НЕОБЫЧАЙНЫЕ ИСТОРИИ
Легенда о Тэме … 5
Княжна Изольда … 37
В Джунглях … 69
Взаперти … 100
Моя Кроша … 117
Тайная Комната … 121
ЛЕГЕНДА О ТЭМЕ
ГЛАВА 1
Cолнце согревало вершины гор, заливало долины с убегающими вдаль ручьями, по лугам рассыпались мириады весёлых, зовущих цветов. В этом совершенно сказочном краю не было зимы. Казалось, весна превозмогла её раз и навсегда и наслаждалась своей победой. Торжество это возвещали наперебой разными голосами восторженные птицы. Но так было не всегда… Люди в горных селениях тоже были безмятежны, жизнь проводили тихую. Ничто не тревожило их сердца. Разве только, может, воспоминания и предания старины. Но горцы не любили вспоминать прошлое.
Тэма была простой деревенской девочкой. Имя ей дали родители. У Тэмы был один особый дар. Она удивительно приятно пахла. Люди могли знать о её приближении с закрытыми глазами. Ароматом мягкой ранней осени веяло от неё за версту. В крохотной горной деревушке, где Тэма жила с родителями и бабушкой, к этому привыкли: ведь девочка была такой с самого рождения. Но редкий приезжий удивлялся и расспрашивал, откуда это у неё. Никто не мог ответить на этот вопрос. Просто так было.
Жила семья в маленьком скромном белом домике, крытом соломой. Тэма была единственным ребёнком, и родители души в ней не чаяли.
Отец Тэмы, храбрый добряк Вейс, охранял овец и коз деревенских людей. Когда он гнал огромные стада с альпийских лугов в долину, казалось, что гора — юная девица, а по склону рассыпались её прекрасные волнистые волосы. У горы было странное название — Азим, жёсткое, так непохожее на её первозданную нежную красоту. Однажды, когда отец вернулся с пастбища, обнаружилось, что Тэмы нет дома. Был вечер, время ужинать, а девочки нигде не было видно. Как только ни звали её и домашние, и люди из деревни! Окликнув дочь четыре раза, Вейс подозвал сторожевого пса, дал ему
понюхать Тэмину вязаную накидку и отправился на поиски. И в самых узких ущельях, и на лесистых склонах пониже, и в высокогорье побывали они с верным Фроем, но даже собака не смогла уловить родной запах девочки, после ближайшего ручья он терялся. Что поделаешь? Пришлось возвращаться домой без неё.
Вечером Вейс расспросил жену, Хлою, чем занималась дочка в последний раз, когда её видели в доме. Но ни Хлоя, ни бабушка не могли вспомнить ничего особенного, кроме того, что у ребёнка с утра не было аппетита, и она не доела половину каши. В остальном настроение у неё было обычное, и после завтрака девочка направилась в хлев, выполнять свою ежедневную работу — кормить и чистить животных, которых нежно любила и обращалась с ними ласково. А потом стала убирать во дворе. В горном селе у всех с раннего возраста были свои обязанности. Тэма, как и остальные дети, в школу не ходила, иногда помогала отцу пасти овец, коз и даже доить корову. Подставив маленькую скамеечку, юная доярка задушевно разговаривала с бурёнкой, и та охотно отдавала ей своё молоко. Для этих занятий в грамоте не было нужды. Жизнь горных людей не казалась им тяжёлой. Просто это была их жизнь.
В этот вечер семья Вейса ужинала поздно и молча. Каждый прислушивался, не раздастся ли за окном голос девочки, её шаги. Надежда ещё теплилась. Но шагов слышно не было, и легли спать, помолившись на ночь, предав Тэму в руки Отца Небесного. Поиски решили продолжить утром.
— Ты знаешь, где она, Отче. Помоги нам найти её. И…сохрани мою девочку! Аминь.
Но сон, конечно же, не шёл ни к отцу, ни к матери. Оба не сомкнули глаз.
Утро было свежее, красивое. Было бы радостное, раздайся звонкий Тэмин голосок: «Солнце встаёт, смотри!» Без Тэмы в доме было тихо. Снарядили экспедицию на дальние поиски пропавшей. Разбив своим материнским сердцем все возражения мужа, пошла в опасный путь и Хлоя.
К полудню искатели дошли до конца долины, а к вечеру до горной гряды, за пределы которой никто из этой деревни никогда не выходил. Высокие снежные пики были
непреодолимы. Хотя многие слышали, что по ту сторону хребта была жизнь, и люди там жили счастливо… Деревенские жители не догадывались, насколько жизнь большого мира отличается от их мирного существования. Иногда Вейс с Хлоей посылали дочку с маленькими поручениями, но это было всегда в пределах знакомых мест.
— Сходи, дочка, обменяй вот сыр у пасечника на горшок мёда.
— Хорошо, мама.
— Дорогу помнишь на пасеку?
— Ну конечно, мама.
— К ужину вовремя приходи, а вот тебе в дорогу лепёшки и кусок сала. А воду из ручья попьёшь.
— Спасибо, мама. Пока!
Жизнь этих людей была простой и чистой. Неграмотные, но добрые, эти загорелые и худые люди принимали в дом на ночлег каждого, кто показывался на их высотах, накормив прежде ужином. Так было заведено. Дети, хоть и жалели, что не могли учиться, родителям помогали охотно. Конечно же, а каково было им, взрослым? С утра до вечера пасти овец, потом стричь их, делать пряжу, и тому подобное. Иногда жители ходили пешком в соседнее селение Нерис, за двадцать вёрст, на базар. Село это было чуть побольше Азора — так называлась их деревня. Там даже была небольшая школа и церковь. Но ходить туда каждый день было бы слишком далеко. Да и находилось оно выше по склону горы.
Дружелюбное небо простиралось над Азором, а ближние невысокие горные вершины никого не пугали, они с рождения были домом для этих людей.
В небе частенько показывались орёл или два. Люди знали, что должно произойти что-то хорошее, если видели их с утра. В то утро высоко, в самой вышине, парили два орла. Каждый в поисковом отряде про себя отметил этот факт, но вслух ничего не сказал. Зачем заранее растравлять себя надеждами? Когда найдётся девочка, тогда и скажем: вот, мол, помните, с утра орлов видели. Горные тропы вились вдоль скалистых ущелий, где уже никого, кроме диких коз, и не встретишь.
Настал второй вечер, а девочку ещё не нашли. Приш-лось заночевать в горах. Завернувшись в тёплые куртки и одеяла, люди смотрели на звёзды. «Интересно, смотрит ли на те же звёзды моя Тэма?» — думал Вейс. Потом все уснули.
Под утро из-за гор донеслись протяжные звуки. Шум водопада? Да нет, слишком холодно — замёрзла бы вода. Немного похоже было на воинский крик наступающей армии. Но это было так далеко, что каждый из путников раздумывал, не кажется ли ему это. Потом всё смолкло.
— Вы что-нибудь слышали? — шёпотом спросил Вейс друзей.
— Я слышал крик целой армии, как будто весь народ поднялся.
— А я — рёв большого водопада.
— Может, это сошла горная лавина? — с опаской предположил кто-то.
Тревожно стало на душе. Но, поскольку неведомый шум прекратился, все перестали угадывать его источник и снова погрузились в сон. Все, кроме родителей Тэмы.
Вейс лежал и вспоминал дочь. В свои десять лет она была необыкновенно честной, трудолюбивой и ответственной. Казалось, ему бы с женой только гордиться. Но чего-то ей не хватало детского, игривого. А эти моменты беспричинной грусти… Откуда это у неё? Большие карие глаза хранили какую-то тайну, словно дочь предчувствовала что-то. И каждую зиму, когда вся семья сидела кружочком, греясь у тёплого очага, Тэма вышивала луговые цветы и солнечные картинки гор и всё повторяла и повторяла один и тот же вопрос.
— Папа, а когда придёт Весна?
— Скоро, дочка, потерпи. Когда утром проснёшься, и будет уже светло, а не темно, это значит, пришла Весна.
— А вдруг Она никогда больше не придёт к нам?
— Кто не придёт?
— Весна… А она может больше не уходить от нас? Никогда?
Тэма не любила истории о том, что кто-то замёрз или пропал в горах, и если такой рассказ заводили присутствующие, она тихонечко, не привлекая к себе внимания, вставала и уходила, как будто для неё это было невыносимо. Но отец всё замечал. Иногда дочь приступала к отцу с вопросами о том, что находится там, за теми горами, что подальше. Ей это было очень любопытно. Отец неизменно отвечал, что когда-нибудь мы это узнаем, а пока что никто не восходил на дальние снежные вершины, неприступные пики. Зачем? Отец сам не знал, почему его народ испокон веков боялся ходить в горы выше одной определённой высоты. Там была полоса обгорелой травы, и за эту черту не переходил никто. Да и запрещено было. Тэма отцу не верила. Думала, скрывает правду от детей, как водится у родителей.
Тэма была необыкновенно красива. Курносый носик совсем не портил её круглого, как луна, лица. Светлые волосы были так густы, что гребень для неё пришлось покупать особый, в Нерисе, его подарили Тэме на день рождения. А улыбка этой девочки могла сделать счастливым любого человека. Тэма не считала себя красавицей. Но мечтала ею стать, как все девочки. Летом, смотрясь в своё отражение в реке, она хмурила брови и с укором говорила: «Ну, когда же ты похорошеешь?»
Но Весна приходила, за Ней Лето, и Тэма, забыв о своих прежних страхах, пела удивительные песни, собирая на склонах гор цветы и травы. Эти песни гор она сочиняла сама на ходу, и тут же забывала. Записывать-то не могла, грамоте не была обучена. Осенью Тэма бывала тихо счастлива. Всё это вспоминал добрый Вейс, глядя на высокое холодное небо.
— Мать, ты спишь?
— Нет, конечно.
— А помнишь, как она говорила: вот придёт Весна, и я превращусь в красавицу, если доживу?
— Помню. Я каждый раз вздрагиваю, когда она так говорит. А она у нас красивая…
— Особенно осенью. Когда забывает о своих страхах.
— Вейс… Как ты думаешь, она жива?
— Жива. Я чувствую это. И она где-то близко. На этой горе. Придётся подниматься наверх… За черту… Ты пойдёшь?
— Пойду, муж мой. Конечно,— после недолгого колебания ответила Хлоя и повернулась на другой бок, подоткнув поплотнее под себя толстый плед. Вдали со свистом тоскливо завывал ветер.
ГЛАВА 2
Высоко в горах, на их согбенном хребте, там, где снежные вершины перекликаются друг с другом вдали от людских глаз и ушей, находилось целое королевство. Правил им герцог Шивер, так что следовало бы называть это место герцогством. На самом деле, он был наместником, а не владельцем. Высшей властью в их ледяной земле обладала её величество Стужа. Но владения её были настолько обширны, что злая Стужа поставила в каждой области правителя. Этих правителей она называла сатрапами. Герцог Шивер был сатрапом области Ивил, относящейся к империи Стужи. Об этом королевстве обитатели нижних склонов гор ничего не знали, так как в последнем наступлении его на южные земли Стуже удалось стереть в памяти людей всё, что происходило в той битве. Было это не одну сотню лет назад, и у людей из селений осталось только смутное подсознательное опасение горных вершин. Все дворцы и жилища подданных злого герцога находились под землёй, их прорубали во льду. Этим тяжким трудом занимались рабы-пленники, украденные из других, более тёплых мест. Так что простой деревенский люд с нижних склонов горы, если бы и отважился предпринять попытку найти тайное королевство, не увидел бы ничего, кроме белого снега и льда.
Иногда, очень редко, люди пропадали в горах, и их семьям было понятно, что их снесло ветром в пропасть или же они заблудились и замёрзли. Так думали… Горная гряда эта слыла опасным местом. Поэтому дальше альпийских лугов людям подниматься было строжайше запрещено.
Смык и Вык сидели в снегу на краю пропасти и болтали ногами.
— Слушай, братец, кажется, я ещё чую этот гадкий запах. А ты?
— Да нет же, запах сразу исчезает, как и память, ты что, забыл?
— А мне кажется, цветами пахнет от неё,— настаивал первый.
— Видно ты, брат, прокисшего снега вчера наелся, что ли? Никакой запах здесь не устоит! — рассмеялся второй. Все знали, что на их территории, в герцогстве Ивил, запахи исчезали. И попавшие туда пленники сразу забывали всю свою прежнюю жизнь.
Остроконечные шапочки и ботинки с длинными носами делали братьев немного похожими на гномов. Это были шиверины. Одетые в лёгкие курточки и облегающие плотные серые штаны, обитатели вершин, верные подданные Шивера, не страдали от холода никогда. Короткий меч и топорик — вот было их вооружение. Охранять девочку не стоило никакого труда. Если бы только не этот мерзкий, смертоносный запах! Вык и Смык возглавляли специальный отряд по поимке и доставке девочки в Верхний Лагерь. В этот отряд Шивер тщательно отбирал лишь тех, кто имел иммунитет к цветочному запаху. Их воспитывали в оранжереях, расположенных в глубине горы, обогреваемых её подземным теплом. Когда не хватало достаточно подготовленных шиверинов, приходилось звать наёмников из другого царства, кротов. Но они плохо видели, и герцог Шиверин предпочитал обходиться без их помощи. Людей крали нечасто и старались брать по одному из разных мест, чтобы там, внизу, не заподозрили то-то неладное. Так что люди и не догадывались, что их дочь или сын — не единственный пропавший. Селения находились далеко друг от друга, и сообщений между ними почти не было.
Как вы уже, наверное, догадались, дорогой читатель, Тэму украли.
Двумя хлопками и одним длинным свистом герцог Шивер однажды вызвал Смыка и Выка из уютного, холодного укрытия в свой тронный зал. И дал распоряжение похитить девчонку, как только она подойдёт к запретной черте на горе. Герцог видел её много раз гуляющей вблизи этой линии. Тэма собирала цветы, напевая себе под нос, изредка косо поглядывая на черту, узкую полоску жжёной травы, обозначавшую границу, за которую нельзя было переступать. Границу эту установил Сам добрый Король Смайл. Нижняя часть гор была его владением. Земли короля были очень обширны, поэтому посещал он их редко, так что многие жители деревень его ни разу не видели. О его храбрости и справедливости ходили легенды. По какой-то непонятной причине Король запретил подниматься выше, и подданные охотно соблюдали это установление, сами чувствовали, что лучше не надо. Жители гор доверяли своему повелителю. Говорили, что Король Смайл был ещё очень весёлого нрава, и те, кто его видел, менялись раз и на всю жизнь. Становились добрее и радостней.
— Позвольте спросить, Ваше Высочество, а почему именно эту девочку нужно взять? — спросил Вык, набравшись смелости. По данным разведки, отец Тэмы был сильным и ловким человеком и дочерью он дорожил.
— А тебе какое дело? Потому что она последняя цветёт и пахнет, по данным вашей же разведки, дурень. Этот запах не даёт нам завладеть новыми территориями. Горой Азим. Понятно тебе? И не вздумайте подменить эту Тэму более лёгкой добычей! Я её знаю в лицо.
Дело в том, что пока в долинах цвели цветы и жили люди, обладающие даром благоухания, Шивер и шиверины не могли находиться там. Запах этот для них был смертоносным. Но за последние годы почти все люди, обладающие этим редким качеством, исчезли. Пока оставался хоть один такой человек, злой герцог не мог овладеть их землёй. Одного за другим их похитили, и близкие решили, что те провалились в пропасть или замёрзли в горах. А там, на территории герцога, в земле Ивил, их аромат терялся.
* * *
Впросторной комнате с крохотными оконцами царил полумрак. Широкая с занавесями кровать, перина мягкая, а подушки, как плюш. Свет всё-таки проник сквозь неплотную розовую ткань, нарушая правление полумрака, и девочка проснулась. Сладко потянулась всем телом, желая продлить счастливые мгновения. Потом резко, как ужаленная, вскочила на кровати, схватилась за голову и простонала: «Что же теперь делать?» Это была Тэма.
Небрежно отдёрнув роскошную занавеску, девочка спрыгнула с кровати, облеклась в длинный парчовый и очень
неудобный халат и, подойдя к стене, потянулась вверх к окну. Изо рта шёл пар. За окном, сколько видел глаз, всё было белым бело. Снега, сосульки и крутой склон горы — вот и всё, что открывалось грустному взгляду девочки в последние два дня. Тусклое окно, знала Тэма, искажало небеса. Как кривое зеркало. Это лживое от края и до края небо было серым и постылым, как и жизнь в ледяном замке.
Бесшумно вошла молоденькая служанка, прикрыв за собою дверь, поклонилась и приступила к своим обязанностям. Поливая воду из серебряного кувшина, помогла юной хозяйке умыться, затем ловкими движениями одела и причесала Тэму. Родители бы не узнали её теперь: девочка была настоящей принцессой.
— Не надо, спасибо, я сама,— пыталась возразить пленница.
— Так велено, барышня. Извините…
— А хочешь потом поиграть?
— Не велено мне, барышня.
Кремовое с белыми рюшами платье, высокий воротник, приподнятые «фонарики» плеч. А длинные кружевные перчатки придавали Тэме вид настоящей леди. Девочка даже казалась старше своих лет в этом взрослом наряде. На снежную королеву она совсем не была похожа. Ясный, свежий взгляд, румянец на щеках — всё, как у здоровой деревенской девчушки.
После изысканного завтрака из шести блюд девочка направилась на ежедневную аудиенцию к герцогу, таковы были его условия проживания в ледовом замке. Тэма вошла в просторную залу и сделала реверанс, как здесь сразу же научили.
— Доброе утро, ваше высочество.
— Злое, гадкое, омерзительное утро! Впрочем, вы, юная леди, пока здравствуйте. Ну что, может быть вспомнили что-нибудь новенькое из вашего недавнего прошлого? — прозвучал неизменный вопрос.
Взгляд герцога был холодный и смотрел куда-то мимо неё, будто он разговаривал с кем-то невидимым за её спиной.
От этого взгляда Тэме всегда хотелось найти тяжёлый предмет и запустить ему в голову. Чтобы он очнулся. Вместо этого девочка невинно улыбнулась:
— Нет, ваше высочество, прежнее прошло. Теперь у меня всё новое. И мягкая кровать, и служанка, и этот великолепный дворец… Спасибо вам, Герцог.
Тэма сроду не испытывала ни кому неприязни, и эти чувства беспокоили её саму. Внутреннее чутьё безошибочно подсказывало, что именно нужно говорить герцогу, чтобы завоевать его благорасположение и усыпить бдительность. Дело в том, что чары царства Ивил и этого ледового замка по какой-то неизвестной причине не подействовали на Тэму. Она помнила всё. И родителей, и прекрасные зелёные склоны гор, и людей у себя в деревне.
Не могла бедняжка забыть и то, как, напевая любимые песни, не заметила, что забрела в самый конец долины. Как гуляла у запретной черты и засмотрелась на небо, завидев в вышине орлов. И как вдруг простёрлись из-за черты длинные руки и втянули её туда, в белую мглу. Тэма и крикнуть не успела! Верёвкой больно скрутив пленнице за спиной руки, два невысоких странных человечка взвалили её на невозмутимого яка и повезли куда-то вверх, далеко. Сначала Тэма вырывалась, билась, кусалась даже. Но попав на мохнатую спину иссиня-чёрного яка, сразу угомонилась. Или просто выбилась из сил. Засыпая под мерный хруст копыт животного по снегу, последней мыслью девочки было: яки добрые, на них даже дети ездят… И бессильно провалилась в глубокий сон-забытьё.
Проснулась она уже в замке, в той самой спальне, где и застало её это утро. По разговорам окружающих Тэма быстро догадалась, что находится в плену у злого герцога и что они думают, что она лишилась памяти. Подыгрывать им было нетрудно, по причине их большой в этом уверенности. Тэма не стремилась вырваться или сбежать. Что-то в сердце ей подсказывало, что нужно просто ждать.
Вернувшись в свои студёные апартаменты, Тэма удивилась, застав там служанку. Они чуть не столкнулись в дверях, и рыженькая девчушка нисколько не испугалась, видно, она не боялась разгневать юную хозяйку.
— Что ты тут делала? — настороженно спросила Тэма, быстро обводя комнату внимательным взглядом. Вроде бы всё на месте.
— Ничего. Просто так…
— Не подумай, пожалуйста, что я тебя в чём подозреваю!
Ответ прозвучал интригующе, с лёгким лукавством:
— Да в чём же здесь… Хотя у каждого своё… дело.
Служка сделала книксен, подняла лицо и посмотрела в глаза Тэме. В глазах её плясали искорки.
— А как тебя зовут?
— Гина, ваше высочество, — обратилась она к Тэме, словно к принцессе.
— Гина, ты здесь давно?
— Если вашему высочеству будет угодно, может, прогуляемся? До обрыва и назад… Там лучше разговаривать будет.
И они пошли. Кто его знает, сколько ушей у этого герцога…
Тэма никак не могла понять, почему с ней так по-царски обходятся и что им от неё нужно. Может, служанка знает об этом? Но и Гина тоже не догадывалась. Какой-то тайный умысел у Шивера был, в этом они обе не сомневались.
ГЛАВА 3
Ярко светило солнце, свет заливал уютную долину по ту сторону хребта. Было раннее утро. Астра сидела на краю обрыва, свесив ноги, и напевала любимую песню. Высоко в беззаботном небе, как две едва различимые точки, парили два орла. Девочка откинулась назад и, опираясь на вытянутые руки, наслаждалась окружающим видом и жизнью. Эта естественная площадка на скале была её излюбленным местом. Гора под названием Гера с ранних лет была ей, как дом родной. Ветер рвал, как паруса, длинные каштановые волосы. От этого девочке казалось, что она летит. Вдруг на её тонком веснушчатом лице появилась тревога. Брови дрогнув, сдвинулись, потом снова разошлись по своим местам. Девочка повернула голову, прислушалась. Кто-то её звал. Голос был явно не мамы, не папы, не дедушкин, но всё равно как будто знакомый. И шёл издалека, как эхо с гор. Он был похож на зов.
С самого раннего детства Астра не боялась ничего. Разве что — кроме волков и чужих людей. И то совсем немножко. И то лишь потому, что в детстве ими пугали бесшабашную девчонку родители. Чтобы в своих детских подвигах бойкая дочка не забрела нечаянно за запретную черту.
Такого живчика, как Астра, трудно было удержать на месте, а после лет семи и проследить за всеми её передвижениями стало просто невозможно. Чуть не с пелёнок девочка не ходила, нет, она передвигалась только бегом. Её звонкий смех был отрадой родителей и старенького дедушки, жившего с ними в маленьком каменном домике с плетёным забором. Тёплыми летними вечерами дед сидел на толстом бревне у ворот, а Астра плела ему венки из горных цветов и истории из собственного воображения. Эти самодельные сказки всегда заканчивались тем, что наступала вечная весна, зимняя стужа не приходила, и прекрасный принц, сын короля, женился на простой рыжей девушке из далёкого горного селения.
Короля лицом к лицу видел только дедушка, остальные же просто верили его описаниям и легендам о доблести и справедливости монарха. Владения Его Величества были столь обширны, конечно, не стоило ожидать, что Он лично посетит их селение, наиболее отдалённое из всего королевства, на самой границе с неприступной землёй Ивил. Жители этих мест и верили в существование Ивила, и считали его легендой. Что-то среднее между этим. Долгими зимними вечерами Астра у горящего очага рассказывала свои сказки, и тогда уже всем членам семьи доводилось слушать её необычайные истории.
Астре так хотелось обойти большой мир за пределами селения! Чего она только не делала! И убегала на целый день далеко в горы, и переплавлялась вброд через речки, и залезала на самое высокое дерево, ближайшее к границе с недозволенным, посмотреть, что же там, за этой чертой из жжённой травы.
— Не смей убегать дальше ущелья Текуб, сколько раз тебе говорить?! — сокрушался отец. Дед только головой качал. Знал, в кого внучка уродилась. Но ущелье Текуб было слишком близко от дома для Астры. Там она знала каждую тропинку, её же тянуло в неизведанное.
Любопытство Астры было сильнее страха. Вернее, при опасности страха не было, только игривое чувство приключения будоражило кровь этой девчонки. И тянуло на новые подвиги. Если бы не веночки из цветов, можно было подумать, что ей следовало родиться мальчишкой. Но нежные ямочки на щеках говорили обратное. Особенно, когда она с открытой улыбкой вручала луговые цветы то деду, то папе. Была ещё одна причина тому, что родители не пускали дочку далеко в горы.
Однажды чужие люди на самом деле попытались похитить её. Оказалось, это не дедушкины сказки! Два странных человечка ростом примерно с метр двадцать подошли с той стороны запретной черты и стали делать ей знаки руками. Острые колпачки и туфли выдавали в них чужеземцев. Сначала девочка не поняла, чего они хотят. Потом рассмотрела в их руках пакеты с конфетами в ярких обёртках. Человечки зазывали любопытную девочку за черту. Но когда она подошла поближе, оба замахали руками, словно отбиваясь от назойливых мух, отворачивали носы и, в конце концов, с кашлем убежали. Астра только кулаком погрозила им вслед, насупив брови для устрашения противника.
Дома, когда девочка рассказала родителям о своём приключении, те не на шутку испугались, и целую неделю не выпускали дочь из дома. Астра находилась под домашним арестом. Она привыкла к доброму обращению со стороны родителей, и такое суровое наказание больно ранило её сердце. «Как жестоко! За что?» — твердила она, сидя на полу в своей комнате, и сжатыми кулачками стучала в стену. Сначала девочка перестала выходить к столу, потом вовсе из своей комнаты не выходила. Арест, так арест, решила она. Чем хуже, тем лучше! Казалось, Астра вянет на глазах.
Хорошо ещё, что нашлось кому обиду свою излить. Для этого в семье был дедушка. Ради утешения любимой внучки он-то и поведал Астре грустную семейную тайну. Оказывается, в раннем детстве у Астры была сестрёнка-близнец, как две капли воды похожая на неё. По характеру, правда, она была спокойнее и не настолько уверенная. Однажды она осталась одна без присмотра, заблудилась в горах и случайно вышла к запретной черте. Когда услышали её крики о помощи, было уже поздно. Обогнув на бегу последний выступ скалы,
родители увидели ужасающую картину: за чертой, уже достаточно далеко, двое крохотных человечков тащат их девочку в горы! Она в последний раз крикнула, и сразу все трое скрылись за поворотом в неприступных снегах Ивила. Даже отец не посмел переступить черту. Даже ради дочери. Это было табу, и в их стране каралось по закону смертной казнью. Девочку эту больше никто не видел. Астра сначала помнила о сестре, но годы сделали своё дело, и пропавшая постепенно стёрлась из памяти. Ведь девочки были ещё так малы…Да и родители не упоминали о ней потом ни слова. У обеих сестёр с самого рождения было одно качество, отличавшее их от остальных детей — они необыкновенно приятно пахли.
Отец Гины так и не смог простить себе, что не бросился на помощь дочке. Закон победил порыв сердца. Сколько он ни жалел о своём малодушии, а вернуть всё вспять уже не мог. Годы шли, и этот здоровый весельчак становился всё более угрюмым человеком. Оставалось только верить, что дочь жива, и утешать этим себя и её мать. Астра, как только узнала от деда о пленённой сестре, загорелась желанием вызволить её. В том, что сестра жива, она ни на минуту не сомневалась. Теперь у отважной девочки появилась в жизни великая Цель: Астра вынашивала планы поисков и спасения пропавшей.
В то прекрасное светлое утро на краю утёса Астра услыхала зов не только своими ушами. Она услышала его сердцем. Внутри что-то безошибочно определило, кто зовёт её. Бежать к родителям? Нет, спасибо, не хочется ещё неделю просидеть взаперти. И Астра встала на самом краю обрыва, откинула волосы со лба, сложила руки лодочкой и, приложив ко рту, издала протяжный звук:
— Эге-ге-гей! Я здесь! Гина, я здесь!
Потом достала из-за пояса пастуший рожок, который теперь всегда носила при себе, запрокинула голову и затрубила в него прямо в небо. Ждать ответа долго не пришлось. Сперва тот самый голос, но уже радостный, откликнулся с северной стороны:
— Эге-ге-гей! Иди!
Второе, ещё более неожиданное, было то, что на утёс, где стояла наша героиня, начали со всех сторон слетаться
и садиться орлы! Один, второй, третий… Когда их стало уже более дюжины, в небе появился гигантский Орёл. Он был по-царски величествен и, расправив могучие крылья, отливал золотом. И тень от него ложилась большим тёмным орлом на зелень склонов. Как только Астра увидела его, изнутри у неё, как вода в роднике, поднялась безудержная радость! Пролетая низко над утёсом, Он сказал: «Иди и смотри!»
Астра знала, что это было сказано ей. И она подошла, заглянула за край выступа — туда, вниз, в долину, и посмотрела по сторонам. Отовсюду стекались, колыхаясь, как воды, с гулом, как многочисленное войско, какие-то толпы. Кто это были, она не поняла. Но по запаху догадалась, что свои. Этот сладкий аромат Астра знала с детства. Из Ивила такой запах идти не мог. Родной, манящий, обещающий радость…Поднялся тёплый, ласковый ветер, и разносил этот аромат всем, кому он понравится. Потом девочка уловила его волны не из долины, а прямо с неба. И тут Астра поняла, что это за разноцветные толпы. Это были цветы. Живые цветы. Их с каждой минутой становилось всё больше, и вскоре там, внизу, ими было заполнено всё видимое пространство.
Дальше события развивались, как по сценарию. Астра точно знала, что ей делать. Нужно было спуститься по лощине, а затем подняться по склону горы Гера. Так она и делала. И там, уже на ходу, отважная девочка внутренним чутьём поняла, что ей предстоит подойти к той самой черте. Цветочное наводнение осталось позади, в далёкой долине. А ей нужно сюда, в гору. Одной. Замедлив шаг, она приблизилась к заклятой линии на расстояние десяти шагов и остановилась перевести дыхание. Всматриваясь вверх, Астра пыталась разглядеть что-то по ту сторону узкой полосы обгорелой травы на крутом склоне — но ничего не было видно из-за тумана, сходившего с гор. В голову полезли зловещие предчувствия. Сзади по шее и спине побежали мурашки. Внимание обострилось, мышцы напряглись, как перед боем.
ГЛАВА 4
Тэма пробыла в ледовом замке всего два дня, а казалось, вечность. На краю обрыва, под завывания пронизывающего ветра, маленькая служанка Гина поведала ей свою историю. Её пленили в очень юном возрасте. Примерно таким же способом, что и Тэму. Но, в отличие от последней, Гина всё-таки позабыла всё, что было до. Бедная девочка даже не могла вспомнить, кто она и как её зовут. Герцог дал ей имя Цыкка, и оно ей жутко не нравилось. Ивильцы использовали её, чтобы развлекать других пленных детей в первые дни в краю Стужи. Чтобы меньше грустили и плакали, а скорее привыкли и приступили к работе. Но детей становилось всё меньше. После короткого периода акклиматизации их уводили вглубь горы, рыть тоннели и строить ледяные дороги мерзкого Ивила. Кто-то умирал от тоски, кто-то просто исчезал. Поговаривали среди пленников, что в тоннелях гибли от непосильного труда и побоев. Кормили их хорошо, чтобы лучше работали. Гина, пробывшая дольше всех детей в этом ужасном месте, заметила, что другие выживали обычно года два-три.
Однажды, спрятавшись за ледяной глыбой, Гина свернулась калачиком и приготовилась уснуть в снегу. Ей просто не хотелось больше так жить… Она начала уже засыпать, как ей привиделся сон. В этом сне всё было такое красивое, зелёное, разноцветное, а не белое! Вдруг поднялся тёплый, ласковый ветер, и повеяло сладким, давно забытым запахом. По прекрасной цветущей долине прямо к ней направлялся на белом коне статный благородный человек с короткой бородой и в короне. Подъехав поближе, он широко улыбнулся, нагнулся с коня и лёгким движением подхватив Гину, посадил впереди себя. Со всех сторон стали появляться цветы, маленькие, но очень живые. Их аромат принёс свет и ясность в разум Гины, в её сердце!
В этот момент произошла вспышка озарения, и Гина вспомнила всё. И родителей, и дедушку, и любимую сестру, смелостью которой всегда восхищалась, стараясь быть на неё похожей. Король крепко обнял девочку, большой мягкой ладонью прижал её голову к своей груди и прошептал на ухо: «Ты — Моя девочка, и Я за тобой приду. Жди. Не говори никому, что ты всё вспомнила». И тут Гина проснулась. Ни капли не замёрзнув. Причём и снег вокруг неё даже местами подтаял и образовал вокруг маленькие лужицы. Вернувшись в ледяную пещеру-замок, девочка изумилась, что никто даже не хватился её. И с тех пор очень талантливо подыгрывала ледяным обитателям и герцогу Шиверу, прикидываясь, что прошлого для неё не существует. Теперь она знала: никакая она не Цыкка, а Гина! И она ждала.
— Везёт же! Мне бы увидеть Самого Короля Смайла хоть раз в жизни! Вот так, живьём,— мечтательно проговорила Тэма. Казалось, от одного его имени стало теплее.
— А что, это был Он?!
— А кто же ещё? Ты что, легенды не слышала?
— Нет… Я маленькая была тогда, наверно. Да я же Его во сне только видела…
— Это ж надо! Не знала, кто Он, а Он пришёл к ней! Не завидую, не завидую, не завидую,— шептала себе Тэма. Она знала, что зависть — это плохо.
У Гины расширились глаза, на носу показалась сосулька. Девочка стёрла её рукавом и задумалась. Дома, на горе Гера, имя Его Величества Смайла упоминалось взрослыми. Это она помнила. Значит, это был Он…
— Мама рассказывала, Он всем запретил ходить в одно место. Оно было страшное. Взрослым даже закон был, кто перейдёт туда — ой-ой-ой! Я как раз туда и попала, за бабочкой побежала. Детям-то не запрещено. А дальше ты уже всё знаешь. Эти двое — Гина мотнула головой в сторону замка,— как из-под земли выросли… Ну вот, теперь я здесь уже шесть лет…
— А у нас на горе Азим тоже нельзя ходить за черту на горе, но закона нет. Люди сами не хотят, боятся. А может, и есть. Я не помню…
— Слушай, а у вас там все так пахнут, на Азиме?
— Как? А… Нет, только я. Говорят, это дар такой. А у тебя?..
— Нужно отсюда сбежать,— перевела разговор Гина,— давай что-нибудь придумаем!
— Нет, надо ждать. Я чувствую, что-то будет… Пойдём обратно, пока не хватились,— озираясь назад, скороговоркой прошептала вдруг Тэма.
И как раз вовремя. По узенькой тропинке между скалой и обрывом от замка к ним полубегом, запахивая на ходу тонкие курточки, уже направлялись две фигуры.
Оказалось, герцог срочно вызвал Тэму на внеочередную аудиенцию, слуги-шиверины не нашли её на месте, и он был страшно зол. Нерасторопность Смыка и Выка часто раздражали его высочество, но потерять самую ценную добычу — это было бы уже слишком! Благополучно приведя девочку в холодный зал, стражники попятились и, кланяясь, удалились.
Писклявым голосом герцог Шивер набросился на свою жертву:
— Вы знаете, юная леди, что без присмотра выходить за пределы замка строго запрещено?
Тэма молчала, невинно потупив взор. Носок её изящной туфельки выписывал маленькие вензеля на паркетном полу. Снег растаял, и вокруг обуви образовалась лужица.
— Прошу прощения, ваше высочество. Я больше не буду.
— Я жду объяснений… Хорошо. Молчать изволите? Тогда скажу я. Побег отсюда абсолютно невозможен. Замёрзнешь в снегах — и всё. Ясно?
— Я не собиралась никуда бежать.
— А теперь главное. Я ничуть не сомневаюсь, что ты — подданная короля Смайла, будь Он неладен. (При этом имени Тэме стало чуточку теплее). Но сейчас ты находишься на территории великого герцогства Ивил, присягнувшего на верность короне Её Величества Стужи. Тебе это известно?
— Да, ваше высочество.
— И в этом государстве есть свои законы. Каждый, находящийся здесь, должен в знак верности поклониться вот этому Её Изображению.
И герцог, подойдя к тяжёлой бархатной занавеске, резко потянул за плетёный шнурок. Полог раздвинулся, и взору изумлённой Тэмы предстал портрет толстой бабы в зелёном платье с фиолетовыми узорами, вроде «огурцов». На голове её красовалась самой уродливой формы корона с вкраплениями чёрного угля. В одной руке монаршая особа держала скипетр, в другой — палки для лыж. А на ногах её красовались, выглядывая из-под широких юбок, самые настоящие лыжи!
Тэма не могла поверить своим глазам. Снежную королеву она представляла совсем иначе, по сказкам. Красивой, холодной. К тому же девочка чётко помнила рассказы родителей о Короле Смайле, о том, что Он учил Своих подданных никому никогда не кланяться, кроме Него. Это было запрещено. И Тэма рассмеялась. Не смогла удержаться. Хохотала она долго, до слёз. А когда закончила, осмелилась взглянуть на герцога. Он побагровел от злости и, до боли сжимая в руках свою трость, ходил взад-вперёд по комнате, ожидая окончания приступа смеха.
— Это вам так не пройдёт! — Герцог снова перешёл «на вы». — Одного моего слова достаточно, и вас заточат навеки в ледяной тоннель! Ну! Кланяйся.
Тэма вспомнила, как отец рассказывал о тех, кто кланялся кому-то, кроме Короля Смайла, с ними потом начинали приключаться всякие беды, и с их детьми и внуками тоже, даже до третьего или четвёртого поколения. Ей уже было не смешно. «А сколько проживёшь в ледяном тоннеле?» — подумала про себя девочка. А вслух сказала:
— Дудки! Не буду я кланяться вашей Бабе! Никакая она не королева. Баба базарная, и всё.
И тут до Тэмы донёсся сильный аромат цветов. Она подумала, что показалось, но в этот момент герцог подпрыгнул, как ужаленный. Он поворачивался туда-сюда и, поводя длинным вороньим носом, и принюхиваясь, выбежал из комнаты. В ледяном дворце поднялся переполох.
* * *
Астра стояла, сжав рукой рожок — своё единственное оружие. Напряжённые секунды тянулись, как осенний дождь, бесконечно. Вдруг слева послышался шорох, потом с другой стороны. А потом рядом, прямо сзади раздалось громкое: «Хо!» — и чья-то рука легонько хлопнула её по плечу. Астра отскочила. В шаге от своей подданной стоял Сам Его Величество Король Смайл, во всей Своей красе! Улыбка Его была великолепна. Астра восхищённо перевела дух, подумав про себя: «Ну и юморист этот Король!»
Воздух просто нестерпимо наполнился сладким ароматом, который будоражил кровь. Множество шуршащих звуков заливали всё пространство вокруг. Астра быстро обернулась. И вот что она увидела. Ровная площадка, на которой она стояла, готовясь к бою, от самого края и до края была покрыта яркими цветами. Причём цветы эти быстро перемещались, расползаясь, нет, растекаясь по всей поверхности земли. Аленькие, лиловые, и беленькие, и розовые. Все они издавали какое-то журчание, будто переговариваясь между собой на ходу.
«Под-мо-га!» — вслух подумала Астра.
— Га!
— Га! Га! — вторили цветы.
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
— Я никогда не бросаю Своих,— сказал Король.
