) в самое сердце вражеской территории - в столицу Ливана. Три палестинских руководителя, которых в Израиле считали заказчиками теракта на Олимпиаде-1972, были ликвидированы.
 
   "К сожалению, вместе с ними нам пришлось убить семерых ливанских жандармов и двух женщин, которые оказались у нас на пути", - вспоминает Барак.
   "Я часто думаю об этом. Такое не забывается. И хочу поведать вам одну вещь: когда я был назначен начальником генерального штаба, одна из наших женщин-военнослужащих в звании лейтенанта встретила меня в моем новом кабинете, чтобы рассказать о том, как там все функционирует. Я спросил, как ее зовут, и она ответила: "Романа". Тогда я спросил, не родственница ли она случайно израильского атлета, зверски убитого террористами во время Олимпиады. "Я его дочь", - ответила она. Они были итальянскими евреями, как подсказывало имя. Я хотел обнять ее и сказать, что я сделал с убийцами ее отца. Но тогда моя роль в этой операции была государственной тайной, и я промолчал".
 
   Операция в Ливане называлась "Весна молодости" и была полностью успешной. Но фильм Стивена Спилберга "Мюнхен" об ответной операции израильских спецподразделений, основывается на другой операции - "Гнев Божий", в ходе которой по ошибке были убиты палестинцы, не имевшие никакого отношения к теракту. Вероятно, послание американского режиссера заключается в том, что библейская мораль "око за око, зуб за зуб" не приносит пользы и что, применяя методы наших врагов, мы становимся похожи на них, отмечает итальянская газета.
 
   "Нет, это не так, потому что мы не стали похожи на них, и потому что то, что сделали я и мои товарищи, было абсолютно противоположным тому, что сделали палестинские террористы в Мюнхене", - считает Барак.
 
   "Вы знаете, что я отвечал Арафату, когда тот просил освободить некоторых палестинских заключенных? Я говорил, что мы не можем освобождать тех, "у кого руки в крови". Тогда Арафат отвечал, что у меня тоже руки в крови, в крови палестинцев, что это одно и то же. Но это не одно и то же, я пытался объяснить ему и объясняю сейчас тем, кто проводит аналогичную параллель, - продолжает Барак. - Мы действовали по приказу законно избранного правительства, мы сделали все возможное, чтобы в ходе нашей операции не нанести вреда гражданским лицам, чтобы не пострадали невинные люди: не всегда нам это удавалось, но мы всегда стремились к этому. А палестинские террористы действовали с иными намерениями: нанести как можно больше вреда всем, кто окажется в их власти. Так они действовали в Мюнхене в 1972 году, так они действуют и теперь. И в моральном плане нельзя сравнивать эти две разные цели".
 
   "Я думаю, что любая демократическая страна, если она может ответить ударом по террористам, которые нанесли ей рану, не имея возможности их арестовать и судить, сделает то же, что сделали мы", - отметил бывший премьер.
 
   На вопрос о том, почему операция в Бейруте прошла успешно, а европейская миссия не совсем удалась, Барак ответил следующее: "Потому что "Моссаду" было сложно оказаться в Бейруте, и проведение этой операции было поручено нам, военным. В действительности эти операции можно сравнить с переходом по канату, протянутому над пропастью: поверьте мне, успех или провал зависят порой от пустяка".
 
   А вот мнение с другой стороны.
   Организатор и идеолог теракта в Мюнхене Абу Дауд заявил: ни один из убитых агентами "Моссада" палестинцев не принимал участия в той операции.
   Абу Дауд, который задумал и организовал операцию по захвату израильских спортсменов на Олимпиаде-1972 в Мюнхене, 33 года кочевал между столицами арабских стран, пытаясь убежать от прошлого, которое его преследует. Но вспоминая те годы он говорит: "Я бы вновь поступил так же".
 
   "Тогда шли не репрессии против "Фатх" - шла тайная война. План родился в одном из римских баров: мы прочитали в газетах, что Палестина была вычеркнута из списка участников Олимпиады. Для всего мира она не существовала", - рассказал Абу Дауд в интервью корреспонденту газеты La Repubblica.
 
   "Абу Дауд, мир до сих пор испытывает ужас от этого массового убийства. Зачем надо было так поступать?"
 
   "Идея родилась утром 13 июля в Риме. Мы сидели в баре "Пантеон". Я ждал Абу Аяда (министр внутренних дел "Фатх"), сидя рядом с Фахри аль-Омари, его советником, мы листали арабские газеты. Фахри прочитал заметку: Олимпийский комитет отверг просьбу Палестины об участии в Играх. Мы отправили в Женеву гору запросов, но не получили ни одного ответа. И вот он, ответ, всего несколько строк. Причина отказа: Палестины не существует. Отлично, сказал я, это хороший повод".
 
   "Хороший повод для чего?"
 
   "Показать себя миру. Запад в те годы игнорировал существование Палестины, а мы представили ее 500 миллионам зрителей".
 
   "И для этого вы избрали кровавую операцию?"
 
   "Нет, все должно было проходить по-иному. "Фатх" выступал против захватов самолетов, потому что страдали пассажиры. Наши цели должны были быть военными".
 
   "Тогда при чем здесь спортсмены?"
 
   "В Мюнхене мы все были бойцами, бойцами двух противоборствующих фронтов. Наши были федаинами (смертниками), они шли на смерть. Израильтяне были в первую очередь военными, а уже потом спортсменами. Йозеф Романо, чемпион-тяжелоатлет, принимал участие в Шестидневной войне на Голанских высотах и на Западном берегу реки Иордан. Моше Вейнберг, тренер, также служил в спецподразделении. Но все должно было завершиться не так. Мы делали ставку на переговоры, чтобы освободить палестинских заключенных. Мы не думали, что Голда Меир займет непримиримую позицию".
 
