В сумраке мглистом 19. Кто ж сей юный победитель?

Чтобы образумить неопытного в делах любви юношу, она решила рассказать ему о себе, какая она.

-Моя мама учительница, а папа врач. А кто твои родители? – начала Ольга.

-Это неважно, - потупив взгляд, тихо произнес Башкин.

-У меня есть старшая сестра, с которой я ходила в школу, где преподавала наша мама. Так что, мамину тиранию мы испытывали на себе и в школе, и дома. Мама жестоко страдала мигренью. С влажной повязкой на голове, бледная, непричесанная, бесшумно, подобно призраку, бродила она неуютной квартирой из комнаты в комнату в напрасной надежде так заглушить боль. Мы привыкли к ее болезни, и не обращали на маму никакого внимания, когда ссорились, или играли. А между тем, наши ссоры и шумные игры прибавляли к ее боли дополнительные мучения. В такие моменты у нее нередкими были вспышки гнева. Тогда она разражалася бранью, к которой мы тоже были глухи. Часто она бывала неправой, придираясь к каждой мелочи, но я не оправдываю ни себя, ни сестру: мы были жестокими детьми. Больше всего доставалось мне, так как я была подвижным ребенком, отличалась веселым нравом и, как казалось маме, несмотря на то, что меня часто наказывали, оставалась неряшливой. Мама вмешивалась в нашу жизнь, не оставляя нам ни сантиметра нашей территории, ни минуты нашего времени. Когда мы отступали от ее правил, она направляла на нас всю свою злобу. Из-за нас она ссорилась с папой. В такие минуты она готова была вцепиться ему в шею. Когда мы были маленькими, мы не обращали внимания на их ссоры, а когда подросли - прятались в своей комнате. Папа приходил из больницы поздно и мало занимался нами, но когда у него было время, то из двух дочерей он отдавал предпочтение мне. Моя сестра старше меня на три года. Может быть, по этой причине я еще долго оставалась у нее в подчинении. До сих пор она дает мне советы, некоторые из них уже испортили мне жизнь. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, на меня начали обращать внимание мужчины. К тому времени моя сестра уже закончила музыкальное училище, и стала торопливо подыскивать себе мужа. У нас дома бывали молодые люди, в основном учащиеся  и студенты. На мой день рождения сестра привела высокого полного очень медлительного и словоохотливого курсанта пожарного училища. Мы уже сели за стол, как тут позвонили в дверь. Я пошла открывать. На пороге стояла высокая черноволосая красавица с кожей цвета чистого снега, которая пришла в сопровождении низкорослого мужчины. Здороваясь, он снял кепку, обнажив совершенно голый череп.
-И что вы там надеетесь увидеть? – спросил он меня, когда заметил, что я смотрю на его лысую голову.
-О, Ляля! Заходи! – выкрикнула из-за стола сестра.
-Здравствуй. Это Островский. Он - режиссер молодежного экспериментального театра, - объяснила красавица.
-Островский, - представился в свою очередь мужчина.
Так я с ним познакомилась. Ему было двадцать пять лет. Он курносый, толстогубый, с глазами навыкате. Но у него был необыкновенно красивый голос. Этим и объяснялся его успех у женщин. Я тоже была очарована его голосом, правда, не настолько, чтобы потерять голову. О любви, тем более о замужестве, я в то время не думала. Когда Островский пригласил меня к себе в театр на репетицию, я согласилась прийти. Мы часто встречались, и я не заметила, как сдружилась с ним. Мне льстило его преувеличенно подчеркнутое внимание ко мне. Кокетничая с ним, я не задумывалась о возможных последствиях. Какой же я была дурой, когда думала, что, если завела друга с такой внешностью, как у него, то могу быть спокойна, что он не будет ко мне приставать! Как-то раз у себя дома он сказал мне:

-На этот вечер мне нужна женщина.

-Так и сказал, - хихикнув, спросил ее Башкин?

-Так и сказал.

-Он дурак.

-Нет, почему же – он умный: у него два высших образования. Так вот, я, понятно, возмутилась. Вот ты смеешься, а мне было не до смеха. Он схватил меня за руку и бросил на диван, но я вырвалась и с криком выбежала из квартиры на лестничную площадку. Он не побежал за мной. Побоялся. Понимаешь, я не давала ему никакого повода. Это был удар по моему самолюбию. Представляешь, на следующий день он появился у нас дома и стал упрекать меня за то, что из-за меня у него был испорчен вечер.

Башкину ее признания были ни к чему. Он хотел бы, чтоб Ольга замолчала. «Она хочет выговориться», - решил он.

-Какое-то время я, - продолжала Ольга, - находилась в подавленном состоянии: целыми днями я не выходила из комнаты, замкнулась в себе, а когда меня спрашивали, что со мной, то грубила.