— Ваше Величество… — колени Астры преклонились сами, а на устах появилась улыбка, она была зеркальным отражением дружелюбной улыбки Его. Протянув руку, Король молча поднял свою верноподданную под локоть.
— Подмога! — со слезами счастья на глазах ещё раз вымолвила героиня.
— Ну, разве бы Я оставил тебя в сражении одну, дитя Моё? Это всё — племена из соседней долины, мены, нежники и вейсы. Мои подданные.
— Столько много!.. А чем же они будут сражаться? Они же цветы…
Король только улыбнулся в ответ и по-мальчишески подмигнул.
Только тут Астра вспомнила о черте и о зловещем тумане, сходившем с горы. Оглянувшись, она увидела, что туман сгустился, а выше раздался гром, и сверкнула молния. Для снежных вершин это было совсем не обычно.
Король взял девочку за руку, и они вместе подошли к самой черте. Постояв какое-то мгновение, переглянувшись, оба молча, в ногу, переступили её, и пошли дальше вверх!
— Со Мной можно,— предварил её вопрос Король.
Туман расступился перед Его Величеством, и взорам их открылись полчища всевозможных существ. Тут были и серенькие человечки ростом с ребёнка, и кроты размером с собаку, и ледяные снеговики, и всякие уродливые чудища, которых я даже описывать здесь не стану, на случай, если вы, дорогой читатель, держите эту книгу в руках вечером. Глаза всех горели неподдельной злобою, но и страхом. Ощерившись, кроты и прочие четвероногие показывали клыки и рыли когтистыми лапами землю.
Вдруг Астре стало смешно.
— Хм. Хм. Хи-хи. А-ха-ха-ха-ха!
Глядя на эту «могучую» армию, девочка пыталась сдержать смех, но не смогла. За её спиной звонкие, как колокольчики, раздались смешки друзей. Мены смеялись переливисто, нежники заливались от всей души, а вейсы закатывались так, что всё вокруг дрожало, как от маленького землетрясения. И все устремились вперёд. Теперь уже их хохот был похож на шум водопада или на воинский крик. Но крик был радостный, и от него Астра ощутила такой прилив сил, что просто побежала вперёд, таща за руку Самого Короля! Он нисколько не обиделся и охотно бежал с ней вверх. Его смех рассекал воздух и наполнял всё сладким ароматом!
Мерзкая армия не обратилась в бегство, нет. Эти существа просто как-то обмякли и сползли, те, что были изо льда, растаяли. Так они и остались лежать на земле в виде лужиц, пытаясь понять, что произошло, пока Король с Его цветочным войском устремились, перепрыгивая через них, вверх.
Тут Его Величество снова превратился в Большого Орла, Астра обнаружила у себя на ногах ролики, а в руках верёвочку от воздушного змея. Вот чудеса!
— Так быстрее,— бросил на лету Орёл.
— Точно! — весело закричал в ответ лимонного цвета воздушный змей с ярким хвостом-ленточкой в бантиках.
— Э-ге-гей! — Астра неслась вверх по горе без усилий, на роликах, влекомая жёлтым другом. «Как на водных лыжах»,— сказал бы современный читатель. А потом она взлетела.
Оглянувшись через плечо вниз, Астра увидела, что тёплый ветер несёт цветы по воздуху, и они быстро заполняют всю поверхность горы кверху от разграничительной черты. Некоторые мены и нежники облепляли своих противников под мышками, по бокам, у шеи, и те тоже начинали смеяться. «Да они же их щекочут!» — Подумала Астра и рассмеялась. Один из менов умудрился попасть ближайшему косматому злодею прямо в нос, и тот как начал чихать! Аж до слёз. Радость заливала склон страшной горы Гера, причём снизу вверх. Астра летела низко и поэтому могла всё разглядеть. Прямо под собой девочка заметила такое движение: те, кто выставлял когти, ощеривался, у тех от прикосновения цветов клыки просто выпадали, и обесклыченные животные начинали прыгать и плясать, как безумные, радуясь и собирая своих бывших противников в букеты. Казалось, они давно ждали освобождения. Сбросив ненавистную личину, они стали беззащитными, но защищёнными!
Кто не поддавался щекотке и другим приёмам, опрометью бросились бежать вверх по горе, в тыл. Армия Ивила отступала к ледяному замку Шивера. На них неистово бросался Орёл, конец их был предрешён. В небе появилось множество орлов, те самые, что прилетели к Астре с Большим Орлом в первый раз. Они добивали врагов, не щадя никого из противящихся наступлению. Это были войска расцвета.
Подоспело вражье подкрепление — лучники. Встав на одно колено, с безопасного расстояния они издалека прицеливались в Орла, в орлов, в Астру и в места скопления цветов. Но стрелы, летевшие и по ту, и по другую сторону чёрной черты, все падали наконечниками в землю. И сразу расцветали на другом конце — из их перьев вырастали цветы! Пролетая по воздуху над полем сражения вслед за могучим Орлом, держась за верёвку весёлого воздушного змея, Астра ощутила невиданную ранее свободу и благополучие. Она знала, настаёт хорошее время. И ещё она знала, что скоро найдёт пропавшую сестру.
ГЛАВА 5
Вледовом замке был переполох. Уже все знали о нашествии. Герцог просто обезумел от злости и отдавал приказания одно нелепее другого.
— Закрыть все окна, двери на засов! Помещение не топить. Да будет холод!
— Тревога! Пошлите за её величеством Стужей!
— Выпустить лучников!
Столкнувшись с непредвиденным, его высочество оказался неспособным к планомерным действиям без подсказки. Ему нужно было справиться у высшего руководства. Глазки его бегали, как у затравленного зверя, и всем было видно: на герцога напал страх. Однако её величества Стужи на месте не оказалось, как сообщили посланные вороны, стаями возвращавшиеся в Ивил из разных концов земли, её просто нигде не было видно. Как говорится, Стужи и след простыл.
Гина же, лишь забрезжила надежда избавления, сквозь толпу устремилась к выходу, забыв все предосторожности. В суматохе подготовки к сражению ей удалось выбраться из замка и побежать. Один из стражников заметил её и пустился вдогонку, но вдруг большая снежная глыба отвалилась от склона горы и остановила его.
— Давай! Быстрей! Уйдёт! — кричал герцог солдатам, маленьким шиверинам.
«Не дам сбежать девчонкам с гадким запахом!» — придавал себе решимости герцог.
Древние легенды гласили: «Если хоть один из ароматных людей добровольно перейдёт на сторону Стужи, то всей великой горой она завладеет навсегда, даже нижними территориями». В этом и был ключ — условие заклятия земли.
Гина бежала. Казалось, сама природа способствовала нашей героине. Каждый, устремлявшийся за ней вдогонку, либо проваливался в сугроб, либо падал в трещину во льду (которой, кстати, прежде там не было).
Бежала Гина долго. Но, видимо, не рассчитала свои силы. В воздухе веяло сладким запахом, родным с детства, и на этот запах она мчалась, потом, тяжело дыша, шла. Но тут поднялся сильный ветер, буран, и небо заволокло тучами. Гром, молния и — ничего не видно в двух шагах. Потом девочка уже поползла вниз по склону. На ощупь, в снежных вихрях, навстречу звукам, доносившимся с нижней части горы. Выбившись из сил, Гина подумала: «Я же не замёрзла в сугробе… тогда…» И уснула.
* * *
Неизвестно, кто заметил это первым, но снега и льды на вершине начали таять. Сначала Тэме стало очень страшно, она боялась за родных. «Ой, затопит всю нашу деревню! И бедный Нерис тоже! Что же делать?» — лихорадочно думала она. Из-за переполоха и побега Гины все почти забыли о другой пленнице, да и аромат от неё усиливался, шиверины к ней не могли бы теперь подойти близко, если бы и захотели. Девочка тихо прошла в свою комнату, встала у окна и ждала. В комнате становилось всё теплее, хотя отключили отопление. Сердце её билось часто-часто, её охватило волнение, как перед праздником. Небо потемнело, вихри подбрасывали снег в воздух. И тут из её уст со всей силой вырвалось: «Король Смайл, приди!!!»
Сначала ничего не произошло. Только маленькое окно покрылось испариной, капли стекали по запотевшему стеклу. Тэма расчистила ребром ладошки окно и посмотрела сквозь тусклое стекло. И вот что она увидела.
Над горой появилось северное сияние, от этого сияния у Тэмы дух захватило. Потом приземлился посреди снежного бурана на землю Большой Орёл. И обернулся человеком, высоким, статным, с сияющей короной на голове, с жезлом в правой руке. Подняв жезл высоко к небу, Он властным голосом повелел:
— Умолкни, перестань!
И всё стало тихо. Только сверху слышен был мерный звук: «Ш-шур! Ш-шур!» Мимо, загребая изо всех сил, промчалась вниз, словно тень, странная толстая женщина на лыжах, в зелёно-фиолетовом наряде… Больше её никто не видел.
После этого случилось самое настоящее диво. Льды превращались в огромную реку. Она смела бы всё на своём пути, но человек в короне, побежал ей наперерез, поднял жезл, и река устремилась вверх. Как хрустальная струя. Она играла всеми красками радуги, переливалась, как северное сияние. Это было неописуемое зрелище, и произошло оно в считанные минуты. Все, кто был очевидцем этого события, ещё долго потом рассказывали своим детям и внукам, что ничего подобного никогда не видели. Многовековые ледники быстро таяли. Их воды встали стеной и текли прямо в небо.
* * *
Утром Вейс и Хлоя поднялись ни свет, ни заря, разбудили остальных и, наспех перекусив вчерашними лепёшками, сразу отправились в путь. Как прекрасны горы на рассвете! Отражаясь от ледников, солнечные лучи причудливо преломлялись, окрашивая в розовое снега вершин. Виды эти вызывали невольное восхищение, заставляли на миг забыть о серьёзной цели экспедиции. Такое увидишь только на заре и только в горах. Даже Фрой ни разу не залаял, не нарушал идиллию.
— А помните, слышали ночью шум? — спросила Хлоя своих спутников.
— Да… под утро.
— А я нет. Сразу уснул, как младенец. Я что, храпел?
— Да нет, я не об этом. Тот звук, знаете, как воинский крик, как армия целая… Странный он был какой-то. И шёл как будто с той стороны горы.
— Да-да, я слышал! Ещё решил, показалось,— ответил другой. — Только я подумал, это водопад. А какие же водопады там, в снегах?
— Слушайте, это вон там было? — вступил в разговор Вейс.
— Да. А что?
— Мне кажется, я и сейчас что-то слышу. Пойдём туда, в ту сторону, чует моё сердце, дочка моя где-то там.
— Знаете, на что это было похоже,— задумчиво проговорила Хлоя. — На смех. Как будто хохочет целая толпа хором…
И вся компания свернула вправо, продолжив при этом восхождение. Если сначала они шли прямо вверх по горе, то сейчас направились по диагонали. Не прошло и получаса, как путники выбились из сил. Склон здесь был более каменистый, с глыбами и ухабами на каждом шагу. Присели отдохнуть на большом камне. Фрой часто, по-собачьи, дышал, с его взмокшей шерсти валил пар.
Кто-то заметил первый:
— Смотрите, орёл!
— А вон ещё! И ещё! Что это?
— Да их же целая стая!
— Вот диво! Орлы стаями не летают…
Всё небо покрылось орлами, как тучей. Потом и правда, откуда-то взялись тучи. Громы, молнии. Только что всё было спокойно, ничто не предвещало грозы. Снова послышался отдалённый гул.
— Точно там что-то творится, говорю вам. Пошли! Скорей!
Уговаривать никого не пришлось, все поднялись и устремились вверх, на звук битвы или что это там было. Теперь он уже был слышен явственно. Орлы унеслись куда-то вверх по горе, очень целеустремлённо, как будто выполняли чьё-то задание.
Внезапно отряд остановился. Подошли к черте. К той самой пресловутой черте, за которую нельзя переступать. Вот она, всего в десяти шагах, и такая неказистая, просто полоса жухлой от холода травы, обгоревшей когда-то сплошной линией поперёк склона. Все устремили взгляды на Вейса с Хлоей, ожидая чего-то.
— Ну что? — сказал Вейс. — Как старший в нашем отряде я принимаю всю ответственность на себя. Мы идём вверх.
Молчание и вопросительные взгляды друзей заставили его продолжить:
— Жизнь человека дороже правил. Будь что будет, я иду искать дочь. Но каждый сам решай. Кто со мной?
— Помните, вчера с утра тоже орлов видели? Значит, всё будет хорошо,— вспомнил кто-то в этот момент.
Переглянулись кратко, и каждый, не сговариваясь, поднял свою суму и молча пошёл вверх, к черте. Вейс переступил первым и, не останавливаясь, пошёл дальше. Не оборачиваясь на остальных. Через минуту все уже были по ту сторону черты, целые и невредимые. И продолжили свой путь. Теперь уже звуки битвы были совсем близко. Фрой временами поскуливал и тревожно озирался на хозяина, путаясь под ногами. Как будто искал защиты. А то наоборот отбегал на расстояние, утопая по грудь в снегу.
— Фроюшка, не бойся, дружок. Всё будет хорошо,— ободряла пса сердобольная Хлоя. И себя тоже.
— Рядом,— чётко отдавал команду Вейс, когда Фрой отходил слишком далеко, берёг пса. Вошли в снега, и неизвестно, что там, под ними, и где ожидает коварная трещина. Собака тут и пригодилась, кстати, Фрой нюхал перед собой землю, и как-то верилось, что, если будет опасность, он её почует.
Внезапно всё смолкло. И отдалённый шум, и тревога. И эти раскаты грома. Казалось, наступило затишье. Все остановились. А когда продолжили путь, из-за склона на страшной скорости вырулило очень необычное создание и промелькнуло так быстро, что толком рассмотреть не успели. Оно было на лыжах и было похоже на большую женщину в развевающихся на ходу зеленоватых одеждах, длинных, совсем не подходящих моменту. С ближайшей кручи, как с трамплина, оно взметнуло в воздух, полы одеяния его развевались, как крылья. Потом внезапно сложило «крылья» и с душераздирающим воплем упало вертикально вниз. Вейс со своими людьми осторожно подошли к краю, с которого взлетел неопознанный лыжник. И сразу отпрянули. Под горой земля расселась, и далеко в глубине широкой трещины виднелись всполохи огня. Восходил дым. Зеленоватый, местами с фиолетовым оттенком. И тут в небе появилось огромное северное сияние.
* * *
Вледяном дворце посреди просторного зала на прозрачном троне восседал герцог Шивер. Его бросало то в жар, в дрожь. Во дворце и во всём герцогстве Ивил царила сумятица. Вдруг двустворчатые двери с треском растворились, и вошёл высокий статный мужчина с сияющей короной на голове. Вслед за ним вошла маленькая худенькая девочка с воздушным змеем в руках и с пылающими щеками. Шивер встал. Наступила немая сцена. Герцог смотрел на пришедших, они смотрели на него, и никто не мог вымолвить ни слова.
Потом герцог встал, молча прошёл в задний угол зала, ловко, каким-то непонятным движением открыл тайник в стене и вытащил… обыкновенную пару горных лыж. И палок. Поднёс их близко к лицу, будто хотел поцеловать. Лоб покрылся испариной, на крючковатом носу появилась капля и быстро наворачивалась. Потом резким движением отбросил лыжи, взял одну палку и переломил её о колено, а затем и вторую. Постоял, горестно посмотрел на обломки лыжных палок и бросил их на пол. Потом подошёл к Королю и преклонил пред ним одно колено.
— Всякое колено преклонится…* Маску! — скомандовал Король Смайл.
Герцог Шивер давно знал в глубине души, что это когда-то наступит. Да и древние легенды гласили, что царству Стужи в один прекрасный день придёт конец. Молча, медленным, но точным движением рук он расстегнул что-то на шее сзади и оттуда же потянул вверх что-то вроде резинового покрытия. Долго сдирал герцог свою личину. Запыхался. И наконец, всем присутствующим, включая Тэму, она поспешила на шум и впервые без спроса сама вошла в зал, открылось истинное лицо герцога.
— Ах! — вырвалось у Тэмы.
Девочка с воздушным змеем вторила:
— Вау!
Шивер был мальчишкой. Да, обыкновенным рыжим мальчиком-подростком лет четырнадцати. Да ещё курносым. «Так вот почему у него был такой писклявый голос!» — подумала Тэма.
Она сразу всё поняла, кто есть кто. Знакомиться с Астрой не было нужды, казалось, девочки знакомы всю жизнь. Да и похожа Астра была с Гиной, как две капли воды.
Король подошёл, поднял перепуганного мальчика с колен и сказал:
— Иди и больше не греши!**
— Хорошо. Я больше не буду.
— Ты молодец. Не бойся, Я люблю тех, кто смиряется.
Объяснений не потребовалось. Бывший герцог, шаркая ногами, поплёлся к выходу. Вдруг мальчик Шивер вскрикнул и обернулся:
— Там девчонка убежала в снега, в буран! Она может замёрзнуть!
— Это Гина! — выпалила Тэма.
— Кто?! Гина! — через минуту Астра уже тащила за руку Короля Смайла туда, куда указал Шивер.
Но долго бежать им не пришлось. Множество странных существ с радостными возгласами выскочило им навстречу. Там были и маленькие человечки, и кроты, и белки, и неведомые зверюшки, и все были просто облеплены разными цветами. Снега быстро таяли, можно было не бояться, что кто-то в них замёрзнет. А вокруг распускались цветы, прорастала трава. Всё это было, как в ускоренной съёмке. Король Смайл с Астрой резко остановились. Толпа бывших подданных бывшего герцога расступилась, и несколько шиверинов прошли вперёд, неся кого-то на руках. Вернее, несомый восседал на плечах нескольких из них, а другие поддерживали со всех сторон драгоценную ношу.
— Да здравствует принцесса Гина!
Конечно же, это была она! Что тут началось!
Астра с Гиной, а потом и Король обнимались, девочки и плакали, и смеялись одновременно. Абсолютно всё вокруг заполнялось душистым ароматом и весёлыми цветами. А тут подоспела и Тэма.
— Мы откопали её в сугробе, Ваше Величество,— пояснили один шиверин.
— Мы спасли ей жизнь! — похвастался другой.
— Молодцы! Хвалю, друзья. Вас ждёт награда.
И тут из-за скалы на полном ходу выскочила компания Вейса. Впереди всех нёсся верный Фрой. За ним, хватаясь за правый бок, тяжело дыша (в этом они с Фроем были похожи), бежала Хлоя. При виде диковинной толпы, Короля и своей Тэмы все резко остановились, как будто врезались в невидимую стену.
— Тэма! Дочка!
Объятиям, слезам и восклицаниям не было конца. И смеху тоже! Из-за большого камня, словно бездомный щенок, на всё смотрел щупленький рыжий подросток и страшно завидовал. У него никогда не было семьи. Поэтому он и подался в услужение Стуже. Шивер сдерживал слёзы, потом их глотал. А потом как разрыдается вслух! Счастливое семейство подошло к нему, Хлоя обняла за вздрагивающие плечи и сказала:
— Не плачь, мальчик. Теперь всё будет хорошо. Вот увидишь.
— Ты в хорошей компании,— добавил её супруг.
ЭПИЛОГ
Три дня спустя это место невозможно было узнать. Зелёные луга, цветы, птицы… Прилетели ласточки, гонцы приближающегося Лета. Настала Весна, и Король объявил, что она теперь будет цвести вечно. Она вобрала в себя всю красоту остальных своих подруг, Осени и Лета. А Зима приказала долго жить…
— Я так и знала!!! — радостно подняла кверху указательный палец Тэма. Сбылась её мечта о Вечной Весне, казавшейся такой странной для всех, кто о ней слышал.
В полдень Король Смайл собрал всех Своих подданных в Гранитном Дворце (бывшем ледяном), в большом Светлом зале. Сюда пришли и шиверины, и жители горы Азим, из деревень, в том числе из Тэминого родного Азора, и из Нериса, и с горы Гера. Были и бесконечно счастливые родители Астры с Гиной, её дедушка и даже юный Шивер.
Встав с трона, пред всей честной публикой Король Смайл с улыбкой раздавал награды.
Тэме за терпение и послушание внутреннему голосу Он присвоил имя Хризантема.
Гине — за кротость и верность — было дано имя Георгина.
Астру Его Величество не стал переименовывать. Просто дал титул Принцессы. «Я так и знала, что я — дочь Царя!» А поскольку они были сёстрами, и всё население уже признало в ней Принцессу, титул получила и Георгина.
Родителям вручил Вечный Платок, утирающий любую слезу навсегда. Они одни знали, что на самом деле сестёр нашли в лесу у ручья, увидев в этом руку Провидения, эта добрая бездетная деревенская чета взяла прекрасных младенцев себе и вырастила их для Короля. На одеяльце, в котором нашли близняшек, был вышитый королевский герб. Новые родители знали, что когда-то благородное происхождение сестёр скажется. Так и произошло. Но девочки теперь предпочли остаться в своём скромном селе с любимыми, воспитавшими их родителями.
Вейсу с супругой дали почётный титул Эдельвейс, князь всех вейсов.
Так и стали звать его подданных с тех пор — эдельвейсы.
Менам дали звание цикломенов.
Нежникам — подснежников.
А гора Азим и Гера вообще оказались одной горой! Просто их обитатели никогда не ходили на другую сторону. Так гора и по сей день зовётся — Геразим.
Деревню Азор переименовали в Розу, а село Нерис — в Сирень. Всё встало с головы на ноги, как и должно быть. Ущелье Текуб стало Букетом.
Весна встретилась с Осенью, и они друг другу очень понравились. И решили жить вместе на этой горе. Лето охотно присоединилось к ним. Только теперь их уже было не отличить.
А мальчик Шивер тоже получил новое имя: Смелин. С тех пор, как он попал в семейство Эдельвейса, его было просто не узнать. Он вполне соответствовал своему новому имени. В семье Эдельвейса его окрестили Подсолнух. Он всё время любил быть на солнышке, всё никак не мог отогреться. И всегда поворачивался к солнцу лицом. Король Смайл обещал забрать Его к Себе во дворец, когда он вырастет. Жизнь в горной деревне пошла ему явно на пользу. Смелин и овец пас, и коз, и даже научился их стричь. Шиверинов теперь называли смайликами! Они постоянно улыбались.
Все дети так подружились, что Король решил сделать для них школу и пригласил учителями в неё своих верноподданных из другой долины, Мудрость и Доброту. Но это уже другая история.
Теперь солнце всегда ласково согревало вершины гор, заливало долины с убегающими вдаль ручьями. О злой Стуже жители горных селений вспоминать не любили. И не вспоминали.
КНЯЖНА ИЗОЛЬДА
Светлая, просторная зала была не квадратной, а круглой, с небольшими, но высокими окнами, из которых по утрам её заполнял ровный свет. Окна выходили на солнечную сторону, так что в комнате всегда было достаточно светло. Вот, на мягком, обитом парчой стуле стройно сидит изящная девушка с книгой в руке. На стенах — портреты кавалеров и дам из далёкого прошлого.
Изольда была похожа на типичную принцессу, заточённую в замке, о чём сама она, конечно, едва ли догадывалась. Не ведала прекрасная узница того, что её судьба не уникальна в этом смысле. Книжек о таких принцессах она не читала, от неё они тщательно скрывались, а мультфильмы от Диснея тогда ещё не были изобретены. Только Изольда была не принцессой, а княжной.
Замок, а точнее, крепость, была окружена таким широким рвом, что казалось, стояла на острове и занимала необыкновенно обширную территорию. Внутри её стен был и сад, и пруд, и даже небольшой манеж, где обитатели в прошлом, а иногда и сейчас, катались на лошадях. Может быть, неправильно было бы даже называть его замком: он был похож на обнесённую стеной усадьбу. Никогда ещё не видывали такой большой крепости.
Изящное розовое платье с великолепным алым бантом сзади придавало особый шарм тонкой, грациозной фигуре нашей героини. Грустные огромные серо-голубые, слегка навыкате, глаза говорили о многом. В их глубине таилась жажда избавления, а зыбкая надежда сменялась порой приступами отчаяния и безысходности. Всё зависело от того, как долго Изольда не слышала Голос. Княжна всегда ждала Его с замиранием сердца, а услыхав из-за зарешеченного окна, бежала к нему с лёгкостью лесной косули, отбивая по паркету мелкую дробь светло-розовыми сафьяновыми туфельками, похожими на пуанты. Но за окном никогда никого не было видно. Только Голос. Говорил Он всегда хорошее, и в нём явно звучали отеческие нотки: «Ты проснулась, моя хорошая!» или: «Смотри, Я для тебя приготовил новый день!» Этот Голос был её единственным утешением. Изольде нестерпимо хотелось увидеть Его загадочного, невидимого обладателя. Про себя она так и называла его — «Невидимый».
В остальное время Изольда ходила медленно, каким-то прыгучим шагом, словно перепрыгивала с кочки на кочку. Это не смущало её, так как с людьми она в последнее время очень мало виделась, и поэтому не замечала, что ходит не так, как все.
С теми немногими, кто разделял её существование в замке, а это была в основном прислуга, Изольда старалась разговаривать поменьше, и чаще всего о погоде или просто отдавала незатейливые бытовые приказания. Была у неё одна необычная привычка — медленно поворачивать к собеседнику голову и смотреть на него долгим, пристальным, испытывающим взглядом. Некоторых от этого взгляда коробило. Они чувствовали себя виноватыми. Но Изольда это делала не нарочно и даже не замечала своей дурной привычки.
Обычно Изольда старалась ни о чём не думать. Занимая себя пением, купанием в пруду и верховой ездой, она заполняла дни. Но сердце не могло заполнить ничто. Тоска по воле и по близким людям не покидала её. Изольда не помнила ничего из своей юности, до того момента, как попала в замок. Да и детство княжна помнила весьма смутно. В начале своего пребывания в замке пленница не знала, кто её родня, но в глубине чувствовала, что они есть, что она не сирота, и скучала по ним. Как кусочки мозаики, отдельные фрагменты всплывали иногда в её голове, но общей картины своего прошлого у княжны не было.
Несколько раз она пыталась помочь слугам собирать малину в маленьком внутреннем крепостном саду, просто так, от безделья. Но те не принимали её помощи, сохраняя верность субординации. Частенько наша героиня забредала, якобы невзначай, в дальние уголки небольшого сада. На самом деле при более внимательном рассмотрении вы бы заметили, что она осматривает замковые стены, вынашивая безумные планы побега.
А ещё летом в саду Изольда развлекалась ловлей мух. Ей нравился сам азарт этой охоты, мух она сразу же отпускала, озираясь: не заметил ли кто её забавной игры. Ей казалось, что все должны любить это весёлое занятие. Старая кухарка как-то нечаянно подсмотрела за этой необыкновенной игрой княжны и невзначай поведала, конечно же, всей прислуге. С тех пор они начали наблюдать за ней пристальней и даже опасаться.
Одним ранним нежным утром Невидимый окликнул Изольду на прогулке, прямо на садовой дорожке:
— Изольда, хорошая моя, смотри, солнце встало! Нравится? Оно — для тебя. Ты сегодня необычайно прекрасна! — княжна вздрогнула и стала озираться. Но, как всегда, никого не было видно.
— Спасибо. А о Тебе не могу того же сказать. Я Тебя не вижу.
— Зато Я вижу тебя! Глаза твои голубиные… — Голос был добрым и искренним, отеческим, это был не просто комплимент. — Но почему ты грустишь?
— А что же они все отворачиваются, когда я на них смотрю? Прячут взгляд…
— Твой взор иногда бывает слишком упорный, и им становится не по себе. Попробуй смотреть не так пристально, и вот увидишь: и им, и тебе станет легче.
— А почему Тебя Самого не видно? Я бы очень хотела… Тебя увидеть!!!
— Изольда, у Меня есть одно условие, при котором ты сможешь Меня увидеть. Согласна? — теперь в Его голосе слышна была вся важность этого вопроса.
— Смотря что…
— Ты, Изольда, должна простить самого злого своего обидчика. Только чистые сердцем могут Меня увидеть.
— Да?! Ну, это уж слишком! У меня нет обидчиков, — и после паузы, — а что, если их много?
— Тогда нужно простить всех.
— Мне кажется, я не смогу.
— А ты попробуй,— Голос стал ещё нежнее.
— А кого именно?
… Молчание. Изольда знала: диалог окончен. Невидимый и появлялся, и исчезал всегда, когда Ему вздумается. Откуда Он приходит и куда уходит — это оставалось загадкой.
* * *
Семья Изольды сбежала из своей страны в тот злополучный год, когда поднялась революция — бунт против верховного короля. Отец Изольды, князь де Ор, был его преданным вассалом. В то время, после казни короля, многие семьи благородных людей погибли или сбежали в соседнее государство. Пыталась бежать и семья князя де Ор. Но враги их заметили и устремились в погоню. Трое младших детей князя остались с родителями, а Изольда упала с коня, чудом осталась жива, но попала в плен к мятежникам. При падении пострадала её память: после него княжна вообще ничего не помнила, особенно последние шесть лет. Даже о бегстве своей семьи девушка узнала от разговорчивой прислуги.
Был у Изольды и названный жених, Фарес, принц Эльский. Но она и его плохо помнила, расстались они ещё в детстве, в двенадцать лет. «Ну и хорошо,— утешала себя Изольда о провалах в памяти. — Спокойнее будет». Названным жених был потому, что ещё в раннем детстве их брак был запланирован и согласован родителями, по обычаю той земли, и все ждали только совершеннолетия детей, чтобы можно было их обвенчать. Но теперь всё сложилось иначе…
Фарес всегда был для неё и другом, и примером для подражания. Его возвышенная, благородная натура — это было, как смутное воспоминание о приятном сне. В детстве княжне с ним было весело и интересно. Но с тех пор прошло уже шесть лет. Внешности принца она почти не помнила: «Интересно, узнала бы я его, если бы встретила в толпе?»
* * *
Насытившись пением и вышиванием, Изольда почувствовала: пора выйти подышать свежим воздухом. В пределах обширной территории замка ей позволялось ходить куда угодно. Княжна часто купалась в небольшом пруду, возле которого стояла старинная беседка с белыми колоннами. Изольде так нравилось плавать, что заботливой прислуге иногда приходилось брать на себя смелость убеждать её выйти из воды. Обычно это было после полутора часов купания. Княжна сама удивлялась такой страсти к плаванию, и очень хотела бы от неё избавиться. В дождливые дни, когда купание было исключено, её всё равно тянуло в воду. Но она пересиливала себя и, оставаясь в давно приевшейся зале, музицировала на пианино и пела грустные песни о прекрасном и вечном царстве… Эти песни рождались спонтанно в её сердце, словно кто-то там внутри пел, утешая её саму.
Вот и сейчас глубокое наслаждение хлынуло в сердце Изольды. Она погрузилась в прохладную тёмную воду пруда и мягкими уверенными движениями, рассекая поверхность, поплыла по тихой заводи. С берега в воду с плеском попадали лягушки. «А-а-ай!» Вот их-то Изольда очень боялась. Княжна поплыла быстрее, стараясь не смотреть на то место, куда прыгнули из-за коряги противные зелёные твари. «Как было бы хорошо без них! Как ложка дёгтя в бочке мёда», — досадовала нежная девушка, и хотя знала, что лягушки безвредны, у неё они вызывали глубокое отвращение. Случайно коснись их пальцем под водой — умерла бы, наверное, думала Изольда, стараясь отплыть подальше от берега. А пруд был совсем небольшой.
Наша княжна была утончённой натурой. Однажды с ней произошёл такой случай. Во время утреннего туалета мышь быстро перебежала спальню, и при виде этого маленького серого зверька княжна просто упала в обморок. Изольда осталась лежать на полу возле туалетного столика, пока её не подняли на кровать и не принесли нюхательные соли… Несчастная служанка, которая в этот момент расчёсывала княжну, не успела даже
гребешка вытащить из её волос. Так и застали её сбежав-шиеся на крик,— на полу с гребнем в голове. Так Изольда поняла, что больше лягушек она боялась только мышей.
* * *
Изольда просыпалась рано, с пением птиц. Вернее, от их пения, так как обычно очень чутко спала. Но в это утро, потянувшись в сладкой ленивой неге, княжна увидела, что уже почти восемь, и поняла, что разбудил её тихий стук в окно. Насторожившись, накинув пеньюар, она осторожно на цыпочках подкралась к оконной решётке. За окном показалась голова юноши в остроконечной шапке.
— Ай! Ты кто? — воскликнула Изольда на одном дыхании. «Как он мог залезть сюда, прямо по стене?!» — промелькнула первая мысль. И вторая: «Надо ли звать на помощь?»
— Я — Герц. Я пришёл помочь вам сбежать. Я расскажу. Впустите меня! — ответила голова.
— Ага, сейчас! — и потом, спохватившись, с присущим благородным обращением: — Нет, спасибо! Мне и здесь хорошо. Благодарю вас… — тут княжна вспомнила, что открыть оконную решётку так или иначе была не в силах, у неё ведь не было ключа. На решётке было два подвесных замка.
— Ваше высочество, Изольда, я знаю, кто вы такая и как вам помочь! Спускайтесь вниз, пока меня не заметили, в сад. За дальней беседкой у пруда. Я там вас буду ждать,— и голова удалилась. Юноша исчез так же быстро, как и появился за окном. Изольда осталась одна.
«Кто он? Что ему нужно?! И какое странное имя — Герц! А вдруг он от врагов?» — сумятица вопросов закружила свой карнавал в её голове. «Тогда можно сделать вид, что поддалась уговорам, а там сразу выдать наглого мальчишку охране».
«А что, если он знает о судьбе родителей? И вправду хочет помочь?» — необходимость решения терзала Изольду, как настигнувший добычу зверь. Решать нужно было немедленно. «Доверие, где ты?..»
Княжна тихо спустилась по парадной лестнице в сад. Ей хотелось, чтобы все её увидели — и садовник, и кухарка, и главное — замковый сторож, чтобы в случае измены или ловушки они знали, куда она пошла, если придётся кликнуть их на помощь. Этому замковому сторожу Изольда интуитивно доверяла — из всех он был самый добрый.
Изольда уже много встречала людей, под личиной бескорыстия пытавшихся выведать, где находится отец. Чего она, кстати, и сама не знала. В этот раз она решила не дать себя провести. Громко, во весь голос напевая, Изольда направилась в дальнюю сторону сада. Замысел удался: и сторож, и садовник услышали её пение и, крадучись за кустами малины, пошли за ней. Что-то неестественное было в её громком пении, и оба заподозрили какой-то трюк с её стороны. Её поведение никак не могло остаться незамеченным.
А вот и старинная беседка с белыми колоннами. И юноша в остроконечной шапке. Вскочил на парапет…
— Вот, я пришла. Что вы хотели мне сообщить? Говорите скорее, пока нас не заметили.
Но было поздно. Их заметили. Из-за зелёной изгороди вынырнула рослая фигура садовника, и он схватил мальчишку за руку. Увернувшись, тот бросился наутёк, но тут, уперев «руки в боки», грозной фигурой из-за можжевельника наперерез ему вышел замковый страж. Юноша остановился.
* * *
Втюремной камере было неуютно. По влажным стенам медленными каплями стекал конденсат. По каменному полу время от времени украдкой пробегала мышь, а то и несколько мышей. Герца это не смущало. Он любил мышей, что-то в них привлекало его, то ли пронырливость, способность проникать во все углы, то ли бесстрашие, с которым они на виду у больших существ делали свои нехитрые вылазки. Герц не понимал, как их можно бояться. Вспомнилось, что сам недавно карабкался по отвесной стене замковой башни, чтобы достучаться до Изольды. В кровь изодрал пальцы. И всё зря…
Закутавшись плотнее вязаным шерстяным шарфом, юноша дышал на руки, энергично растирал их, постукивал ногами и думал о княжне. «Такая красивая, благородная… Как она могла так поступить?! Ведь ясно, что слуг подозвала она сама. Неестественно звучало её пение… А он, рискуя жизнью, пришёл в стан врага — её спасти… Ну и глупец же! Чего ещё можно было ждать от…?»
Изо всех сил стараясь переключиться на другую тему, Герц решил подумать о побеге. И снова: «Но как же она всё-таки могла? Так подставить, просто сдать страже!» В голове вертелись колкие слова насмешки, которые Герц собирался бросить в лицо Изольде при встрече, если она, конечно, будет. В положительном исходе своего дела он вовсе не был уверен.
А княжна тем временем мучилась совестью. Ходила взад-вперёд по комнате, разговаривая мысленно с незнакомым юношей, и ожидала любимого доброго Голоса за окном. Но Его не было. Вот уже несколько дней Голос молчал. И особенно сейчас, когда Он был больше всего нужен! Изольда не знала, на кого больше злиться: на себя ли, на юношу или на Невидимого, Который теперь стал ещё и Неслышимым.
Встреча не заставила себя ждать. Изольде устроили очную ставку с незнакомцем. Её не подозревали в сговоре с ним, так как видели, что она сама выдала юношу. На следующий день ей разрешили навестить в тюремной башне арестованного. В надежде: вдруг что-то выяснится.
— Я не хочу с тобой разговаривать. Противная.
— А я тоже! — пауза. — Ты кто вообще?..
— Я не могу вам сейчас этого сказать. Вы не поверите. А зовут меня Герц — для вас,— ответил узник нарочито холодным, безучастным тоном, перейдя «на вы», согласно этикету.
Изольда чувствовала себя отвратительно. Гадко всё-таки, когда кто-то из-за тебя попадает в тюрьму. Хотелось всё исправить: «Ведь я же не такая на самом деле! Я хорошая».
— Не обижайся на меня, Герц. Я не хотела, чтобы ты попал сюда. Просто я уже никому не верю… Ты простишь меня?
— Ни за что! — Герц отвернулся к мокрой стене, обильно покрытой конденсатом. — По вашей милости я тут гнию…
— Ну и ладно!
Наступило молчание. Изольде стало совсем тошно. Почему-то нестерпимо захотелось всё отмотать назад, как киноленту, отменить. Сердце что-то сдавило. Высоко подняв подбородок, княжна придала своему лицу невозмутимо твёрдое выражение. Девушка потратила весь свой остаток сил. Но сил не хватило, подбородок её предательски задрожал, и княжна рухнула на пол перед этим бледным, худым мальчишкой:
— Прости меня! Пожалуйста… Я не хотела. — и тут рыдания прорвали внутреннюю плотину и полились рекой. Изольда не плакала очень давно, и ей это пошло на пользу. Пружина внутри разжалась, и сердце словно ожило.
— Ой, ну что ты? Что ты?.. Ну, встань же… — повторял растерянно Герц. — Прощаю, конечно же, прощаю! — ему никогда не доводилось видеть такого искреннего раскаяния. Чтобы благородная девушка — да на коленях! Он кружил вокруг Изольды, причитая, как курица над цыплятами, то пытаясь поднять её за локоть, то убирая руку, не осмеливаясь прикоснуться.
— Мои хорошие, Я здесь,— раздался долгожданный отеческий Голос.
— А! Вы?! — Герц отпрянул назад, хотел сжать кулаки, но не смог, как ни старался. На его лице появилась и всё ширилась большая, глупая, не сдерживаемая ничем улыбка. Глаза сияли, как у ребёнка, получившего большую конфету. Он смотрел в одну точку под потолком камеры. Изольда поняла, что Герц не только слышит, но и видит Невидимого. Глаза юноши были расширены, дышал тяжело, и это волнение невозможно было «изобразить». Изольда знала, что юноша не притворяется, он видит.