   "Но так началась новая кровавая полоса, месть Израиля. Абу Дауд, как вы жили все эти 30 лет?"
 
   "Меня трудно было отыскать среди моих людей в военных лагерях. Израильтяне для репрессий выбрали самые легкие цели - лагеря беженцев в Ливане. Ко мне посылали киллера, но через много лет, в Праге. Послушайте, в течение многих лет израильтяне не знали, кто действительно стоял за похищениями в Мюнхене. Спилберг рассказывает легенду. Правда совсем иная".
 
   "О чем вы говорите?"
 
   "В нашем лагере велась тайная война. "Моссад" пытался проникать в наши организации, устранять интеллигенцию, умеренных, которые выступали за палестинское дело. А мы устраняли агентов противника. Неправда, что команда Голды Меир перепутала цели. Это была война, закамуфлированная под месть за Мюнхен, но ни один из убитых палестинцев не принимал участия в той операции".
 
   "Можете привести какие-то примеры?"
 
   "Абдель Ваиль Зуайтер, представитель ООП в Риме. Философ, ученый, он говорил на пяти языках, был другом Моравия, никогда не держал в руках оружия. Как и Гасан Ханафани, журналист и писатель, убитый в Бейруте накануне мюнхенских событий, как и Абу Юсеф, Камаль Адван и Камаль Насер, убитые на улице Вердан спецназовцами Эхуда Барака. Но с убийством Зуайтера в Риме конфликт был перенесен в Европу".
 
   "Теракты в Италии, мы их хорошо помним: пожар на нефтяном терминале в Триесте, бомба на борту самолета El Al, вылетевшего из Рима. Какие еще эпизоды были в Европе?"
 
   "В Мадриде в январе 1973 года - убийство Баруха Коэна, мы ликвидировали целую сеть "Моссад" в Испании и крупных столицах Европы. В Италии в 1974 году мы достигли соглашения с правительством: если Италия помешает израильтянам нас убивать, мы прекращаем все наши действия. В том году "Фатх" распустил свой "Черный сентябрь" - наша цель была достигнута. Палестинская проблема оказалась на повестке дня западных правительств".
 
   После того, как арабы учинили бойню в Олимпийской деревне, Курт велел мне залечь на дно и не высовывать носа.
   - Ты не знаешь никакого Вилли, а он не знает тебя. Но, похоже, Дитер, кто-то тебя засветил. Лучше бы тебе уехать куда-то очень далеко.
   Разговор наш состоялся в конце октября 1972 года, когда Вилли Поля и его приятеля задержали в Мюнхене и нашли у них автоматы, ручные гранаты и другое оружие, происхождение которого свидетельствовало об их причастности к палестинским террористам. Кроме того, у них было найдено письмо с угрозами расправы от "Черного сентября", адресованное судье, который вел процесс по делу трех выживших террористов, взявших в заложники израильских спортсменов.
   По заданию главы разведки Организации освобождения Палестины Вилли Поль должен был подготовить захваты заложников в Кельнском соборе и ратушах крупных немецких городов.
   Однако, несмотря на все доказательства, Вилли Поля осудили только за незаконное хранение оружия и приговорили к двум годам и двум месяцам тюрьмы.
   А вот мне пришлось покинуть славный город Мюнхен, после чего я оказался в королевской столице Лаоса - Луанпрабанге. А это совсем близко от тех мест, где погиб мой любимый фатти Гельмут Гаген, которого товарищи по легиону знали как Гельмута Хофмана.
   Но это уже другая история...
 