А через пять дней она уже мчалась поездом, рассекающим приятную прохладу летней ночи, в Ленинград, чтобы успеть к началу занятий в пединституте. Проводник, рыжий, низкий, трусливый и подлый, с влажными руками, ночь напролет играл в дурака, тасуя пассажиров, как карты. Было душно, хлопали дверью в туалет, из полумрака плацкартного вагона доносились приглушенные голоса. В Ленинграде она жила у деда. В институте на третьем курсе она познакомилась со студентом, к которому и сейчас питает нежные чувства. Он казался ей таким тихим, таким скромным. Она подумала, что он мог бы составить ей компанию во время ее прогулок по городу. Они с ним часто гуляли. Он постоянно молчал,  зато она могла говорить столько, сколько хотела.  Она любит поболтать, и поэтому ей никогда не бывает скучно. С самого начала он знал, что она за него замуж выходить не собирается. Она ему сказала об этом. Конечно же, она ему нравилась. И, тем не менее,  долгое время у них сохранялись чистые дружеские отношения.

-Тогда же, летом, мама заметила мою болезненную вялость  и раздражительность, которая была вызвана личными причинами, и, объяснив мое состояние переутомлением во время экзаменов, чтоб восстановить мое здоровье, повезла меня к морю, в Лазурное. Мы жили в дощатом домике рядом с пляжем. Море облизывалось, получив меня в соседки. А я, конечно же, была неблагодарной, когда утром с чувством брезгливости вступала в его воды, отгоняя от себя прозрачных медуз. Зато потом, преодолев это препятствие, я без оглядки отдавалась его ласкам, когда погружалась с головой в воду, была наверху блаженства, когда скользила наравне с волнами по его поверхности. Затем я бродила берегом. Постепенно прохлада утра сменялась зноем. На пляжах прибавлялось людей. Тогда я шла назад, на наш пляж, где собирались одни и те же, постоянные, отдыхающие. Уже на следующий день, как  мы приехали, я со всеми перезнакомилась: со старшим научным сотрудником и его дочерью – прыщавой девочкой двенадцати лет и с красивой цыганкой, у которой был приятный грудной голос, она приехала с четырехлетней дочкой и мамой, толстой женщиной пятидесяти пяти лет. Рядом с нами расположились два приятеля. Они постоянно о чем-то спорили. Один из них – юноша двадцати двух лет с печальными глазами, был небезразличен молодой женщине, которая  то посылала в его сторону откровенные взгляды, то, теряя надежду, вздыхала. Прошло несколько дней, прежде чем он обратил на нее внимание и подошел к ней. Это был последний раз, когда я видела и цыганку, и юношу. Они, наверное, нашли пустынный пляж, где им никто не мешал. Я захотела так же уйти со своим возлюбленным. Сердце замирало в предчувствии этого события. На танцах, которые каждый вечер устраивали на турбазе, мне показали необыкновенно красивого мужчину. Его внешность ни одну женщину не оставила равнодушной. А то обстоятельство, что он ленинградец, делало его для меня особенно привлекательным. И каким же было мое удивление, когда он подошел ко мне, чтобы пригласить меня на танец. Его звали Вадимом.

 -Но кто же он, сей юный победитель?  - процитировал Хомякова  Башкин.

Ольга не обратила внимания на вопрос Башкина. Независимо от того, что он сейчас ее ни спросил бы, она бы продолжала свой рассказ, хотя бы для того, чтоб показать ему, что она не идеальная.
 
Он был вежливым с ней, шутил и делал комплименты, а она не могла поднять глаз, чтоб посмотреть ему в лицо. После танцев, всю ночь, пока она не заснула, она воображала, как встретит его снова, а утром, как только забрезжил рассвет, выбежала на пляж в надежде на досрочное свидание. Наблюдая торжественный восход солнца, сопровождаемый величественной небесной симфонией света и звуков, она пожалела о том, что с ней нет рядом Вадима. Мысли о нем так завладели ею, что она забыла о завтраке. Весь день она находилась в тревожном состоянии ожидания. А вечером, когда они встретились, они прошли несколько шагов вдоль тихого берега, как тут он привлек ее к себе и обжег внезапно поцелуем. Он клялся ей в вечной любви. Она таяла от его признаний. После свидания она думала о том, каким будет их будущее. Оно представлялось ей неясным: ее не соблазняли ни счастливая семейная жизнь, ни короткие связи с мужчинами. Несмотря на беспокоившие ее мысли, в эту ночь, она выспалась, и все утро была счастливой, раз за разом воскрешая в памяти события минувшего дня: любовное признание и жаркие поцелуи; но счастье без наслаждений неполно, временами ее охватывало непреодолимое стремление к приятным ощущениям, она испытывала своего рода любовный зуд, мучивший ее до тех пор, пока на пляже в условленное время не появился он. Солнце, как расплавленная  капля, повисло над ними. Они спрятались от него под тонкой простынкой, прикрывавшей потные лица. Было душно, но не так жарко, и никто не видел, как они целовались. Иногда, когда они так лежали среди пустынного песка, вдруг возникал шутливый разговор, который обычно перебивался кем-то, когда сплетались их руки. В тот миг казалось, что блаженство будет длиться вечность. Но тут он проговорился, что женат. Она догадалась, что Вадим сказал неслучайно, в мгновение ока разрушив идиллию. Сколько же ему лет, спрашивала она себя, если он успел жениться. Наверное, он очень старый. Она сказала, что ей надоело целоваться, и побежала к морю. На этом их отношения должны были бы закончиться, но уже через минуту она готова была его простить, если он попросит у нее прощения. Он  попросил прощения. Она чуть слышно произнесла: «Прощаю». И все же, как она ни старалась, в тот момент она производила впечатление несправедливо обиженного ребенка. Ее жалкий вид, срывающийся голос, должно быть, растрогали его, так как он тут же осторожно привлек ее к себе, осыпая поцелуями по очереди то руки, то лицо. Вдруг с ней случилась истерика. Она всхлипывала, не в состоянии произнести ни слов. На следующий день он уехал. Первое время она не так сильно чувствовала его отсутствие, но прошло три дня – и она не находила себе места. Как она могла сказать ему, что ей надоело целоваться! Пьянящие волны бурного моря мыли ее ноги, тяжестью наливалась голова и перед глазами плыли спасательные круги. Вскоре погода испортилась, и она с мамой не дожидаясь, пока истечет срок путевки, поехали домой.
 