— Я — от Начала Сущий. — Голос звучал теперь и тепло, и властно.
— Какой Он, Герц?! Ты же видишь Его, скажи!!! — умоляла княжна каким-то утробным, низким голосом, сразу вскочив на ноги, потом в благоговейном страхе прижалась спиной к другой стене. Без зависти, просто дикое желание увидеть Его, проснувшись, вырвалось из глубин её души.
— Он… Он… Яркий. Ну, вот же Он, ты что, не видишь?! — потрясая обеими руками в воздухе, воскликнул Герц. — Простите, Ваше Величество, что мы в третьем лице говорим о Вас… — Герц в благоговении склонился на колени перед Невидимым, ставшим теперь видимым — для него.
Изольда подскочила к тому месту, куда показывал Герц, и стала прыгать вверх как безумная, хватая воздух руками. Это выглядело весьма нелепо. Но ничего не было, только Голос:
— Я же говорил тебе, что нужно, чтобы увидеть меня.
— Что?! Простить? Кого? Их?.. Никогда! — княжна топнула ногой, сжала кулачки и хотела выскочить из камеры, но вошедший в эту минуту страж её опередил. Распахнув перед Изольдой двери темницы, он пропустил её вперёд, а потом тщательно закрыл за ними дверь.
«Конечно, всё подслушивали!» — догадалась Изольда. Ей стало так стыдно, но она решительным шагом стремительно направилась к себе в комнату. Нужно было оправиться от нервного потрясения и всё обдумать. Её не стали удерживать. Войдя в свою комнату, княжна бросилась на кровать и долго лежала неподвижно, «переваривая» происшедшее. Затем встала, быстро умылась сама и хаотично заходила взад-вперёд по комнате — то подходила к окну, всматриваясь в сад за решёткой, то садилась на кровать, чтобы через пять секунд снова вскочить и мерить залу шагами. За окном резко потемнело, тучи пугали. На крепость надвигалась гроза. Изольда решительно поднялась, поправила причёску и платье и вышла. В её голове созрел план.
* * *
Во всей камере теперь было светло. Сняв тёплый шарф, Герц ходил, приплясывая, по кругу, время от времени выкрикивая: «О, спасибо! Спасибо Тебе!» Даже мышей не было видно. Притихли, наверное, от неожиданности. А снаружи назревала буря. За окном свист ветра усиливался, в крохотное окошко под потолком попадали редкие капли дождя, слышно было, как со скрипом качаются ветки старых деревьев. А Герц всё прыгал и скакал, и даже смеялся громко, не опасаясь, что услышит страж. Какая разница, что о тебе подумают, если ты уже сидишь за решёткой? Свет в камере исходил не из окна, а откуда-то сверху, причём источника его уже не было видно. Он просто был. Герц чувствовал, что и внутри у него решёток больше нет. И тьмы тоже.
Герц знал, что теперь всё будет по-другому, и миссия его будет выполнена. Он просто ждал, как будут разворачиваться события, словно смотрел приключенческий фильм о самом себе, сказали бы мы с вами, но в то время фильмы ещё не были изобретены.
Щелчок замка, скрип двери, и вот — тот самый бородатый стражник, который недавно вывел Изольду из темницы. На нём была серовато-зелёная воинская форма тех лет, фиолетовая накидка и остроконечный стальной шлем, да ещё лёгкая кольчуга. Герц посмотрел на него долгим испытывающим взглядом. Встал. Подошёл. Лицо стражника почему-то было очень довольным. В нём не было злости. А глаза смотрели прямо в глаза Герцу, и в глубине их не могла скрыться неподдельная радость.
— Герц, добрый юноша, ты свободен! Вернее, Фарес, ваше высочество, извините за непочтительность. Мне было велено вас отпустить.
Брови юноши подскочили, потом наоборот, опустились, сдвинулись к переносице. Он молча смотрел в глаза стражнику, пытаясь найти ответ.
— Тот, Кто приходил к вам сейчас, открылся и мне несколько лет назад. Вот Он и велел…
Юноша ждал объяснений. И страж продолжил:
— Я был ранен в бою, чуть не погиб. А Он спас меня. С тех пор я Его ученик. Только никому об этом не говорю. Я долго ждал случая уйти отсюда. Бежать не хотелось — думал, неправильно это. А сразиться с врагами одному не под силу. Теперь нас двое. Я сразу понял, что у вас здесь произошло, когда появился Непокидающий. Я уже видел однажды этот Свет. Он ведь не каждому открывается… И Он мне кое-что о вас рассказал.
— Вот это да… Изольда зовёт Его Невидимым.
— Ну, это пока. А ты как называешь Его?
— Никак. Он сказал, что Он — Сущий. Как-то странно… Но бежим скорей, что же мы медлим? Нужно найти Изольду, вытащить её отсюда!
— Не бежим, а идём. Спокойно идём. Я сделаю вид, что веду тебя на допрос. Так выйдем из здания тюрьмы. А там — как судьба… Но бояться нечего: стражи в замке — нас осталось всего четверо. Да и то, Геральд — совсем старик. Остальные двое вчера полбочонка пива осушили, отсыпаются. Садовник крепок ещё, но думается мне, он будет на нашей стороне. Честно говоря, хозяева нам до того уже надоели, вся прислуга хочет отсюда сбежать. Но об этом потом. Пошли!
Мерным шагом, без паники, мужчины вышли на тюремный двор, спокойно пересекли его: Фарес спереди, Ганс сзади. Так звали этого доброго воина. Выглядело именно так: стражник ведёт заключённого, слегка подталкивая в спину. «Давай, давай!» — негромкий ворчливый окрик для убедительности, и вот уже они за воротами темницы, а вскоре и замка. Геральд ничего подозрительного не заметил. Он спал.
Было решено сначала отойти на безопасное расстояние, сгруппироваться, придумать план действий, а потом уже вернуться в замок за Изольдой. Буря, только что сметавшая всё на своём пути, теперь совсем утихла. Дождь прекратился.
Выйдя на большую дорогу, Фарес с Гансом быстро зашагали по ней, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не побежать, в случае, если их видят из замка. Дойдя до опушки леса, сразу же нырнули под его спасительный кров. Мили две пути, и вот уже перед ними показались горы, а там уже, конечно, попробуй, найди — в лабиринтах бесчисленных пещер и ущелий. На первом же привале уселись под дубом, и там Ганс поведал Фаресу следующую историю.
Ганс был простым ремесленником из того же стольного града, что и князья де Ор, верноподданные свергнутого верховного короля. Когда несколько лет назад в королевстве разразился бунт, и старый князь бежал, бежали, опасаясь расправы, и все его родственники и приближённые, все верные королю. Семья Ганса тоже, кроме него самого. Невеста Ганса была на стороне «фиолетовых», как называли себя мятежники, и этот мужчина с большим сердцем поменял свой цвет, ради возлюбленной. Сторонники короля были «жёлтыми». Невеста потом всё равно бросила его, а он уже упустил свой шанс побега из фиолетовой теперь страны, и с горя нанялся в стражники в старый замок к новым хозяевам. Хозяева сами показывались в нём редко, поручив всё старшему смотрителю, который, кстати, недавно умер, и временно исполняющим его обязанности теперь был назначен Ганс.
Замок был огромным, а прислуги и работников мало, поэтому труд их был не под силу никому. Чтобы поддерживать порядок в таком замке, целом городке с садом, конюшней и прудом, нужен был штат в три раза больше. Но никто не хотел жить в таком отдалённом, закрытом месте. Всё чаще прислуга поговаривала о том, чтобы просто взять и уйти всем вместе. Но боялись хозяев — пока.
Не так давно в замке появилась княжна Изольда, и Ганс сразу же узнал её. Будучи ребёнком, любимая дочь иногда сопровождала князя в выездах по владениям, и толпа приветствовала княжну криками радости, по доброй традиции бросая вверх шапки. Но потом княжна перестала показываться публично, и поговаривали, что она исчезла. Странные слухи ходили об её исчезновении. Прошли года, и о ней уже редко вспоминали. А потом грянула революция, и всё семейство сбежало. Дальнейшая судьба их была неизвестна. Только во время погони за семьёй князя де Ор вдруг нашлась княжна Изольда. Она лежала без сознания у большой дороги, той самой, по которой Ганс теперь вот вышел с Фаресом. Так она и попала в замок. Хозяева держали её в надежде выведать, где находится князь, или послужить приманкой в случае его попытки спасти княжну.
— А откуда ты знаешь, кто я? Что ты обо мне знаешь? — с любопытством прервал рассказ юноша.
— Я говорю, мне Непокидающий всё рассказал. Ты же из их рода, де Ор. Ты её троюродный брат, Изольдин. Так ведь? Сын самого князя Игзида!
Юноша кивнул.
— Ничего, что «на ты»?
Фарес кивнул ещё раз.
— Вы с ней даже были названы женихом и невестой, как в детстве сговорились ваши родители. Видишь, сколько я о тебе знаю! Вы оба ждали совершеннолетия, когда исполнится вам по девятнадцати лет, и по закону «жёлтых» можно жениться. Я знаю только это. И то, что в детстве ты тоже исчез, тебя искали по всему королевству, это я даже сам помню. Не нашли, потом погоревали и забыли. Непокидающий сказал, что ты пришёл вызволить Изольду, а она не узнала, кто ты такой, потому что видела тебя давно, ещё мальчишкой.
— Да. В детстве мы были очень дружны. Но прошло столько лет, я не удивляюсь, что она не узнала меня. А больше тебе Непокидающий ничего не говорил обо мне?
— Нет… ну, давай, говори, что ещё, не томи душу! Я же вижу, что это — не всё… — большой взрослый мужчина, словно ребёнок, с горящими любопытством глазами ждал ответа, как продолжения сказки.
Фарес продолжил задумчиво:
— Я на днях узнал о себе кое-что похлеще… от Непокидающего. Если бы мне сказал кто-то другой, я бы немедленно назвал его лжецом и вызвал бы на дуэль. Но Он не лжёт, никогда. Я верю Ему. Теперь многое становится ясно… И кто я, и зачем я здесь. Не ясно только, как вызволить Изольду… Я ведь сам не помнил, что я — Фарес, сын Игзида де Ор, принц Эльский. Я ничего не помнил. А многое не помню и сейчас, и это очень хорошо!
* * *
Много лет назад, как гласили предания, веками передававшиеся из поколения в поколение, кто-то в семействе де Ор совершил какой-то ужасный поступок, и этим навёл проклятие на весь род. В каждом четвёртом поколении от проклятия страдал первенец. Если это был мальчик, в двенадцать лет он превращался в мышонка и оставался таким в течение шести лет. Если первой рождалась девочка, то она на шесть лет превращалась в лягушку. Ни в том, ни в другом случае несчастный не помнил себя в бытность мышью или земноводным. Более того, после снятия чар они вообще ничего не помнили, кроме радости своего далёкого детства.
И если мышонка или лягушонка не растопчут, не съедят и ничего с ним не случится, то потомок древнего рода де Ор через шесть лет снова становился человеком. Обычно это сопровождалось каким-либо несчастным случаем или потрясением, после чего казалось естественным, что человек ничего не помнит. Мышонка либо лягушку старались всячески оберегать, кормить и скрывать от посторонних глаз, и это было нелегко.
Все родственники и придворные, посвящённые в тайну, старались тщательно скрывать от жертвы этого заклятия её трагедию, под страхом смертной казни. Но бывали случаи, когда несчастный узнавал, что с ним было все эти годы, и это плохо отражалось на его психике. Тогда считалось, что он просто сошёл с ума, и весь бред о мышах и лягушках приписывали этому факту. Больше всего представители знатного рода боялись огласки: позора, что люди узнают о бесславных годах их отпрыска. Ради сохранения тайны они готовы были на всё.
Было общее понимание, что раз и навсегда чары может снять только какой-то благородный поступок или подвиг, противоположный ужасному греху, навлёкшему проклятие. Но что это был за грех — никто не помнил, поэтому и не мог снять чары. Ведь прошло столько поколений…
* * *
Жизнь приверженцев короля висела на волоске. Рушился весь их мир, привычный уклад жизни. Всё, что считалось святыней, всё ценное вдруг утратило свою ценность. С прискорбным сердцем князь принял решение бежать всем семейством. Нужно было во что бы то ни стало сохранить наследника, даже если сам он при этом погибнет, думал князь. Собрав жену, четверых детей и прислугу, помолившись, они вручили себя Провидению и пустились в путь в карете, а потом в двух повозках под видом простых горожан. Но через три часа это стало известно командующим армией «фиолетовых», и они организовали погоню.
Случилось так, что при побеге князя де Ор, когда карета накренилась на повороте, бесценная золотая коробочка с лягушонком выпала из его рук, и так и осталась лежать у дороги. Останавливаться не стали, спасая остальных детей, всё семейство. Погоня прекратилась, когда мятежники увидели прекрасную девушку, лежащую без сознания у самой дороги. На ней было красивое, под стать принцессе, розовое платье с большим алым бантом на спине. Сжалившись над ней, враги решили не убивать её, а заточить в плен. Да и к тому же, кто знает, вдруг она ещё живой пригодится?
Конечно, не прошло много времени, как они догадались, что это и есть исчезнувшая шесть лет назад княжна Изольда. Просто она была очень похожа на отца.
* * *
Игзид, самый младший из всех братьев клана де Ор, был полной противоположностью от своего двоюродного брата. Резкий, гордый и надменный по характеру, он уступал в этом только своему деду, престарелому князю де Ор, почившему в возрасте девяноста девяти лет и оставившему огромное наследство, включая и небывалых размеров замок с прудом и конюшней, своему старшему внуку, Сарану, по обычаю той земли. Игзиду надеяться было не на что, кроме брака своего единственного сына с одной из дочерей Сарана, и эти планы он вынашивал с самого рождения Фареса.
Когда пришло время, после недолгих обсуждений, убедительных доводов и подарков семье Сарана, женитьба Фареса и Изольды всё-таки была решена их родителями. Они были ещё детьми, троюродными братом и сестрой, но в сём древнем семействе были приняты браки между дальними родственниками, как впрочем, и у всей европейской знати. Саран, благороднейший и великодушный человек, и не подозревал о корыстных мотивах своего кузена.
Всё шло хорошо, дети дружили и часто играли вместе в саду, разведённом прямо на территории старого фамильного замка. Изольда искренне восхищалась смелостью Фареса, и ему завидовали многие мальчишки, видя благосклонность юной княжны. Не замечали ничего особенного, как водится, только сами Фарес с Изольдой. Они были ещё юными, но уже в том возрасте, когда можно уже посматривать на друзей противоположного пола новым взглядом.
Однажды Фарес почувствовал себя необычно. Грустно, задумчиво и как-то глубоко. Он «ушёл в себя», тихо побрёл к знакомому пруду, своему давнему тайному другу и слушателю всех сердечных излияний, сел на корточки и задумался: «Что это со мной? Не пойму, откуда эта тоска?» По воде кругами расходились редкие всплески рыб. «Интересно, что рыбы чувствуют? Они вообще что-нибудь чувствуют? Думают?» — пришли странные мысли. Беспричинная тоска усилилась, и Фарес решил удалиться от ненужных взглядов и расспросов в свою спальню.
«Если что, скажу, что заболел»,— было его последней мыслью. Быстро раздевшись сам, без помощи прислуги, Фарес забрался под одеяло, свернувшись калачиком. Его знобило. Мысли начали путаться, мальчик вспоминал то Изольду, свою подругу и сестру, то опять думал о судьбе рыбок в пруду. Потом забылся тяжёлым сном. Он знал, что завтра у него день рождения и ему исполнится двенадцать, но почему-то на этот раз праздник его совсем не радовал.
Наутро Фарес исчез. Перепуганная служанка стремглав бросилась сообщить хозяину, Игзиду. Прибежав вместе с женой в спальню сына, князь резко отдёрнул шёлковое одеяло, и тут… они увидели маленького мышонка. Мышонок замер, видимо, выбирая, в какую сторону бежать. Служанка вскрикнула, княгиня открыла рот, да так и осталась стоять, но князь не растерялся и накрыл мышонка ладонью, сжав его в руке, но не плотно, чтобы не задушить крохотное существо.
Князь давно был готов к этому событию, так как читал историю своего рода. Игзид знал о древнем проклятии семейства де Ор, хотя до последнего надеялся, что это миф, или как-то всё обойдётся, и несчастье минует его семью. Но всё же и для него это оказалось потрясением. Нужно было решать, что делать, и решать быстро. Не позволить узнать никому! Служанка в ту же ночь скоропостижно скончалась от сердечного приступа, а людям сказали, что их единственного сына и наследника похитили враги. Князь с княгиней отправились в путешествие на поиски любимого Фареса. Так было сказано людям.
Прошло шесть лет. В королевстве изменилось многое. Негодные люди возмущали народ и требовали казни короля, обвиняя его в тайном сговоре с врагами страны. Многие семьи разделились. Мятежники выступили под фиолетовым знаменем — по цвету герба князя Игзида де Ор. Те, кто был на стороне короля, назывались жёлтыми: на гербе короля было огромное пылающее солнце и красный лев. Получилось так, что два эти родственные семейства оказались по разные стороны околотронной борьбы. Саран де Ор со своей семьёй и немногими другими представителями знати остались верны короне.
* * *
Вкомнате было светло и пусто. Ни мебели, ни ковров на каменном полу. Тяжёлая дверь медленно отворилась с неприятным скрипом, и в комнату вошли мужчина и женщина. В руках у мужчины был большой неухоженный рыжий кот, которого он брезгливо держал на вытянутых руках, у женщины — маленькая красивая коробочка.
— Исполним же свой долг,— сказал мужчина прискорбным голосом. Женщина молча тяжело вздохнула. — Пусть тайна останется тайной… Готова? — пристально посмотрел в глаза своей жене князь Игзид де Ор.
— Да,— через силу прошептала она, опустив взгляд. — Никто не узнает о нашем позоре. Выпускай. Подожди!.. А ты не перепутал? Шесть лет, точно? — сердце матери бешено стучало, кричало «Нет!», но покорность мужу победила.
Игзид не верил, что правду о сыне удастся скрыть, а репутацией семьи рисковать не хотел.
Княгиня медленно наклонилась и открыла коробочку — низко, у самых своих ног. Одновременно князь разжал руки, и рыжий питомец, дико озираясь, прижался к полу. Мышь была большой, упитанной, и растерялась, не сразу сообразив, в какую сторону бежать. К счастью, кот тоже.
Дальше события развернулись, как в калейдоскопе. Мышь шмыгнула под защиту просторных юбок княгини, та, дико вскрикнув, бросилась к двери и выскочила, распахнув её настежь. Кот — в дверь. Оттуда, к счастью, все трое рванули в разные стороны, оставив онемевшего от изумления князя стоять там же, на месте, в комнате. Всё это произошло почти мгновенно, гораздо быстрее, чем вы, дорогой читатель, можете прочесть эти строки.
Князь был в состоянии шока и оставался в нём долго. Пока не пришли воины в жёлтых накидках и не увели его, взяв под руки. Замок, зимнюю резиденцию князя Игзида, штурмовали «жёлтые» войска короля, и на этот раз им удалось его отбить.
* * *
Фарес очнулся под лестницей. Было темно, и болела голова. Вдали слышались звуки битвы, крики, стоны раненых. Но всё это где-то далеко. А здесь — холодно и пахнет сыростью. Самым страшным было то, что юноша не только не понимал, где находится, но и кто он такой. Вместо памяти — огромная зияющая пустота. Это пугало. Изо всех сил Фарес силился вспомнить хоть что-нибудь, но оно вертелось в голове, как слова хорошо знакомой песни, которые именно в этот момент почему-то не приходят на ум. Или как первая строчка хорошо выученного стиха, предательски ускользающая, когда стоишь перед публикой, а все на тебя смотрят и ждут. Изо всех сил напрягая мозг, юноша всё-таки утомился и сдался. Память была ему неподвластна. Встал на ноги с трудом, и тут его взору предстала такая картина.
На каменном полу было разбросано много тел, пик, мечей, арбалетов. Некоторые из тел ещё шевелились, пытаясь перевернуться. Глаза, уже привыкшие к полумраку, заметили среди лежащих обилие фиолетово окрашенных одежд. Высокие каменные стены сводились к потолку широкими арками. Осторожно пробравшись между грудами поверженных людей, Фарес подошёл к колонне у выхода, оглянулся по сторонам и быстро перебежал просторный двор, усеянный раненными и убитыми, от слабости он пошатывался на ходу. Прокрался вдоль стены, свернул за угол и перевёл дух. Здесь был тихий проём между почти вплотную прилегающими зданиями. Чувство самосохранения подсказывало юноше, что никто не должен заметить его. Крадучись, двинулся он вдоль стены, каменной, поросшей плющом и видавшей виды. Окно. Слышны голоса. Высоко, не дотянуться. Выступ в стене оказался как раз кстати. Немного подтянувшись на руках, Фаресу удалось поставить ногу на выступ и всё-таки заглянуть в окно сбоку, и, оставаясь в этом ракурсе, уперев спину в соседнюю стену, он стал слушать и наблюдать.
Немолодой мужчина в фиолетовом камзоле и шляпе с пером держал в объятиях, успокаивая, немолодую тоже женщину. Дама была в отчаянии и только повторяла: «Как мы могли? Да как же мы могли?..»,— и снова, жалобно всхлипывая, заливалась слезами. Мужчина приводил доводы… В голове Фареса начали всплывать какие-то воспоминания, догадки, и чем больше он слышал, тем яснее становилась картина. Память выхватывала отнятое из далёкого прошлого, и приходило жуткое осознание настоящего. Да, это были его отец и мать. Всё было так сумбурно, и не хотелось верить, что это о нём. Ещё Фарес узнал, что Изольда, любимая подруга детства, в заточении, а замок находится в руках слуг его отца! В каком именно замке, они не упомянули.
* * *
По широкой долине на резвом вороном коне мчался во всю прыть навстречу ветру красивый благородный юноша. Волнистые волосы развевались на лету, выбиваясь из-под остроконечной шапки, горели щёки и взгляд, в жилах кипела кровь. «Да как они могли!» — звучало в дробном перестуке копыт, болью отдаваясь в висках молодого всадника. Впереди приближался и на глазах рос старый фамильный замок де Ор, окружённый широким тинистым рвом. Наш герой не думал о том, что произойдёт с ним там, и как он проберётся в замок. Фарес, а это был, конечно, он, знал, что какая-то незримая рука направляет его и будет направлять до полной победы. Не было у него ни плана, ни стратегии. Он знал одно: нужно спасать Изольду. А что кузина была именно в этом замке, не было и тени сомнения — безошибочно подсказывало сердце. «Думать будем потом. Нужно действовать, пока не поздно»,— решил юный спасатель.
Фарес был и благодарен судьбе, что привела его под то самое окно, и тут же проклинал эту судьбу. Услышанное не вернуло ему полностью память, но показало, что нужно делать. И его, и Изольду постигла злая участь, теперь это было понятно. Её он вспомнил сразу и во всех подробностях, бойкой прыгучей девочкой, будто и не было этих долгих лет. Фарес относился к ней как к подруге детства, а друзей он привык защищать и спасать.
Верность дружбе была одной из отличительных черт семейства де Ор. Поэтому и предательство близкого человека переживалось особенно остро, как кинжал измены. «Да как они могли! На родного сына! Жил же все эти годы как-то… Неужели это правда, что я был… Бр-р. Как мерзко». Обида жгла, сжимала сердце. Хотелось не думать об этом, лучше решить, как пробраться в замок или помечтать об Изольде. «Какая она сейчас? Узнаю я её? А она меня?» Но мысли сами бесконечно возвращались к теме мышей, родителей и котов, в голове невольно рисовались непрошеные картины мести. Не мести даже, а спасения: «Враг настигает отца и мать; вдруг, откуда ни возьмись, выпрыгиваю я со шпагой наголо, быстро поражаю всех врагов, поворачиваюсь к перепуганным родителям и бросаю им в лицо слова упрёка: «Вот видите, я близких отбиваю от врагов, а не отдаю на растерзание!» И отерев кровь со шпаги, молча, с презрением поворачиваюсь и ухожу».
Образы сменялись один за другим, но сюжет всегда был один и тот же — показать «как я благороден и как они ужасно поступили со мной». Прогоняя эти картинки, как наглых мух, Фарес приближался к замку — большой каменной глыбе, возвышавшейся над просторами полей. Но назойливые мухи всё роились вокруг его горячей головы. Было нестерпимо горько.
Хватило благоразумия остановить коня у последнего одинокого дерева в поле. Дальше уже нужно было иметь план. Переведя дыхание, Фарес сел на землю и задумался. Конь стоял рядом, бока его ещё тяжело ходили, от мокрой лоснящейся шерсти шёл пар. Прошло довольно много времени. Смеркалось. А этого и было нужно. Под покровом ночи пробраться в замок или отдохнуть до утра на приличном от него расстоянии? Мудрое решение возникло само собой: Фареса начало клонить ко сну.
В кромешной тьме Фарес проснулся от струящегося излучения света, от которого внутри стало уютно и тепло. Источника не было видно, и Фарес подумал, что спит. Но далёкое подмигивание звёзд в ночном небе переубедило его. Едва слышное звучание загадочной мелодии стало наполнять тишь ночи.
— Фарес! Фарес! Тяжело не прощать родителей, да? — донёсся Голос неизвестно с какой стороны. Просто Он был.
Фарес даже не испугался, настолько понравился ему этот Голос. Вгляделся во тьму — никого.
— Ты Кто?
— Я Тот, Кто простил. Хочешь, тебе помогу?
— Их?! Никогда!
Воцарилось долгое молчание. Но от этого света и мелодии что-то происходило внутри. «Как давно меня никто не любил, — подумал Фарес. — Так сладко. Не так, как люди». Внутренность, душа, всё существо юноши плавилось — таяло, как снег на солнце по весне.
— А можно тебя увидеть?.. — сказал он вслух робко.
— Сын мой, Я люблю тебя — не так, как твой отец. Ты увидишь Меня. Но для этого тебе нужно их простить. Тогда твоё сердце будет свободно любить и быть любимым.
— Я попробую. А что, если я снова не прощу кого-нибудь?
— Не бойся, я помогу тебе. И помни: Я — Царь, но Я и твой Настоящий Отец. Слушай.
И невидимый Голос поведал Фаресу всю историю проклятия рода де Ор, его собственную судьбу и то, что произошло с Изольдой. К концу этой истории Фарес не знал, удивляться или не верить. Но Голос сказал:
— Я даю тебе имя, которым ты назовёшься Изольде. Для неё твоё имя — Герц. Не открывайся ей, что ты Фарес. Она сама должна вспомнить. Только тогда сможет исполниться предначертанное.
И тут же всё исчезло: музыка небес, свет и сам Говорящий.
* * *
Изольда решила, что поможет самый простой способ — подкупить прислугу. Слышала, что неизменно помогал. Каково же было её удивление, когда и садовник, и стражник сами, без серебра и без платы сразу согласились помочь вызволить юношу! От чистого сердца, из неожиданного сострадания к молодому узнику или же из созревшего недовольства хозяевами.
Всё в замке как будто переменилось после необыкновенного происшествия с молодыми людьми в тюремной башне, после посещения невидимым, но слышимым Гостем. Слухи в замке расходились быстро, так как людей в нём было мало. Оказалось, большинство прислуги давно мечтают сбежать от новых хозяев, но всё ждут подходящего момента. И подходящий момент настал. Внезапно тихий ход жизни нарушился: в замке появился Фарес, он же Герц, а с его появлением словно прорвалась некая невидимая плотина, всё пришло в движение.
Быстро переговорив с остальными работниками замка, страж с садовником направили делегацию в затвор, где сидел в узах наш герой. Увидев открытую дверь и пустую камеру, постояв несколько времени в недоумении, делегаты поняли, что их опередили: Фарес сбежал. А с ним и исполняющий обязанности смотрителя замка. Это было странно, тем более, что и Гарольд, стороживший ворота, божился, что ничего не видел. Бросились искать.
Изольда тем временем удалилась от всех к пруду, села на скамейку в беседке и глубоко задумалась. Лицо юного незнакомца теперь всплывало в памяти и стало казаться знакомым. «Кажется, где-то я его уже видела. Да вот только — где? Я, княжна де Ор, и этот простолюдин — где мы могли с ним повстречаться?..»
Как приятное, но неясное воспоминание, как едва уловимое движение весеннего ветерка. Да, этот маленький, упрямый рот. Эти добрые, очень живые глаза… И вдруг — о, прозрение! Картина из детства чётко всплыла из потаённых глубин памяти. Да это же… Фарес?!
Вот он бежит с ней из знакомого сада к беседке, оборачивается, кричит на бегу: «Ну, скорей же, опоздаем!» Потом спотыкается на ходу. Оба заливаются смехом, так, что задыхаются от хохота, и весело валятся на траву, покатываясь со смеху… Да, это он. Фарес. Друг детства, чью судьбу родители ещё в те нежные годы связали с её судьбой. «Как же я его не узнала сразу?» — мелькнула мысль. И вторая: «Надо скорее его отыскать!» Потом третья: «Интересно, он мне теперь враг или друг?» За время пребывания в замке Изольда уже была наслышана о князе Игзиде, отце Фареса, и прекрасно отдавала себе отчёт, что её дядя возглавляет сторону врагов. И наконец: «Всё равно нужно его найти! Будь что будет».
* * *
Внегустом перелеске у подножия горы, греясь у вечернего костра, задушевно беседовали два человека. Это были Фарес и Ганс. Решили подождать глубокой ночи, чтобы вернуться в замок и выкрасть княжну. Плана у них по-прежнему не было. Зато была отвага и единение душ, какое обычно наступает от сокровенных рассказов у костра в ночной тиши.
Ганс продолжал изливать начатые в замке воспоминания. Фарес с интересом слушал. Казалось, сами развесистые вязы и загадочно-звёздное небо также внимают рассказу немолодого, видавшего виды человека. Отголоски ушедшего прекрасного времени бередили душу обоим, а к Фаресу ещё и постепенно возвращалась память о детских годах, счастливо проведённых в семье князя Игзида. Что же было после двенадцати лет — большая чёрная дыра, куда начал проливать свет ночной разговор с Невидимым.
Итак, Ганс продолжал:
— Мне всегда хотелось служить кому-то доблестному, благородному. Наверно это поднимало меня в моих собственных глазах. Но вот пришли «эти», и как-то всё сразу встало с ног на голову. Те, кто поступал по совести, проявлял снисхождение, милосердие к врагам, считались теперь трусами и недостойными высокого звания «фиолетовых». Я и сам не заметил, как стал таким… Жёстким, безжалостным. Как будто это уже не я.
Однажды ко мне в комнату пришёл сам князь Игзид, твой папаша, тайно, ночью, без свидетелей. Начал мне объяснять свои идеи, философию. Я понял, что он прощупывает меня, хочет посмотреть, насколько я ему предан — от сердца или же притворяюсь из страха. Тут-то к нему впервые и пришли сомнения в моей искренности. А я ведь служил ему верой и правдой…
Много раз обдумывал я планы побега. Да вот семья — куда с ней убежишь? Да, к этому времени я уже женился на другой. Моя-то невеста хвостом вильнула. Да… А несчастный твой дядя, князь Саран, дочери лишился… в побеге этом. А мы её у дороги нашли! Неизвестно вообще, жив ли сам… — Ганс не заметил, как прервал свой рассказ. Воспоминания, будто это было вчера, ожили в его голове. Затем продолжил:
— В прошлые, хорошие времена, никому и в голову бы не пришло восстать на короля. Его любили. На него смотрели, как на солнце. Детям рассказывали на ночь легенды о его подвигах. Знаешь, он никогда не притеснял бедных и слабых. Для народа нашего он был, как отец… Если бы мне тогда сказали, что его свергнут и казнят, я бы назвал такого негодяя безумцем. Но вот, я сам стал «фиолетовым»: назад пути нет. … А может, есть? Для меня, во всяком случае, есть выход из этого рабства. Должен быть! Древнего не вернёшь, как говорится. Но в будущем кое-что ещё можно исправить…
С этими словами Ганс встал, снял с палки просушенную одежду и сказал: «Пошли!»
* * *
Вы видели, куда пошёл герой?
Он нежен и приятен был со мной.
Не оценила я его потуг.
И вот сижу одна на месте двух.
Куда пошёл мой рыцарь молодой?
Быть может, за полярною звездой?
А может, с неба хочет снять луну?
Зачем оставил он меня одну?
И вышит мне уж свадебный наряд.
Но без него не веселеет взгляд.
Быть может, мне поможет следопыт?
Мой друг, не ранен он и не убит?
Пойду искать по городу его,
Возлюбленного друга моего.
По площадям, по улицам пустым.
Рассеялся туман во мне, как дым.
Вдруг поняла я, для кого живу.
Его я с Божьей помощью найду.
Возлюбленный, прости мой злобный нрав.
Ты для судьбы мне дан, а не забав!
Кнаступлению ночи Изольде удалось склонить на свою сторону большинство служителей замка. Это было нетрудно. Сыграло роль её личное обаяние и кроткий нрав — слуги её любили. Несмотря даже на пристальные укорительные взгляды, о которых все догадывались, что княжна напускает их, чтобы придать себе серьёзности. Хотя на самом деле это изнутри её души глядел обиженный ребёнок, чего Изольда и сама о себе не знала. А не знала она многого.
Но больше всего служителей «фиолетового» царства подвигла на измену долгая, затянувшаяся тоска по справедливости. Глотая одну за другой обиды от правящей «фиолетовой» верхушки, все они мечтали о другой жизни. От непомерного труда, недоедания и частых наказаний все служители замка стали злобными, даже по отношению друг к другу. Посещений хозяина с его воинами боялись. Да, совсем не такого ожидали они, когда сражались за новую власть… Однако совесть мучила их, росло желание покинуть эту красивую тюрьму для неугодных, ставшую местом заключения также и для её работников. Вспоминали украдкой, со вздохом, казнённого короля.
Слуги с удовольствием рассказали княжне поподробнее, кто она такая, что отец её — князь, сохранивший верность королю, и какие именно злые люди повелели заточить её в этот замок. То, что это был её дядя, ранило сердце, как жало.
Некоторые из них видели княжну в детстве и узнали её сразу, когда несчастную привезли после падения с лошади (как она думала). Хотя Изольда вспомнила лишь своё детство, отца и семью она любила больше жизни и никакая сила не могла заставить её их забыть. Только не ведала ни княжна, ни замковая прислуга, куда она исчезла в юном возрасте и как появилась обратно. Кое-что из этого ей рассказывали раньше, но в другом свете. В фиолетовом. Она знала, что люди в замке — слуги её врага. Но тут они повели себя как друзья. А если честно, они увидели в княжне человека, способного возглавить их побег из ненавистного места.
Не дожидаясь рассвета, маленький отряд вышел на поиски Фареса. Тем более, что теперь уже вся челядь знала, кто этот незваный юноша. Велико же было их удивление, когда Изольда сама поведала им, что это родной сын самого предводителя «фиолетовых»! Догадаться, что Ганс ушёл с ним, было нетрудно: все знали о его необычных взглядах и намерении сбежать из замка. В этом он был тайным вдохновителем других.
Итак, три оставшихся замковых стража, садовник, старая кухарка, несколько слуг и сама княжна Изольда, предварив рассвет, неорганизованной группой вышли из замка на поиски беглеца. Оружия дополнительного не брали, только то, что стражники всегда носили при себе: пику и маленький меч на левом боку. Отправились пешими, так как никто не знал, не придётся ли взбираться в горы, куда вела дорога из замка. Идти нужно было тихо. Хотелось избежать боя. Но никто в этом не был уверен.
Небо серело, потом на востоке розовело, и наконец, темнота уступила место рассвету. Каким-то особенным показался всем этот день. Настороженное ожидание чего-то, возможно, перемен к лучшему. Все видели, что Фарес явился с благородной миссией — избавить княжну, а сами они играют неприглядную роль — «заточителей» в замок, хотя каждый из них просто выполнял приказания сверху и из последних сил работал за нищенскую плату. Но кого это интересовало? Приказания-то отдавал отец этого самого юноши. Кому верить?
Выйдя за поворот дороги, обогнув выступающий кусок леса, процессия остановилась. Вдали, на горизонте, навстречу им приближались две фигуры, одна побольше, другая поменьше.
Оставив позади своё убежище в горах и костёр воспоминаний, Фарес с Гансом смело отправились в замок, предчувствуя, что как-то всё разрешится. И вот. Не прошло и получаса их похода, как они увидели приближающуюся группу вооружённых людей. Ну что можно было подумать? Особенно, если идёшь с целью отбить благородную пленницу из рук врагов?
— Ты туда, я сюда,— коротко скомандовал Ганс, показав пальцем, куда. Залегли в кустах у обочины по обе стороны дороги. Слабо тлела надежда, что остались незамеченными. Расстояние между ними и группой было ещё довольно значительное. Фареса охватило небывалое волнение. Не страх, а именно волнение. Как перед экзаменом. Дышать
становилось всё труднее, как бешеный конь, колотилось сердце, отдавало в ушах.
Отряд был уже так близко, что можно было различить лица. И тут взору двух «освободителей» предстала сама княжна Изольда — предводительница этой компании вооружённых замковых слуг. Фарес не знал, что и думать! В голове всё смешалось, а чувства фейерверком взметнули вверх. «Нападать? Защищаться? Чего они хотят?!» Решили выйти навстречу делегации, обнажив мечи, на всякий случай, и — будь что будет! И вот уже они стоят и смотрят, оценивая обстановку, невольно сжимая рукоятку меча, наготове, в бойцовской стойке. Команда Изольды подошла и остановилась на приличном расстоянии. Долго смотрели друг на друга эти две противоборствующие компании. Численный перевес был на стороне Изольды.
Вдруг княжна повернулась к одному из стражей: «Дай меч!» — скомандовала княжна с такой властью, что тот, не моргнув глазом, отдал. Решительно выступив навстречу врагу, выставив вперёд меч, княжна Изольда громко провозгласила:
— Я узнала тебя, Фарес, принц Эльский, сын Игзида! Ты — фиолетовый. Ты обманул меня. Выходи на бой!
Фаресу хотелось крикнуть: «Да нет же, Изольда, я пришёл тебя спасти!» Но что подумает Ганс и эти воины? Что струсил перед девой? И почему она вместе с врагами? И вот он уже слышит свой собственный голос:
— Ты сама решила свою судьбу! Защищайся!
Подойдя друг к другу на расстояние четырёх шагов, бойцы остановились. В руке у каждого из них был меч. Это было похоже на дуэль или на сражение Давида с Голиафом***, оба понимали, что от его исхода зависит победа всех. Остальные стояли на почтительном расстоянии. Напряжение беззвучно звенело в воздухе.
Вся тоска дней заточения, страх, обида за отца и семью, острое чувство несправедливости со стороны её дядюшки Игзида — всё это, как водопад, неизвестно откуда
устремилось в сердце Изольды. Ненависть, как огонь, вспыхнула в её сердце, в глазах потемнело, и Изольда,
замахнувшись мечом, собрав все свои силы, шагнула вперёд. Фарес поднял меч, приготовился защищаться. И тут произошло нечто совсем неожиданное: лицо его изменилось, изумление, страх, потом радость — все эти три выражения быстро сменялись на нём одно за другим. Фарес смотрел куда-то поверх Изольды, казалось, он увидел что-то дивное. Юноша выпрямился и опустил меч. Потом легко отбросил его, словно просто выронил. Теперь он стоял безоружный и глядел прямо в глаза Изольде. Весь его вид говорил одно: «Я не буду с тобой сражаться. Если хочешь, убей меня».