  Сайгон. Январь 1975 года.
   - Мне кажется, Гюнтер, возможно, мы встречались в одной из прежних жизней. По крайней мере, я не могу избавиться от этого ощущения "дежа вю" уже третий день, с тех пор как мы познакомились.
   - Неужели, Жан-Пьер? И где же это случилось? Под Верденом, или при Ватерлоо?
   - Нет. Где-то на севере Вьетнама...
   - Жан-Пьер, что ты знаешь об этом?
   - Многое, очень многое.
   - Вряд ли, Жан-Пьер, если только ты не блефуешь. Ты ведь родился в 50 -м, а я в 40-м. Да, мой отец, которым я горжусь также как ты своим, служил в первом иностранном парашютном батальоне и погиб еще тогда, когда твой папаша только собирался на ту бездарную войну. Так что в прошлых жизнях ни мы, ни наши героические фатеры встречаться не могли. Ты что-то темнишь, мой мальчик.
   Однако этот полурусский-полуфранцузик - парень настырный. Он появился в "Каравелле" три дня назад и все это время попадается мне на глаза. Кажется, что он умышленно искал встречи со мной, а вот почему и зачем?
   Неужели Моссад решила достать меня в Сайгоне, который заполнен цээрушниками и прочими проходимцами, каждый из которых носит свою личину. Если этот малый каким-то боком связан с Моссад, то самое время заманить его в Шолон, а там, в лабиринте улочек чайна-тауна, люди из триады "Розовый лотос" избавят меня от этого назойливого собеседника.
   Кажется, самое время рассказать о том, как я очутился в агонизирующем Сайгоне, после того как янки утерлись, проиграв свою первую заморскую войну. После того как Вилли Поля и его приятеля задержали в Мюнхене, а потом ограничились смехотворным приговором в два года и два месяца тюрьмы, Моссад совсем озверел. Сначала они достали Курта Мензеля. В канун рождества его обнаружили в одном из гей-клубов Мюнхена с переломанной шеей. Убивали спецы. Но самое обидное в этой истории, что педрилой Курт никогда не был. Просто у Моссад такая вот извращенная фантазия: вы подсунули палестинцам Вилли, а мы вам за это... Парни приуныли, а я понял, что нужно срочно исчезнуть. Но сделать это в нашей загнивающей Европе, где Моссад действовал как акула в детском лягушатнике непросто.
   Неожиданно судьба подарила мне шанс. Одна из моих подружек сказал, что со мной хочет встретиться человек от Джино.
   Надеюсь, вы помните ту историю, когда в оккупированном Берлине я оказался в американском секторе, где веселый молодой янки и огромный губастый негр пытались угостить меня шоколадкой. Тогда еще не оправившись от шока, вызванного смертью тетушки Гретхен, я от страха описался, что очень этого негра и его молодого друга, которого звали Джино, развеселило. Как вы помните, они пристроили меня в лютеранский приют и сказали, что будут меня навещать. Негра звали Джим и вместе с итальянцем Джино, предки которого давно обосновались в Нью-Йорке, они были не разлей вода. Со временем я к ним очень привязался. Но в начале 50-х Джино отправился в свой город - яблоко, а Джим вернулся в Луизианну, где в Новом Орлеане у него была жена, дочка и джаз.
   И вот Джино неожиданно всплыл после почти двадцатилетней разлуки. Точнее даже не Джино, а его посланец Микеле. Когда мы с ним встретились, я сразу же понял, что приехал он в Мюнхен не просто так. До меня доходили слухи, что Джино связан с мафией. Приезд Микеле рассеял последние сомнения.
   - Нам стало известно, что у тебя какие-то проблемы с еврейской разведкой. - Микеле не стал ходить вокруг да около, решив сразу взять быка за рога. - Ты слышал о компании "Эйр Америка"?
   - А разве она еще существует? И потом, у нас писали, что ее крышует ЦРУ, а эти ребята дружат с Моссад.
   - Так-то оно так, но и мы имеем свою долю в этом бизнесе, - сказал Микеле.
   Он был очень хорошо информирован обо всем. Знал, что дядюшка Ганс Кюммель помог мне попасть в частное летное училище, оплатив обучение из своей пенсии легионера. Там я освоил все виды вождения легких самолетов и вертолетов. За любовь к вертолетам товарищи прозвали меня "стрекозой". Но в то время я еще не знал, что это станет моей кармой. В Германии устроиться пилотом было сложно, вот я связался с Куртом Мензелем и его парнями. Дядюшка Ганс не одобрял этих связей. Когда он умер, я ощутил нечто вроде угрызений совести, но потом увлекся стрельбой. Увлечение это пропало после покушения на Руди Дучке. Но теперь, когда Курту свернули шею, я не расставался с отцовским "вальтером".
   Микеле ободрил меня, сказав, что пора нам отправляться в Таиланд. Через пару дней он принес мне шведский паспорт на имя Оле Блумквиста.
   - Это временно, - сказал Микеле. - Надо запутать Моссад. Они, конечно, отследят наш маршрут до Бангкока, ну а дальше... Дальше мы растворимся в зеленых джунглях Индокитая. А потом ты снова станешь "Стрекозой".
   Из досье:
   "Тайная операция ЦРУ в Лаосе во время вьетнамской войны остаётся крупнейшей в истории. "Золотой треугольник" - Лаос, северный Таиланд и Бирма - поставлял 70 процентов мирового опиума. Авиакомпания "Эйр Америка" вывозила опиум из Лаоса для финансирования незаконной войны. В Марселе (Франция) и на Сицилии (Италия) корсиканская и итальянская мафия в лабораториях превращали его в героин для синдиката, основанного Лаки ("счастливчиком") Лучано. В северном Лаосе под патронажем ЦРУ была создана лаборатория по производству героина. Готовый продукт по-прежнему перевозят американские пилоты. Вырученные деньги идут на "дело борьбы с международным коммунизмом".
   В ходе военного присутствия США в Лаосе и в других частях Индокитая "Эйр Америка" распространяла опиум и героин по всему региону. Многие рядовые военнослужащие во Вьетнаме стали наркоманами. После десятилетия американской военной интервенции Юго-Восточная Азия стала источником 70 процентов всего мирового незаконного опия и основным поставщиком сырья для героинового бума на американском рынке.
   "Эйр Америка" была основной силой ЦРУ в Лаосе. Всего за время ее деятельности через компанию прошли 20-25 двухмоторных самолета, две дюжины самолетов STOL и 30 вертолетов. В ее списочном составе числилось 300 пилотов, механиков и вспомогательного персонала. Летали они как над Таиландом, так и над Лаосом.
 