Уже в Ленинграде ее однокурсник, с которым она гуляла по городу, уговорил ее пойти с ним к его друзьям. Мелкий снег сек по лицу, обжигая, но не раня. И что же она увидела?! Он не такой, каким ей казался: совсем не тихий и не скромный. Они все там, мальчики и девочки, разделись и танцевали под музыку, бесстыдно ощупывая голых. Она тоже танцевала, и ей было приятно, когда ее касались. В этот вечер в ее памяти вдруг всплыли  воспоминания о незабываемых встречах в Лазурном. Тогда же, не в тот вечер, а в другой - в один из подобных вечеров, на одной из квартир она вновь встретилась с Вадимом. Он рассказал ей, что не любит свою жену, а женился на ней, чтобы получить место в дипломатическом представительстве где-нибудь за границей. Вначале, она избегала встреч с ним. Он, казалось, принимал ее поведение как должное. Но тут безумная страсть, такая неожиданная, что она  не успела испугаться, вновь возникла во ней, овладела ею, застала совсем некстати, в неподходящий момент, когда он должен был улетать. Сегодня она поняла, что жить без него не может, а завтра он улетал в Перу.Уже перед самой посадкой на самолет, он сказал ей, что поскольку она с ним не летит, то он разобьется. Она сказала, чтоб он не говорил глупостей, все будет хорошо и никто не разобьется. Они летели, делая посадки сначала в Париже, затем еще раз  в Америке. Потом она узнала, что, когда они садились в Лиме, у них загорелось шасси. Все время, пока он был в самолете, он писал дневник. Он вырвал  странички, где писал о том, что он думал, когда расстался со ней, и переслал письмом их ей. Так вот,  он писал, что любит ее, и в конце буквально следующее: «Бум, бум… Мы садимся или падаем. Наверное, мы разбились». К счастью, все обошлось. Он остался жив. Она ревела и думала, почему она такая несчастливая.

-После института я работала по распределению  в профтехучилище. Что я только не делала, чтобы призвать к порядку непослушных учеников, все никак. Из-за того,  что они меня не слушались, меня ругали на планерках. Как я тебя понимаю. Вначале я пробовала огрызаться. Не было дня, чтобы меня не унизили. В конце концов, мне все это надоело, я устала с ними бороться, у меня уже не было сил отбиваться от них, и я уволилась. Я ушла из общежития и сняла комнату. Но на этом мои злоключения не закончились. Однажды, ночью ко мне ворвалась милиция. Я сидела на кровати в одной рубашке и не могла понять, откуда они взялись, а они, шаря по комнате фонариком, потребовали от меня, чтобы я в двадцать четыре часа покинула город. Не успела я забыть о неприятностях на работе в училище и о милиционерах, как  заболела мама. Я вернулась домой. Папа был в отчаянии и ничего не мог толком объяснить, что на самом деле у мамы. Он продолжал работать в своей больнице, бывая дома только  вечерами,  усталый и неразговорчивый, и сильно постарел. У моей сестры семь лет назад родился ребенок. С мужем  она развелась. Маму отправили в санаторий. Наша маленькая квартирка показалась мне еще меньшей. Старая мебель и мои детские вещи напоминали мне о моей прошлой жизни. Я уходила из дома. Меня раздражал город, его прямые улицы. Я шла дальше и, оказавшись в поле или лесопосадке, давала чувствам волю: я плакала, а иногда смеялась, хорошо, что никого рядом не было, ни от кого не скрываясь. Тут появился ты, Сережа.