Изольда заставила себя крепче сжать рукоять, сила воли начала изменять ей, дыхание со свистом вырывалось изо рта, ноздри раздувались, как у боевого коня. «Скорей действуй, а то поддашься! Что они сделали с твоей семьёй, помнишь?» — прозвучал в голове мерзкий голос мести.
И тут сверху, за спиной, вполне отчётливо и всем слышимо прозвучал другой, давно знакомый и любимый Голос: «Изольда, меч тебе не к лицу!» В нём звучали, как всегда, отеческие нотки. Изольда оглянулась. Никого. Быстро повернулась обратно: не воспользовался ли её оплошностью враг. Но нет…
Посреди пыльной дороги стоял на коленях Фарес в позе просящего: согнув руки в локтях, протянув к ней открытые ладони, словно готов был принять в руки просимое. «Прости меня и моего отца, Изольда! Пожалуйста, прости. Прости наш род за всё зло!» Это звучало честно, совсем не театрально и с великой страстью лилось из глубины. Как будто человек умолял о том, без чего не может жить.
Изольда, наконец, опустила меч, неожиданно улыбнулась, взглянув в лицо своему другу детства — видно, душа её давно ждала этого — и просто сказала: «Прощаю…»
В этот момент она резко обернулась и увидела то, чего не видно было остальным. Княжна изумлённо ахнула, и бессильно опустившись прямо в дорожную пыль, разрыдалась. Фарес пал на своё лицо. Слуги, Ганс и все сделали то же самое: они услышали Голос. Но видели его Обладателя только Фарес и Изольда. Непокидающий, Он же Невидимый, вдруг стал видимым, и как пушинку, подхватил на руки Изольду и крепко прижал к Своей груди. «Ночевала тучка золотая на груди утёса-великана»****,— в голове успокоенной княжны проплыли странные строчки. Сиянье вокруг Него было тёплым, положительным, созидающим. Не слепило глаза. Одеждою Он был похож на человека из древнего востока, а глубокими любящими глазами — неописуемо прекрасен.
— Я же говорил тебе, дорогая моя девочка, ты увидишь Меня, когда простишь своих самых злейших обидчиков.
Но Изольда не отвечала. Она спала.
* * *
Адва месяца спустя в том уже совсем не мрачном замке поселилась молодая княжеская чета: Фарес и Изольда де Ор, князья Эльса. Обручённые с детства, прилепленные друг ко другу судьбой, а может, и ещё кем… К тому времени обоим исполнилось по девятнадцати лет, а власть снова перешла в руки «жёлтых». Замок у «фиолетовых» конфисковали, и свадьбу сыграли прямо в нём, венчание проходило в старинной беседке с белыми колоннами, у пруда. Теперь замок стал уже не местом заточения, а фамильным гнездом для всех последующих поколений де Ор. Отец и вся семья Изольды живыми и здоровыми вернулись из чужих мест. Радость на её свадьбе просто текла рекой: и по обыкновению, когда сочетаются любящие люди, и от долгожданного воссоединения семьи. Мечты сбываются!
Изольда так и не узнала о своём загадочном прошлом. Но самое важное, как показывает история, ни их дети, ни внуки, никто в семействе де Ор больше не превращался ни в лягушку, ни в мышь. Проклятие древнего рода разрушилось.
Очевидно, что-то в описанных здесь происшествиях способствовало этому. Но об этом, дорогой читатель, я предоставлю тебе догадаться самому. Скажу только, что остатки «фиолетовых» вместе с Игзидом сбежали в соседнее государство, весьма терпимое ко всякого рода беглецам, и теперь они со своим братом Сараном поменялись местами. Саран де Ор предложил им покаяться перед народом и остаться в стране, но гордые повстанцы не пожелали. А замковая челядь стала служить молодым хозяевам верой и правдой, искренне полюбив обоих, после всего пережитого вместе они стали друзьями. Вот, как в сказке. А Изольда со временем заметила, что совершенно безразлична к мухам, и даже недоумевала, почему раньше так любила их ловить. Лягушек она тоже перестала бояться.
— Дорогой, мне так хорошо, что просто нечего больше желать… Неужели так бывает? — с мягкой улыбкой спросила Изольда, склонив голову на плечо мужа. Он молча сжал её ладонь и посмотрел на безмятежное, близкое небо. Вопрос был риторическим, то есть не требовал ответа.
— Бывает,— раздался в вышине тёплый, всегда желанный Голос. — Ещё и не то бывает!
Этот Голос они оба теперь слышали часто. Но видимым образом Непокидающий уже не являл себя им. Он объяснял это тем, что только в самые чрезвычайные моменты позволяет человекам увидеть Себя. Обычно этого бывает достаточно.
— Отчего я не могу вспомнить ничего из своего прошлого, после двенадцати лет? — спросила однажды княгиня Изольда Непокидающего.
— Некоторые вещи, родная моя, тебе и не нужно помнить. Всё, что несёт тебе благо, помни. А остальное предоставь Мне.
* * *
P.S.: Дорогой читатель, не бойтесь, но и не обижайте лягушек и мышей!
В ДЖУНГЛЯХ
ГЛАВА 1
Когда-нибудь я приду к пониманию того, что внутри у меня. А пока… пробираюсь сквозь джунгли, увязая в лианах, наотмашь рублю широким мачете и пробиваюсь к выходу.
Страница 72 этой книги
Яочень много раз пыталась определить, где же настоящая я. Пробовала и так, и эдак. Анализировала, сравнивала, ловила себя и на мысли, и на слове. Я сама видела, что в разном обществе веду себя по-разному. Но окончательное прозрение пришло, как водится, в кризисной ситуации.
Однажды, проснувшись с головной болью, я со стоном повернулась в кровати и увидела, что за окном хлещет дождь. Вставать не хотелось. «Полежу ещё, пройдёт»,— решила я в полусне. Потом всё же встала и тут же села обратно. Легла, свернулась калачиком, как котёнок, а голову по старой привычке накрыла подушкой. Годы общежитской жизни научили многому… За окном не на шутку бушевала стихия. Ветер рвал крышу. Казалось, что сорвёт.
В этот момент, как боль, раздался стук в дверь. «Соседка, что ли? Кого ещё принесёт в столь ранний час? Не открою. Я ещё сплю. Да кто же не поверит, что спала? За окном ещё темно…» Стук повторился, но уже тише. Показалось, что услышала за дверью робкие, шаркающие по коридору шаги. Как будто царапали пол. «А ну их всех!..» Легла лицом к стене, завернулась поплотнее в одеяло — и уснула. К четвёртому курсу университета я уже насытилась всеми прелестями студенческой молодости. Больше всего хотелось просто выспаться.
Просыпаюсь второй раз. Голова не болит! Встаю, радуясь своему избавлению каждой клеточкой. А ещё тому, что в эти выходные могу побыть одна, соседки по комнате по домам разъехались. О недавнем стуке в дверь и не вспоминаю. «Опять в одежде легла!» — ругаю себя, глядя в зеркало на загорелую сбитую фигуру в летнем трикотажном платье с непонятным японско-китайским рисунком. Повертела головой вправо-влево. Густые длинные каштановые волосы. «Когда уже ты образумишься, Катя? Однако, шарма не утратила пока»,— положительно оцениваю себя, продолжая разговор с человеком в зеркале. И тут… вздрагиваю. Шок. В отражении вижу: за моей спиной, прямо в комнате, взгромоздясь на подоконник, сидит невиданно большая яркая птица с разумными, почти по-человечески, чертами лица. Невозмутимо посматривая то одним, то вторым глазом, она вертела головой, как все птицы. Я подумала: «Интересно, она понимает людскую речь?»
Птица повернулась ко мне всем туловищем и пристально посмотрела в глаза. Мне стало жутко.
— Ты кто?
— Я — твоя совесть,— хрипловатым, попугайным голосом ответила гротескная птица. Она напоминала картинки о джунглях из детских книг про Ай-болита.
— Я хотела открыть, хотела! А она так быстро ушла!.. — захотелось вдруг оправдываться, объяснять, почему я не открыла дверь в первый раз, что я не такая бессердечная, как кажется.
— Это я стучалась к тебе, Катя. Ничего, у меня перья густые, я не промокла. Полетишь со мной? Покажу тебе великое, недоступное… *****
— Чего я не знаю? — казалось, где-то я уже слышала эти слова.
— Да. Ты же сама у Него просила. Вот, я — ответ.
«Ну и ответ»,— подумала я про себя, вспомнив недавний ночной разговор с Создателем. А вслух проговорила:
— Как здорово… А полететь куда? Я летать не умею.
Птица-совесть взмахнула пёстрыми крыльями (она оказалась больше, чем я думала), грузно слетела на пол с подоконника. Царапая когтями новый дорогой ламинат — такая редкость для студенческой общаги — прошлась по комнате, вертя подвижной головой. Подойдя вплотную ко мне, прохрипела:
— Садись!
Я хотела было возразить, но увидев её услужливо подставленную спину, не могла удержаться — уселась, крепко обхватив её ногами и руками, птица высвободила из-под меня свои крылья и тут же оказалась прямо в небе! Она взметнула прямо через стены и закрытое окно. Я даже ничего не почувствовала. Видимо, для пробуждённой Совести нет преград. Всё было, как во сне. Или в мультфильме. Вот так рассекать небеса мне доводилось впервые, и я кричала от восторга, широко раскрыв рот и упиваясь той свободой, которую можно встретить только в небе! Страшно не было. Поток воздуха проносился мимо нас, приятно обдавая кожу — прохладный, пьянящий воздух небес.
Летели мы сравнительно недолго. Наверное. Считать время — не моя тема, особенно на высоте птичьего полёта. Села птица-совесть на верхушку тропического дерева в каких-то незнакомых джунглях (да у меня, собственно, и не было знакомых джунглей). Разглядев внимательно территорию, Совесть приземлилась не плавно, а спикировала с дерева вниз и резко остановилась, чем очень сильно меня напугала. Но это было, как на аттракционе «Американские горки»: я знала, что со мной ничего не случится. А моя провожатая, немного повертев головой, почесала себе клювом пёрышки — и, вспорхнув, улетела, оставив меня одну! В, мягко говоря, странноватом месте. «Как же выбраться из этих джунглей,— думала я, осматриваясь, в поиске выхода. — А это что?!» У гладкого ствола тропического дерева лежал очень большой нож, мачете. Кто-то потерял или подложил?! Всё приготовлено к моему приходу сюда! И кто же это подстроил, интересно?
Я увидела, что очутилась в гуще тропического леса. Теперь понятно, почему у моей птицы было такое красочное оперение. А это… пение?! Голос был до боли приятный, завораживающий и даже знакомый. Вытянув шею, пошла на него. Птицы тоже пели в этом лесу, но их щебет был слишком навязчивый, громкий, не такой, которому радуешься ранней весной. Они не пели, а кричали, нагло выкрикивали отдельные звуки. На их фоне человеческая мелодия звучала ещё привлекательней, хотя порой терялась в многоголосье джунглей.
Когда-нибудь я приду к пониманию того, что внутри у меня. А пока… пробираюсь сквозь джунгли, увязая в лианах, наотмашь рублю широким мачете и пробиваюсь к выходу. Он всё-таки есть, подсказывает сердце. Должен быть. Выход всегда есть. А вот и он. Свет. Поляна.
На дальнем краю поляны какая-то девушка в длинном голубом летнем платье стиля девятнадцатого века сидит прямо на траве и, опираясь сзади на руки, мечтательно смотрит в небо и тихо поёт. Как со средневековой картинки прямо. Тихо ступая по колено в густой траве, подхожу нерешительно, всматриваясь в её лицо. Черты и выражение лица кого-то мне напоминают. Не помню… Вокруг никого, только трава, небо и девушка. Вернее, молодая женщина — по возрасту. Как только я подошла совсем близко, незнакомка прервала пение. Изящно, под стать своей одежде, повернув голову, посмотрела на меня весёлым и в то же время внимательным, изучающим взглядом. С какой-то спрятанной отгадкой в глазах. У взрослых, загадывающих детям загадку, иногда бывает такое выражение лица.
Спрашиваю:
— Ты кто?
— Я — такая же, как ты, только мудрее.
— О! Да… а почему это ты мудрее? — удивилась я такому не совсем скромному началу разговора.
— Я прожила больше тебя и кое-чему научилась. И я просила мудрости,— брови её взметнули вверх.
— У кого же можно попросить мудрости?! Это абсурд. Она что, вещь какая-то? …На базаре не купишь, как говорится.
— Могу повести туда, где она растёт. Если хочешь.
— Что?! Растёт? Ты выращиваешь мудрость? А потом что, будешь продавать, да?
— Нет. Ты возьмёшь её семя и попросишь меня посадить в тебе.
— Это я-то… просить?! Ну, хорошо, я подумаю.
* * *
— Ещё далеко идти?
— Почти пришли. За поворотом вон тем.
— Вау! Это что за чудо такое? Инопланетянские какие-то лопухи!
— Листья для врачевания народов.
— Чего тут только нет! А вон те цветочки — что?
— Это и есть мудрость.
— Да? Неказистая какая-то, простая слишком… Это не цикорий, нет? А что, правда поможет?
— Кому как. А ты её будешь слушаться?
— Да…
— Тогда поможет. И цветы, и плоды на ней растут одновременно. Вот, семя её видишь, какое маленькое. А вырастает, как дерево — в нём смогут укрываться птицы. У этого растения есть и другое название — вера. ******
— Давай!
— Открой рот и закрой глаза.
— Ой, горькое!!!
— Зато в животе будет сладко.
— Долго расти будет?
— Вот ты нетерпеливая. Жди. Не дёргай его. Оно само вырастет. Ты об этом сразу узнаешь.
— Спасибо тебе… Я даже имени твоего не знаю.
— Катя. Венцова.
— …… ?!!
— Я — твоя будущая натура. Нравлюсь?
— Очень… Только дико всё это… как-то.
— Ничего, ты привыкнешь,— довольная собой, отвечала Старшая Катя.
Встреча со своей другой ипостасью, конечно, всё меняет.
ГЛАВА 2
Кроме толстых, словно резиновых лиан, в этом тропическом лесу была ещё масса интересных разновидностей флоры. Гигантский цветок, ярко-оранжевый с лиловой тыльной стороной лепестков, издавал слащавый аромат и привлекал насекомых. Одних, правда, привлекал, а других наоборот отпугивал. Радостный гул довольного шмеля раздавался вокруг высоко поднятой головы цветка, а мухи и мелкие мошки лежали у его ног, если можно так выразиться, сражённые наповал тем же смертоносным — для них — запахом. И такое бывает. Было много и других растений, которых я никогда не видела.
Под одним из прочных, каменных на вид деревьев валялись, словно на бегу оброненные, с полдюжины книг. Едва различимая в густом подлеске, у самого толстого дерева, раскрытая на середине книга выглядела весьма несуразно, как, впрочем, и все остальные. Эта яркая кучка книг возле дерева напоминала грибы вроде подосиновиков или подберёзовиков — те, что на «под» начинаются. На листах книги были красочные картинки. Я подошла ближе и сразу отскочила: «Ой, что это?!» Из картинки выскочил мальчик и убежал в лес. Часто оглядываясь назад на бегу, он старался не врезаться при этом с налёту в дерево. За ним вскоре из той же раскрытой книжки выпрыгнули три собаки и с яростным лаем устремились вдогонку за мальчиком. Затем появился большой бородатый мужик, он ругался и, преодолевая одышку, тяжёлым аллюром догонял беглеца. Я подождала, что будет дальше, нет ли ещё преследователей в этой необычной погоне. Но книга оставалась лежать уже обыкновенно. «Пойду, гляну, куда это они»,— решила я и осторожно двинулась в ту сторону, где от погони ещё раскачивались большие листья южных пальмообразных кустов.
Никогда бы не подумала, что реально окажусь в таком месте. И зачем мне эти приключения? Всё не сиделось на месте, скучно стало. О таком лучше мечтать, читать в книжках. А теперь… выбирайся отсюда, как знаешь. А в том-то и дело, что не знаешь.
Как я попала в эти дикие чащобы? Да шла со школы с тяжёлым портфелем, как обычно, придумывая что-то на ходу. Стоял обычный тёплый сентябрьский день. Первый месяц моего последнего года в школе. На улице вы прошли бы мимо меня, не обратив никакого внимания. Школьная форма, коричневое платье, чёрный фартук, белые манжеты и воротнички. У всех такие. Волосы, правда, густые, каштановые — моя гордость. Веснушки тоже мне к лицу, как считают подруги. Не худая, не толстая. Обычная. Сбитая. То, что у меня в мои пятнадцать лет ещё не было парня, нисколько не удручало меня: меня уже посетила тайная, неразделённая любовь, да вся вылилась в стихи и воздыхания по ночам. Когда она прошла, стало легче дышать. И зачем это всё людям?
Больше всего я люблю фантазировать. В голове моей рождаются такие остросюжетные фильмы, затмили бы Голливуд, если бы их произвели на свет.
Итак, я шла, любуясь осенью. Деревья передавали красоту Неба яркими красками Земли. Мир и благодать…
Потом началось. Как-то резко потемнело, налетел ветер, даже в самом воздухе ощущалась тревога, не страх, нет, а предчувствие чего-то необычайного. И вот, вдруг небо открылось, и прямо надо мной появилась большая крепкая рука, словно приглашая на танец. Конечно, я остолбенела — самое подходящее выражение. Встала, как столб. Страшно не было. Но невозможно было отказать, захотелось просто вложить свою руку в эту большую добрую ладонь. Недолго думая, выронив портфель, так я и сделала. Как будто посреди бури мне предложили защиту. И вот смотрю, я уже над этим вихрем, над горами, над вершинами, над лесами — и быстро несусь так в воздухе! «Главное — не выпустить от страха руку»,— внушаю себе. Но Большая Рука держит крепко, надёжно. Удивляюсь, что совсем не боюсь, а наслаждаюсь красотой полёта и зелёных земных пейзажей подо мной. Спрашиваю сама себя: «Что нужно делать в подобной ситуации?» Стараюсь трезво мыслить, а не получается.
Да, конечно, я мечтала путешествовать, отправиться в плавание на дальние острова. Но я-то сама понимала, что это невозможно. А вот сейчас — возможно, и не только возможно, а происходит прямо наяву и прямо со мной! Я лечу! Вернее, меня несут…
Громкие женские крики слева внизу заставили меня повернуть голову, и я увидела стремительно приближающуюся гору. А ещё я заметила, что скорость полёта снижается, и скоро я буду снова стоять на земле. Очень не хотелось. Испытав упоение полёта, не сразу захочешь снова ходить ногами по твёрдой поверхности. И хотя меня держали за руку, я чувствовала себя необычайно свободной. Не было и мысли сопротивляться. И плечо не болело, не выкручивалось. Казалось, эту Большую Руку я знала с детства, такой она была близкой и родной…
Быстро перебирая ногами, коснувшись болотистой мягкой почвы, еле успеваю перепрыгивать с кочки на кочку, замедляю темп. Остановилась, упав на четвереньки у самого подножия горы. Посадка почти мягкая. Ничего. Добрая Рука исчезла, как не бывало! Тоска по ней почему-то сразу окутала сердце… Переводить дыхание пришлось ещё долго. Те же самые крики повторились, и уже близко. Но почему мне не страшно? Может, это сон? Будто кто-то вынул из меня страх, как таковой.
Встаю и иду по направлению криков. На помощь зовут, что ли? Тропинка поднимается вверх, виляет то вправо, то влево, потом идёт серпантином по склону небольшой горы, и я останавливаюсь через каждые сто метров отдышаться и послушать, не повторятся ли выкрики. Голосов, насколько я понимала, было два или несколько, похоже, это были молодые голоса. Между тёмно-зелёной листвой показались островки света. На склоне лес стал уже не таким густым, как внизу, потом и совсем поредел. А, вот и поляна. Выхожу на неё с осторожностью дикой кошки, не спугнуть бы кого. И вот что я вижу.
Два человека сидят в высокой траве лицом друг к другу и издают по очереди странные звуки — то ли поют, то ли кричат. Подошла ближе — две девушки теперь уже покатывались со смеху, тщетно пытаясь проговорить что-то друг другу, заливались снова: «Ой, не могу!». Вдруг они заметили меня и остановились. Сели, уставившись на меня во все глаза. Стало как-то неловко. Выражение лица у обеих было, как будто они увидели привидение. Девушки, похоже, были сёстрами, одна постарше, другая помладше. Длинные волосы у младшей из них растрепались, одна прядь попала в рот, и, широко его раскрыв, она изумлённо смотрела на меня. Другая прищурилась — видимо, решила изучить меня повнимательней.
— Привет. Это вы кричали?
… Пауза.
И снова взрыв смеха.
— Это я её пе-е-еть учила… Х-х-х… — до слёз заливаясь смехом, та, что постарше, снова повалилась на траву. — Пыталась учить…
— Сама захотела! — оправдывалась младшая из девушек. Но, взглянув на старшую, тут же снова прыснула со смеху.
Я спокойно ждала, пока у них пройдёт приступ. Явно было, что они наслаждаются обществом друг друга. Мне стало казаться, что я их где-то уже видела, причём обеих. Только не могла никак вспомнить, где. Словно смутное воспоминание ускользало из глубинных отсеков моей души. Старшая из них запела:
Я хочу научиться всему.
Я хочу быть такой же, как Ты.
Не рассказывай только, прошу, никому.
Где же могут исполнить мечты?..
Хочешь сделать меня другой?
Или можно остаться прежней?
Посторонним кажусь я, быть может, простой.
А внутри я, как чистый подснежник.
Младшая вторила:
— Ла-а-а… Ла-ла-ла-ла-а-а!
И опять смех. Теперь я поняла, почему они смеялись. Пением это было назвать трудно.
— Я намного старше её, пыталась научить её уму-разуму. А она захотела, чтобы я лучше научила её петь! Вот, пытаюсь. Ты, наверное, заблудилась? Эта дорога ведёт на вершину горы. Больше нет развилок, только до вершины.
— Нет-нет, я услышала голоса и подумала, кто-то зовёт на помощь! Я и не собиралась сюда идти…
Снова смех.
— Неужели всё так плохо?!
— Хуже некуда! Моё пение за крики о помощи принимают.
В это время произошло нечто: на поляну на огромной скорости выбежал мальчишка, тот самый, что сбежал из книги, а вслед за ним — погоня, три собаки и дворник в тяжёлых кирзовых сапогах.
— А ну стой!! — периодически выкрикивал он на ходу, несмотря на одышку.
Вдруг мальчик остановился, встал лицом к своим гонителям и… разделился на несколько мальчиков! Просто из него «вышли» ещё три абсолютные копии его самого. И все четверо бросились наутёк в разные стороны. Дворник так и остался стоять с открытым ртом, стянул с головы картуз, начал быстро-быстро креститься: «Чур меня!» Потом всё-таки опомнился и побежал за одним из мальчишек, но уже медленнее.
Собаки растерялись гораздо меньше. Усилив громкость, они резко повернулись и бросились за двумя из новоявленных беглецов, причём не за оригиналом, а за копиями. Из каких собачьих соображений они выбрали именно этих двух из четверых мальчиков, по сей день остаётся неведомым. А первоначальный мальчишка, избавившись от погони, влез на ближайшее дерево, да так проворно, что сам удивился. На всякий случай.
Остальная кавалькада с лаем и криками промчалась, как вихрь, через мирную доселе поляну и скрылась в лесу. Они бежали вверх, в сторону вершины, по отлогому склону горы.
Невероятную сцену наблюдали и смешливые девушки, и я сама. Как-то она нас сблизила… И я запела:
Ты не смотри по сторонам.
Взбирайся прямо вверх.
Лишь на вершине, только там
Ты сам полюбишь всех.
Когда-нибудь туда придём,
Увидим всё, как есть.
Пока же ждём, чтоб почтальон
Принёс благую весть…
Осторожно, словно боясь спугнуть птицу, подошли к дереву, где сидел мальчик. Из любопытства, да, но также из желания помочь. Сорванец забрался ещё выше, на самую дальнюю ветку, и смотрел на нас оттуда, оценивая наши намерения.
— Слезай, не бойся.
— …… ?
— Собаки уже далеко, а мы не кусаемся.
Мальчик нерешительно слез, взглянул по сторонам, потом повнимательней — на нас.
— Тебя как зовут?
— Федя. Что вы так на меня смотрите?..
— То, что с тобой сейчас было, это что? Откуда остальные взялись?
Федя задумался.
— Я и сам не знаю, как это вышло. Это уже третий раз так. Первый раз, когда старшие хотели меня отколотить. А потом на базаре, когда я бублик стянул, за мной погнались с городовым…
— Получается, когда тебе сильно страшно или что-то такое, ты раздваиваешься и даже «рас-траиваешься»,— догадалась младшая из девушек.
— Расщепляешься,— ещё лучше выразила мысль старшая.
В это мгновение у меня наступило прозрение. Я поняла, почему они показались мне знакомыми. Голос девушки, низкий, грудной, но приятный, был до того родной… Я напрягла зависшую память, и «О — !! Это же я! Я!!!»
Я всё поняла. Первая, «учительница пения», была с виду лет тридцати, и казалась не совсем знакомым моим образом. Волосы длинные, негустые, бледно-каштановые. Изящным движением она часто поправляла их, отбрасывая за плечи. Светлое платье было моды времён Пушкина. И такая худая… Если бы не младшая из них, я бы старшую, может, и не узнала. А эта смешливая девушка была почти такой же, как я, только старше лет примерно на семь.
— А, вот вы кто!…
— Ты это о чём? — в наигранном недоумении повернулась ко мне младшая. Или как её? Она была старше меня. Значит, средняя из нас.
— Не прикидывайся,— оборвала её старшая. И, повернувшись ко мне,— мы обе сразу узнали тебя, Катя.
И потом:
— Она — наша,— проговорила спокойно Старшая Катя, глядя Средней прямо в глаза. Брови её многозначительно взметнули вверх.
Мы стояли молча под изумлённым взглядом Феди, забыв о нём, изучая друг друга. Можно было бы, наверное, услышать, как быстро работает мозг каждого, переваривая информацию, полученную глазами. Между мозгом и глазами явно происходила борьба. Я видела две свои собственные ипостаси, только другого возраста.
Собравшись из разных времён и народов,
Мы песню Тебе воспоём.
И сложим короны свои мы у Трона
Властителя разных времён.
Властитель Вчера, Ты — Хозяин Сегодня.
И Завтра Ты тоже Король.
Время встанет, пройдёт и склонится у Трона.
Там Отец заберёт твою боль.
ГЛАВА 3
Издали доносился глухой лай собак. Очевидно, догнать мальчишек им пока не удалось. Каждый из нас переглянулся с остальными и, не сговариваясь, все бросились бежать через поляну, по высокой траве, в ту сторону, откуда доносились звуки погони. Даже Федя. Средней Кате страшно захотелось поймать хотя бы одного из мальчишек, разузнать, как это у них получалось… Наверное, в этом был ключ. Ну, и спасти от собак тоже.
Ага, вот тропа. Обогнув гору, выбегаем за поворот, и вот, сидит на высоком камне мальчик, высоко задрав острые коленки в залатанных штанишках, и напряжённо смотрит на собаку, снизу штурмующую каменный выступ. Мальчик — вылитый Федя, одет только по-другому и волосы длиннее, чем у нашего Феди, то есть у Феди Первого. В нашей-то компании Федя осмелел, как схватит камень, и — в собаку. Подобрав второй, бросился вдогонку отступающего с лаем пса.
— А ну-ка, пшёл! — и, вернувшись:
— Слезай, брат, не бойся. Я тебя в обиду не дам!
Федя Второй слез со скалы, отряхнув и подтянув штаны, глубоко выдохнул, прищурившись, посмотрел на Первого и сказал:
— Вот история… Не тронешь? — А хотел сказать: «Ты — хороший?» На кареглазом лице появилось злобно-недоверчивое выражение. Маленькие живые глаза бегали с лица на лицо, явно ища подвоха.
Мы молча ждали. Тогда Федя Первый сел в придорожную траву, и мы все последовали его примеру.
— Ну, рассказывай. Как ты докатился до такой жизни, братец? — спросил Первый Федя.
— А сам-то? Бублики воровал, струсил, убежал!.. Нет, чтоб со мной остаться. Защитил бы, что ли.
— Так получилось. Извини. Меня когда что-то шибко пуганёт, я сразу в кусты. Получается, тебя одного оставил всё расхлёбывать. Это не приём какой-то, я сам не знаю, как так выходит.
— Так я и появился на свет?
— Ну да…
— А нельзя нам с тобой… как-то обратно слиться?
— Да не знаю, как. Понимаешь?!
Тут в диалог двух Федей вмешалась одна Катя (назовём её Юная). Она запела. Выше на горе атмосфера была просто насыщена песнями. Кто и не пел, запоёт!
В мире много шуток есть,
Много непонятного…
Горизонты пересечь
Было бы приятно мне.
Коль чего-то не пойму,
Я не буду нервничать.
В сердце проложу тропу,
Приглашу вечерять.
Ты стучишься в дверь ко мне.
Посмотрю я в щелочку.
О, входи! Наедине
Ты не похож на белочку!
* * *
Тихо подошли два мальчика, похожие, как близнецы. Остальные Феди. Уставшие, не испуганные уже, а любопытные. «Теперь все в сборе, все четыре меня,— подумал Первый, сам усмехнувшись своей мысли,— можно идти».
— А собак куда дели? — спросил он вслух.
— На дерево залезли от них, гадов!
— А тут белка как выскочит! Они — за ней. Ну, вот! — довольно развёл руками один из новых.
— Надо отсюдова выбираться, пока дворник не накрыл.
— А как?
Оказалось, что Катя Старшая дольше всех находилась здесь, в тропическом лесу, потому что раньше других попала. Блуждала, искала выхода. Она-то и поведала всем присутствующим, что тропы, которых в лесу немало, все ведут
на вершину, и скорее всего, там должен быть какой-то выход из этой ситуации.
— Так всегда в сказках бывает. И вообще в книжках. Что нужно подняться на вершину или что-то такое… — подтвердила Юная Катя.
— Книжки любишь? — заинтересованно щурясь, взглянул на неё Федя Второй. Остальные промолчали. Юная вспомнила, при каких обстоятельствах впервые увидела Федю.
— Идти-то всё равно больше некуда. Пошли! — решительно скомандовала Средняя Катя, также склонная к приключениям. Повертела головой вправо-влево, будто чего-то искала, и поднялась первой.
Все Феди молча двинулись по тропе вверх, вслед за Катями. Теперь их было семеро, не считая затерявшегося где-то в джунглях дворника. Юнцы его уже не боялись, под защитой старших девушек они постепенно осмелели и начали обычные для своего возраста ребячества.
* * *
Вначале пути дорога была пологая, но потом всё круче забирая в гору, через час уже утомила наших путников. Мальчики изредка перекидывались то камешком, то шишкой, смеясь и подтрунивая друг над другом на ходу.
Первый привал сделали у песчаного откоса на северном склоне, в тени. Джунгли закончились, на этой высоте большие растения уже встречались редко. Солнце стояло почти в зените, жаркий климат говорил, что находятся они весьма далеко о родных мест. Но как выбраться отсюда, не знал никто.
Две Кати по дороге поведали друг другу, что обе попали сюда по воздуху. Одна на птице, другую доставила Большая Рука. Старшая отделалась молчанием, что ещё больше заинтриговало остальных по поводу её появления в джунглях. Потоком лились и вопросы, и ответы. Младшим Катям хотелось узнать всё о прошедших для Старшей годах. Но ответы той были кратки и односложны. Выяснилось, что Катя Старшая работает в историко-краеведческом музее и живёт в маленьком, доставшемся по наследству от любимой бабушки домике возле парка, в тени многолетних лип. Это было всё. Значит, бабушки уже не было в живых к этому времени…
— Ты откуда знаешь, что там чё-то есть? — спросил Федя Первый. Как водится, от усталости появились первые сомнения.
— Вот именно! — откликнулись остальные юнцы. Видно, во многом они были заодно.
— Где? — удивилась Средняя Катя.
— Наверху.
— Мальчик, молчи. Не знаешь дороги, помалкивай и иди за старшими,— немило прозвучал ответ утомлённого жарой человека. Это Старшая Катя ответила за всех девушек. Мальчики насупились и умолкли. Жизнь их уже приучила к такому обращению.
— Мне кажется, там будет Тот, Кто может нас вытащить отсюда, — пояснила Юная. Она ещё помнила Руку, доставившую её саму.
Все с вопросом в глазах посмотрели на неё. Катю Среднюю осенило:
— Создатель. Наш Создатель. Он знает, что с нами делать.
— Да ну тебя…
— Я в это всё не верю! — бросил вызов Федя Третий.
— Ага! Посмотрим… — ехидно поддакнул Второй.
У мальчишек, по-видимому, было атеистическое воспитание. Насмешки их лучше здесь не передавать. У их спутниц они вызывали раздражение.
— Заткнётесь сами или вам помочь?
— Бездари, молчите! Это вам не бублики по карманам тырить,— Средняя Катя поддержала свою «сестру», если можно так выразиться.
Мальчики ненадолго замолчали.
— Не знаю, как на вашем уровне разговаривать, мальчики. Убогие… Поэтому — пойдём,— заявила Старшая, и все встали.
Времена весёлого смеха сменились борьбой за выживание.
Наступила самая жаркая пора дня, хотелось есть и пить.
Поэтому шутки становились всё злее, разговоры — реже, а потом и прекратились вовсе. К счастью, за следующим выступом скалы открылась небольшая тенистая лощинка с радостно бегущим прохладным ручьём. Все повалились на траву под тенью единственного деревца, которому были несказанно рады. Напились из ручья. Вода была чистой и вкусной.
Первый Федя почему-то сел подальше от своих, на камень у самого ручья, и повернулся к спутникам спиной. Потом быстро достал что-то из кармана и положил в рот.
— Ах ты, гад!
— Делись, кому сказал!
Федя вскочил. Большими круглыми глазами смотрел на гонителей своих. В кулаке у него был зажат кусок бублика. Челюсти мальчишки быстро работали, не мешая ему соображать, какой избрать план действий. Надо было как можно быстрее прожевать и проглотить.
— Вот вам! — свободной рукой скрутив кукиш, Федя бросился наутёк, остальные — за ним. Кроме девушек, конечно. Они громко смеялись.
Потом всё-таки двинулись дальше и все увидели, что Юная Катя стала на одну ногу прихрамывать. С непривычки просто натёрла ногу. На трудных участках теперь приходилось её ждать. Эта Катя была физически развитая, неслабая, и положение всеобщей «обузы» начинало её раздражать. Она не привыкла быть хуже кого-то. Девушки были сильнее, мальчики проворнее, но почему-то никому и в голову не пришло помочь, подать ей руку. Старшая нервничала и с плохо скрытой досадой периодически спрашивала: «Ну что, ты идёшь?» Средняя Катя распевала песни, глядя в небо, а Феди были заняты своей внутренней перебранкой. Юной Кате приходилось молча глотать обиду. Тяжело дыша, стараясь ничего не чувствовать, она взбиралась всё выше и терпела боль из последних сил. «Попросить о помощи? Не дождётесь! Какая всё-таки бессердечность!.. Интересно, смогла бы я вот так идти рядом, безразличная к чьим-то
трудностям?» — не покидал её непрошеный внутренний монолог.
Всем этот поход уже окончательно надоел, утратил вкус приключения. Он требовал напряжения сил и воли. Никто не ожидал, что будет так.
ГЛАВА 4
Авот и вершина. Трава, камни, бугры, ничего особенного. Ветер. И никого. Долго сидели покорители горы возле колючего сухого кустика — молча, в недоумённом ожидании. А что теперь? Цель достигнута. А смысла нет.
Никто сначала не заметил, как прилетела и села на ветку куста маленькая пичуга. Только Средняя Катя подалась вперёд и сосредоточенно всматривалась в птицу. Очень яркое оперение выделялось на фоне тусклых красок этой вершины. Девушка подошла, влекомая скорее каким-то «шестым чувством», беспричинно ощущая значимость момента и неодолимое желание приблизиться. Птица вертела головой, посматривая то так, то эдак на всех присутствующих. И вдруг, повернувшись всем корпусом к подошедшей Кате, прямо и строго уставилась ей в глаза. Совсем как человек. Катя обомлела. Ошибки быть не могло. Это была птица-совесть, только в миниатюре.
— Ах! — вырвалось, никого не спросясь, удивление.
Вся компания обернулась и посмотрела на Катю Среднюю, на птицу, и, не сговариваясь, каждый по одному встал и подошёл, влекомый той же непонятной тягой. Птица перелетела на другую ветку, откуда удобнее было разглядеть присутствующих, и невозмутимо смотрела то на одного, то на другого, поворачивая к нему и голову, и тело.
— Я узнала тебя! Это ты.
— Я,— многозначительно отвечала птица.
— Ты же была большая…
— Это — до того, как вы начали восхождение.
— О-о! Говорящая птица! Откуда ты её знаешь?! — выразил Федя Третий всеобщее изумление.
Столько всего странного произошло в этот день!
— А где же этот ваш Великий Создатель? — возмутилась Старшая. — Я была уверена, что Он ждёт нас на вершине. Что отправит домой.
Птица хрипловатым голосом каркнула:
— Его нет. Есть только я. Он поручил мне доставить вас домой… К Нему домой.
Старшая Катя рассмеялась, не скрывая насмешки:
— Маловата будешь, птичка.
В этот момент Средняя Катя совершенно без всякой причины вдруг явственно вспомнила, как неласково обрубила мальчиков по пути наверх, а потом вдруг поняла, что Юная Катя всю последнюю часть пути хромала. «А где же была я?! Почему не помогла? Песни распевала…» Ведь только она знала, что это за птица. Столько лет борьбы с эгоизмом, стремления к совершенству — и вот вам результат. Больше всего Кате хотелось, чтобы окружающие не знали о её недостатках, чтобы не отвернулись от неё, когда узнают, какова она на самом деле. Но что-то внутри перевесило привычный давнишний страх.
— Совесть, прости меня! — отчаянная искренность звучала в её голосе. — Я знаю, я обижала. Мне самой гадко. Федя, мальчики, простите меня! Зря я на вас отрывалась… Катя, я даже не замечала, что ты хромаешь, не помогала, прости,— повернулась она к Кате Юной.
Все опешили от такого поворота событий. А тут ещё птица на глазах стала расти и доросла до размера голубя! Видимо, с её появлением что-то изменилось в атмосфере.
— Это птица-совесть, она меня сюда и принесла! Только, знаете, она была намно-о-го больше. Я верхом на ней сидела, серьёзно.
Катя Юная взорвалась фонтаном эмоций:
— Кать, это ты меня прости, я так злилась на вас всех — всю дорогу! Я ногу натёрла, так сильно… И никто даже не заметил! Хоть бы один кто-нибудь помог! Я вообще хотела пойти обратно, думаю: раз так, то и не надо! Да ну его… Это всё такие мелочи, детский сад. И что это на меня нашло? Так злиться… Простите меня все!
Птица-совесть довольно каркнула, почти как ворона. Она уже доросла до размеров небольшой курицы.