   Кроме перевозки солдат, вертолеты и самолеты компании привлекались для эвакуации сбитых летчиков USAF, сбитых как над Лаосом так и над Северным Вьетнамом. Можно сказать, что без "Эйр Америки" деятельность американцев в Лаосе была бы крайне затруднена. Однако, несмотря на все заслуги, 21 апреля 1972 года был подписан приказ о расформировании компании, а 27 января 1973 года были подписаны Парижские мирные соглашения, которые положили конец войне в Лаосе. Но до фактического окончания боевых действий и ликвидации компании прошло еще три года. Это время пилоты продолжали регулярные вылеты, несли потери в людях и техники. Всего с апреля 1972 по июль 1974 погибло 23 пилота. А всего за время войны в Лаосе погибло 100 человек персонала "Эйр Америки". Последний самолет компании оставил Лаос 3 июля 1974 года. Все самолеты и вертолеты собрали на авиабазе в Удорне в Таиланде, а персонал уволили".
   После того как "Эйр Америка" прекратила свое существование несколько пилотов подвизались совершать авиаперевозки для южновьетнамской армии. А меня снова отыскали люди Джино, чтобы свести с могущественной тайной организацией, которая продолжала контролировать героиновые потоки по всей Юго-Восточной Азией. В то время я уже был наслышан о "триадах", но не подозревал, сколь они могущественны.
   Некоторое время я провел в гостях у триады "Розовый лотос", точнее ее отделения в королевской столице Лаоса - Луанпрабанге. А потом мне сказали, что нужно будет совершить очень важную перевозку из Сайгона в район "Золотого треугольника", хотя обычно героин перебрасывали как раз в обратном направлении.
   В Сайгоне я остановился в отеле "Каравелла", где ошивались репортеры чуть ли не со всего мира. У меня тоже была аккредитация от какой-то газеты из штата Оклахома, которой меня снабдили люди Джино. Полиция Тхиеу сначала окружившая меня "конвоем заботы", отвязалась, стоило мне посетить один их неприметных особняков в китайском чайна-тауне Шолон.
   Но вот тут и появился этот русский француз из Пномпеня, который слишком уж пристально стал интересоваться судьбой моего незабвенного фатера. Хотя там все было предельно ясно. Отец мой погиб осенью 1950 года, когда 1-й иностранный парашютный батальон, который комплектовался почти исключительно из немцев и среди французских войск в Индокитае имел репутацию самого свирепого боевого формирования, бросили на спасение экспедиции полковника Лепажа, возглавившего колонну, выступившую из Ланг-Шона.
   Из досье:
   "Полковник Лепаж совершенно не подходил для решения возложенных на него задач. Он был артиллеристом, больным человеком, совершенно не разбиравшимся в особенностях ведения войны в джунглях, более того, он не понимал сути задания, не чувствовал уверенности в своих подчиненных и сомневался в собственной способности руководить ими.
   1-й иностранный парашютный батальон, Bataillon Etranger de Parachutistes (ВЕР) - ударная часть, которая могла бы стать большим подспорьем для полковника Лепажа и его отряда. Однако элитные "пара" всегда с презрением относились к другим французским солдатам, не отличавшимся столь же высоким уровнем профессионализма. Немцы, по большей части бывшие эсэсовцы, с недоверием смотрели на североафриканцев из Ланг-Шона. Офицеры из 1-го ВЕР быстро учуяли нерешительность Лепажа и поняли, что он не уверенный в себе человек. Сделанное открытие их насторожило. Таким образом, посланные Лепажу подкрепления вместо того, чтобы усилить его отряд, только еще больше ослабили его. Нет ничего более разрушительного для морального состояния подразделения, чем недоверие к командиру и презрение к части, бок о бок с которой предстоит окунуться в сражение.
   Во второй половине дня 30 сентября Лепаж приказал трем батальонам марокканцев и 1-му ВЕР приготовиться к выполнению задания. Сделав это, полковник исповедался и причастился, после чего сказал своему старому другу: "Назад мы не вернемся. Колонна сил "Байяр" численностью от 2 500 до 3 500 человек в ночь на 30 сентября выступила к Донг-Ке. Не встречая сопротивления, Лепаж со своими людьми в пять часов пополудни 1 октября достиг высот к востоку от Донг-Ке, и тогда из руин форта вьетнамцы открыли по ним минометный и пулеметный огонь. Лепаж отложил атаку на следующий день, решив применить двойной охват, отправив одно крыло (Иностранный легион) с востока, а другое, состоявшее из марокканцев, с запада. Известняковые пики, густые джунгли и мощные контратаки Вьетминя не позволили ни одной из групп добиться успеха.
   Уже после полудня 2 октября Лепажу, наконец, сообщили, что его задача -- встретить эвакуированный гарнизон Као-Банга и помочь ему добраться до Ланг-Шона по трассе N 4. Поскольку взять Донг-Ке не удалось, согласно сброшенному с самолета приказу, Лепажу предписывалось обойти Донг-Ке, пробраться через непроходимые джунгли к западу от разрушенного форта, затем, описав полукруг, вернуться на трассу N 4 и 3 октября встретиться с гарнизоном Као-Банга в Нам-Нанге.
   Лепажа и его людей, не имевших ни проводников, ни детальных карт, просто посылали на смерть. Все, даже воду приходилось нести с собой. Мало того, со всех сторон их окружали тысячи бойцов Вьетминя, отлично знавших местность и благодаря наличию у них носильщиков не отягощенных ничем, кроме личного оружия. Услышав о приказе, который получил Лепаж, Алессандри немедленно связался с Карпантье и сказал: "Отмените все. Если вы этого не сделаете, вы совершите преступление".
   Но даже этот отчаянный, нарушавший субординацию призыв Алессандри остался неуслышанным. С того момента, как в ночь со 2 на 3 октября Лепаж, сойдя с трассы N 4, углубился в джунгли, "прожекторы" на сцене театра военных высветили Као-Банг. Часом "Ч" и днем "Д" для гарнизона стала полночь 2 -- 3 октября. В соответствии с планом Карпантье, личный состав должен был уйти без шума, бросив все тяжелое вооружение, и не мешкая спешить на встречу с Лепажем. Считая, что наивные расчеты ни в коем случае не оправдаются, комендант Као-Банга полковник Шартон, прославленный в боях легионер, решил изыскать "дополнительные гарантии провала". Не выполнив приказа, он приказал одним мощным взрывом поднять на воздух все боеприпасы (150 тонн) вместе с прочим имуществом. Шартон не сомневался, что командирам Вьетмиия все равно известно о предстоящей эвакуации от своих агентов. Он, конечно, был прав, но взрыв помог Вьетминю определиться с точным временем начала операции.
   Колонна гарнизона Као-Банга, имевшая в своем составе 1 600 солдат, тысячу вооруженных туземцев (сторонников французов) и 500 гражданских лиц (включая местных проституток), выступила не в ночь со 2-го на 3 октября, как планировалось, а в полдень 3 октября. Ее движение вовсе не походило на стремительный марш налегке. Это была эвакуация, и колонне, отягощенной грузовиками и двумя пушками, а также плетущимися ранеными, женщинами и детьми, приходилось постоянно останавливаться.
   Первый день (3 октября) прошел для колонны из Као-Банга сравнительно гладко. Неприятности начались только на следующий День. Когда колонна добралась до Нам-Нанга, места встречи с отрядом Лепажа, то никого там не застала. Затем поступили радиосообщения из Ланг-Шона. В первом говорилось о том, что Лепаж окружен в джунглях к югу от Донг-Ке и принимает неравный бой. Во втором содержался приказ Шартону со всей поспешностью выступать на выручку колонны Лепажа. В этом присутствовала какая-то дьявольская ирония. По замыслу начальства, Лепажу отводилась задача поддержки Шартона, а вот теперь роли внезапно поменялись. Шартон был хорошим солдатом и потому немедленно приступил к выполнению приказа. Он знал, что пробраться к Лепажу по трассе N 4 ему не удастся, а придется идти по теряющимся в джунглях тропам. Пушки и грузовики были взорваны, а ноша солдат облегчена. Сложностей возникала масса, но самой главной проблемой стало то, что никто не знал, где точно искать тропу Куанг-Льет, единственную дорожку, которая могла привести Шартона к Лепажу.
   Наконец, после долгих поисков, аборигены из отряда Шартона нашли тропу, ведущую в нужном направлении. Длинная колонна тонкой змейкой заструилась по ней через густые джунгли. Скоро, однако, тропа кончилась, и людям пришлось проделывать себе путь прямо сквозь заросли. Движение стало не просто медленным, а едва заметным. В довершение всего французы скоро заблудились. 4 и 5 октября Шартон упорно прорубался в южном направлении. К вечеру 6 октября его колонна оказалась вблизи от места, где находились остатки частей Лепажа.
   Теперь вернемся к Лепажу, который 2 октября получил приказ обойти Донг-Ке и идти навстречу Шартону через джунгли. С того момента, как колонна свернула в заросли, она подвергалась беспрерывным атакам Вьетминя. Вскоре французские подразделения перестали существовать как единое целое, а люди в них превратились в зверей, окруженных охотниками. Наконец бойцы Вьетминя загнали наиболее крупную группу во главе с больным и едва способным передвигаться Лепажем в глубокую лощину, называемую ущельем Кок-Кса. Поливая противника огнем с соседних высот, вьетнамцы безжалостно уничтожали французов. В отчаянии Лепаж приказал легионерам в 03.00 7 октября атаковать и прорываться на соединение с находившимися уже рядом силами Шартона. Неся серьезные потери, с беспримерным мужеством легионеры прорвались через кольцо вьетнамцев и вскоре после рассвета проложили путь команде Шартона.
   У Шартона тем утром обнаружились свои проблемы -- коммунисты впервые за все время ударили на него большими силами. Началось все с артподготовки, а затем тысячи и тысячи бойцов Вьетминя волнами устремились в атаку. Положение французов быстро ухудшалось. Скоро в панике побежали марокканцы, а сподвижники-туземцы, не выстояв, потеряли ключевую высоту. Позиция французов начала "проседать". Шартон со своими легионерами контратаковал, отчасти успешно, и его отряд продолжал драться, несмотря на серьезные потери.
   Гибель группе Шартона принесло, как ни странно, прибытие уцелевших остатков колонны Лепажа. Охваченные паникой северо-африканцы из этого отряда были настолько испуганы и деморализованы, что практически лишились человеческого облика. Страх и паника быстро распространились от них на войска Шартона. Только легионеры продолжали действовать как эффективная боевая воинская часть, однако их было очень мало. Тысячи вьетнамцев были повсюду, и скоро все закончилось. Спастись удалось лишь немногим, остальные либо погибли, либо попали в плен".
   - Вот так на севере Вьетнама погиб один из лучших "пара" в Легионе Гельмут Гаген, которого товарищи знали по имени Гюнтер Хофман. Надеюсь, я удовлетворил твое любопытство, Жан-Пьер. А теперь расскажи мне, что ты потерял в Сайгоне?
   Мой назойливый французик болезненно морщится. У него почти прусская, а скорее русская фамилия Колософф. И сколько бы он не пудрил мне мозги, я то уж наверняка знаю, что он из SDECE. Впрочем, какое мне дело до французской внешней разведки, хотя они, как мне известно, сотрудничают с "Моссад". А именно спасаясь от этих цепких еврейских псов, я и оказался в гребанном Вьетнаме, где возможно родственники этого полуфранцуза и загубили элиту Иностранного легиона - 1-й батальон "пара", в котором прославился своими подвигами мой героический фатер.
 