В продолжение «сеанса покаяния» расплакался Федя Первый, а за ним и Второй, и остальные. И бублик, и перебранки — всё теперь предстало в новом свете. Птица важно, вперевалочку подошла к Первому, размером она стала уже больше него. Повернулась, подставила мальчику спину:
— Не плачь. Садись!
Федя сразу сел, поднялся в воздух верхом на птице и во весь голос закричал:
— Эге-гей!!!
Небо отозвалось задорным эхом: «Э-э-эй!» Долго ещё стояла неподвижно вся честная компания, глядя им вслед, пока они не исчезли за горизонтом.
* * *
Прошло довольно много времени. Никто не разговаривал. Всем и так всё было ясно. Будто боясь спугнуть возвращение птицы, все погрузились в глубокое ожидание. Переосмысливая происходящее, каждый непроизвольно приходил к одному и тому же вопросу: что будет дальше? И будет ли вообще продолжение? Каждый знал, что попал сюда
сверхъестественным образом, что подразумевало такой же необыкновенный исход из этой загадочной страны. Средней Кате откуда-то пришла непрошеная мысль, что ей не суждено окончить университет, если останется здесь навеки. Она обернулась направо, налево, словно искала чего-то.
«А прилетит ли птица за тобой?» — высовывал голову какой-то наглый змеёныш внутри.
«А куда это она их относит? И вообще, можно ли ей доверять?» — вторили ему его зелёные собратья, устремляясь из недр подсознания в атаку на каждого из наших героев.
Но прежде, чем хоть один из путников отважился произнести свой вопрос вслух, птица-совесть, плавно паря кругами над безлесой вершиной, вернулась за Федей Вторым, а затем, по очереди, и за всеми остальными. Почти всеми… Никто не рвался вперёд, расталкивая остальных, не докучал Совести мольбами и уговорами взять сначала его. Хотя некоторым хотелось. Но что-то подсказывало, что птицу это рассердит.
И вот на продуваемой всеми ветрами вершине осталась одна Катя Старшая. Птицы не было долго, и к сердцу начал подкрадываться холодный, липкий страх. Один из наглых змеёнышей так и нашёптывал:
— Ну, вот и всё, красавица! Попалась. Теперь ты одна. А одна-то ты, конечно, не веришь в сказки и в существование говорящей птицы.
— Пошёл вон!!! — изо всей мочи крикнула Катя, зная, что это должно подействовать. Ан нет…
— Оставили тебя, да? Куковать тебе на этой горке ещё много-много лет! А есть что будешь?
— В джунглях есть плоды,— вступила Катя в полемику с маленьким змеем.
— Они все ядовитые,— тут же прозвучало довольное шипение.
— Отойди от меня, сатана! — крикнула Катя ещё более властным голосом.
В этот раз змеёныш уполз. Навсегда ли? Как бы от него совсем отделаться?
Сначала Катя подумала, что это просто по старшинству птица уносила всех, от младших до старших. Ничего особенного. Нужно просто дождаться своей очереди. Затем, вспомнила одну подробность: каждый из унесённых Совестью просил прощения у остальных. «Может, это как-то связано? А почему же я не извинялась? Я?! Да ну, конечно же, потому что не в чем раскаиваться. Понятно, я старше всех, я уже дольше всех в этих джунглях, да и вообще, упрекнуть меня не в чем, иначе навязчивая птица бы непременно это сделала. Я добрая, всем помогаю…»
Так размышляла Катя Старшая, сидя на вершине горы, куда с таким трудом взбиралась с остальными, ожидая увидеть здесь Того, Кто Один может избавить от всего. «Но Он не пришёл. Обманул. Прислал вместо себя какую-то птицу. На кого же теперь надеяться остаётся, если даже Он…» Слёзы самосожаления быстро навернулись на глаза, и Катя громко расплакалась, навзрыд, как ребёнок. Вся обида на неявившегося Создателя, на остальных, на птицу и на жизнь вообще вырвалась в этом безудержном рыдании. Повернувшись лицом к скале, закрыв рукой лицо, она, дала волю чувствам. «Ну и хорошо, что одна. Никто хоть не увидит…»
Успокоившись, Катя уснула. Через несколько минут проснулась в тревоге: «Что я тут делаю?» В первые мгновения она даже не могла понять, где находится. Потом всё вспомнила. От этого не стало легче. Почему-то внутреннему взору предстала такая картина: белобрысый, плохо одетый мальчик спрашивает, дойдут ли до вершины, а она, Катя, одной фразой высокомерно и строго ставит его на место. Тогда Катя не обратила внимания на лицо мальчика. А сейчас перед глазами увидела это лицо. На нём было немое удивление, страх и боль. Кате стало невмоготу. Потом пришли на ум ещё пара таких моментов, от которых стало неловко. Хотелось всё прокрутить назад, как плёнку киноленты, исправить.
Ветер на вершине усиливался, небо начало быстро покрываться лиловыми тучами.
«Быть дождю!» — подумала Катя, и тут же на её красивый прямой нос упала первая капля. И, вот диво, эта капля была солёная, и от неё защемило в груди.
«Бог тоже плачет! — увидела она, внимательней всматриваясь в небо. — Никогда бы не подумала».
Буря пока не разгулялась во всю мощь, дождь только начинался, но капли становились всё чаще. Ещё был шанс улететь, пока не началась «нелётная погода».
Впервые за всю свою долгую, порядочную жизнь ей стало понятно, что у Создателя тоже есть чувства, и Ему тоже можно причинить боль. Девушка стала догадываться, что много раз делала это, сама того не сознавая. Все её последние годы были наполнены старательными усилиями жить правильно, как написано. Ей самой казалось, что так и было. Теперь же, на этой одинокой горе, где негде было даже укрыться от дождя, Катя Старшая увидела, что другие люди не менее ценны, хоть и не такие правильные и гладкие, как она сама. И как она стремительно шла вперёд, уча всех жить. Иногда по их же головам.
Подняв голову к свинцовому небу, сквозь тяжёлые редкие капли солёного дождя Катя всматривалась в его глубину, пытаясь там отыскать что-то забытое, очень родное. И не крик, а шёпот вырвался из её уст:
— Прости! Я не хочу быть такой… Измени меня.
И тут на горизонте показалась точка. Она росла и приближалась с каждым мгновением, и вскоре по знакомому взмаху крыльев Катя узнала птицу-совесть. Она была размером с огромного орла и несла в клюве оправдательный вердикт. Совесть села рядом с Катей, отряхнула перья, как воробей, косила взглядом, поворачивая голову то так, то эдак, будто изучала.
— Молодец! Если бы не покаялась, осталась бы здесь навсегда. Садись.
Прикосновение к мокрым перьям было неприятно. Сидеть на них было скользко. Одежда Кати уже промокла.
— Погодка-то не очень лётная,— по привычке проворчала Катя. И почувствовала, как сразу уменьшилась птица под её весом.
— Ой!
— Молчи, а то ещё тяжелее будет нести,— и птица-совесть всё-таки отправилась в полёт. Далеко внизу остались непролазные чащобы джунглей, заливаемые тропическим дождём. Совесть, как орёл, взмыла в вышину, потом выше, выше, и плавно вырулила туда, где уже не бушуют ветры. Далеко над дождевыми облаками милость превознеслась над судом.
ГЛАВА 5
Внеобозримо просторном зале всё было залито светом. Гладкий пол из полудрагоценного камня наподобие яшмы блестел, безукоризненно отполированный. В дальнем конце стоял трон. А вокруг него вразброс неровным полукругом были расставлены изящные высокие стулья с парчовыми сиденьями, какие бывали в роскошных дворцах в прошедшие века. И вот двустворчатые двери растворяются, входит высокий, статный человек в тёмно-синей мантии
с горностаевыми кисточками. На голове — корона. Вся его фигура излучает невидимый, но вполне ощутимый свет. Двери за ним затворяют. Решительной и в то же время мягкой походкой подойдя к трону, Венценосный привычно садится на него, отогнув мантию. Закидывает ногу за ногу, в ожидании скрестив на груди руки, что, собственно, совсем не пристало королевской особе. На широком с крупными чертами лице довольно лежит улыбка, и, как будто предавшись мечте, король созерцает что-то приятное внутри себя.
Два хлопка в ладоши — и отворяется другая дверь в дальнем конце зала. Робко озираясь по сторонам, входят — ну, конечно же — трое девушек и четыре мальчика, одетые точно так же, как и были в предыдущей главе. Только обувь немного более пыльная и после полёта волосы у всех растрёпанные. Стража затворяет за ними двери, и это усиливает страхи прибывших.
— Ну, как добрались, хорошие мои? — раздался очень густой, насыщенный голос Сидящего на троне. Интонация вполне доброжелательная. Но эффект превзошёл все Его ожидания.
У каждого из пришедших реакция на этот голос была самая разная, непроизвольная. Катя Старшая и Средняя сразу упали ниц, и не смели поднять головы, пока Король не заговорил снова. Казалось, этот голос мог разрушить скалы, сокрушить большие деревья. Юная узнала этот голос и, как завороженная, опустилась прямо на пол, раскрыв от удивления рот. И руку Его узнала. Хотя здесь она была обычных размеров, не как во время полёта в джунгли.
Первый Федя озирался по сторонам со смешанным чувством страха и восторга. Двое младших пытались спрятаться за его спину, а второй Федя лежал лицом вниз и не смел поднять головы. Этот свет для него был почти невыносим. Он наполнял всю его внутренность, каждую клеточку. Феде казалось, что он вот-вот взорвётся.
Вы когда-нибудь видели Бога?
А Его что, возможно увидеть?
К Нему не приводит любая дорога.
Дорогу ту нужно выбрать.
— Ну, вот что, дорогие. Я понял, этот зал — не то, что вам нужно. А пошли в сад!
И Король вдруг вскочил с трона, хлопнул в ладоши и, на ходу со смехом нарочно задевая простёршихся ниц и всех остальных наших оторопевших героев, вприпрыжку побежал из зала. Что-то в Его движении было эдакое залихватское, живое, оно увлекало за собой, как вихрь. Просто невозможно было не побежать за ним. Так все и сделали, выбежали в дворцовый сад.
И вот, на зелёной лужайке, скинув и постелив на сочной траве мантию, сидит на ней весёлый Король в окружении своих новых подданных, ибо таковыми стали наши герои. Кто побежал за ним — тот и Его. Кто не успел, тот опоздал, как говорится. Но успели все.
К всеобщему изумлению, с другой стороны сада подошёл старый дворник, оказывается, он раньше всех их повстречал мудрую птицу и был здесь уже давно. Дворник выглядел намного моложе и веселее. Усевшись поудобнее, все ждали, когда Король снова что-то скажет. Никто не решался заговорить первым. В глубине подсознания ожил многовековой наследственный этикет. Все понимали, что говорить сначала будет Он. Власть Его чувствовали все, но и другое тоже: что-то «своё», родное.
— Долетели нормально? — Его Величество задал вопрос по-другому.
— Да…
— Нормально.
— Спасибо, хорошо.
Старшая Катя не посмела сказать: «Только намокла», хотя она, улетевшая с горы последней, могла бы пожаловаться на это.
— А ты просохла уже, Катюша, вот и молодец. Вас, наверное, всех интересует, где вы находитесь и как вам вернуться в своё место? Так?
Федя Второй уже ждал этой возможности:
— Да. И как нам «слиться» обратно, стать одним человеком!
— Это несложно, дети мои. Я вас создал, и Я хорошо знаю всю вашу жизнь. Вы находитесь в Королевстве Вечной Жизни, а я здесь — Король! Но вам предстоит серьёзный выбор. Дело в том, что вернуться в своё место сможет только одна Катя и один Федя. Остальные останутся здесь.
— А!
— Как?!
Каждый из присутствующих ушёл куда-то на глубину, быстро взвешивая все «за» и «против» предложения Короля. Здесь было так хорошо и красиво! Уходить на самом деле не хотелось. А дома ждали — кого мама, бабушка, братик, кого жених…
— Мы из ШКИДа******* сбежали,— признался Федя Первый. — Там сейчас ужин. Картошку в мундирах дают…
— Я знаю,— отвечал Король.
— А я и не хочу назад! Есть вечно нечего… — (так хотелось сказать привычное «жрать», но при Короле это прозвучало бы неподобающе). — Одна картошка.
— Ребят жалко.
— А мне драмкружок! Мы же весь спектакль завалим, если не вернёмся.
Король прошёлся по траве, снова сел. Он понимал, что каждому из прибывших предстоит нелёгкое решение. И принять его может только сам человек.
Оказалось, с Федями дело обстояло проще. Мальчишки пришли почти что из одного времени — «отщепились» от основного Феди в один и тот же год. Никто бы и не заметил их исчезновения в тот момент, разве только гнавшийся за одним из них дворник, да и тот был здесь же, рядом, и всё понимал.
Раз нужно было, чтобы один из них вернулся, первый Федя решил отправиться в ШКИД. Он чувствовал ответственность за остальных и был рад их «пристроить» у Короля. А значит, сюжет его жизни там, в его мире, теперь будет течь иначе, и тех страшных случаев, которые породили остальных Федь, вовсе не произойдёт.
Всё это очень просто и доходчиво объяснил Король.
— Здесь уже много ваших,— сказал Он. — Ведь Я — Отец сирот и заступник вдов. Это — Моё Королевство, и Сюда часто попадают не те, на кого бы подумали люди.
— А мы все, из Республики ШКИД — вымышленные?
Король рассмеялся.
— Не более вымышленные, чем Я. А Я — Настоящий?
— Конечно!!! — ответили все Феди в один голос, удивляясь вопросу. Всё атеистическое воспитание слетело в момент, как только наши герои стали подданными Короля. Как можно сомневаться в подлинности Королевства, находясь прямо в нём? Сияние Его славы затмило безбожное неверие их сердец.
С Катями было сложнее. Одной было пятнадцать, другой двадцать один, а третей уже тридцать. Которая из них вернётся в свой мир, с того момента и будет продолжать свою земную жизнь наша Катя. Выбор трудный, согласитесь.
О происхождении «вторых и третьих лиц» Его Величество поведал простой закон, действующий в Его Королевстве согласно Конституции. Когда с человеком на земле происходит какая-то серьёзная душевная травма, образуется Персона, которая навеки остаётся в том возрасте и состоянии, в каком была на момент травмы. Если, конечно, её не заберёт Король. Обычно сам человек ничего этого не замечает, и все они прекрасно уживаются вместе — в нём. Пока не возникнет подобная ситуация, и человек удивляется: «Почему я так реагирую?» А это вторая или третья Персона вылезли и живут вместо него. Выход из этого один. Персоне нужно простить обидчика и захотеть остаться с Королём. Это дело добровольное.
Долго думали все три Кати о перспективах своего возвращения. Остаться с Королём больше всего хотелось Юной Кате. Она Его уже по-настоящему полюбила. Всё-таки в джунгли Он доставил её Своей рукой, а не птица… «Но как-то жаль не прожитые годы»,— подумала пятнадцатилетняя девушка. Защемило в груди. Катя была остро чувствующим, непустым человеком. В свои юные годы это уже была страстная натура, мечтающая посвятить себя великой цели, только не знала какой. Самым глубоким её желанием было совершить подвиг, который повлияет на судьбу человечества… Героизм был её движущей силой. Уйти вот так, не совершив подвига?.. Но здесь, в Королевстве, так глубоко дышалось самой жизнью, всё было так, как и должно быть. Катя посмотрела на Короля, на Его не лгущие глаза, на широкую отцовскую улыбку, и вдруг решила остаться. Этот выбор выступил вперёд из недр её сердца.
Средняя находилась в борении. В её мире было много интересного, весёлого, друзей Катя всегда ценила, и ей было бы трудно их оставить. А ещё у неё был парень. О женитьбе и речи пока не было, просто Катя наслаждалась общением с умным человеком. Она догадывалась порой, что не любит его, но признаться себе самой в этом не могла, гадко было. И Катя продолжала внушать себе любовь. Но самое сокровенное желание — быть, не как все — всё сильнее пробивалось внутри. Теперь уже мало что привязывало её к той жизни. Хотя…
После полёта на птице Катя Средняя почувствовала себя другим человеком. Подружившись с Совестью, эта девушка как будто заново родилась. И здесь, в Королевстве, эта новая Катя почувствовала себя, как дома — больше, чем дома. Поэтому она молчала и думала. Взвешивала. Потом заглянула внутрь и заметила там необычайное растение, прекрасное, благоухающее, как сама жизнь. Да это же семя веры проросло! Оно же — семя мудрости. Катя Средняя знала, что оно несовместимо с некоторыми вещами в её привычном мире. И решила остаться у Короля. Своими порывистыми решениями Средняя Катя всегда вызывала удивление окружающих. А на самом деле у Кати наступило прозрение: этот новый Король и есть тот самый Создатель, с которым она уже давно разговаривала по ночам, глядя из окна своего общежития, когда засыпали соседки по комнате. Просто она узнала Его сердцем.
Старшей Кате вроде бы неплохо жилось и там, в своём мире. Но с каждым годом жизнь её становилась менее красочной, однообразие, как туман, проникало во все углы, и все попытки избавиться от него заканчивались неудачей. Серость бытия без цели, без смысла, как крыса, грызла и подтачивала корни Катиной души. У Кати Старшей не было партнёра. Были, но каждый оказался по-своему несовершенным, а Катю это не устраивало, и она постепенно потеряла интерес к противоположному полу. Это было и хорошо, и плохо. Так было спокойнее жить, но внутри, неведомо для самой Кати, продолжался поиск и ожидание совершенного человека.
Однако был и страх — оказаться недостойной его, если он вдруг всё же существует. Так хотелось снова стать простой, как ребёнок, ни о чём не думать. Чего Катя не знала о себе, это, что при всех своих несовершенствах, она была весёлой и привлекательной личностью.
Она догадывалась, что создана для большего, для чего-то высокого и ценного, и никак не могла найти, что же это такое. Но тот факт, что это неведомое искомое отсутствует в её жизни, сильно мучил Катю и толкал её на всё новые поиски смысла. Птица-совесть помогла ей приблизиться к этому искомому, и здесь, в Королевстве, Старшая Катя поняла, чего искала. Вернее, увидела, Кого. Это, несомненно, был Он. Король. Совершенный Человек. Он же — Создатель.
— Я не хочу отсюда уходить, Ваше Величество.
— Почему, дорогая моя?
— Потому что здесь Вы… Мой Царь.
Король протянул к ней обе руки, и отовсюду одновременно раздались звуки вальса, Катя встала с травы и закружилась с Ним в самом прекрасном танце, каких просто не бывает на земле. Всё смешалось, и зелень лужайки, и беззаботные облака над головой… Впервые в жизни Катя испытала стопроцентное счастье, без примесей. «Я даже не знала, что так бывает,— изумилось сердце Кати. — И даже голова не кружится…»
Положение оказалось и хорошим, и затруднительным. Ни одна из девушек не хотела уходить! А раз так, то Кате пришлось бы прекратить своё земное существование, её бы не стало на земле. Король этого никак не хотел допустить. Начались дипломатические переговоры.
— Ты ещё не всё исполнила в своём мире, дорогая моя,— обратился Он к Юной Кате. Там тебя ждут такие дела, что тебе и не снились! И совсем не скучные.
Но чем больше Король уговаривал Катю, вернее, всех трёх, тем больше каждой хотелось остаться с Ним. Так бывает. В конце концов, Юная Катя даже обиделась:
— Как Вы можете, Ваше Величество, говорить мне такие вещи?!
— Какие?
— Ужасные! Назад вернуться! Мне здесь хорошо, с Вами.
Как долго это продолжалось бы, неизвестно, но тут разговор принял неожиданный оборот.
— Я пошлю с тобой дворника. Он будет тебе ангелом, будет тебя охранять. И вести от Меня приносить.
— Не надо мне дворника!
— Хорошо, дорогая Моя, Я Сам пойду с тобою. В твоё место.
— Правда?! — затаив дыхание, Юная Катя ждала ответа.
— Правда. Я не лгу. И не изменяюсь. Я и там, в твоём мире, буду везде с тобой. Я буду помогать тебе. Только ты не будешь Меня видеть.
— …
— Но ты будешь слышать Мой голос. И чувствовать, когда Я рядом. Ты согласна?..
— …… Да.
И, подумав немного, спросила: «А ножик, мачете, кто мне подложил в джунглях, Вы?»
— Его обронила Старшая. А при каких обстоятельствах — это её тайна. Так же, как и то, как она попала туда. Теперь это уже неважно.
Средняя Катя осталась навсегда с Королём. Равно как и Старшая. На тех же условиях, что и Юная Катя, отправился в свой мир Федя Первый. Много ещё удивительных лет,
насыщенных смыслом, исполненных приключениями, предстояло им прожить на земле. Сюжетная линия их судеб радикально изменилась после посещения Короля. Никто на земле и не заподозрил бы о том, что Своей могучей правой рукой Венценосный стёр многие годы жизни Кати и переписал заново её судьбу. Знали об этом только Он и две весёлые девушки, поселившиеся с Ним во дворце. Кстати, там они научились петь по-настоящему и с упоением предавались этому занятию целыми днями. Однако близкие там, в их мире, хорошо знавшие Юную Катю, да и Федины друзья и воспитатели, все заметили в них обоих внутреннюю перемену. Какая-то надёжная уверенность в завтрашнем дне, мягкость и отзывчивость к людям подсказывали окружающим, что с ними произошло нечто хорошее. А что — об этом предоставлено было догадываться им самим, так как ни Катя, ни Федя не поведали никому о своём дивном приключении. Таково было условие Короля. Да и кто бы им поверил?
Когда-нибудь, я верю, всё иначе
Предстанет. И прольётся яркий свет.
И об окошко сердце биться перестанет,
И на вопросы все придёт ответ.
Когда-нибудь я упакую ноты,
Возьму в дорогу скрипку без смычка.
Когда-нибудь увижу я кого-то,
Кто скажет всё про белого бычка.
Когда-нибудь: иль поздно, или рано
Придёт прозренье и исчезнет боль.
До той поры искать не перестану
Того, Кто всё и всех затмил Собой.
Когда-нибудь сотру я эти краски,
Которые скрывают мой шедевр.
И слой за слоем уползают маски,
И оголится одинокий нерв.
Когда-нибудь найду Того, Кто Званый,
Возлюбленный, Отдавший за меня
Тело и душу. Мой Родной, Желанный,
Кто носит звание Вечного Царя.
А что не ясно, и не вижу смысла,
То надо выше, дальше посмотреть.
И если от огня осталась искра,
Всё ж это лучше, чем без жизни тлеть.
КОНЕЦ
ВЗАПЕРТИ (фантастический рассказ)
Не помню, кто, когда открыл мне двери.
Не помню, как попала в подземелье.
Не помню страхов, горести, обид.
Не помню жгучий, как крапива, стыд.
Не помню, как друзья все упорхнули.
Не помню, как попала в этот улей.
Не знаю, выход где искать из лабиринта.
Не ведаю, где тайна та зарыта.
Не помню, кто забрал мои ключи.
О сердце, вспомни, только не молчи!
Не знаю, стоит ли всё это вспоминать?
А дважды два окажется вдруг пять?
Не помню Голоса, что изнутри зовёт.
А если вспомню, кто ж меня поймёт?
О, Свет в моём окошке, не молчи!
Лишь Ты Один силён найти ключи!
Я вспомнила: Тебя я в детстве знала.
Ну почему Тебя я не узнала?
Ты сотворил меня, к Тебе открыта жизнь.
Есть выход в лабиринте: прямо ввысь!
ГЛАВА 1
Казалось, в этом доме уже давно никто не жил. На самом деле в нём ещё никогда не было обитателей. Построили его невероятно быстро. Соседи в милом дачном посёлке удивлялись и не могли сообразить, откуда он взялся. Появился, «как грибы после дождя», простоял пустым, но потом показались первые люди. Именно «после дождя». Лето выдалось по-осеннему дождливым, серым, моросящие косые нити не давали просвета. Большая лужа у дома пузырились непредсказуемыми кружочками. Капли дружно наполняли лужу, и она росла с каждым днём.
Однако погода никак не помешала столь быстрому строительству. И когда оно было завершено, взглядам редких обитателей загородного посёлка предстал некрасивый, с глухими стенами и малочисленными окнами, дом из красного кирпича. Его изначально унылому виду соответствовало и состояние двора. По нему были разбросаны запчасти от машин, какие-то листы металла и одинокая перекошенная двухколёсная тачка. Всё это с неподдельным интересом сквозь проволочную ограду рассматривали озадаченные соседи. Пока хрупкую ограду не заменил жёсткий тёмно-коричневый металлический забор, скрыв раз и навсегда от посторонних наблюдателей происходящее в доме и во дворе. Соседи неоднократно отправляли соглядатаев — разузнать, что же скрывает это высокое ограждение. Но все их попытки были тщетны.
* * *
Я проснулась в тёмном незнакомом месте. Даже запахи и воздух казались чем-то чужим.
«А что я тут делаю?..» — звучала в голове мысль, как противная капель или сварливая жена, не давая покоя нервам. Ноги затекли, ломило бока и шею. Лежать на голом каменном полу было холодно и неудобно.
«Что же ты медлишь, вставай, беги!..» — стучало сердце, соглашаясь с доводами едва пробудившегося сознания. Темно и тихо. Стены без обоев, без прикрас. Один бетон. Таков же и пол, и потолок. Голова гудела, мысли разбегались. Одна цеплялась за другую, силясь восстановить события прошедшего дня. Поднялась, опираясь руками о стену, с кряхтением и большим трудом. И поняла, что болит не только голова, а всё тело. Глазами искала окно — должно же быть. Но его не было. Вдруг по стене промелькнул неожиданный свет фар, и я поняла, что окно есть. Просто на улице темно без фонарей. Штор не было, как и всего остального. Шаг за шагом продвигаясь на ощупь вдоль шершавой стены, добралась до двери. Нажала на ручку, заперто. Ну, конечно.
У двери в отчаянии сползла на пол. То ли стон, то ли хрип вырвался из тяжёлой души: словно от вспышки молнии, я вспомнила всё. Как очутилась здесь, в этой голой, не использованной никем комнате. Как вечером сама, своими руками выбросила ключ в окно, заперев прежде изнутри дверь. Это была последняя стадия моей затянувшейся битвы с изоляцией. Я проиграла. Неужели мне суждено вот так вот, глупо, бездарно закончить свою жизнь? Выбросив за окно всё — ключи, надежду, судьбу…
* * *
Много раз я пыталась завести друзей или хотя бы собаку. С детства и люди, и звери почему-то обходили меня стороной. Я не понимала, за что. Признаюсь, у многих из нас, беженцев, характер стал скверным. Я просто была одной из них. Мы взрывались от каждого слова, сказанного невпопад, задевающего за живое. Но ведь с другими нашими так не было. У них были и друзья, и родные, и собаки, и кошки. Со временем все как-то устроились. Моя же мама наотрез отказалась завести собаку: «Самим есть нечего!»
Это была одна лишь моя похороненная мечта, за ней последовали многие другие. И постепенно я сдалась. Не было какого-то поворотного момента в моей судьбе. Просто я сдувалась, как шарик после праздника. И сдулась. Как увядал букет ирисов, стоявший на нашем столе почти всегда, бессменный часовой. Ирисы росли у нас во дворе. Когда засыхали одни цветы, мы рвали и приносили другие. Эти ирисы стали для меня, как часть меблировки. Но мне они не нравились, как не нравилось всё в нашей беспризорной халупе, маленькой «времянке» во дворе у сердобольных людей, принявших несчастную семейку оборванных, озлобленных беженцев войны. Таких, как мы, было много в этих приграничных территориях. Прошлое было где-то далеко, в туманной мгле, которую я не спешила разрывать. Пусть там покоится — и война, и все, кого она унесла, кого искалечила…
Подростком я не переживала особо бунтарских всплесков, как у моих сверстников. Всё, что ещё могло всплеснуть, уже давно угасло, было похоронено. Мама меня любила, называла Дашуткой и всем хвалилась моим покладистым нравом. Я-то понимала: что-то со мной не так, но не знала что. После школы я поступила в университет по бюджетной программе и надеялась, что меня захватит наука. Не вышло. Математика, которой я посвятила пять лет своей жизни, вызывала у меня одно отвращение (в детстве я хотела стать ветеринаром или лесничим). Меня теперь называли Даша. Прошли годы, я устроилась бухгалтером, стала носить очки. Парни на меня не заглядывались, друзей не было. Приятели, конечно, были — кофе попить, поболтать в выходные. Я решила, что многие так живут. Вроде бы ничего чрезмерно плохого не случалось. Но и хорошего тоже. Читала книги, смотрела фильмы, ходила гулять в парк. Так прошло двенадцать лет. Иногда меня уже называли Дарьей.
Однажды в одночасье всё изменилось. Кто бы мог подумать! Бывают же такие несчастные по жизни люди, им всё время не везёт — где бы, с кем бы они ни были. На них то сосулька с крыши на голову упадёт, то проезжая машина обдаст из лужи новый плащ. В общем, в тот день я упала в канализацию. Да, прямо в люк и прямо посреди белого дня! Шла по улице и провалилась. Крышка была закрыта неплотно, я была уставшая после рабочего дня за компьютером, и вот… Была ещё одна причина моего падения, но об этом потом.
— А-а-а! — как-то дико, не театрально вскрикнула я и, ударившись ногой, встала на скользкую металлическую ступеньку внутри. Руками ухватилась за край люка. Когда первый шок прошёл, я высунула голову на поверхность земли — вокруг никого. Конечно же, никто не отреагировал, не подбежал спасать, прохожих не оказалось рядом в этот злополучный час. «Ну и ладно! — С досадой подумала я,— хоть смеяться никто не будет»,— и посмотрела вниз. Туда спускалась лестница вроде пожарной, и вела она в коридор-тоннель. Я удивилась, что в коридоре было сухо. Спустилась, медленно нащупывая ступени. В глубине коридора, в самом конце, был свет. «В конце тоннеля, как обещали! И надо же, даже в канализации!» — словно вспорхнувшая птица, промелькнула мысль.
И вот я уже иду по коридору на свет. Очутившись там, осторожно осматриваюсь. Выхожу, оказывается, из отверстия в скале — на зелёный луг, вернее, поляну. От яркого света сначала слепило глаза. Был ласковый солнечный день, и несчётное количество бабочек создавали впечатление нереальности, идиллии. Полевые цветы радовались тому, что цвели. И вдруг… ко мне отовсюду бегут, скачут, прыгают, летят — зайцы, белки, галки, скворцы, лисы и даже медведь! Подбежали, остановились на почтительном расстоянии. Наверно, чтобы меня не спугнуть. Или я — их? Наклоняются к земле как-то не по-звериному. Да они же кланяются! Что это? Сон? Явь?
Выходит из глубины леса человек.
— Красота творения приветствует тебя! — радостно молвил он.
Я узнала его. Он был красив. На нём был наряд из зелёных листьев. Он был мой. Нет, я не видела его раньше. Просто откуда-то сразу пришла уверенность: он — мой. Человек подошёл, взял меня за руку, и мы молча повернулись лицом к созданиям на поляне. Тут такое началось! Кто реверансы начал делать, кто приседать, кто шаркать задней лапкой. А иные, привстав, махали нам приветственно передними лапами. На поляне их становилось всё больше.
Следует заметить, что ничто из происходящего не показалось мне странным. Воображение моё давно находилось под плитой цифр и разочарований. Всё это было, будто так и должно быть. Я заметила, что от человека струится свет. Подняла руку к лицу — от меня тоже! «Но почему же я не удивляюсь?» — удивилась я своей реакции. Включились логические рассуждения. Сном это всё же быть не могло. Сны мне не снились — никогда.
Человек повернулся ко мне, сияя от счастья глазами, всем существом.
— Меня зовут Адам.
— Я знаю,— ответила я шёпотом.
От звука его голоса во мне проснулось что-то человеческое. В этот момент словно пелена разорвалась внутри и сокрытые во тьме страхи стремглав бросились на мою душу: «Что ты делаешь здесь?! Ты сошла с ума. Так не бывает!» Эмоции вырвались из плена со страшной силой. И я их очень испугалась. Столько лет они бродили внутри, прикрытые плитой бесчувственности.
Я с силой вырвала руку и стремглав бросилась туда, назад, в канализацию. Там хоть привычно, темно. «Не надо мне вашей радости!» — кричало раненое сердце, отвергая помощь. Вдогонку никто не бросился, не окликнул. Выбралась из люка, не замеченная никем, так же, как и упала. Бежала я потом долго, «куда глаза глядят». Сердце бешено билось, как безумное.
Прибежала. В нашем дачном посёлке был один дом странный, как и его хозяева, сами жившие не в нём, а в другом месте. Дом был новый, почти без окон, доселе необитаемый. Я знала, где живут владельцы дома, знала, где их найти. Вот она, их калитка. Постучала, позвонила, не ответили, и я просто вбежала во двор.
— Дайте мне ключи от «того» дома! Я на всё согласна! — крикнула я с порога.
Они, пожилая чета, спокойно переглянулись, оторвавшись от своих чашек чая. Старушка потянулась, зевнула, встала и, достав из кувшина на полке ключи, кинула мне через всю кухню.
— Назад не просись,— предупредила она, простерев ко мне указательный палец.
— Хорошо,— голос мой прозвучал надломленно. Я нисколько не обрадовалась своему решению. Сжала ключи в руке, положила на кухонный стол мобильник и крупную денежную купюру и выскочила из дому, не взглянув на хозяев, не поблагодарив.
И вот я устремляюсь по улице к «тому» дому, в спешке, дрожащими руками отпираю входную дверь, и бегом по лестнице, на второй этаж, в самую дальнюю комнату, скорее надо её — на замок! Пока не успела одуматься. Задыхаясь от боли, запираю изнутри дверь и, подскочив к единственному окну, швыряю ключ что есть мочи — наружу, как можно дальше. Всё.
Тут уж я дала себе волю. В истерике быстро шагая по комнате, я разговаривала со всеми обидчиками, какие были. По одному они явственно всплывали из глубин памяти. Я видела их лица. И кричала в эти лица, доказывая свою правоту. Потом, обессилев, уснула прямо на бетонном полу.
Вот так я оказалась в той тёмной комнате. Вспомнила.
ГЛАВА 2
Было серое предрассветное утро. «Ладно, раз уж согласилась на это, буду извлекать из ситуации всё, что можно»,— решительно настроилась я на положительный лад. Голова понемногу прояснялась, но после взрыва эмоций навалилась слабость. Прояснялась и слякотная сырость за окном.
С возвращением ясности пришло раскаяние: «Вот я попала! Зачем я это сделала?» Подошла к окну, глазами пытаясь отыскать выброшенный ключ. Коричневая лента размытой грунтовой дороги оставалась безучастной. Нет… Нигде нет.
— Вот дура! — вырвалось вслух. В тишине пустого дома это прозвучало резко.
— Нет, Даша, ты не дура,— извинилась перед собой. — Ты просто чудная… Но как же отсюда выбраться?
Разговор вслух с самой собой не был для меня чем-то новым. Когда живёшь одна, так часто бывает. Это не безумие. Просто привычка.
На дорожных лужах снова запрыгали капли дождя. Они тормошили поверхность огромных, во всю ширину улицы «озёр». Светало. Проехал городской автобус, даже с номером — «37». По этой улице вообще автобусы не ходят, да ещё в такой час! Чуть дальше он остановился, и из него вышла молодая девушка с блеклым жёлто-лиловым зонтом, торопливо пошла по улице. «Какая безвкусица! Ну и расцветка…» — почему-то она меня раздражала, без причины.
— Девушка! — робко окликнула я её. Но что я ей скажу? Достаньте мой ключ? Найдите? А вдруг кто-то за ночь его уже подобрал? Стало неловко.
К счастью, девушка не расслышала меня и деловито шагала дальше по улице, сутуло прячась под зонтом. Наверное, куда-то спешила.
* * *
Яне ожидала, что буду первой посетительницей этого дома. Сюда меня звали давно. Это был своеобразный эксперимент. Откуда я о нём узнала? Да от подруги. Одни пожилые чудаки решили построить Дом Уединения. Хозяева за определённую плату предлагали любому человеку провести двое суток наедине с собой. Приглашались туда самые разные люди: кто потерял себя, кто искал смысл жизни и кто остро нуждался в том, чтобы побыть одному. Условия эксперимента были такие: никуда не выходишь, без телефона, без связи с внешним миром. Хороши ли результаты такого уединения, сказать пока было невозможно. Оказалось, я была у них самым первым клиентом. Меня же влекла туда безысходность, тоска и тягучая пустота жизни. Хотелось перемен и внутри, и снаружи.
Дом ещё не был готов — ни отделки, ни мебели (этого я, признаться, не ожидала). Но слухи о нём уже ходили, причём самые разные. Многие о нём слышали, но воспользоваться не решались. Идея эта нигде не рекламировалась, а передавалась из уст в уста. Не каждый такое поймёт. Эта дикая затея привлекла меня именно своей таинственностью. Хотелось испытать себя, разбудить дремлющее.
Сначала я согласилась, договорилась с хозяевами через подругу, что зайду за ключом. Пробыть в пустом доме двое суток — мои выходные — казалось чем-то высоким, психологическим, «крутым», тем, что мне нужно сейчас. Но в последний момент я струсила и отказалась. Кто его знает, что они там с людьми делают? Авантюризма не хватило. А ведь самые тусклые, высушенные тихони чаще всего оказываются самыми отчаянными авантюристами — внутри. В то утро я должна была пойти за ключом. Не пошла, и вместо этого вечером попала в канализационный люк. Дальнейшее развитие событий вам уже известно. Видно, судьба мне была попасть в этот Дом Уединения.
Да, в случае соблюдения всех условий деньги клиенту полностью возвращались, а при несоблюдении он терял всё. Дом-то сдавался совсем не бесплатно.
Сейчас мне было не до денег. Хотелось сбежать отсюда. Но в том-то и дело, что я уже сбежала от всех, заперлась и выбросила в окно ключи.
* * *
Вчерашние события теперь вспомнились чётче, фантастические и нереальные. Люк, тоннель, сказка и… он! Он! Всю жизнь искала совершенного, единственного. На память пришёл рассказ об Адаме и Еве, читаный в детстве. Первые хозяева земли. Адам называл животных по имени, разговаривал и гулял с Самим Богом! Только плохо всё это у них кончилось. Куда это я попала вчера? И почему такая реакция? Чего я боюсь? Снова чувствовать?..
В сверхъестественное я верила всегда. Меня к нему тянуло. То со знаком плюс, то минус. То в какие-то дебри потусторонних сил, то к Богу детства моего — сильному и доброму Отцу. Ведь когда-то я в Него верила… Поэтому меня волновало больше не то, как такое могло произойти, а какой в этом был для меня смысл. И что мне теперь делать, в этой пустой, без мебели, без лампочки даже, комнате? Первая задача — отсюда выбраться. Расхотелось мне два дня провести в этом плену. Желудок урчал в ответ на неотвязные посасывания голода.
Я осмотрелась и только теперь заметила, что комната не совсем пустая, на стене было большое овальное зеркало в полный человеческий рост. Подошла. Лучше не смотреть! После истерики лица бывают — знаете какие. О, что это? Чуть выше моего лица на стекле красовался отпечаток губ красной помадой! Неужели здесь до меня кто-то был? Так сильно она любила себя… Оглянулась по сторонам. Кроме зеркала, ничего.