  Сайгон. Март 1975 года.
 
   Март в Сайгоне - это жизнь на раскаленной сковородке.
   Еще нет и 9 утра, а знойное марево растворяет городской пейзаж, который я наблюдаю с крыши отеля "Рекс", поглощая омлет, от которого уже тошнит. Клин клином вышибают. Несколько добрых глотков неутомимого "Джонни" примиряют меня с этим дежурным дерьмом "американского завтрака". Кажется, засиделся я в этом агонизирующем городе, который наследники Хо, обложили со всех сторон.
   После военной катастрофы под Буонметхуотом всем, кроме президентского окружения в Сайгоне, стало ясно: ханойские хитрованы обвели вокруг пальца и Никсона, и его яйцеголового Кисси. Американцы проиграли свою первую заморскую войну.
   Армия Тхиеу, без опоры на янки, разваливается на глазах. Дезертируют десятками тысяч.
   Один из таких дезертиров прочно посадил меня на якорь сайгонской триады "Розовый лотос", с которой еще год назад меня связали люди Джино.
   Война войной, а триады в Сайгоне продолжали ловить рыбку в мутной воде. И неважно, что главные потребители наркоты - "джи ай" унесли свои задницы из Индокитая. В этом вьетнамском Вавилоне и без них осталось триста тысяч нариков, готовых продать родную маму за порцию "снежка". Китайцы считают, что их бизнес куда честнее, чем гешефт президента Тхиеу, который на словах борется с наркодилерами, а на деле его доверенные шестерки из секретной службы подгоняют патрону по сотне тысяч гринов в день, потчуя амфетаминами сайгонских педиков.
   Тхиеу понял, что война проиграна и собирается делать ноги. Но хорохорится и требует от остатков армии сопротивляться до последнего.
   Китайцы сажают на иглу юных путан, которых им поставляет деревня от Хюэ до дельты Меконга. Получив порцию герыча эти юные скромницы, теряют остатки стыда и позволяют практиковать на себе все позиции камасутры.
   А политическая полиция Тхиеу во все тяжкие ударилась в наркоторговлю, понимая, что у Вьетконга на каждого из них составлено свое антидосье, и если они вовремя не смоются, то яиц лишатся однозначно.
   К чему это мое философское отступление? После того как француз исчез также неожиданно как появился, я пару раз наведывался в Шолон, где в пельменной тетушки Бай Тяо, которая была местом встречи с посланцами "Розового лотоса", происходили странные разговоры.
   Но стоило мне завести разговор об отъезде в Бангкок, как китаезы становились мрачнее сайгонской ночи, куда только девались их улыбки до ушей...
   - Сначала бизнес, месье Дитер. Бизнес!
   Я был сыт по глотку этими их завываниями про бизнес.
   - Когда, где, куда?
   - Груз должен прийти днями...
   Потом они замолчали.
   Потом сказали, что возможно через неделю смогу вылететь в Бангкок.
   В Сайгоне слухи распространяются быстро. Особенно на таком специфическом рынке как наркотрафик. Кто-то сказал, что на "тропе дяди Хо" отмороженные вьетконговцы, забившие болт на своих братьев с Севера, перестреляли один из конвоев вьетминя, который направлялся в Сайгон с совершенно секретной миссией.
   Ханойские коммунисты решили подсобить сайгонскому подполью ста килограммами первосортного "снежка", который несколькими месяцами раньше бойцы Патет Лао перехватили, вырезав караван Кхун Са, главного накодиллера в "Золотом треугольнике". А поскольку комиссаром у этого отряда Патет Лао был человек их Ханоя, старшие братья сразу наложили лапу на этот груз. Но вот вопрос: куда его девать? Не пропадать же такому добру в огне, когда война требует денег. Если наркотой торгует сам Тхиеу, отчего не помочь братьям из Вьетконга тем же способом. Правда, сами сайгонские коммунисты никогда с этим дерьмом связываться не станут. Но у Ханоя есть давние связи с китайскими триадами.
   Люди из "Розового лотоса" встретились с посланцем секретной службы Ле Зуана, после чего было решено перебросить "снежок" в Луанпрабанг, а уж оттуда он растечется по всей Юго-Восточной Азии.
   Потому что продать такое количество наркоты в Сайгоне все равно, что пустить слона в посудную лавку. Грохот будет такой, что мало кому покажется.
   Вот почему я высиживал, точнее, просиживал яйца в Сайгоне, где перетрахал сотню местных бабочек.
   Пропажа груза поставила на уши не только китайскую мафию. Ханой дал задание своей агентуре по всему Вьетнаму, а заодно и Камбодже пронюхать куда подевался "снежок" и те лихие ухари, что так подло порешили своих братьев по оружию.
   Но "снежок" как сквозь землю провалился.
   Вот тогда я и получил разрешение отвалить в город ангелов, где местная триада найдет мне занятие.
   Но тут, на мою беду появился этот дезертир-рейнджер из элитного подразделения 23-й дивизии южновьетнамской армии.
 
   Из досье:
   "Командир II корпуса, в который входила 23-я дивизия, генерал-майор Фам Ван Фу, несмотря на донесения корпусной разведки и второго отдела ОГШ о том, что северовьетнамский генерал Зунг собирается штурмовать Буонметхуот, до самого последнего момента пребывал в святой уверенности, что цель врага - Плейку или Контум. Только примерно 1 марта Фу все же перебросил в Буонметхуот 53-й полк 23-й дивизии.
   Этот просчет Фу сыграл на руку противнику, впрочем, сомнительно, что, даже действуй он иначе, командир II корпуса смог бы изменить ситуацию. У Фу не хватало войск, чтобы выполнять приказ Тхиеу - удерживать все и везде - и еще отбивать атаку концентрированных сил трех северовьетнамских дивизий. А раз у Фу фактически отсутствовали шансы на победу, Зунг просто не мог проиграть. Он владел инициативой и располагал превосходящими силами.
   Сражение за Буонметхуот началось 1 марта с серии маневров и нападений на различные объекты к западу от Плейку. 5 марта 320-я дивизия ВНА в трех точках блокировала шоссе N 21 между Буонметхуотом и побережьем. Таким образом, две дороги от моря в горы в течение суток оказались под контролем противника. 8 марта 9-й полк из состава 320-й дивизии АСВ перерезал шоссе N 14 к северу от Буон-Блеч, изолировав Буонметхуот. В 02.00 10 марта солдаты ВНА ринулись в атаку на Буонметхуот и на аэродром, расположенный к северу, в Фуонгдык. Северовьетнамская артиллерия вела плотный и точный огонь. Так, уже к 10.00 атаковавшая с севера 320-я дивизия углубилась в город на значительное расстояние. К ночи 10 марта АСВ овладела центром Буонметхуота, но на западе, юге и востоке все еще шли ожесточенные бои. Сражения вокруг города продолжались и на следующий день, не утихали они в пригородах, особенно в районе аэропорта, но 12 марта генерал Фу заявил, что Буонметхуот пал.
   Где-то 11 или 12 марта 23-я группа южновьетнамских рейнджеров перед началом штурма дислоцировалась в Буонхо, примерно в двадцати километрах к северу от Буонметхуота. По мере развития событий группа выдвинулась к городу, не встречая заметного противодействия со стороны неприятеля, отступавшего к предместьям города, где уже закрепились силы северовьетнамской 320-й дивизии. Когда рейнджеры соединились со своими, командир 23-й дивизии бригадный генерал Ле Ван Туонг, велел им прекратить атаку и приказал отправиться на вертолетную площадку за пределами города, чтобы обеспечить эвакуацию его жены и детей. После этого рейнджеры вернулись к Буонметхуоту, который к тому времени оказался полностью заблокирован значительными силами противника. 12 марта президент Тхиеу приказал генералу Фу отбить у неприятеля Буонметхуот. С этой целью ОГШ по воздуху отправил в Контум последнюю резервную часть, 7-ю группу рейнджеров, с целью высвободить 44-й и 45-й полки 23-й дивизии. Последние были воздушным путем переброшены в Фуокань, откуда им предстояло контратаковать в западном направлении, чтобы захватить Буонметхуот и прийти на помощь батальону 53-го полка южновьетнамской армии, все еще удерживавшему аэродром. Возглавлять контратаку должен был командир 23-й дивизии АРВ генерал Тунг, тот самый, который отправил рейнджеров прикрывать эвакуацию своей семьи.
   Ответная атака южновьетнамских сил началась 15 марта и практически немедленно захлебнулась. Проводилась она без участия танков и артиллерии и почти без поддержки с воздуха. Не хватало боеприпасов и продовольствия, возможность же подвести все необходимое отсутствовала, поскольку шоссе N 21 контролировал противник. Но не эти факторы, которые обычно бывают весьма существенны, стали подлинной причиной катастрофы. Хуже всего оказалось то, что в Буонметхуоте, тыловой базе 23-й дивизии АРВ, находились семьи военнослужащих. Когда солдаты выгрузились из вертолетов в Фуокане, то вместо того, чтобы занять места в боевых порядках и атаковать, кинулись искать своих жен и детей. Найдя их, солдаты сняли униформу, бросили оружие и вместе с чадами и домочадцами поспешили к Нячангу".
 