Вдруг в зеркале как будто что-то промелькнуло. Едва уловимое движение, ускользающее от взгляда, убегающее куда-то внутрь. «Вчера я — Алиса в Стране Чудес, а сегодня — в Зазеркалье»********,— непрошеная шутка сгладила подступающий испуг. Я отошла и всмотрелась с расстояния. Там и правда что-то было. Что-то двигалось, но в глубине, не на поверхности. И тут картина открылась полностью. Там, в зеркале, или в мире внутри него, зеленела поляна под ласковым солнцем. На траве резвились, прыгали зайцы, еноты, белки, лиса. А в центре этой идиллии сидели два человека, ели, пили, разговаривали, смеялись. Оба были наги. Я узнала их. Один из них был Адам. А другая — не я. Это была та девушка, из автобуса, но без зонта и джинсов. Волнистые каштановые волосы, густые и длинные, вызывали восхищение. Они были счастливы, как дети. В том, что они были голые, не было и тени сексуальности, всё выглядело так естественно. Они жестикулировали, махали руками зверюшкам, с радостью приглашая разделить свой пикник. Зверюшки осторожно, с почтением приближались.
И тут взрывной волной на меня хлынула ревность. Она душила, разрывала меня изнутри. Хорошо, что под рукой оказался строительный мусор — куски кирпича.
— Ах так! Вот вам! — и я запустила самым большим куском в наглую голую девицу, занявшую моё место. Зеркало с треском покрылось сетью мелких морщин. Я разбила его вдребезги! Осколки стекла осыпались дождём к моим ногам.
— Да как ты смеешь! Он мой! — негодование захлестнуло меня.
И противное: «А что же ты сама вчера убежала?»
ГЛАВА 3
Яходила взад-вперёд по комнате и старалась немного успокоиться. Села на пол. И тут моё воображение начало рисовать картины. Сначала образ невиданной на земле райской птицы и обрадовал, и озадачил меня. Птица была размером чуть меньше голубя. Она выпорхнула откуда-то слева, устремилась в правый верхний угол комнаты, и там исчезла сквозь стену, под самым потолком. Оперение её было ярко-оранжевым на спине, а крылья, задняя часть туловища и хвост — фиолетовыми. К концу хвост расширялся, перья закруглялись и были глубоко-голубыми, почти синими. Я видела её только со спины. Это всё, что я о ней запомнила. А также своё стремление: «Я тоже так хочу!» Не зависть, нет. Просто желание. В запертой комнате.
Сверху, сквозь потолок, показалась гигантская гроздь винограда с налитыми спелыми ягодами, заманчивыми и сочными. Потекли слюни. Над ней были пожелтевшие виноградные листья, часть огромной ветки. «И где же такие растут?» — только и успела подумать я. Но кисть исчезла туда же, откуда пришла. Я не поняла, виноград и птица были реальны или видение.
Потом вдруг вспомнились те далёкие дни, когда хотелось пробыть как можно дольше в школе, чтобы не идти домой. Возник в памяти одноклассник Ваня, которому, конечно же, понравилась моя лучшая подруга (тогда у меня ещё были подруги). На этом мой мысленный роман с ним и закончился. В очередной раз я убедилась, что со мной что-то явно не так.
Затем чередой начали сменяться картины из прошлого, которые я, казалось, давным-давно позабыла. Экзамен, где все списывали, а я одна, как… писала честно, так как всё вызубрила, и получила тройку, в отличие от более практичных однокурсников. Едкое чувство несправедливости захлестнуло меня, свежее, будто это было вчера.
Клевета, обвинения на работе, закончившиеся моим увольнением. Потом — неистовое желание подружиться хоть с кем-то, каждый раз приводящее к разочарованию в себе и других. Давно это было. Как будто кто-то сдул многолетнюю пыль с поверхности моего существа, и проступило то, что под ней.
Подняв голову, щурясь, я разглядывала верхний правый угол комнаты. Куда улетела птица? Почему-то вспомнились рисунки из Детской Библии, как Адам с Евой прячутся от Бога, а Он их ищет, зовёт…
— Даша, где ты? — раздался Голос где-то внутри. Голос был не мой. Он назвал меня по имени!
Я узнала этот Голос. И очень обрадовалась. Когда-то давно я Его часто слышала и так любила! Потом захотелось спрятаться, закрыть поплотнее дверь, и так запертую, прикинуться, что ничего нет, не слышу, и меня нет… Привычная ракушка манила в своё сладкое, безучастное укрытие. Это был проторённый маршрут — единственный, которого я не боялась. Но Голос не соглашался:
— Даша, ты слышишь Меня, Я знаю.
— Нет!!! — закричала я что есть мочи и заткнула уши пальцами.
Было время, когда я слушала Его, любила рассказы о Нём в воскресной школе. Я ждала каждого воскресенья. Он был единственным «Светом в моём окошке». У меня была мечта: встретиться с Ним вот так, реально, как с человеком. Но годы шли, и ничего не происходило. И я перестала мечтать. Зачем?… Мысли о Нём всегда помогали успокоиться, а иногда и понять, что делать. Я знала молитву «Отче наш», но чаще разговаривала с Ним просто, изливала душу, как сердечному другу. Потом всё реже. Мою жизнь нельзя было назвать счастливой. И чем больше жизнь закручивала меня в хороводе неудач, тем реже я к Нему обращалась. А потом и вовсе перестала.
«Обманет, снова обманет!» — зашептал внутри другой голос, гораздо более знакомый мне теперь. Он был неприятный, скрежещущий, с дефектом речи, но говорил всегда так убедительно, что невозможно было не поверить. И говорил одни гадости. И сейчас от него, как всегда, пелена безнадёжности и отчаяния начала обволакивать моё сердце. Я почувствовала, что нужно от него бежать, пока не поздно, захотелось снова услышать Голос Доброго, Родного, залезть под Его крыло защиты.
И вдруг, из чувства протеста, что ли, я открыла уши, резко повернула голову и громко отчеканила, обращаясь ко второму голосу, шепелявому и противному:
— Хватит! Пошёл вон.
Этот голос столько лет издевался над моими бедами, говорил с такой иронией и сарказмом, подливая масла в огонь, усиливая самые мрачные мои убеждения. Впервые за многие годы я подала свой голос в ответ. О, это было сладостно!
— Достал ты меня, понял?! Пойди кому ещё пожужжи! — я жалела, что вообще впустила его в своё сердце, много лет назад.
В этот миг что-то разорвалось в воздухе, и комната наполнилась Светом. Он лился, постепенно заполняя всё вокруг, из того же угла, куда исчезла свободная птица. Свет этот был живым, созидательным и положительным. Я впитывала его каждой клеточкой своей души. Я чувствовала себя, как растение на подоконнике у уехавшей в отпуск хозяйки. Хозяйка вернулась и поливала мою потрескавшуюся почву. Вернее, Хозяин. Ожившим сердцем я робко сказала Ему:
— Прости. Я больше не буду… От Тебя убегать.
Раздался большой, глубокий вздох облегчения.
— Ты ещё любишь Меня, Даша? — спросил отеческий Голос, родной, долгожданный.
— Ты знаешь, я люблю Тебя, Авва!
Слеза покатилась из уголка глаза, потом второго… Но это уже были другие слёзы, не такие, как моя истерика от пробуждения в пустом доме. Я знала: я пришла Домой.
Глубокий, незыблемый мир окутывал и занимал всё больше места внутри. Перемена была разительной и очень быстрой.
— Что, простить их всех, да? — я ведь знала Его желания, читала в Его Книге.
— Сможешь?
— Не знаю… Но я хочу. Так давно всё это было. Я уже и не вспоминала. Вроде бы…
— Я помогу! — сказал Отец.
И тут случилось Нечто. В том месте, откуда тёк Свет, появился мощный поток воды с неба, как водопад. Причём мокрым в комнате ничего от этого не стало. И вот: Он Сам появился в комнате. Собственной Персоной! Словно вышел из потока, подошёл и сел рядом со мной, обнял за плечи. Он был похож на самого доброго, самого сильного человека. Только ещё сильнее и добрее. Крупные черты лица… Трудно Его описать.
Говорить расхотелось. Сколько мы просидели молча, не знаю. Хорошо…
Наконец, я озвучила сидевший внутри вопрос:
— А почему Ты явился мне как человек? Разве так бывает? Это же не для всех. Это — для избранных.
— Это — для тебя.
Внутри шлюзы прорвало, и я выпалила:
— Ты всё видел, как я билась головой об эту жизнь — вдребезги, ревновала, завидовала, была эгоисткой? Видел, да? Это Ты мне дал Адама? Я всегда убегала от счастья, слишком больно. И моё место сразу занимал другой. Или другая. Как мне это надоело…
— Больше так не будет, Даша: ты вернулась, дочь. Я люблю тебя истинной любовью. Любовь даёт. Она не требует: «Люби меня!». Я вижу глубинную красоту твою. Адам пробудил к жизни твои чувства. Боль не уходит сама по себе. Позволь Мне её вытащить.
Я поёжилась, даже в Его объятиях. А Он набросил мне на плечи накидку, лёгкую и бесцветную. Стало хорошо.
— Смотри! — Он протянул ко мне руки и показал мне моё имя. Оно было написано на Его ладонях. А ещё там были шрамы, глубокие, некрасивые. — Я тебя всегда любил, люблю и буду любить. Выходи на Свет. Свет хороший. Зло, которое с тобой происходило, было не от Меня.
Повернувшись ко мне всем корпусом, Отец смотрел в мои глаза, и там Он видел всё.
— Это враг, чей голос ты слышала. Он хотел тебя убить. Он устраивал тебе всё это зло, и тебя же в нём винил. А больше всего во всех бедах он обвинял Меня. Ведь так?
В детстве мне так легко было верить в эту простую истину. Что всё доброе — от Бога, а всё злое — от Его врага. Врага наших душ.
— Ну, ладно,— решилась я. Я знала, что нужно делать. Поднялась и встала, как под душ, в реку, лившуюся у нас в комнате. Тотчас блаженство гармонии залило и душу, и тело.
Авва подошёл, встал рядом со мной в поток, взял меня за руку и мы оба «выплыли» из комнаты через отверстие в верхнем правом углу, куда улетела птица. Поток с Неба развернул своё течение и втягивал нас своей воронкой вверх.
Там, наверху, мы оказались на той же сказочной поляне в лесу, где Адам встретился со мной, а потом с ней… Теперь здесь всё было иначе. Трава пожелтела, как осенью, листья тоже, и была пасмурная погода. Ни зайцев, ни зверюшек. Неужели это то же самое место? Но то место было внизу, где канализация. А это — высоко. Почему же здесь осень?
Я не искала Адама. Всё здесь должно было говорить о нём, о счастливом дне с ним и о несчастном — потом. Но нет. Будто ничего этого и не было. Просто опушка леса. Я приоткрыла сердце и заглянула туда. Ведь в Адама я влюбилась тогда с первого взгляда. Я была уверена, что он предназначался мне от создания мира. Тщательно поискав его в уголках сердца, я изумилась, что его там просто нет! Я могла думать о нём так же, как о Пете, Васе или любом другом человеке. Вот те на!
— Авва! Его там нет! Это Ты его вытащил?
— То же самое Я сделаю с каждым обидчиком, поселившимся в твоём сердце. Хочешь?
— Конечно. Давай!
Пожелтевшие морщинистые листья на деревьях начали менять окрас, выпрямляться, позеленели, на ветках появились непрошеные почки. Прямо на глазах земля заросла новой, сочной травой, а сухая скрылась из виду. С любопытством выглянуло из небесного окна солнце. Наступала весна. Она наступала на осень, повергая все законы природы. Ведь здесь стоял её Создатель, и природа подчинилась Ему.
— Это свидание — со Мной,— сказал Отец.
Мне стало всё понятно. Как я мечтала в детстве провести с отцом хоть один, но целый день! А тут Сам Бог — Мой Отец. Авва Отче.
Это был неописуемый день моего Счастья. Как только мы не кувыркались в этой густой, высокой траве! Авва подбрасывал меня в воздух, ловил, как ребёнка, но только очень высоко подбрасывал, на три метра! Я почти летала. И рыбу мы ловили — руками! И на лошади скакали, и кормили зайцев прямо с рук. О чём только мы ни болтали… Я бегала
за птицами, особенно за райской, оранжевой с голубым хвостом. Не поймала. Хохотали от души, не помню даже, над чем. А когда удивлённое солнце направилось к выходу, мы оба легли в траву и любовались закатом. Его глаза искрились счастьем, я видела, что Ему так же приятно со мной, как мне с Ним.
— Смотри,— сказал Он мне с загадочным выражением лица и поставил прямо перед моим лицом зеркало.
Таких глаз, такого лица я давно у себя не видала. Да, наверное, и никогда. «Вот бы всегда быть такой»,— подумала я.
— Я как раз этого больше всего хочу,— улыбнулся Авва, протягивая мне зеркало. — Возьми. Если будет грустно, посмотри в него, и увидишь Меня.
— Но это же…
— Я у тебя внутри, дочь. Ты увидишь Меня в своих глазах.
— А можно спросить Тебя кое-что?
— Спрашивай.
— Почему Ты совсем не такой, как написал о Себе в Своей Книге?
— Это ты, Дашенька, понимала Мою Книгу через свою боль и разочарование. Я как раз такой, как написал. Теперь всё будет иначе. Ты будешь читать её сквозь счастье.
— Только Ты держи меня в Своих руках, ладно?
— Договорились. Я всегда с тобой, Даша. Не вырывайся… — и я, зажмурившись, утонула в Его больших, добрых объятиях.
Вот так я и вышла из незнакомого пустого дома в загородном посёлке. Открыла глаза — оказалась снова в пустой комнате с разбитым зеркалом. Не чувствуя ни боли, ни вчерашней досады, я сразу поняла, что нужно делать. Подошла к подоконнику, села на него, вытянув шею, посмотрела в окно. Там, в саду, на ветке ближайшей яблони, на расстоянии вытянутой руки, спокойно висел мой ключ. И как я его раньше не заметила? Открыла окно и, осторожно перегнувшись через край, затаив дыхание, двумя пальцами сняла ключи с ветки.
ГЛАВА 4
Я ехала в поезде в плацкартном вагоне. Мимо проплывали знакомые пейзажи, потом незнакомые города, поля, просёлочные дороги. Так тихо и стабильно внутри. Казалось, жила бы в поезде. Мой попутчик, худощавый молодой человек в спортивном костюме и очках, оказался очень даже приятным собеседником. Остальные пассажиры нашего купе уже вышли, маршрут подходил к концу. Хотелось напоследок сказать что-то значительное, ведь мы уже давно разговаривали на серьёзные философские темы. И вот, недолго думая, я решила поведать свою историю с ключом этому случайному незнакомому из поезда. Рассказала всё, как есть, как вам. В подробностях и без прикрас. Повествование лилось, как художественное произведение, как будто всё это было не со мной. Он слушал молча, только глаза его всё больше и круглее становились. Мне было всё равно. Я должна была рассказать ему всё. И вот, дойдя до моего освобождения из комнаты, делаю вывод:
— Знаете, Василий, я бы очень рекомендовала вам посетить этот дом. Мне кажется, это то, что вам нужно.
Мой слушатель оторопел от такого поворота сюжета.
— Да-да. Не знаю, почему я всё это вам наговорила, я ведь никому эту историю не рассказывала раньше. Не такая, чтобы говорить на каждом углу.
— А почему вы думаете, что мне необходимо посетить это… место?
— Там каждый встречается с самим собой. Вернее, с Ним, а потом с собой. Наверное, для чего-то вы оказались здесь, в одном купе со мной. Это не так уж дорого стоит, и хозяева охотно пускают. На этот дом уже очередь есть.
— Вы шутите?
— Нет, там по записи. Просто я была первой.
— Не верю я в такие вещи, извините. Ну, да была бы хоть меблировка какая, что ли… А за рассказ спасибо. Интересно было послушать.
— Кстати, теперь там и отделка, и мебель…
Василий задумался и сидел остаток пути молча. А я достала зеркало и с улыбкой в глазах рассматривала свои черты лица. На самом деле я искала и нашла там Его. Он и вправду живёт в моих глазах…
Мы попили чаю, приближалась его станция.
— Дайте координаты, на всякий случай,— вдруг скороговоркой выпалил Василий.
Едва я успела написать адрес на фирменной поездовской салфетке, как состав остановился, и он вышел. Я помахала ему рукой из вагона. Его никто не встречал.
МОЯ КРОША
В юности я очень не любила убирать дом, особенно летом. Во-первых, каникулы, а во-вторых, жарко. Чуть ли не каждое утро я надеялась, что возникнет какое-то неожиданное обстоятельство, и уборка отложится «на потом». Но, как правило, ничего экстраординарного не случалось.
Однажды я пришла домой и обнаружила у себя на крыльце маленького розового слоника, размером с котёнка. Если бы такой слоник вырос, а он явно был ещё детёныш, то был бы не больше обычной кошки. Он сидел, испуганно прижавшись к стене, прикрываясь поднятым хоботом, и выглядывал из-за него, рассматривая меня с любопытством и тревогой.
Я оглянулась по сторонам, не видит ли кто слонёнка, кроме меня. Никого. Улица была безлюдна в этот знойный час июльского дня. А то, что бы подумали люди, увидев у меня… такое? Медленно протягиваю к этому существу руки, продолжая озираться, в тайной надежде всё же, что кто-то из близких друзей вдруг появится в нужную минуту, успокоит меня и подскажет, что делать. Но нет, справляться с мини-слоником придётся самой. Слоник вжимается плотнее в стену, отворачивается, дрожит, бедненький. Аккуратно беру его в руки, бережно несу в дом. Отпускаю на пол, он — шмыг под диван. Я диван отодвигаю от стены, не даю ему спрятаться. А слоник осмелел, начал бегать по всему дому, цветки в горшках перевернул. Земля высыпалась и разнеслась по светлому пушистому ковру.
Набегавшись за этой крохой, сажусь на пол, жду. Что будет дальше? Немного пугает мысль, что такого не бывает. Ни по цвету, ни по размеру мой непрошеный гость никак не входил в список реально существующих существ. Точнее, животных. Значит ли это, что я сошла с ума? Или надо мной какой-то человек проделывает эксперимент? Или чья-то глупая шутка? А вообще, мой слоник — он это или она, не определишь, и я назвала его Кроша. Подходит и в том, и в другом случае. «Кроша! Кроша!» — ну как не засмеяться, до того эта Кроша комичная! Напоминает детство.
Слоник несмело пробрался уже в огород. Наша собака, Фишка, он совсем незлобивый пёс, так как на цепи не сидит, как подскочит к ней! Прыгает вокруг, улыбается по-собачьи, показывая зубы, заигрывает с Крохой. От его лая бедняга пустился по двору, на грядки. Смотрю, всю клубнику истоптал, вот слон! Хоть и маленький.
Я — скорее его ловить, а то ещё кто из соседей заметит, что у нас странное что-то в огороде бегает. А он, бедолага, решил, что я играю с ним в догонялки, увиливает, уворачивается и — наутёк. Смеюсь, хохочу, как в детстве. Не помню, когда я так смеялась последний раз!
Выдохлась я, совсем утомила меня эта кроха. Остановилась отдышаться в любимой позе — «руки в боки». Поднимаю голову и взгляд к небу, что там? И вспоминаю: есть кому помочь.
— Господь, помоги! Ну что же это такое?..
В этот момент прямо из глубины неба, не из-за горизонта, нет, а как бы выныривая из него самого, вырисовалась картина большого розового слона. Это была слониха, мать, без слов было ясно. Она неслась галопом сквозь небо — прямо к нашему огороду, во весь опор, воинственно подняв хобот. «Пропала клубника, растопчет!» — только и успела подумать я. Слониха покружилась над нашим двором, высматривая, конечно, своё дитя. Она оказалась не такой уж большой, как на первый взгляд. Меньше обычного слона, но не совсем маленькая, примерно с небольшую свинью. В своих первых предположениях о будущем размере Кроши я ошиблась.
И вот Кроша моя уже несётся ей навстречу, прыгает, ушами хлопает, будто хочет взлететь. Слониха-мать, как коршун, устремилась к ней, обхватила на лету хоботом и унеслась, как вихрь, в небо, откуда и пришла. Лишь один раз оглянулась на меня, смерив недобрым взглядом, попробуй, мол, только тронь ещё раз мою кроху.
Я осталась стоять в огороде. Вокруг моих ног обыденно копошились муравьи, неподвижно висели на ветках краснеющие вишни. Тишина. Что это со мной было? А было ли? И я пошла завалилась на диван. Решила: «Полчасика вздремну, и всё как-то образуется». Я часто так делала.
* * *
Просыпаюсь от маминого недовольного ворчания и шума пылесоса. С ужасом начинаю понимать, что произошло. Горшки уже на местах стоят, на полу, как верные часовые. Мама выключает пылесос, подходит к дивану, садится на краешек.
— Ну, объясни мне, что это такое? Додуматься только… Вы что тут, в футбол играли?
— Мам, ты не поверишь, если я тебе скажу. Ну, прости. Я сейчас сама всё уберу.
Мамины брови двумя тонюсенькими полосочками подскочили вверх. И почему это считается красивым, чтобы брови были, как ниточка? Я вот свои оставлю так, как есть!
— Чему это я не поверю?
— Не спрашивай, лучше, мама. Я просто всё сейчас исправляю.
И я соскочила на пол, босыми ногами зарываясь в толстый ковёр, на котором довольно неуместно смотрелись комья земли и грязи.
— Так, дочь. Подойди ко мне,— это был тон школьной учительницы, который я очень не любила. Мама всю жизнь преподавала математику в школе. Уперев руки в бока, она изучала взглядом моё лицо, как будто впервые видела. Так вот откуда у меня эта привычка!
— Хорошо! Сама напросилась. Я прихожу, а у нас на крыльце розовый слон сидит. Вот такой маленький,— показываю двумя ладошками размеры Кроши.
Мама молчит, но это не предвещает ничего хорошего.
— Я его или её назвала Крошей! Такой смешной! Вот он-то и попереворачивал цветы на ковёр, он и в огороде нашкодил, клубнику потоптал…
Дальше можно было не продолжать. Мама стремглав бросилась в огород к клубнике.
Короче говоря, пришёл папа, после совещания с мамой он ни о чём не расспрашивал, только тихо провозгласил вердикт: неделю без компьютера, без игр.
Ну, разве не обидно? Больше я не мечтала о необычайных происшествиях. Легче было просто убрать дом, чем так… Но в сумерки я ещё долго выходила в огород и всматривалась в вечернее небо на горизонте, не вернётся ли мамаша Слониха и моя Кроша. В жизни всё-таки должно быть что-то нескучное.
А в сентябре, как обычно, пошли в школу. И, как назло, на первом же уроке литературы задали написать сочинение на тему: «Самый яркий день моих летних каникул».
Можете угадать с трёх раз, о чём я написала?
И ничего за это мне не было. Писать-то что угодно можно. Учительница даже похвалила и сказала, что у меня богатое воображение и ярко выраженные способности к художественному письму. А после урока наедине спросила, какой же на самом деле был мой самый лучший день лета. Недолго думая, я соврала: на речку ходила купаться с ребятами с нашей улицы, прыгала с тарзанки и научилась нырять головой. Применила свои недюжинные творческие способности. Учительница осталась довольна. А я научилась врать.
Однажды в кафе увидела автоматы-качалки для детей, один из них был розовый слонёнок. Кинула монету в него, села, покаталась и отвела душу. Никто не возразил, хотя явно этот слоник предназначался для малышей. Выходя в стеклянную раздвижную дверь, оборачиваюсь, а слоник как подмигнёт!.. Я правда видела!
Прошли школьные годы. А я и до сих пор её жду, мою Крошу.
ТАЙНАЯ КОМНАТА
Я устроилась на новую работу, потому что старая мне порядком надоела. Мне захотелось чего-то творческого, креативного, как сейчас говорят. Но с новой работой всё пошло как-то не так…
В местной рекламной газете я набрела на одну фирму, изготовляющую игрушки по заказу клиента. Любых функций, материалов и размеров. Меня это заинтересовало, ведь я ни о чём подобном даже не слышала.
Резюме моё понравилось, я легко прошла собеседование и, к моему большому удивлению, на следующий день уже приступила к работе. Каких только заказов там не было! И добрый плюшевый мишка с грелкой внутри — обнимать в кровати холодными зимними ночами. И резиновая фигура чьего-то начальника — колотить её, выпуская пар после рабочего дня. И говорящая ручка-хохма: «Ну, у тебя и почерк!» — ужасалась она противным голосом при нажатии на кнопку. Это всё были частные заказы. Стоили дорого, клиентура была из состоятельных.
Первые недели ушли на ознакомление с делом и, как я теперь уже понимаю, меня, новенькую, прощупывали. Моей непосредственной обязанностью была переписка с заказчиками, а в случае заключения клиентами контракта, я проводила с ними предварительную встречу, выясняя все подробности их пожеланий. Иногда я отправлялась к ним домой на собеседование, если того требовал характер изготовляемой игрушки. Некоторые заказы были довольно большими проектами. Потом я собирала все полученные сведения в отчёт и передавала всё это выше по инстанции, исполнительному менеджеру. В общем, я была специалистом по работе с клиентами. И мне это нравилось.
Однажды я узнала об одном заказе, который не был известен другим сотрудникам. Это был тайный заказ одного богатого клиента, пожелавшего остаться инкогнито. Я подозреваю, что причиной тому была известность его имени широкой публике. Он заказал, чтобы ему изготовили игрушку
из человека. Да-да, именно живого человека. Чтобы он выполнял все прихоти ребёнка, был ему послушен, как робот, и при этом ещё был забавным и весёлым. Эксперимент решили ограничить по времени, посмотреть, насколько человек справится. Всё же, в отличие от остальных, у этой игрушки была своя свободная воля. Назначили испытательный срок — две недели. Зарплата «игрушке» предлагалась огромная и должна была выдаваться только при полном отказе от собственной воли. При малейшем неповиновении человек лишался и места, и зарплаты. Таковы были условия контракта.
От этой идеи я пришла в ужас. Какому извращённому воображению могло такое прийти в голову? Захотелось сбежать из этого страшного места. Но уйти с этой «фабрики игрушек» оказалось труднее, чем туда попасть. Предусмотрены были многочисленные хитросплетённые штрафы за неустойку. У меня с ними был контракт на определённый срок. Работа была несложной, и зарплата меня устраивала. Но что-то меня коробило от этой фирмы. Каждое утро с неприятным чувством я подходила к её зданию за высокими кирпичными стенами, обрамлёнными сверху колючей проволокой. Вестибюли и офисы были такие впечатляющие, мраморные, кожаные диваны в комнате ожидания… Веяло безучастным холодом и чем-то недосказанным.
К этому заказчику мне идти не хотелось. Сама идея человека-игрушки коробила меня. То ли моё начальство умело читать мысли, то ли ещё не доверяли мне полностью, либо по какой-то ещё причине, но меня и не послали к этому заказчику. Послали другого сотрудника. А мне предоставили перечень качеств, которыми должен обладать кандидат в игрушки, описание желаемой внешности, и список претендентов, правда, совсем небольшой. Моей задачей было сверить этот «живой заказ» с требованиями к характеру и выбрать трёх наиболее подходящих людей, предоставив начальству выбрать самого подходящего из них. Для меня всё это было ново и как-то дико.
Первый же кандидат на должность мне очень понравился. Простой, искренний парень, не простачок, а именно по-детски чистый сердцем, это было видно с первого взгляда.
— Илья,— протянув руку, молодой человек доброжелательно улыбнулся.
— Полина.
— Очень приятно,— он говорил правду.
По моим понятиям, Илья идеально подходил на эту «должность», если так можно выразиться. Кроме одного, впрочем, довольно существенного отличия от предлагаемого перечня характеристик кандидата. Но об этом чуть позже. Пообщавшись немного за чашечкой ароматного кофе по-турецки, я почувствовала в нём родственную душу. И я осмелилась задать вопрос, неусыпно клевавший мой разум с тех пор, как я узнала об этом проекте:
— Скажите, Илья, простите за нескромность, это к делу не относится, но что вас толкнуло откликнуться на подобное предложение? Финансовая сторона? Или что-то другое? Это — не для протокола, останется между нами. Хотя этот вопрос есть в моём списке, и вы уже на него «правильно» ответили.
— Я понимаю ваш вопрос. Вас смущает то, что мне нужно свою волю подчинить другому, да ещё ребёнку? Я сам об этом много думал. Деньги мне нужны, да. Да ещё такие! Но есть и другое… Я хочу повлиять на этого ребёнка, повлиять положительно. Знаете, такие идеи… с такой игрушкой… могут возникнуть только у очень… необычных людей. Не знаю, что у них на уме, у его родителей, но я считаю, что и при таких условиях можно формировать личность ребёнка в свою сторону, хотя вроде он будет командовать мной.
— Не командовать, а управлять! — сама того не заметила, как я начала отговаривать молодого человека от этой затеи. Во вред своему рабочему заданию. Сердце одержало верх, и я выпалила:
— Не надо! Не ходите туда! Они из вас незнамо что сделают.
— Вы думаете? — удивился он. — Но почему же так пессимистично? Человек сам не знает своего потенциала, пока не попробует. Если честно, я хочу доказать и себе, и другим, что меня не так-то легко сломить. Посмотрим. А вам спасибо за сердечную заботу. Вы ведь меня совсем не знаете…
Илья был не так прост, как показалось с первого взгляда. Я поблагодарила за кофе и вскоре распрощалась с ним, пообещав связаться по телефону в случае, если начальство утвердит его кандидатуру.
Меня тревожил этот заказ, и в течение дня я невольно всё время возвращалась к нему в своих мыслях. Вечером не спеша брела я домой по тихой любимой улице, обсаженной большими липами и фонарями, и рассуждала о своём рабочем задании. Это занятие всё больше противоречило моим внутренним убеждениям. Мои идеалы отличались от общепринятых в наше время. Мне нравились свет и добро. Я не смотрела фильмов ужасов и не любила всего, что связано с тёмной стороной жизни. Илья мне очень импонировал просто как человек, и мне очень не хотелось ввергать его в эту историю. Но бросать дело на полпути тоже было не в моих принципах. Так ходила я кругами по мысленным лабиринтам всех «за» и «против», и наконец, решила оставить всё это до утра. Дома быстро поужинала чем попало и легла пораньше спать. Но не тут-то было. Сон бежал от меня, причём на очень длинную дистанцию. Уже начало светать, когда я погрузилась в него.
И вот, снится мне сон, самый необычный сон.
Мальчишка, точная копия моего клиента Ильи, бежит по полю. Да это же он, только в детстве! Вдруг откуда-то справа подбегает к нему ватага ребят. Дразнят Илью, задирают, потом, повалив, бьют ногами, с гиканьем и плохим смехом. Он кричит: «Помогите!» Но никто не слышит. Так сильно хотелось подбежать и разогнать всю эту шайку! И я проснулась. Сердце бьётся, скачет. Нужно скорее забыть этот сон! И я завернулась поуютнее в одеяло и изо всех сил постаралась снова уснуть.
Удалось. Снова сплю, снится мне ещё один сон. Захожу в какое-то тёмное Место, там коридоры, чертоги, сводчатые арки, а стены его живые и пульсируют! Слышно дыхание. Вдруг понимаю, что это чьё-то сердце. Стало неловко, как будто я что-то недозволенное делаю. «Не бойся»,— раздался очень доверительный, отеческий голос. — Я позволяю тебе заглянуть сюда». Этот голос был мне хорошо знаком.
Осматривая комнаты одну за другой, начинаю понимать, чьё это сердце. Это Илья. В одной комнате находилось доверие, в другой — бесшабашная удаль, в третьей — воспоминания детства. В этой было много всяких ниш и закоулков, и светлых, и тёмных, определяла я по цвету стен и их сочности: одни были высушенные, безжизненные, другие мягкие, живые. Когда я внимательно осмотрела все комнаты и, не найдя причины дольше здесь оставаться, повернулась к выходу, возникло чувство какой-то недосказанности. Вдруг интуитивно оборачиваюсь и вижу складку в живой стене. Подхожу, а там дверь и совершенно незаметная ручка, в этой складке. Но здесь же не было дверей, ни в одной комнате! Все они сообщались с коридором через арки, не запиравшиеся на замок. А тут — дверь. «Это — тайная комната»,— слышу тот же добрый голос. Он не принадлежал Илье. Поворачиваю ручку медленно, осторожно, словно боясь кого-то спугнуть. Захожу.
* * *
Он сидел на высоком стуле вполоборота ко мне, закинув ногу за ногу, подбоченившись, и рассматривал меня высокомерным взглядом. Он вызывал и страх, и отвращение. Это не был Илья. Я поняла: это враг. Враг и мой, и Ильи, и всех людей. Комната освещалась тусклым пульсирующим светом, и всё в ней было в тёмно-бордовых тонах. Кроме стоявшего в центре стула, мебели не было. Поборов страх, спрашиваю:
— Что ты тут делаешь? — вместо приветствия.
— Живу я здесь,— насмешливо ответил незнакомец. В профиль он был похож на птицу, точнее, на ворону. Глубоко посаженные глаза, горбатый тонкий нос и взгляд, пронизывающий насквозь. Волосы и глаза, как вороное крыло. Одежду его я не рассмотрела, было слишком темно.
Не хотелось спрашивать, кто он.
Не хотелось услышать это вслух.
Я и так догадывалась.
— А кто тебя сюда впустил? — решилась я задать другой вопрос.
— Пушкин!.. Ну, конечно же, Илья. А никому больше это и не дано.
— Зачем? Зачем?.. — мне так жалко стало Илью в этот момент, я понимала, что однажды он совершил непоправимое, и этот уродливый тип поселился у него в сердце.
— Ты хочешь знать, зачем я здесь? Очень просто. Отсюда я управляю Ильёй: вот, видишь трон,— он указал небрежным взмахом ноги на высокий стул под собой, такой, как бывает у стойки в барах. Встал, прошёлся по комнате. Моему появлению он не удивился, но и рад, очевидно, не был. Недоброжелательностью веяло от его фигуры. — Конечно, не всей его жизнью, он же не игрушка. Пока.
Его смех возымел действие. Во мне поднялась ненависть к этому существу и страстное желание выгнать его из сердца Ильи.
— Да как ты смеешь?! Это не твоё место!
В этот момент в моём сне произошла «смена декораций», и я увидела, что стою во дворе респектабельного частного дома. Трава скошена, клумбы, и счастливый мальчик, запускающий ввысь управляемую модель самолёта. Его смех был такой радостный и непосредственный, какой бывает только в детстве. Я узнала, это был Илья. С виду ему было лет десять.
— Мама, смотри, смотри! Летит!!!
Мама вышла из дома и, прикрыв ладонью от солнца глаза, с улыбкой следила за полётом прекрасной игрушки. Семейная идиллия… И вдруг произошло непоправимое. Самолёт на лету врезался в угол дома и разбился вдребезги о его белый кирпич. Собрав в груду обломки, мальчик долго стоял над ними молча, потом заплакал и пошёл в дом. Мама всё это время стояла, замерев, прикрыв рот ладонью. Потом громко выкрикнула: «Семён!», обращаясь к кому-то в доме, и решительным шагом направилась туда, на второй этаж, к мужу.
Затем последовала сцена длительных упрёков отца сыну, объяснений, сколько стоила несчастная игрушка, сколько нужно было работать, чтобы её купить. Это был первый, пробный полёт. И последний. Мать Ильи стояла молча, потом расхаживала по комнате, то скрещивая, то разминая в ладонях руки. Илья тоже молчал, он смотрел вниз, на свои потрёпанные мальчишьи кроссовки.
На этом сцена обрывалась, и я снова оказалась в той полутёмной комнате с противным типом.
— Видишь? С тех пор твой новый знакомый и открыл мне дверь сюда. У меня здесь пульт управления: горечь, стремление всем и каждому доказать себя. — Вот, смотри!
Незнакомец подошёл к стене, вытащил плеть из-за пояса, и хлестанул наотмашь по стене. Раздался гулкий, тяжёлый стон. И я проснулась.
Тяжело дыша, прошла на кухню и налила себе стакан воды. Выпила залпом, дышать стало полегче. Сердце постепенно угомонилось. Тревожные предчувствия об Илье заставили меня всё-таки набрать его номер. И сразу сбросила. За окном только начало сереть небо. Пришлось подождать приличного для звонка времени. А вдруг он возмутится такой навязчивости? Мои колебания длились недолго. Лучше так, чем мучиться совестью потом, если с ним что-то случилось.
— Алло. Илья? Это Полина. Извините, что так рано звоню. Я вас не разбудила?
— Нет… А какая Полина?… А, Полина. Да, понял.
— Извините за такой вопрос: у вас всё в порядке? Просто мне сегодня с самого утра как-то тревожно за вас, и вот, я решилась позвонить.
— Я в больнице.
— Что?! В какой больнице? А что с тобой? Ты же вчера был совершенно нормальный.
— Сердце. Приезжай, расскажу,— как-то само собой мы оба перешли на «ты».
Илья сообщил, где он лежит — больницу, номер палаты, и через час я уже была у него. Заваривалось какое-то приключение. Я всегда любила приключения, но на этот раз оно мне показалось слишком серьёзным.
Выйдя в коридор, затем в пустой вестибюль, подальше от людских ушей, Илья сел со мной на мягком диване для посетителей и поведал, что ночью у него случился сердечный приступ. Пришлось вызвать скорую… Выглядел он обыкновенно, как и вчера, только чуть бледный. Такого, по его словам, никогда в жизни у него не было. На здоровье Илья не жаловался. До сих пор.
— Сейчас полегче уже. Уколами накачали…
Выслушав все подробности его приступа, недолго думая, я спросила его:
— Илья… А скажи, у тебя в детстве был игрушечный самолёт?
Он уставился на меня, приковался взглядом просто. Потом, как в замедленном движении, закрыл лицо ладонями и разрыдался. Плакал он долго и глубоко, от самых «кишков». Я начала опасаться, как бы его снова не хватил приступ, а ещё — чтобы медперсонал не выскочил на шум. Но ничего этого не произошло. Я невольно узнала в нём мальчишку из моего сна. Мне стало неловко, как будто я подсмотрела за чужой жизнью. Ведь ночью я побывала в его сердце!
Когда Илья немного пришёл в себя, прозвучал, наконец, вопрос:
— Откуда ты знаешь?
Пришлось рассказать ему о своих отношениях с Отцом, Создателем Вселенной, Который знает наше прошлое, настоящее и будущее, с Кем я уже семнадцать лет иду по жизни вместе. И о том, что мне приснилось ночью.
Илья слушал внимательно, не перебивая, как человек, которому нужна помощь, готовый принять её из любых источников. Я видела, что ему больно. Не физически. Когда я дошла до истории с самолётом, пришла его очередь рассказывать. Оказалось, когда Илюше исполнилось одиннадцать лет, родители подарили ему на день рождения управляемый самолёт. Это была очень дорогая по тем временам игрушка. Но я пришла в изумление, когда узнала, что за эту поломку его не только строго наказали, но после этого случая мать не разговаривала с ним около двух лет! Можете представить, что творилось в его сердце всё это время. Такая жестокость казалась мне неправдоподобной. Так просто не бывает! Но так было. А потом его мама умерла от сердечного приступа, не успев ни попрощаться, ни примириться с сыном.