   Однако так поступили не все рейнджеры. Майор Ле Ван Нян из 7-ой группы рейнджеров, справедливо полагая, что северовьетнамцы не замедлят со штурмом Нячанга, собрал небольшой отряд из наиболее проверенных молодых бойцов, которые еще не успели обрасти семьями, и решил на свой страх и риск отходить в Сайгон по "тропе Хошимина". Майор понимал, что этот анабасис его маленького отряда - предприятие на грани жизни и смерти, но иного выхода не видел. Тупость военного командования, его стремление спасти свои шкуры жертвуя последними войсковыми резервами, вывели майора из привычного равновесия. Ле, начиная с середины 60х- годов довольно плотно сотрудничал с американскими "зелеными беретами", где прошел суровую школу выживания, а потому его не смущали ни отсутствие дорог, ни враждебное отношение горцев, которые могли устроить засаду на любом участке "тропы".
   После недели изнурительных переходов рейнджеры Ле Ван Няна наткнулись на группу юных бойцов, почти мальчишек в черных хлопчатобумажных пижамах с клетчатыми шарфами-крама, обмотанными вокруг их тонких шей. Сомнений быть не могло. Рейнджеры сбились с пути и оказались на территории Камбоджи. А мальчишки были, очевидно, отрядом местной милиции "красных кхмеров", которые к этому времени прочно контролировали провинцию Мондолькири.
   Рейнджеры умеют убивать без выстрелов. Дюжина подростков с перерезанными глотками осталась лежать на лесной прогалине, а двух юных камбоджийцев рейнджеры взяли с собой, велев им двигаться в направлении вьетнамской границы. Через пару дней камбоджийские проводники вывели их на "тропу Хошимина". Рейнджерам ни к чему были лишние свидетели. Но после того как они пустили кровь одному из пареньков, другой вдруг заговорил на ломаном вьетнамском: "Знать большой тайна Вьетконг. Моя говорить... Тайна!".
   -Туан, повремени резать этого цыпленка, - приказал майор Нян.- Кто у нас говорит по кхмерски?
   Командир знал, что двое его бойцов - выходцы из Тэйниня, где каждый второй знает сотню расхожих слов кхмерского языка. (Южновьетнамская провинция Тэйнинь граничит с камбоджийской провинцией Свайриенг, известной как стратегический "клюв попугая").
   Вперед вышел сержант Чон.
   - Я сейчас узнаю его тайну, ань Нян.
   Майор позволял своей команде, точнее своему ближнему кругу называть себя "дядюшкой" (ань) Няном. Он придерживался принципа: "бойцы мои дети". Именно поэтому он не стал отступать в сторону Нячанга, откуда его парней наверняка перебросили бы затыкать очередную дыру в обороне обреченной столицы. Майор в молодости был связан с сайгонской мафией, где первую скрипку играли китайские триады. А подобного рода связи не рвутся. В начале марта у Няна был любопытный разговор в Шолоне. Его собеседником был Ван Данчжи - третий человек в иерархии триады "Розовый лотос".
   Он не стал ходить вокруг да около. Вопрос прозвучал прямо и жестко: не мог бы досточтимый Нян прочесать с небольшим отрядом преданных бойцов "тропу Хошимина" от Буонметхуота до Тэйниня и найти место, где недавно произошла досадная резня.
   Нян вопросительно посмотрел на босса мафии. Он знал, здесь не принято задавать вопросов.
   Решение пройти по "тропе Хошимина" после падения Буонметхуота созрело у майора Няна не спонтанно. На ловца и зверь бежит. Другого шанса оказать услугу людям триады не представится, особенно сейчас, когда коммунисты в двух шагах от своей победы. Что дальше?
   Нян знал, что нужно уходить...
   Куда? Скорее всего, в Австралию, или на Филиппины. Для этого понадобятся деньги и покровительство триады. Но как найти иголку в стогу сена? Шанс - один на десять тысяч.
   Неужели этот кхмерский щенок и является таким шансом?
   Неожиданно раздался визг, словно кто-то раздавил крысу.
   Это Чон легким движением отсек мальчишке ухо. И тут же зажал кровоточащую рану клетчатым шарфом юного партизана.
   - Чон, зачем? - Нян постарался подавить вспышку гнева. Он знал сержанта на протяжении последних пяти лет. Чон не стал бы делать такое без причины.
   - Щенок начал юлить, ань Нян. Я сказал ему, будешь лгать, отрежу ухо. Соврешь еще раз, отрежу нос, потом выколю глаза, потом отрежу язык, потом вырежу твою гадкую печень и брошу ее красным муравьям.
   Мальчишка продолжал скулить, в то время как бывший студент медицинского факультета Тхань быстренько обработал его рану и туго стянул ее бинтом.
   Чон вновь заговорил на кхмерском языке, который так режет слух вьетнамца. Мальчишка подскуливая от боли стал показывать рукой в сторону леса.
   Через пару часов они вышли на обочину леса. Перед ними была саванна поросшая колючим кустарником, перевитым лианами.
   - Щенок говорит, что это случилось здесь, - сказал Чон, потягивая воздух чутким носом. - Черт, ну и вонь.
   Рейнджерам не привыкать к зрелищу трупов. Они сами покрошили не один десяток вьетконговцев и солдат северовьетнамской армии, но десять трупов изъеденных красными муравьями и другими кровососами джунглей - картинка глаз не радующая. И этот трупный смрад.
   Хотя лица расстрелянных гонцов были изрядно обглоданы, майор Нян не сомневался - это люди с Севера, которые несли груз ценой в несколько миллионов гринов. Однако, ни одного наплечного мешка, ничего. Понятно, что их подстерегли, но кто?
   Чон вытащил свой острый как бритва штык-нож. Мальчишка сначала заверещал от страха, потом обоссался. Понеслась кхмерская скороговорка.
   Сержант внимательно глядя на пожухлую траву двинулся в сторону леса. Минут через пять он вернулся и знаком дал понять майору, нашел что-то важное.
   Нян объявил бойцам привал, а сам последовал за Чоном в сторону леса.
   Через пару минут они углубились в заросли, прорубая путь штык-ножами.
   Одиннадцатый лежал лицом вниз, прикрывая собой армейский рюкзак. Чон вытащил его из-под убитого курьера. Внутри находились пакеты с белым порошком.
   - Рисовая мука, - произнес он с усмешкой.
   - Не понял? - майор строго посмотрел на сержанта.
   -Мальчишка назвал героин "рисовой мукой". Он сказал, что те люди несли мешки с рисовой мукой.
   - И куда она подевалась?
   - Ее унесли другие люди.
   - Кто они, Чон? "Красные кхмеры"?
   - Нет, ань Нян, это были китайцы.
   - Мальчишка наверное сошел с ума после того как ты откромсал ему ухо. Откуда здесь взяться китайцам?
   - Он сказал, что это были люди из Пномпеня.
   - А почему "красные кхмеры" их не убили?
   - Потому что с ними был очень большой партизанский начальник, который велел уничтожить все следы.
   - А подлые мальчишки этого не сделали.
   - Вот злой якша, приняв наше обличье их и покарал, - рассмеялся сержант.
   - Ладно, Чон. - Майор переложил десять пакетов с порошком в свой рюкзак. - Мальчишку убрать. Ты ничего не видел. Этот товар принадлежит нашим друзьям из Шолона. В Сайгоне я сам найду тебя. А парням скажи, что мы наткнулись на труп вьетконговца, у которого были важные документы. Поэтому нам нужно поспешить в генштаб.
 
 
   - Значит, досточтимый Нян считает, что наш товар в Пномпене? - "Сан шу" сайгонской секты "Розового лотоса" Чжан Бао внимательно посмотрел на "шо хая" Ван Данчжи. - А что думает наш уважаемый Ван?
   - У меня нет причин не доверять Няну, хотя он и вьетнамец. Он честно принес десятую часть товара, ценой в полмиллиона американских долларов. Единственное, что он просил у нас, - дать ему рекомендательные письма к нашим братья на Филиппинах и в Австралии. Он дезертировал из армии и хочет уехать.
   - Но кто мог похитить наш товар? - величественный старец Чжан Бао никак не походил на крестного отца сайгонской мафии.
   - Достопочтенный Чжан, я смею предположить, что это были люди из "Белого лотоса".
   - Это очень плохо, уважаемый Ван. "Белый лотос" связан с пекинскими коммунистами, которые сегодня прочно оседлали верхушку "красных кхмеров". Ле Зуан и его партия по указке Москвы не совсем ладят с Пекином, но кто знает, что будет завтра?
   - Достопочтенный Чжан, позвольте мне поделиться с вами некоторыми соображениями...
 
   Ван Дачжи тот еще интриган. Через пару дней он предложил мне навестить пномпеньских братьев из "Розового лотоса".
   - Дорогой Дитер, перед отъездом в город ангелов, мы просим вас оказать небольшую услугу. Нужно доставить один небольшой груз из Пномпеня в Паксе. Там, в Лаосе вас встретят наши люди. В Пномпене вам предоставят "ирокез", кажется, вы освоили эту технику во время работы в "Эйр Америка". С вами полетят двое наших братьев, которые рассчитаются с вами в Паксе, откуда рукой подать до Таиланда, а пока примите этот небольшой аванс. Ван протянул мне конверт, в котором лежала десятитысячная упаковка гринов. Еще девяносто тысяч вы получите после доставки товара в Лаос. Джино передает вам горячий привет.
   И откуда мне было знать, что в Пномпене началась война между двумя триадами. В этой войне Дитера решили поиметь еще раз, как поимел меня в Западном Берлине и Мюнхене скотина Мензель, гореть ему в аду!