Я сидела и чувствовала, что отдала бы всё на свете, чтобы этому мальчику не пришлось переживать такое. Осторожно положила руку ему на плечо. В этот момент словно кто-то включил поток, направив его к Илье. Сквозь меня лились струи невидимой мощной реки и текли к нему прямо в сердце. Он тоже это чувствовал и, закрыв глаза, прислонился головой к больничной стене.
Прошло довольно много времени, Илья встал, посмотрел на меня трезвым, чётким взглядом, видно было: что-то покинуло его. Боль, и ещё что-то другое. И он решительно сказал:
— Мне лучше. Спасибо. Бежим!
Последовала пауза.
— Да, из больницы сбегу. Прямо сейчас. Поможешь? Да всё нормально, мне уже, правда, лучше. Я выздоровел.
* * *
Не буду описывать, как в палате Илья украдкой собирал вещи, благо их было мало и, как ни в чём не бывало, прошёл со мной по лабиринтам больничных коридоров, по лестнице, и был таков! Вот, наверное, удивились потом медсёстры…
Я не знала, куда мы направляемся. Пока не приехали к литому забору старого кладбища. Автобус тихо поехал дальше по своему маршруту. Кто-то вышел из него на той же остановке, кто-то поехал дальше, за город. Жизнь шла своим чередом, шла мимо. А нас вела чья-то невидимая рука. Как ни странно, на душе было светло, ощущалось, что сейчас произойдёт что-то хорошее и большое. Но почему на кладбище?
Искать пришлось довольно долго. Тенистые проходы сменялись один за другим, Илья приглядывался к надписям, читал имена, наклоняясь и щурясь перед табличками — безгласными хранилищами воспоминаний. Почему-то не было грустно. Просто спокойно, так же, как высоко в небе плыли облака, как махали им, шурша листвой, кроны тополей. И вот Илья остановился. Я давно уже поняла, чего он ищет.
Илья стоял неподвижно, как вкопанный, перед могилой своей матери. Вернее, перед каменной стеной с ящичками кремированных людей. В нашем городе многие так хоронили своих близких. Узенькая скамейка без спинки. Я села, Илья тоже. Я видела, что внутри у него идёт борьба. Сглатывая слюну, он смотрел то по сторонам, то на маленький квадратик в стене, то на небо. Казалось, он хочет что-то сказать, но слова не идут. Прошло минут десять. Наконец, мой спутник сделал глубокий вдох и совсем тихо проговорил:
— Мама, я прощаю тебя. Я прощаю тебя. Я прощаю тебя.
Не было ни слёз, ни эмоций. Все они вышли в больнице. Илья сидел молча, прислушиваясь к чему-то внутри. Потом что-то беззвучно шептал. Губы его двигались быстро, как будто он с кем-то разговаривал.
— Ну что, легче?
— Да…
— А откуда ты знал?
— Что знал?
— Что так надо. Чтоб отпустила боль — простить…
— Ты, когда руку мне на плечо положила, там, в больнице, что-то произошло… Свет, что ли, пошёл в сердце. И я сразу понял, что мне делать. Прийти сюда, и вот… так.
— Ты всё правильно сделал. Как Отец велит.
— Как странно… Будто и не было ничего. Этих лет боли, обиды, сердечного приступа. И так легко… Неужели это всё Он? — спросил Илья и поднял голову, разглядывая близкие, почти осязаемые облака.
— А хочешь знать Его по-настоящему?
Илья подумал. Сжал губы, посмотрел вниз, на свои совсем новенькие белые кроссовки. Насупился. Потом вдруг рассмеялся:
— Хочу! А можно? Прямо здесь, на кладбище, что ли?
— А что тут такого?
— Да как-то место не очень подходящее…
— Ну, хорошо, пошли.
И мы, прогуливаясь по тропе под огромными раскидистыми вязами за пределами кладбищенской ограды, долго беседовали о смысле жизни, о вечности, о том, где её можно провести. Илья удивился, насколько эта весть радостная. Попросишь прощения у Бога, и Он сразу всё простит! Все пакости, за всю твою жизнь.
— Звучит, как сказка. «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой» — есть такое выражение в английском языке.
— А что именно тебя удивляет?
— Что слишком как-то всё просто. Бесплатно, что ли.
— Это тебе — даром. А Кто-то за это очень дорого заплатил. Его зовут Иисус.
Илья глубоко задумался. Мы шли молча. Облака потемнели, превращаясь в тучи, собирался дождь. Листва шумела под порывами ветра.
— А ты поговори с Ним сам. Позови Его. Хочешь, я отойду?
— Да нет… А почему мне Бог всегда представлялся за облаками, там, где-то далеко? Как будто мне нужно говорить с Ним сквозь эти облака, как бы пробиться сквозь что-то. Я же верил всегда, что Он есть.
— А сейчас? Где Он?
— Не знаю… — Илья посмотрел в облака, внутрь них или сквозь них. — Вроде бы… Как бы… Он теперь по эту сторону облаков стал, по нашу! Перешагнул или вышел из-за них. Вот интересно! Знаешь, отойди всё-таки минут на пять, ладно?
Я гуляла и мысленно взывала к Творцу. Я знала: Он привёл нас сюда, на это место смерти, чтобы явить свою победу над ней. Ведь однажды Он уже это сделал, воскреснув из мёртвых — раз и навсегда. Я просила, чтобы Илья встретился с Ним взглядом.
Прошло двадцать минут, а не пять. Илья подошёл ко мне. Лицо его было другим. В глазах была жизнь!
— Ну как? — затаив дыхание, я ждала ответа.
Деревья уже сильнее раскачивали ветками. «Сейчас ливанёт»,— промелькнула прозаичная для такого момента мысль.
— Ну, позвал. И смотрю на небо, по какую сторону облаков Он теперь будет. А потом чувствую, кто-то рядом стоит. Смотрю, а это Он, Иисус! Сам прямо справа, вот так, стоит и вместе со мной облака рассматривает! Внимательно, точно, как я. Я сразу узнал Его. Совсем не Такой, как Его рисуют. Добрее намного! Обнял меня, сбоку так, за плечи. Я показываю Ему на небо вот так, пальцем. Мол, что Ты тут делаешь? Ты же там должен быть, на небе. А Он без слов всё понимает, и как засмеётся! Тут и мне смешно стало. Мы с ним оба просто заливались. Вот Он даёт! Он же Бог… Он и говорит мне: «Я — Путь к Отцу». А потом исчез. Но я и сейчас Его чувствую…
Глаза Илья сияли, его смех был такой заразительный, что я подхватила, и мы по дороге на остановку мы смеялись, поглядывая то друг на друга, то на небо. И тут пошёл дождь.
* * *
Это был самый незабываемый день моей жизни. Я благодарила за всё Отца. Перед сном я попросила Его: «Говори со мной, пожалуйста. Пока я не пойму полностью, Какой Ты. И что мне теперь делать с Ильёй». И услышала в сердце: «Поля, ты — молодчина. Я горжусь тобой! Я Сам позабочусь обо всём. Вот увидишь».
Ночью повторяется мне почти тот же сон. Те же чертоги, внутри того же сердца. Я узнала его. Сразу решительно направляюсь к той самой двери, в тайную комнату. Нахожу её легко. Вот она, ручка. Внутри полумрак, но что-то сильно изменилось. А, вот что! Тона сменились, стали розовые, малиновые, не тёмное бордо, как в тот раз. А высокий стул уже пустой. Хм… Исчез мой незнакомец. Сначала я мысленно готовилась к сражению с ним, собиралась с духом. Но что-то внутри подсказывало, что сражения не будет. И я почти не удивилась, когда с облегчением увидела, что непрошеный «владелец» комнаты ушёл. Я знала, что не застану его больше здесь,— никогда. Зато в комнате у стенки появилось кое-что новое: похоже, коробка или ящик. Сундук! Любопытно, конечно. Подхожу, открываю. А там — чего только нет! И сапфиры, и алмазы, и рубины, и такие камни, каких и не видывала.
И нежный отеческий голос: «И отдам тебе хранимые во тьме сокровища и сокрытые богатства»********. Истинные богатства освобождённой души. Непоправимое стало поправимым.
— Хорошо, а почему же Ты не воссел на этом «троне» вместо него? — спросила я. Мне показалось неправильным, что высокий стул теперь пустой.
В ответ Он от души рассмеялся:
— Поля, пойдём, Я тебе кое-что покажу.
Он повёл меня по коридорам, и я увидела большую двустворчатую дверь.
— Почему же я не заметила её в тот раз? Этого здесь не было!
— Ты права. Не было.
Тут я увидела, что из-под двери льётся яркий свет. Слышалась живая музыка, мелодия флейты, ощущался аромат, как летом на лугу. Всё вокруг, да и я сама, наполнялось силой и радостью. Хотелось петь, кувыркаться и я уже думала, что взорвусь.
— Можно туда?! — по-детски крикнула-спросила Его.
— Нет, дорогая, извини, это Мой тронный зал. Мой трон — там. Но здесь можем быть только Илья и Я. Посторонним вход запрещён. А у тебя тоже такой зал есть, Поля. Ты что, забыла?
И тут я проснулась. В комнате физически ощущалось благоухание альпийских лугов, и в счастливой полудрёме я долго ещё лежала, стараясь не забыть всех подробностей этого сна. Я наслаждалась жизнью. И знала, что мне теперь делать.
* * *
СИльёй мы встретились в открытом кафе с высокими стульями. Под полосатыми зонтиками, за круглыми столиками в этот ранний час никого ещё, кроме нас, не было. Литые белые вензеля создавали вид чего-то благородного, из девятнадцатого века. Мечталось о Елисейских полях, Париже, о котором я читала только в книжках. В студенческие годы мы попросту называли это кафе «Под Липами». Встреча наша была инициативой Ильи.
— Знаешь, Полина, я решил воспользоваться твоим советом — не подавай мои сведения в эту фирму. Не хочу я там работать… Тёмное это дело, конечно,— объяснил он с ходу причину столь срочного свидания.
— Молодец! Да я с первой встречи удивилась, как ты вообще на это согласился. Помнишь, я говорила, что есть в их списке одно качество, которого я в тебе никак не вижу? Вот теперь скажу. Там надо, чтобы у человека в большой степени была атрофирована совесть… Да. Чтобы легче было им управлять, наверное. К тебе это качество не относится.
— А-а.. А почему меня заинтересовала эта, так сказать, работа, ты сама поняла из твоего сна, скорее всего. Ты слишком много обо мне знаешь,— рассмеялся он. Перемена в нём со вчерашнего дня была, конечно, разительной.
— Не совсем.
— Ведь тогда, в детстве, когда с мамой так всё случилось, я принял решение, что теперь никогда не буду делать ошибок, никого не подведу. Поклялся сам себе, что не буду неудачником. Я по жизни стал таким отличником, что самому порой было противно. Всегда и всем мне нужно было доказывать, что я не плохой, а хороший. И себе тоже. Это так выматывало. А вот теперь прошло! Совсем. Я новый какой-то… Себя не узнаю.
— Ты простил. И тебя простили — навсегда.
— Ты ведь не всё ещё об этой истории знаешь. Мать меня просто возненавидела тогда. Я-то не знал, что у них с отцом проблемы. Она вычислила, что он ей неверен, и у неё на этой почве был нервный срыв. А я во всём винил себя и этот самолёт. Дети так часто делают. А потом мама попала в психушку, а отец ещё и подкупил врачей, чтобы её подольше там подержали, а сам со своей пассией жил у нас в доме. Так что вчера я не только мать простил. Вот.
Мы помолчали. Вдруг я вспомнила свой последний сон, о смене декораций в его сердце, о Тронном Зале и рассказала ему. Илья радовался, как ребёнок.
— А знаешь, я тоже не хочу там работать. С меня хватит! — добавила я.
— Ну и правильно! А как же неустойка?
— Придумаю что-нибудь. Отец Наш не оставит! А ты? Ты же хотел повлиять на жизнь этого ребёнка…
— Думаю, мне представится какой-нибудь другой случай.
Утреннее солнце вышло из-за соседнего здания, осветило разноцветную плитку тротуара, нежную листву лип. Я посмотрела на небо, показалось, там Кто-то улыбается нам. И мы договорились увидеться ещё и завтра…
* * *
Придя домой, я обнаружила на телефоне сообщение. Там говорилось, что в силу непредвиденных обстоятельств фирма по производству заказных игрушек на этой неделе работать не будет. А позже в тот же день мне пришло официальное письмо-уведомление о закрытии фирмы, хочется сказать «Рога и Копыта». Причитающиеся мне деньги были честно переведены на мою банковскую карту, чему я, откровенно говоря, удивилась. То ли они прогорели, то ли не пошло у них, компания-то была новая ещё, а делишками занималась, скорее всего, противозаконными.
Но я усмотрела в этом другое: «Я Сам позабочусь обо всём. Вот увидишь!»
ОБЫКНОВЕННЫЕ РАССКАЗЫ
Приключение на берегу … 137
В кого бы это … 158
Моя новая жизнь … 167
ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА БЕРЕГУ
ГЛАВА 1
Бродить по берегу моря ранним утром — одно удовольствие. Особенно в самом начале лета, когда нежный песок ещё не утрамбован человеческими телами, не осквернён мусором. Сезон пока не наступил. Пляж отдыхает, наслаждается волнами. А море — пляжем.
Я беззаботно бреду по берегу, подбирая ракушки. Изредка попадаются и небольшие рапаны — красивые завитые раковины. Смотрю внутрь сначала, никого в них нет. Потом с размаху бросаю в воду. Обитатели этих домиков давно ушли. Остались в море? Или достались в добычу поставщикам местного шеф-повара, оставив панцири тем, кому они могут ещё пригодиться?
Почему в моей жизни так мало интересного? Удобно, уютно, хорошо. И в какой-то мере безопасно. Не хочется и голову высунуть в окошко порой. Тоска по яркой, насыщенной жизни умирала долго. Но стоило судьбе подбросить неожиданную встречу или событие, как она просыпалась с пугающей силой. До боли хотелось жить! Не прозябать, а жить. Дышать полной грудью… А что, собственно, мешает, скажете вы? Работа, дом, работа — вот они, мои помехи. В то доброе, безмятежное утро тоска по другой жизни особенно сильно выступила из моей ракушки.
Большая коряга. Ага, хорошо. Сяду, буду созерцать море. Рядом с гладким стволом выброшенного волнами дерева краем глаза я уловила сосуд необычной формы. Бутылка. Видно, вино в ней когда-то было старинное, даже коллекционное, может быть. Присматриваюсь: поднять или нет? Но что это? Внутри белое что-то. Записка, послание — ну, конечно, всё, как в книжках! Вытащить пробку оказалось не столь уж лёгкой задачей. И крутила её, и тащила, и проталкивала. Решила сдаться уже, как она сдвинулась с места и уступила. Замирая от восторга, палочкой, а потом двумя пальцами осторожно вытаскиваю свёрнутую трубочкой бумажку — хоть бы не порвать! Вот он, миг блаженства! Я теперь настоящая героиня приключения.
Сравнительно новая бумажка, не потрёпанная. Читаю: «Это письмо — просьба о помощи! Того кто нашёл его, умоляю, придите, пока не поздно, по этому адресу: город Н, ул. Винтовая, дом 28. Софья».
Оригинально было лишь то, что в книгах обычно в бутылке не указывался адрес, насколько я помнила. В «Детях капитана Гранта» была указана параллель, и то её не могли прочитать. Идти неизвестно к кому было боязно, а не идти — любопытство замучает. И вдруг я почувствовала себя глупо: ясно, что это детский розыгрыш. Или ловушка какая-то? Нет, а вдруг там и правда кто-то нуждается в помощи? Но что за странный, театральный приём?
Страшно захотелось узнать, что кроется за этим посланием, кто написал его. И я, забросив подальше свои страхи, отправилась туда, по адресу. Городок у нас был небольшой, я жила в этом самом городе Н, который указан был в записке. Недалеко уплыла бутылка, значит, если, конечно, плавала вообще… Воображение рисовало картины одну похлеще другой. Прихожу, например, а там девушка с кляпом во рту лежит, и бандиты в соседней комнате поджидают меня, чтобы схватить очередную свою жертву. Или — девушка, от наркотиков лишившаяся рассудка, готовится свести счёты с жизнью, если никто не придёт на её зов. И тут появляюсь я и её спасаю. Но сама я чувствовала, что на самом деле будет не так.
Расспросив людей, я вышла, наконец, на улицу Винтовую, которая и в самом деле была извилистой, то есть вилась в сторону высокого берега. Солнце светило ярко, но при этом срывались редкие капли «слепого» дождя. И тут я узнала, что двадцать восьмого дома на этой улице просто нет! В этом прибрежном районе нашего городка — старые халупы, а некоторые уж давно снесли, да так ничего не построили, и на их месте красовались бурьяном поросшие пустыри. После того, как высокий берег начал обваливаться, люди перестали здесь селиться, это было небезопасно. Даже некоторые старожилы съехали отсюда, больше не доверяя ветшающей горной породе.
Что же делать? Я повернула было назад, возвращаться домой, но интрига так и не отпускала меня. Да и не такой я человек, я всё люблю доводить до конца. «Попробую ещё спросить у кого-нибудь, у тех, кто постарше и давно здесь живёт»,— решила я. После расспросов оказалось, у этой улицы есть ответвление, которого я не заметила, чуть ниже по горе. Где основная дорога шла вверх, эта покато уходила в обход горы справа, и там тоже стояло несколько домов. Да, они были надёжно сокрыты от человеческих глаз и смотрели фасадами в море. «Прекрасный уголок для художника»,— по привычке оценила я.
И вот, медленно подхожу к некрашеной калитке. Дом, обветренный, видавший виды, как бывалый моряк, внушает уважение. И страх, и нетерпение давно прошли, как бывает, когда слишком долго чего-то ищешь или ждёшь, оно теряет свою первую остроту. Решительным шагом захожу во двор, уверенная, что собаки здесь нет. Стучусь в дверь.
— Войдите,— ответил спокойный женский голос. Как будто здесь просто ждали гостей.
Внутри всё-таки сжалось. Что будет? Как в замедленном движении, открываю дверь. Конечно, со скрипом. Смотрю. И что? На сером диване у стены, подобрав ноги, сидит молодая женщина, завернувшись в голубой плед с дельфинами. Комната пустоватая, но видно, что жилая. Кресло, несколько стульев, в углу письменный стол. На стенах картины, морской пейзаж в стиле Айвазовского и чей-то женский портрет.
Девушка улыбается приветливо:
— Ну, заходите же! Вас здесь давно ждут.
Поднимается навстречу, уверенно протягивая руку.
— Софья.
— А меня Ксюша зовут, — отвечаю, как во сне.
Приключением, кажется, просто пахнет в воздухе. И от моей новой знакомой тоже. Я почувствовала в ней родственную душу с первого взгляда. Мы уселись на диван, я по-турецки, Софья тоже, и она сразу, без предисловий поведала мне о своей затее. Я не ошиблась, Софья была ярой любительницей приключений. Перечитав всего Жюль Верна ещё в шестом классе, она быстро добралась до Конан Дойля и остальных авторов этого жанра. Потом, несмотря на свои молодые годы, успела поработать и на туристическом теплоходе, и проводником на поезде. В стюардессы не взяли по состоянию здоровья. Потом начались поиски. Софья искала и находила подобных себе. Ходила в походы с палаткой в горы через перевал, а однажды с друзьями даже совершили пешее паломничество в дельфинарий, в те годы единственный на всём побережье. Но время шло, друзья обзавелись семьями, стали солидными, и единомышленников у Софьи становилось всё меньше. Потом ни одного. Жить обыденной жизнью — для Софьи это было немыслимо, и поклонница авантюры решила не сдаваться. Вспомнила, как поступали в подобных случаях любимые герои, нашла четыре старинные бутылки и, написав послания, подобные моему, бросила их с пирса в море в один штормовой апрельский день. По подсчётам Софьи, человек, склонный к приключениям, обязательно откликнется на зов и придёт. А не склонный — и не нужен. Какие-то из бутылок ведь обязательно выплывут. Так Софья придумала организовать Клуб Любителей Приключений. Прошло уже пять дней, но никто не появлялся пока.
— Вы, Ксюша, первая! — с гордостью поздравила она меня и от всей души улыбнулась, будто я выиграла большой приз в лотерее или моя лошадь в забеге пришла первой.
— Дай Бог не последняя,— ответила я и покачала головой с понимающей улыбкой.
Всё это было гениально.
Последующие часа два разговаривали оживлённо, скороговоркой, перебивая друг друга, выкладывали годами сдерживаемые внутри идеи походов и путешествий. Похоже, мы с Софьей «дорвались» друг до друга. Наконец, остановились на идее подняться в верховья реки, впадающей в море сразу за нашим городом. Соорудить там, на месте, плот, и сплавиться на нём к морю. Это было хорошо для начала: просто и вполне выполнимо. Правда, для нашего предприятия нужны были мужчины, не женское это дело — плоты строить. И мы были уверены, что они найдутся. Решили ждать остальных обладателей бутылок. Всё-таки теплилась надежда, что не я одна отважилась пойти на подвиг из-за записки, ради спасения неизвестной души. Человек пять-шесть для такой экспедиции, по нашим подсчётам, было достаточно. Да и денег на эту затею нужно было немало. Я была как раз в отпуске, а Софья вообще не работала. Договорились встретиться через три дня, а пока подумать, где раздобыть необходимую сумму. Конечно, при условии, если кто-то новый появится, сразу звонить. На том и расстались.
Прошло три дня, и я отправилась к своей новой подруге. Еле дождалась. Но за это время, как ни странно, никто не появился. Я была почти уверена, что в этот раз мы будем не одни. Что поделаешь… ошиблась. И мы с Софьей начали разрабатывать планы и обсуждать подробности нашего будущего путешествия. Мы ещё надеялись, что всё получится.
ГЛАВА 2
Володя и Вера были людьми порядочными, верующими. Каждый из них по-своему вышел на этот путь. Каждого из них по отдельности настигла личная встреча с Господом Иисусом. Произошло это почти одновременно, и супруги были счастливы, что теперь они ещё и единомышленники. Прожив в браке уже почти пять лет, они всё ещё любили друг друга, как молодожёны. Детей у них пока не было, и в ожидании их появления они отдавали своё свободное время служению Богу и помощи людям. Супруги были люди не денежные и, надо сказать, на редкость этим не озадаченные. Источник их радости находился внутри и был неподвластен стихиям финансовых спадов и подъёмов. Окружающие это видели и втихаря завидовали их счастью, хотя вслух постоянно жалели счастливую пару. Это со временем начало огорчать Веру, не столько отсутствие денег, сколько насмешки и уничижение от окружающих. Захотелось доказать всем, что Бог, их добрый Отец, Своих детей обеспечивает хорошо.
И вот однажды Вера согласилась с Володей купить лотерейный билет. Эту безумную идею они переняли от одного своего знакомого, выигравшего в прошлом году в лотерее огромный куш. Купили билет и, войдя в свою комнату, закрыли за собой дверь и помолились Отцу своему, который втайне: «Боже, Ты — поистине Отец наш. Мы верим в это. Мы очень благодарны за все милости Твои к нам, за здоровье, за квартиру, где мы живём. Но нам бы хотелось, чтобы наши друзья не жалели нас, а увидели, что Ты даёшь всё, что нужно, Своим детям. Вот, мы купили этот билет. Пожалуйста, пусть он будет выигрышный. Аминь!»
Переглянулись и рассмеялись. Оба наши героя были склонны к авантюрам. С Богом у них были отношения простые, как у детей. А почему бы и нет?
Настал день розыгрыша лотереи, и, как вы уже, наверное, догадались, они выиграли приз! Да. Большую сумму денег. Не буду называть какую. Не в этом суть. Радость и веселье, благодарность лились рекой. Вера прыгала, потрясая билетиком в воздухе, смеялась, пела Богу.
Потом начались обсуждения, на что эту сумму потратить можно. И тут мнения разошлись. Володя, более трезвый в подходе к жизни, хотел заранее надолго оплатить их съёмную квартиру, а Вера — отправиться в турпоездку в какое-нибудь красивое место, где оба ни разу не были. Новые места — это была её пламенная страсть. К тому же, свадебного путешествия, отложенного в своё время, у них так и не состоялось, и теперь, может быть, настал момент! Потом возникла мысль пожертвовать половину суммы на дом-приют для бомжей. Потом — вложить деньги, начать маленький бизнес. Эта пара, прожившая почти без ссор пять с лишним лет, вдруг поняла, что ссоры — неизбежная часть жизни. Так обозначил их проблему более уравновешенный Володя. Вера же, не удержав эмоций, на скаку «нарубила дров», обозвав мужа скрягой, недалёким и нудным, в конце концов, даже расплакалась, обвинив в распре его самого, ушла и заперлась в комнате.
Когда успокоились, поняли, что зашли слишком далеко. Это было совсем не характерно для их семьи. Володя с Верой не были идеальной парой, нет. Но из-за денег как раз ссор у них не было. Конфликты решались быстро, так как оба уже познали необратимую силу прощения.
— Пошли не берег, прогуляемся,— Володино предложение прозвучало, как призыв к мирным переговорам.
— Пойдём. Проветримся.
— Думаю, поможет.
Вера рассмеялась:
— Уже помогает. Прости, пожалуйста. Что на меня нашло, не пойму…
Муж крепко обнял её за плечи:
— То же нашло, что и на меня. Прости.
Берег был пустынен в этот послеобеденный час. И муж, и жена чувствовали, что море шепчет им слова утешения, лижет песок волной, как добрый пёс, и от этого ритма всё снова становилось на свои места. Возвращалась украденная радость. Сели на корягу, Вера склонила голову на родное плечо, отдыхая после битвы.
Супруги практически никогда не расставались. В этом была их сила. Но, кроме того, в сердце у Володи был один тайный страх: он боялся отставить жену хоть на день. Чтобы Вера оказалась одна в трудной ситуации, для этого сильного мужчины было просто немыслимым. В своего мужа Вера верила, почти как в Бога. При всём авантюрном своём характере, совершенно уверенно она чувствовала себя только с ним.
— Ой, смотри, что это? Какая бутылка необычная! — Володя нагнулся и вытащил наполовину занесённую песком старинную коричневую бутылку. — Вот это да! Винтаж. Смотри, внутри что-то есть. Постой, постой… Бумага. Записка, может?
Посмотрев друг на друга, Володя и Вера начали сражение с пробкой. После недолгой борьбы победили. Странная записка вызвала у наших героев разную реакцию. Содержание её было совершенно одинаковое с той, что нашла я (мы позже сличили наши экземпляры). «Это письмо — просьба о помощи! Того кто нашёл его, умоляю, придите, пока не поздно, по этому адресу: город Н, ул. Винтовая, дом 28. Софья».
Вера была уверена, что всё это — розыгрыш, а если и нет, ходить туда всё равно не стоит людям в своём уме. Володя чувствовал ответственность за происходящее. Если человеку на самом деле нужна помощь, совесть всё равно замучает, спать не даст, пока не исполнит своё предназначение. Безразличием к чужим бедам Володя не страдал никогда, а после встречи с Господом понял, что уже не сможет пройти мимо страданий другого человека. И он решился пойти, с Верой или без. Верная подруга не согласилась отпустить супруга одного, и вот они уже бодрым шагом направляются в старую часть города на поиски улицы Винтовой.
* * *
Наш разговор с Софьей уже подходил к концу, когда во дворе раздались шаги и в дверь решительно постучали:
— Да? Войдите!
— Можно? Извините, мы ищем Софью…
— Это я. Проходите! — мы с Софьей вскочили и, подойдя к ним, бесцеремонно и внимательно молча рассматривали гостей. А они — нас.
Опускаю подробности, смех и радостные восклицания, последовавшие за Софьиным разъяснением о бутылке. Главное, эта пара идеально вписалась в нашу затею. И по характеру, и по планам. Они быстро согласились отправиться в путешествие с нами. Так решение, что делать с деньгами, нашло их само. У них как раз подходило время к отпуску, а сногсшибательная история с лотереей просто подтвердила их догадки, что чья-то направляющая рука над ними всё же есть. Они-то нам и поведали, Чья это рука. Об Отце всех людей. Я считала себя верующей, но они говорили о Нём не так, как все. Видно было, они знают Того, о Ком говорят, очень лично. Я им вроде бы верила, но в то время мне всё это казалось лишь частью нашего приключения. Я ещё не понимала, что это будет приключение на всю жизнь.
Итак, мы тут же огласили им весь список необходимых для плота материалов, Володя к нему кое-что добавил, и обещал к четвергу вернуться с более подробной схемой нашего судна. Он оказался мастером на все руки.
— Может, вы всё же подумаете немного, а? Это же такое дело, авантюрное.
— А что тут думать? Прыгать надо! Как в анекдоте про обезьяну,— ответил Володя за двоих.
Вера со смехом согласилась. Она была на седьмом небе. Я не помнила анекдота про обезьяну, но тоже рассмеялась. Не из вежливости, а от счастья. Неужели мечты иногда сбываются?
* * *
Не учли мы один фактор, и это изрядно помешало вначале нашему предприятию. В четверг началось похолодание, погода портилась на глазах и скоро стала совсем не майская. Когда начались дожди, мы не унывали, надеялись, что скоро закончатся. Но в тот год была очень поздняя весна, а лето, похоже, перепутало своё время с осенью. Ливневые дожди, холод, морось — всё это был спектр, необычный для наших мест. Мой отпуск наполовину истёк, а у Володи и Веры уже наступил. И проходил в ожидании с моря погоды.
Зато было много времени поразмыслить на досуге о необходимости нашего предприятия. Кстати, остальные послания в бутылках оказались менее удачными, чем наши: больше никто не присоединился к нашей экспедиции. Мы собирались вчетвером у Софьи в прибрежном домике, и наш Клуб Любителей Приключений становился всё более сплочённым. Сейчас, вспоминая то тягучее время ожидания, я понимаю, насколько оно было необходимо нам всем. Отправься мы сразу в задуманное плавание — не было бы ни команды, ни соответствующей подготовки. А так мы всё продумали до мелочей, и в мыслях уже десять раз проделали это путешествие.
Ни один из нас не сдался. Это были дни, когда испытывалась на прочность наша страсть к неизведанному. И вот, солнце стало навещать нас почаще, дожди прекратились, и мы наметили очередной новый день отправления. В этот раз — окончательный. Решили, если снова пойдут дожди, поездка отменяется. Но хмурая погода не возвращалась.
Строить плот из подручного материала никому из нас не доводилось, Володю это не смущало ничуть. Командование он взял на себя. Собрав все необходимые инструменты, верёвки, канаты и тому подобный материал, палатки и еду, мы, наконец, отправились в путь. На всё путешествие теперь оставалось меньше времени, и мы сократили его до недели. Три дня добирались до места, сначала автобусом, потом пешком. Места были дикие и едва проходимые. Хорошо, что всё же была тропа. Это был бонус. Потратив на постройку и обустройство плота один полный день, поначалу мы укладывались в наше «расчётное время». Плот мы опробовали сперва на короткое расстояние. Вроде всё хорошо. На спуск по реке мы выделили три дня с двумя ночёвками. Никто из нас никогда не был так далеко в верховьях этой реки, хотя внизу, ближе к морю, бывали все, и много раз. Но здесь река оказалась совсем не такой тихой и покладистой.
Весь путь, пожалуй, не стоит описывать, получился бы отдельный рассказ. Но самое интересное приключилось в предпоследний день сплава. Нам же хотелось приключений…
* * *
Берега были один живописнее другого. Проносились мимо маленькие островки, омываемые ласково с обеих сторон рекой. Яркая растительность, всё зелёное, свежее. Ветер в лицо. Вот она, жизнь! Вдыхаю её полной грудью. Захватывает дух. Река несёт нас быстро, стремительно. Наш плот мчится навстречу судьбе. С обеих берегов машут ветвями деревья, будто рукоплещут нам. Такие моменты даже фотография не передаст точно. Их можно только испытать!
И вдруг — бах! Толчок, и мы все уже барахтаемся в воде, цепляясь руками за обломки плота, хватая уплывающие брёвна и вещи. Река неслась так быстро, будто стремилась у нас их отнять. И ей это удалось. Оказалось, это была мель… Наш плот она разбила вдребезги.
Выбрались на берег, хоть и с трудом, но все. И это было чудом. Страху натерпелись: быстрое течение чуть не унесло Софью, нашу предводительницу. Никогда не забуду её большие, полные ужаса глаза. Она реально могла бы утонуть. Володя первым добрался до берега и, протянув руку, вылавливал нас одну за другой. Нужно было только дотянуться до его руки, а для этого — плыть изо всех сил поперёк течения. И это удалось, все мы спаслись! Но большая часть продуктов отправилась самостоятельно вниз по реке. Без нас. Или ко дну.
Место было неприютное. Кустарник, местами открытые мшистые полянки. С плота всё выглядело красивей. Вокруг ни признака человеческого присутствия.
Сначала долго приходили в себя. Кто сидел, кто лежал на траве, с одежды струями стекала вода. Хорошо, что день был тёплый.
Тут все вспомнили, что Вера предлагала отправиться по другому маршруту, в низовьях, более цивилизованному, и не на самодельном плоту, а на катамаране, более устойчивом, с алюминиевой рамкой и понтонами. Володя ответил, что вначале вообще не хотел никакого похода. Разговор получился неласковый у всех. Наверное, сдали нервы. Когда успокоились, пришли первые идеи спасения.
— Что делать будем? Еды-то тогось…
— Надо одного из нас отправить за помощью. Или хотя бы осмотреться.
— Или еду поискать… Говорят, корнями в лесу можно питаться.
— Да ну вас! Наверняка, где-то поблизости деревня есть,— голос мой звучал неуверенно. Я пыталась убедить саму себя.
— Ксюша, очнись! Какая деревня? Мы целый день плыли и ни одного человека не видели! — подтвердила Вера мои сомнения.
В итоге решили отправить Володю за помощью. Хоть и боязно было оставаться в лесу без мужчины, но не женщину же отправлять на разведку. Тут мы, конечно, пожалели, что с нами всего один мужчина.
* * *
Дальнейший ход событий мы узнали гораздо позже. Володя брёл по лесу из последних сил. Уже давно стало ясно, что он заблудился. Нужно было выходить обратно к реке, но её шума теперь нигде не было слышно. Шёл второй день, как он отправился в путь. В голове мутилось, так же и в желудке. Сырые грибы и терпкая груша-дичка — это всё, что ему удалось найти в лесу. Володя шёл и понимал, что ушёл далеко от нас, девчонок, что мы остались одни, без еды и защиты. От этого хотелось кричать. И он кричал, звал на помощь, но ответом ему было только лесное эхо.
Потом он упал в яму, в ловушку. Браконьеры и здесь похозяйничали. Сырые земляные стены, червяки, другие насекомые и полная безысходность. Вот и приключение… Не верилось, что всё это происходит на самом деле. Звуки леса были самые мирные. Но какие-то безучастные. Как будто всё здесь шло своим чередом. И это было неправильно и обидно. Воспалённое сознание Владимира начало рисовать картины: то медведь, то возвращение за добычей злобных браконьеров. Нужно было выбираться во что бы то ни стало, хотя бы ради Веры и девчонок. Эта мысль перебила игру воображения и вернула к реальности. Благо, обошлось без серьёзных травм, лёгкий ушиб и царапины. Руки, ноги целы. Нужно действовать! Стены ямы были высокими, внизу ни больших веток, ни выступов не было. Чего только Володя не пробовал, и прыгал, и карабкался. Он был в хорошей спортивной форме. Но руки бессильно соскальзывали вниз.
Владимир никогда не был особенно боязливым. Всю свою жизнь этот честный человек привык надеяться сам на себя, на свою силу и опыт. Всегда защищал слабых, помогал в беде. А тут… «Надо было искать приключений? Не так всё это здорово, как кажется издалека. И чего мне не хватало, понесло же сюда… Сидели бы дома сейчас… Что с Верой?!» —
Володины мысли становились одна мрачнее другой. Впервые в жизни он не мог сам себе помочь, не то, что другим. Жене…
Смеркалось. Близилась ночь.
Позже Володя нам рассказывал, что переломный момент наступил, когда ему пришла мысль позвать на помощь Отца. Он даже удивился, как это раньше не догадался. Сначала тихонечко, а потом уже в голос он произнёс:
— Отец мой, Боже, помоги! Ты дал нам лотерею выиграть, Ты не дал нам утонуть… Вытащи меня из этой ямы! Больше некому. Аминь.
И соскользнул в умиротворённое ожидание. Минут через пять небольшое светлое пятно появилось на фоне вечернего неба. Оно приближалось и становилось всё ярче. И вот, прямо в яме с ним появился человек. Свет этот исходил от него, он освещал всё вокруг, как лампочка. Страшно не было, наоборот, стало уютно и тепло. Страх и одиночество сразу улетучились.
— Привет, Володя. Не бойся, Я помогу тебе,— голос незнакомца был знакомым. Взгляд был очень добрый, понимающий, а внешность восточная.
«Он знал меня по имени,— рассказывал потом Володя. — Так хотелось ему ответить, но я потерял дар речи! Просто не мог говорить. И почему-то упал на колени».
— Я всё знаю,— продолжал Человек с неба, сев рядом со мной на корточки. — Володя, не потеряй дух приключения, не сдавайся. И не перестань мечтать! Это стоит того, поверь. Запомни: выход всегда есть. И он у Меня».
Потом Он исчез. Просто исчез. Показалось, вдали зазвучало пение, такие высокие голоса, так возвышенно, что захотелось плакать. Когда всё стихло, и Володя, наконец, посмел поднять голову, там никого не было. Но интересное дело, он теперь находился за пределами ямы, на поверхности земли! Тёмно-синее небо было густо усыпано звёздами от края до края.
— Вот это да! — подумал Володя, а сказать вслух не смог. Силился, но как будто язык был скован. Лёгкая паника охватила сердце. Володя мычал, жестикулировал, но всё тщетно. Осмотрелся и, пожав плечами, пошёл дальше. Теперь он знал точно, куда. Как будто внутри вставили навигатор, и решительным шагом Владимир отправился в правильном направлении. Паника уступила место доверию. Он знал, это был Сын Божий, Иисус.
* * *
В нашей части экспедиции всё было гораздо проще. Сначала сохли и спокойно ждали. Но когда наступили сумерки, а помощи всё не было, мы, конечно, изрядно струхнули и растерялись. Потом поняли, что придётся ночевать одним, без Володи, без палатки и без еды. Вера места себе не находила. У Софьи были непромокаемые часы, как раз на такой случай приобрела, и Вера без конца спрашивала у неё время. Одна зажигалка всё же уцелела, высохла и заработала. Она оказалась в кармане у той же предусмотрительной Софьи. Разожгли костёр. С комарами нам повезло: их было мало.
Вы, наверное, знаете, что ожидать в бездействии гораздо труднее, чем пытаться что-нибудь сделать. Для нас это стало уже невыносимо.
— Слушайте, заблудился мой Володя, видать. Интересно, звери тут есть в лесу?
— Очень интересно, да,— подтвердила я, вглядываясь в тёмный зев чащи.
— Знаете, меня не скоро снова потянет на приключения.
— Нет, всё равно, это стоит того! Не теряйте дух приключения, девочки. Выберемся, будет, что вспомнить,— ободряла Софья. В конце концов, это была её затея.
Становилось зябко. Разожгли костёр. Зажигалка была таким подарком!
Вспомнился детский стишок:
«Нет у нас подушки,
Нету одеяла.
Жмёмся мы друг к дружке,
Чтоб теплее стало»********
Мы чувствовали себя совсем беспомощными, даже Софья, это было видно, хоть она и старалась нас ободрять. А к вечеру совсем навалилась безнадёжность. Вдруг я вспомнила слова Веры, как-то до похода она сказала, что над нами рука Божья, и мы не пропадём. Интересно, сама она помнила эти слова?
— Вера, что же ты молчишь?
— Я? А что говорить?
— Почему ты не молишься?! Ты же из нас самая верующая. Попроси своего Бога помочь нам!
— Да что это я, правда? Конечно!.. Только Он не мой Бог. Не только мой. Давайте вместе попросим.
Как были, сидя у костра, мы посмотрели на звёздное небо, помолчали, потом Вера тихо произнесла:
— Отче Небесный, ты видишь нас здесь, в лесу. Защити нас, пожалуйста. Сохрани Володю. И выведи нас отсюда! Я верю, что Твоя рука благодеющая есть на нас. Аминь.
— И спасибо, что не дал нам утонуть,— добавила я.
— Я по-настоящему поверю в Тебя, если мы отсюда выберемся,— пообещала Софья.
— Я тоже.
Посидели молча, прислушиваясь. Всем стало светлее на душе. Ангел не прилетел с неба, не раздался с реки звук моторной лодки, просто пришла уверенность, что завтра всё разрешится. И мы легли спать, свернувшись и прижавшись друг к другу, как в том детском стишке.
Когда мы проснулись, уже рассвело. Такая свежесть, и почему-то очень радостно стало. Птицы поют, роса… И мы все трое знали, куда идти! Просто каждая почувствовала это. Благо, собираться было недолго, и мы сразу пошли, выпив сначала натощак водички из реки.
— Полезно для здоровья,— пошутила Софья.
— А вы не боитесь, что Володя придёт, а нас нет? — спросила Вера.
— Я думаю, если мы будем двигаться в нашем направлении, то как раз на него и выйдем. Не зря же мы все одно и то же уловили.
— Нужно доверять внутреннему чутью,— добавила я.
— Ладно. Пошли.
Первой находкой был заброшенный яблоневый сад со спелыми яблоками. Такой сорт, какого в магазинах давно не видывали! Длинненькие, маленькие, с одной нежной розовой стороной. Название их забыла. Я такие в детстве любила. Так мы их и наелись, и с собой ещё прихватили, завязали в одежду.
Вторая находка была ещё лучше: деревянный домик, приют для туристов (или охотников?) оказался на нашем пути. Простые нары, то есть деревянные полки, полумрак, а на столе пакет с сухарями и сало! И печка. Славная традиция всё-таки, оставлять для путников продукты, для будущих постояльцев. Есть всю дорогу так хотелось, просто все молчали, чтобы не травить душу.
— Осторожно, сразу не бросайтесь на еду, плохо станет! — скомандовала Софья.
— Смотрите, чайник! Чай! Сахар! Мы спасены.
— А спички есть?
— А вот они. Да у нас же зажигалка.
— Как мало нужно человеку для счастья! Спасибо, Господь,— сказала Вера, посмотрев в закопчённый потолок.
— Думаешь, это Он?
— А кто же? Блуждали бы сейчас по кушерям и болотам. А тут тебе — и чай, и сало… И где сейчас Володя?…
В общем, подкрепившись, мы вышли на узенькую тропу, едва заметную, но это было гораздо лучше, чем ничего! Мы знали, куда идти. Как будто нас вели за руку. И, о чудо, ближе к вечеру вышли к деревне! Всё-таки мы шли в верном направлении. Добрые сельчане встретили нас по-царски, потом последовали расспросы, купание, угощение. Горячие щи! Парное молоко.
Не хватало только Володи. Из деревенских никто его не видел, и многие вызвались отправиться на поиски. В тот вечер поиски не дали ничего. Только сердобольные наши хозяева вспомнили вдруг, что кто-то из рыбаков вчера в сети нашёл несколько кроссовок, и все непарные, с запутавшимися шнурками. Дивились ещё, гадали, что бы это значило. Не принесёт ли река чего ещё по течению. На следующий день на Вере лица уже не было. Она не знала, что и думать. И старалась не думать. Это был третий день после нашего крушения.
Долго рассказывать не стану, а только вышли мы на одну поляну. Вокруг не деревья даже, а такой густой кустарник — не пройдёшь. И реку слышно за ним. «Ау!» мы уже накричались, охрипли за эти дни. И вдруг из-за кустов:
— Ау! Ау! Мы здесь!
ГЛАВА 3
Если бы они не свернули на той развилке реки… Излучина этой спокойной речки оказалась живописной, словно картина неизвестного художника: мягкие берега, поросшие травой, вокруг — луга с одной стороны, с другой — лес. Песчаная коса дугой вдавалась глубоко во владения реки. Здесь можно было наскочить на отмель, но лодку удачно пронесло мимо. Не прошло и получаса, как окрестности стали меняться, погода тоже. Небо насупилось и готовилось к дождю. Лес по левому борту становился всё гуще, совсем непроходимый, по крайней мере, с виду. А на правом берегу приветливые луга сменились твёрдыми отложениями горной породы. Отвесные слоистые скалы нависали над водой, угрожая рухнуть всей своей мощью на беззащитное судёнышко. Течение всё убыстрялось, вода бурлила, увлекая лодку своим безудержным потоком, и остановить это казалось невозможным. Вёсла были почти бесполезны. Как шестами, друзья отталкивались ими от несущихся рядом скал.
В то путешествие Фёдор отправился с двумя своими самыми близкими друзьями. Трое в лодке, не считая поклажи… А её-то как раз было много, так, что лодка проседала в воде. С другой стороны, это давало ей необходимый вес и устойчивость. Вот только на поворотах судёнышко начинало крениться и даже слегка набрало воды. Воду быстро вычерпали, но начали уже не на шутку волноваться о положительном исходе предприятия. Федя молчал, скрывая свои страхи, не озвучивая их, чтобы не передались другим. Временами вглядывались вдаль в надежде, что течение замедлится или река выйдет на менее скалистое место. Скоро поняли, однако, что в ближайшее время этого не предвидится.
Гриша и Иван дружили с первого класса, Фёдор присоединился к ним чуть позже. Дружбе их было больше тридцати лет. Мужчин привлекала не рыбалка, нет, а неизведанные места, которые всем им так нужно было покорить. В таком возрасте уже трудно было найти попутчиков для отчаянных путешествий по новым, не указанным в туристических книгах и сайтах маршрутам. И они, хоть и очень редко, собирались своей неизменной тройкой осваивать «новые земли». Остальные их друзья и знакомые довольствовались выездами на машинах на шашлыки, «на природу». Но дружбу Фёдора с Гришей и Ваней дух первопроходчества спаял на долгие годы.
Лодку уносило течением дальше, чем планировали, и по карте стало уже очевидно, что нужно было выбрать правую протоку там, где свернули налево. Но было поздно, и левая протока уносила друзей всё дальше по течению. Наконец Ваня изловчился и изо всех сил ухватился за ветку свисавшего над водой большого дерева. Все навалились и… остановили безумное плавание, подтянув лодку общими усилиями, вытащили её на берег. Слава Богу, удалось спасти всю поклажу, а главное — снедь.
Друзья развели костёр и развесили сушить всё промокшее — что на палках, а что на ветках деревьев. Начало смеркаться. Ужинали всем, что первым может испортиться, как положено в походах. Да ещё сварили макароны. И долго пили чай.
Вдруг все вздрогнули и повернули голову на странный звук. Птица? Не птица? Если птица, то очень большая, судя по хрусту веток. В голову невольно полезли мысли о «Затерянном мире»********, о страшных и диких обитателях Амазонки… Раздвигая кусты, осторожно пробрались в чащу леса. Деревья и подлесок невозмутимо стояли, не шелохнувшись, не пуская дальше своей колючей стеной. И больше ничего.
Пожав плечами, вернулись к палатке, поставленной ещё засветло, и в тёплых, сухих спальниках уснули. Конечно, сперва насытившись рассказами у костра о приключениях, в основном своих собственных. А дождь так и не пошёл, хотя собирался.
При утреннем свете всё выглядело как-то обыденно, просто лес, просто палатка, просто река. А вчерашняя птица могла и послышаться, в конце концов. Но вот из-за палатки тревожно кликнул всех Гриша:
— Сюда! Скорей! Смотрите.
Вокруг палатки были следы чьих-то ног. А ещё кто-то доел остатки макарон из котелка. Интересно… Ну и тихо же он ел, этот ночной гость, мужчины ничего не слышали — ни чавканья, ни стуков ложки.
И тут за кустами раздался хруст веток, шаги, и к стоянке вышел он.
Ноги в потрёпанных останках кроссовок, спортивные штаны, закатанные по колено, ноги покрывала коричневая корка грязи. Русые спутанные волосы и такая же щетина. Рубашка порвана под мышкой, оттуда запах. В общем, человек без определённого места жительства. Но глаза… Серые глаза были совсем другие, светлые, живые. Не было в них ни мольбы, ни угрозы, ни страха. А было что-то необычное, не сразу и поймёшь, что.
— Привет. Ты кто?
— Ты что тут делаешь?
Молчание.
— Говорить умеешь? Ребята, да он же глухонемой!
Незнакомец замотал головой, показывая, что нет.
Гриша взял котелок, ткнул пальцем в грязное дно и спросил:
— Твоя работа? Ты съел?
Человек молча кивнул и погладил себя по животу. Появилось подобие улыбки. Потом сложил молитвенно руки и закивал в знак благодарности. Видно было, что незнакомец пытается заговорить, жесты его выдавали человека разумного.
— Ну, доел, и доел. Не последняя еда. Молодец,— вступился Иван. — Только зачем ночью? Пришёл бы днём, при свете, попросил… Что нам, жалко, что ли?
Вдруг немой человек как будто вспомнив что-то, начал махать руками, призывая идти за ним, показывая в направлении чащи. Он пытался что-то объяснить, тянул Гришу за рукав, жестикулируя с отчаянным выражением лица.
— Что, друг, ты был не один? — догадался Иван.
Человек оживлённо закивал головой.
— Вы плыли на лодке, да? Нет?.. На плоту?
— Да они же потонули. Потерпели крушение!
— Точно!
Незнакомец упал на колени и начал бить кулаками в землю, плакать. Казалось, он молится. Видно, человек много пережил.
В этот момент все четверо услышали совсем близко:
— Ау! Ау!
Володя мог различить этот голос среди тысячи других.
— Ау! Вера! Я здесь,— к нему вернулся голос, да с такой силой! С силой воскресшей надежды.
* * *
Радость избавления и встречи вылилась в громкие, бурные расспросы. Невозможно было поверить, что десять минут назад этот человек не мог произнести ни слова! Мы хохотали, как безумные, над каждой Володиной фразой, нам всё в тот момент почему-то казалось очень смешным.
Только, когда он рассказывал об избавлении из ямы, о встрече с Человеком с неба, все притихли. Володя не упомянул, как Его звали, и каждый из нас интуитивно знал, что спрашивать не нужно. Сердце подсказывало: это Сын Божий, Иисус. Вот так встреча…
Трое незнакомых мужчин с любопытством наблюдали за этой сценой, потом подошли остальные «искальщики» из деревни, и мы устроили целый праздник, пир. Это тебе не то, что макароны из котелка по ночам воровать.
Оказалось, деревня не так уж далеко была от места нашего крушения. Мы, девчонки, пошли коротким путём, напрямик. А Володя вышел к месту нашей встречи в окружную. Ему понадобилось два с лишним дня, вместе с сидением в яме, а нам в общей сложности — всего несколько часов.
Поскольку лодка наших новых знакомых не выдержала бы всю компанию, решили отправиться назад в деревню, а оттуда на чём-то попытаться уехать. Попрощавшись с гостеприимными сельчанами, мы уехали на двух попутных машинах, как раз после обеда отъезжавших в город. Некоторых из нас уже хватились, беспокоились о нашем отсутствии. Мы уже задерживались с возвращением больше, чем на сутки. Я лично предупредила домашних, что приеду ровно через неделю, в пятницу. Они готовились к моему возвращению, ждали. Уже начали обзванивать знакомых. Наступила суббота. Не вернись мы ещё и в тот вечер домой, точно бы поднялась паника. Но мы вернулись. В этот раз наш приморский город Н показался мне таким родным и прекрасным!
Самое главное, у этого путешествия было много неожиданных плодов. Мы с Софьей, во-первых, исполнили своё обещание и по-настоящему уверовали в Бога. Не из-за обещания, а от сердца. Ещё бы…
Но это не всё. Клуб Любителей Приключений расширился, нашлись похожие по духу люди всё-таки.
Но и это ещё не всё. Через полгода он уже состоял из четырёх супружеских пар: Гриша с Софьей, Иван да я, Ксюша, ну и Володя с Верой, конечно. Фёдор, оказывается, был женат, единственный из их мужской компании. Жена его, Люба, не любила походы, но хобби своего мужа не препятствовала. А тут и она присоединилась, после такого!
Собираясь по вечерам в домике на улице Винтовой, любуясь из окна закатным морем, за чашкой чая мы частенько вспоминали то необычное путешествие. Без устали перебирали мельчайшие подробности и все «если бы».
— А если бы ни одна бутылка не нашлась, Софья, что бы ты сделала? — спрашивал один из нас.
— А если бы мы просто выкинули её и посмеялись? — вторил другой.
— А мы могли вообще в другие числа поехать!
— А если бы мы не свернули в левую протоку тогда! — любил говорить Иван. Я смотрела на него и думала: «такие как он, встречаются редко».
— Если бы не та ваша мель… Быть бы мне по сей день холостым,— добавлял Гриша.
— А представьте, если бы мы тоже на мель наскочили?
— Лучше не представлять. А я мог бы просто стать чьим-то ужином в том лесу…
Было за что благодарить, и мы благодарили Отца.
Главное, всем хотелось на следующий год отправиться по тому же маршруту, по «местам боевой славы». Дух приключения мы не утратили. А Дух Божий приобрели. Вот вам и первопроходцы.
* * *
Теперь, гуляя с Иваном по вечернему пляжу, мы иногда собираем рапаны и выковыриваем из них моллюсков. Он научил меня доставать их из раковины, цепляя ножиком, и разделывать. Оказалось, они съедобные и очень даже вкусные. Нужно только уметь приготовить.
В КОГО БЫ ЭТО
Это был всем котам кот! Чёрная, ухоженная шерсть отливала всеми тонами каштанового, как крашеные волосы, когда новая краска уже сходит, и местами виден старый оттенок. Но нашему коту это не портило вид, а наоборот, придавало особый шарм. Словно дорогую шубу, носил он свою густую мантию с достоинством. Как хозяин, величаво прогуливаясь по дому, время от времени проверял он свои владения. Звали кота Тихон.
Но так было не всегда. Попал Тихон в нашу семью самым необычным способом. Начало, правда, было обыкновенное: я подобрал его на улице котёнком. Дело было поздней весной. Этакий крохотный пушистый мячик бежал за мной по улице, пискляво взывая о помощи. Ну, как было не забрать к себе? Отношение мамы к подобным вещам я знал: не потерпит вторжения кота в семейную идиллию. Папа был равнодушен к животным, как я тогда думал, и во всём, что касалось управления домом, поддерживал маму. А у старшей сестры, Риты, вообще на кошек была аллергия. Когда они находились близко, Рита могла начать чихать, раз так десять подряд, глаза и нос чесались, и даже уши — в самой глубине. Поэтому моё детство было лишено общения с домашними животными. До Тихона. По этой самой причине любимым моим мульт-фильмом стало «Простоквашино».
И вот, учитывая положение, я решил спрятать котёнка в старом гараже, который мы использовали в качестве сарая или склада, ну, в общем, туда редко кто-то заходил. Поначалу он пищал, маму звал свою, видать. Потом успокоился. На свои карманные деньги я втихаря покупал молоко и даже фирменный «Вискас», специальный для котят, с витаминами. Конечно, я боялся за нас с Тишкой. Но я выжидал. Учился я во вторую смену, и это было мне на руку. Не успеют родители уйти на работу, как тут же я выпускал Тишку попрыгать во дворе. Ну и забавный же был он в детстве! Моим любимым занятием в то время было скакать вокруг него, как дикий индеец, забавляя себя и развивая в Тихоне охотничий инстинкт при помощи верёвочки с привязанным куском колбасы. Так тянулись дни, то полные тайного веселья, то тягостного ожидания.
В один прекрасный день мой тайник был обнаружен. Разноцветная стёганая подстилка за картонными коробками, стянутая мной из дома бабушки, чашечки из-под еды — всё выдавало моего питомца с головой. Хорошо ещё, что нашёл всё это папа. Даже не Тишку, а сначала его гнёздышко. С мамой было бы труднее сладить, а с сестрой — вообще молчу. Первый удар папа принял на себя. Выслушивал маму. Не буду описывать скандал, упрёки родителей, крики сестры… Зачем? Но когда они увидели моего питомца, что-то в их сердцах дрогнуло. Котёнок ласкался, тёрся о ноги мамы, а к сестре не подходил, как будто знал… У неё ни одного симптома аллергии не проявилось!
Сперва Тихона собрались выбросить на улицу, потом решили найти для него подходящих, добрых хозяев. В моём любимце было нечто очень забавное, что не позволяло к нему проявлять жестокого отношения. Выгнув дугой спину, он скакал боком, ловил воображаемую мышь, а иногда и реальное насекомое. В общем, после долгих объяснений и уговоров, все каким-то чудом согласились Тишку оставить, при условии, что в дом его пускать не будут, ради сестры. А во дворе пусть бегает, растёт. Так и осталось его гнёздышко в старом гараже. А через два месяца Рита всё равно уезжала в Москву, поступать в университет, и потерпеть ей моего друга оставалось недолго.
Вот так Тихон и оказался в нашем доме. Вернее, во дворе. Рита поступила и осталась жить в Москве, и вскоре после этого Тихон вселился в дом уже на правах хозяина. Подрос, со временем из него получился шикарный кот. Когда он лениво лежал на боку и, завернув лапу, умывал лицо, все понимали, что своей невозмутимостью он обязан ласковому обращению хозяев, которые теперь души в нём не чаяли. Я думаю, Тишка считал себя львом. Вот что делает с людьми, ой, извините, с котами, безусловное принятие окружающих. А я гордился ещё и тем, что добился своего.
* * *
Прошло несколько лет. Я уже учился в старших классах, и учился хорошо. Родители готовили меня к поступлению в юридический колледж. Хулиганом я не был. Все относились ко мне, как к воспитанному умному мальчику с большим будущим. Стали чаще звать меня Петром, а не Петей.
И вот однажды ласковым весенним днём, когда дома никого, кроме меня, не было, в дверь постучали. Сначала позвонили в звонок у калитки, но заметив, что не заперто, видимо, незваный гость решил пройти во двор. Собаки-то не было. Тишка, кстати, к этому времени, от нас куда-то ушёл, неблагодарный кот. А может, его стащили. Красив ведь был — неимоверно. Первая тоска по нему давно прошла. А сначала — ох, как скучали…
Открываю дверь, на пороге стоит моя одноклассница. Вот те на! И такая взъерошенная вся. Первой мыслью было — захлопнуть дверь. Честно вам говорю, как на исповеди. В такой чудесный денёк не хотелось знать чужих неприятностей. Вторая мысль победила: «Что-то у неё случилось. Надо помочь».
— Петя, ты один дома? — хриплым голосом спросила Женя. Так её звали.
— Да. А что?
— Можно? — Женя оттолкнула меня, вбежав в дом, уселась на диван в гостиной.
— Может, скажешь, что там случилось у тебя?
Я с трудом скрывал досаду, несмотря на такой момент. Мы не были закадычными друзьями, но дома Женя у нас бывала по школьным делам, жила недалеко. Смотрю, волосы растрёпаны, и видно, что плакала. Большие карие глаза красные, опухли, как щёлки. Я начал догадываться, что на самом деле произошло что-то серьёзное. И тут я заметил, что у ног её лежала небольшая дорожная сумка.
Оказалось, Женину маму положили в больницу и она осталась дома с бабушкой, дедушкой и сестрой, а отец с ними не жил. Ситуация была невыносимой. Тоталитарный режим повлиял на старшее поколение, объяснила Женя. Они сразу взяли её в оборот, запрещали все занятия, кроме школы, а ходила Женя на художественную гимнастику и ещё куда-то там. Кроме того, дедушка запил, и его поведение было нестерпимо для всех. Вот моя одноклассница и сбежала из дома — и почему-то к нам! Почему? Я так до сих пор и не понял. Ведь другие одноклассники тоже близко жили. А может, она слышала историю появления Тихона? Наверняка, потом вспомнил я. Сам рассказывал. Никаких там чувств у нас сроду друг ко другу не было, так, «дай списать» или «расскажи, о чём…»
В общем, Женю я определил всё в тот же старый гараж, только он к тому времени стал ещё более ветхим, чем при житии Тихона. Железные углы полок поржавели, в нос бил застоявшийся запах хлама. Я знал: родители ни за что не позволят мне оставить девчонку, сбежавшую из дома. Спрячу её, а что потом будет, разберёмся. Главное — сейчас. Я принёс Жене старый полосатый матрац, постельное бельё, одеяло, подушку, сбитую, правда, плоскую. Другой не было. Вот приключение! Я радовался… пока не пришли родители.
Никогда не забуду напряжение этого вечера. Привычным движением открыв дверь, мама с порога крикнула:
— Обувь опять раскидана! Петя, сын, ну что же это такое?!
«Слава Богу,— подумал я,— значит, ничего не заметила!» И обувь, и все принадлежности женины я успел прибрать в гараж, конечно. Потом пришёл отец. Ужинали вместе, папа много рассказывал о каких-то преобразованиях на его работе, а я старался задавать как можно больше вопросов, чтобы разговор держался в безопасном русле. Всё обошлось в тот первый вечер, а когда они легли спать, я стащил из кухни остатки курицы, рис, чай, пряники и всё это отнёс своей гостье в гараж. Женя уже совершенно успокоилась, повеселела, поела с аппетитом. Она так благодарила меня, что я её спрятал! Мне аж неловко стало. Назад она, по-видимому, возвращаться не собиралась.
— Слушай, Жень, а что же завтра? Они наверняка тебя уже везде ищут, придут в школу. Может, в милицию подали. Что я им потом скажу, если узнают?
— Не знаю. Посмотрим. Назад не пойду. Ни за что!
На том и порешили.
Утром я уходил из дома после мамы, но раньше отца. Это было хорошо, так как отец обычно был поглощён своими мыслями, делами, и поэтому менее склонен к расспросам о моей жизни. Но зря я волновался. Когда мама ушла (кстати, пропажу еды не заметив — фух!), я прошмыгнул в гараж — о, избавление! Жени там уже не было. Но какая-то тоска сжала сердце. Что с ней теперь будет? Нам было по пятнадцать лет.
В тот день школа полнилась слухами. Никто толком ничего не знал. Позже выяснилось, что Жене каким-то образом удалось купить билет на поезд (кто-то ей помог, видать) и уехать к своему отцу, жившему в другом городе и даже другой области. Я думаю, она с ним связалась, позвонила, описала ситуацию, и он ей сказал приезжать. Но это всё — мои догадки. О своих странствиях на пути к отцу беглянка никому не рассказывала.
Вернулась Женя, когда уже закончился учебный год, на каникулы, а потом я её не видел много лет. Школу она закончила там, у отца. Эта история была скандальной, бабушка с дедушкой в милицию подавать собирались, но когда узнали, где Женя находится, отступили. А позже вышла из больницы её мама. Не знаю, что там у неё было со здоровьем,
но это не помешало ей отправиться за Женей к бывшему мужу. А там получилось, что она задержалась немного, потом ещё, а потом, как не только в сказках бывает, родители помирились и сошлись обратно! Ведь в разводе они были всего года два. В том городе и стали жить — Женя, её папа, мама и сестра, без бабушки-дедушки.
О моём участии в этом деле я поведал родителям лишь три года спустя, когда приехал на каникулы из колледжа. Опасность миновала, решил я, и всю эту историю взял, да и рассказал им. Видели бы вы их лица! Папа не знал, хвалить меня или ругать. А мама многозначительно посмотрела на папу и сказала:
— Ему лишь бы кого-нибудь прятать. И в кого только он такой?
Много ли мы знали… Это была ещё не последняя история.
* * *
Однажды на летних как раз каникулах, в своём родном доме я валялся на диване, раскинув свои длинные ноги по всей его поверхности, и читал любимую книгу «Дети капитана Гранта». Детская слишком? Может быть. Но для усталой головы студента это было пиком наслаждения. Ничего не делать, никуда не спешить, распластать своё бренное тело по широкому дивану — я был в полном смысле слова «блаженный». От друзей в общаге я скрывал свой излюбленный вид отдыха — чтение детской литературы, а дома предавался ему с упоением. Я от этого даже становился добрее и лучше.
В мою идиллию ворвался резкий, настойчивый, как учитель, звонок в дверь. «Не открою»,— было моей первой мыслью. Но, как водится, совесть опять победила эгоизм, и я стащил своё тело с дивана. Сполз на пол, потянулся, поднялся и нехотя поволок ноги в прихожую. Открываю. На пороге стоит маленькая пожилая женщина. Одета, как с журнала мод семидесятых годов. Интеллигентный темно-синий костюм, маленькая шляпочка слегка набекрень, крохотного размера туфельки и очень внимательный взгляд с искорками юмора. Дама была похожа на преподавателя столичного университета времён моих родителей и пристально, беззастенчиво изучала меня. Я видел её впервые.
— Здравствуйте, молодой человек. Здесь проживают Лихвины?
— Да… Это мы. А кого, собственно, вам нужно?
— А как вас зовут, мой юный друг?
— Пётр,— представился я официально. — Простите, а вы по какому делу? Родителей нет, попозже будут.
— Как имя вашего отца?
— Дмитрий. А что?
Нарастающее раздражение уже пробивалось в моём голосе, и я мысленно пытался с ним справиться. Полное счастье студента оказалось призрачным и, как и внутреннее блаженство отдыха, улетучивалось с каждой фразой нашего диалога.
Незнакомка с ещё большим вниманием, напряжением даже, вглядывалась в моё лицо.
— Петя… Так вот ты какой. Похож, да, весьма похож.
— Извините, может, вы поясните цель вашего визита? — мы всё ещё стояли на пороге.
— Я — твоя бабушка. Двоюродная. Ксения Николаевна.
Чего-чего, а этого я никак не ожидал! У меня не было двоюродных бабушек! Детектив какой-то. Так я ей и сказал.
— Позвольте войти? — спросила-предложила бабушка. Говорила она с каким-то странным акцентом.
Конечно, я не мог отказать человеку в возрасте. Воспитание не позволяло. И вот уже мы сидим на моём излюбленном диване, и я ещё предлагаю ей чашку чая! Что-то было располагающее в старушке, но в её родственные связи со мной я не верил. У деда было только трое братьев, и все они давно погибли, ещё в войну, это я знал. А у бабушки сестёр сроду не было. И у другой тоже.
Расположив её чай и мой кофе на журнальном столике, я принёс конфеты, и вот мы сидим, и я терпеливо жду продолжения спектакля. Наступила длительная пауза. Часы медленно двигали время по циферблату, мы всё пили чай, а мама должна была прийти часа через два, не раньше. Я тянул время, стараясь осознать, что всё это происходит не во сне. «Хоть бы мама с работы пришла пораньше сегодня!»
И вот Ксения Николаевна, насладившись чаем и моим ожиданием, в подробностях поведала мне историю своей молодости. Сначала я не очень внимательно слушал, я считал большие белые и розовые ромашки на занавесках. Их было девяносто две. Белых было больше, чем розовых. Почему я ни разу не замечал их раньше?.. Но постепенно я начал верить её рассказу.
Деда моего уже лет семь не было в живых, а эта бабушка, по её словам, была его младшей сестрой. Никогда не говорилось в нашей семье о наличии таковой, да и дед при жизни, помнится, тоже не упоминал. Они застали войну, и немцы оккупировали городок, где жила семья Михаила, так звали моего дедушку. Детей в их семье было пятеро, включая её саму, и в конце оккупации, когда немцы уже знали, что придётся отступать, приказали явиться в их контору всем девушкам от четырнадцати до двадцати двух лет. Народ уже прослышал, что в соседних городах таковых угоняли в Германию. Вот и решили спрятать Ксению до их окончательного ухода. Михаил поселил её в сарае, где был раньше вырыт погреб — еду прятать. Вход в него был прикрыт сеном. Сделали дырочки в крышке — дышать. Днём Ксения отсиживалась там, а ночью выходила. Это продолжалось несколько дней. Но выяснилось, что немцы не так-то быстро уйдут, освободительные бои затягивались, а в холодном подполье невозможно было дольше оставаться, от сырости Ксения заболела и громко кашляла. Соседям было сказано, что она уехала к родственникам.
В общем, юную Ксюшу ночью отвели в лес, где скрывались партизаны. Дед Миша был знаком со многими из них, они ему доверяли, а он — им. Там находился его лучший друг, под присмотр которого и была поручена сестра. Так Ксения стала партизанкой… И больше её до сего момента никто из нашей семьи не видел и ничего о ней не слышал.
Тут я прервал её рассказ:
— А как же мне о вас никто не рассказывал? О ваших подвигах в партизанах, например? — я уже начал верить ей, с того момента, как её прятали. Больно складно она всё рассказывала, так не придумаешь, в подробностях. Как целыми днями сидела в погребе, со страхом прислушивалась к происходящему наверху.
— Дело в том, что в партизанах я пробыла совсем недолго. Всё-таки попала в плен я, в Германию. А там и осталась… На всю жизнь. Почти. Так получилось. Но это очень долгая история.
— Как?!
— А так. Не захотела возвращаться. Не так всё сладко было в те годы у нас на Родине, как в фильмах показывают… Но вот, сейчас вернулась, как изволите видеть. Реабилитирована. И уже даже получила гражданство. Я в Питере живу.
В этот момент пришла мама. Она не знала многого, но что-то слышала, будто была когда-то у деда сестра. Мама отнеслась к пришедшей без драматизма, как будто каждый день на нашем пороге невиданные бабушки появляются. А когда вернулся отец, хоть он и не видел Ксению Николаевну ни разу, сразу понял, кто она такая. Похожа, сказал, на его бабушку, как две капли воды. На мою прабабку. Отец говорил, что в их семье о Ксении почти никогда не упоминали, а если и говорили в те годы, то только шёпотом, чтобы соседи не услышали. Эта тема так долго была «табу», что потом постепенно стёрлась в памяти. Старики уже умерли, а молодые, отец и его сверстники, никогда не видели эту свою тётю, многие и не слышали о ней. И вот вам, вуаля! Она есть. Как говорится: «Здравствуйте, я ваша тётя!»
Так мы обрели ещё одну родственную душу. В нашей семье все ей были рады, Ксения Николаевна вписалась до того в нашу компанию, что мы единодушно предложили ей остаться жить с нами. Ей было под восемьдесят. Много интересного она внесла в нашу семью своими рассказами о заграничной жизни прошлых лет. Вообще, милая была старушка. Не обременяла нас. А самым лучшим в ней было то, что она перечитала всего Жюль Верна! Я нашёл себе собеседника по душе, и мы подолгу могли рассуждать о судьбах любимых наших героев.
На следующий день после её появления я подошёл к отцу.
— Папа, а как ты думаешь, по наследству передаются?…
Отец сразу понял, что я имею в виду.
— Конечно, сын. Это у тебя в крови! В генах.
И он повёл меня за дом, где, к моему изумлению, я увидел собаку и четырёх щенков. Щенки пищали, тыкались маме в брюхо мокрыми носами, один из них был чёрный с каштановым отливом. Рядом стояло блюдце. Мама о них ещё не знала…
МОЯ НОВАЯ ЖИЗНЬ
Это был совсем не обычный день. Сегодня, в первую пятницу июня, я получала новый паспорт.
Всю свою жизнь я стремилась стать лучше, мечтала изменить всё. Вот бы проснуться однажды утром, и я другая! Добрая, весёлая, оптимистичная и покладистая. И худая. И множество дарований проявились бы во мне внезапно! А ещё в это сказочное утро в моём сердце проснулась бы давно усопшая любовь к людям, к тем, кто не знает Отца, к заблудившимся в лабиринтах судьбы. Я слушала бы Отца и слышала Его в своём сердце так ясно и чётко! И шла бы делать какие-то хорошие вещи, сказанные Им. И люди бы собирались вокруг меня, и в них пробуждалась бы тяга к Новой Жизни. Я даже просила об этом Отца, оставаясь наедине с Ним.
Мой новый паспорт выдали без проблем и без проволочек. Красный, аж блестит, листы свежие. С трепетом открываю. Вот она, моя новая натура: Данцева Мира Егоровна. Мне дано новое имя! Как разительно отличается оно от прежнего: Иванова Наталья Ивановна. Согласитесь. Да, я сменила фамилию, и имя, и отчество! А что тут такого?
Теперь следующий шаг к осуществлению моей мечты. Вещи упакованы в два чемодана и большой рюкзак. На первое время этого будет достаточно. В дальнейшем смогу и за остальными съездить, когда устроюсь. День отъезда! И день нового паспорта! Нужно запомнить дату. Потом буду праздновать.
И вот скорый поезд уже несёт меня по просторным полям в город Х. Подперев голову руками, смотрю в окно на пробегающие мимо берёзовые рощицы, косые домики деревень, да безлюдные грунтовые дороги. «И за что я люблю тебя?»,— подумала я о России.
Вот он, избранный мною город Х. Выхожу на перрон, осматриваюсь. Немного страшновато, если честно. Тоска без спроса постучалась в сердце. Нет, не впущу! А чего я ожидала? В этом городе меня ровным счётом никто не знает. Ни одна душа человеческая! Так и было задумано. Вот привокзальные ларьки с мороженым, киоски, носильщик
предлагает помощь. «Нет, спасибо, я сама». А вот и почта, и автобусная остановка. Смотрю на всё оценивающе: как мне здесь будет житься, одному Богу известно. Успокаивает именно то, что Ему на самом деле известно. А мне пока нет.
Эта идея возникла у меня давно. Так надоело просто ходить в церковь по воскресеньям, читать уже высохшее для меня Слово, изо дня в день ходить на работу и убеждать себя в том, что жизнь моя приносит пользу. Каждый раз, когда я слышала обличающие проповеди для тёплых христиан, каялась, сжимаясь в комок, принимала решение: начну жить иначе. Прямо с завтрашнего дня. Молилась, просила Бога об этом. Хотела. Наверное, я недооценивала силу инерции. Так шли недели за неделями, срастаясь в месяцы, затем годы, и ничего не менялось. Хотелось выть. Хотелось обрезать гадкие канаты рутины, сделать прыжок в сторону, соскочить с заржавевших рельсов. Но время шло, а мой скачок всё оставался мечтой и жгучим желанием. Потом оно стало менее жгучим… А затем начало исчезать.
Однажды мне приснился сон. В этом сне я была в набедренной повязке, загорелая, мускулистая и какая-то дикая. Я жила на необитаемом острове — песок, тропики, пальмы, а вдали был другой остров, там жили люди, я это знала, но мне до них было не доплыть, а лодки у меня не было. Я смастерила что-то наподобие плота, легла на него животом и стала грести руками. Получалось неплохо, как у серфингистов на доске. И вот я подгребаю к соседнему острову, люди собираются на берегу, что-то говорят, кричат друг другу, но я их не понимаю. Язык другой. Гортанный, отрывистый. Выхожу на берег, они меня щупают, и руки, и ноги, и волосы. Смеются, удивляются. Люди темнокожие. Я пытаюсь объясниться жестами, но они не понимают. На этом я и проснулась.
Толкование сна мне пришло немедленно: надо что-то делать. Вырываться из лап рутины решительным действием. Каким — я пока не знала. Но меня осенило откровение. Ничего не изменится, если только мечтать, что оно изменится. Строить планы — это не перемены. Мечтать о переменах — это не перемены. Обсуждать с другими планы перемен — это не перемены. Действия — это перемены. И я пошла, купила себе билет на поезд в далёкий город к северу от нашей южной провинции. Отъезд был намечен на начало следующего месяца, первую его пятницу. Чувствовала, что так будет правильно. А выбрала я этот город так: подошла к карте на стене в спальне, закрыла глаза, помолилась Богу и ткнула в неё пальцем. Так я определила свою будущую судьбу. Надоело ждать.
В то же утро я пошла в паспортный стол и написала заявление о смене фамилии, имени и отчества. Удивились ли они? Да. Но не настолько, как я ожидала. В графе «причина перемены фамилии» я написала: личные мотивы. Сказали, это их устраивает. Ничего не прокомментировали, во всяком случае. Не отговаривали. Через месяц, сказали, мой новый паспорт будет готов, как раз в первую пятницу следующего месяца. На то же число был запланирован мой отъезд, и я успевала, всё складывалось.
Это был самый радостный день в моей жизни. Свобода! Уехать туда, где меня никто не знает, на самом деле начать жизнь с нуля! В тот день я летала, я была, как бабочка, пережившая чудесную метаморфозу! Никому, конечно, я не сказала о своих планах. В этом-то и было особое наслаждение, тайком сбежать от всех и вся. Дети мои уже выросли и жили за границей, мужа давно не было, а работа — неофициальная, могла происходить в любом месте: я давала частные уроки на дому. Что меня удерживало?
Новый город мне сразу понравился. Светлые, чистые улицы, не слишком большой и не слишком маленький. Бесхитростные провинциальные люди. Квартиру я сняла в самом зелёном районе города, возле старого парка. Для меня это было важно. Тень, свежий воздух, тихие аллейки… Был там, правда, рядом с моим домом, клуб, как раньше говорили, «ДК», но моему спокойствию он никак не мешал, поскольку посещаем был нечасто. Я просила Отца показать, где жить. И Он показал, я легко нашла съёмную квартиру.
* * *
На следующий же день после моего приезда появился первый гость. Когда в прихожей заверещал звонок, я замерла: кто это мог быть? В городе я не знала ровным счётом никого. Соседка знакомиться пришла. На тарелке с зелёной каёмочкой почти дымились горячие пирожки, домашние. Я давно отвыкла от такого. В нашем городе соседи друг другом не интересовались. А здесь — дородная женщина в халате, в стоптанных тапочках, всё как положено.
— Проходите!
Расположились на кухне, я сразу поставила на плиту чайник — древнейший соседский ритуал. В квартире всё ещё было завалено вещами.
— Ефросиньей меня зовут. По-простому — Фрося. Слышу, кто-то в соседней квартире появился. Дай, думаю, проведаю, что за человек, познакомлюсь. Тут у нас давно никто не жил, пустует квартира.
— А меня зовут Мира,— как непривычно произносить это имя! Чуть не сказала «Наташа». — Спасибо за пирожки. Неудобно как-то, даже угостить вас нечем, кроме чая. Я ведь только-только вселилась. Не успела ещё продуктами запастись.
— Какое красивое имя! Редкое, главное. Мира… А насчёт угощения не беспокойтесь. Видите, пирожки как раз пригодились. Мы новым людям всегда рады. Вы одна или с семейством? Что привело в наши края?
— Одна я. Семейство давно уже разлетелось кто — куда. Что привело? Хороший вопрос. Да знаете… — я слегка даже растерялась от такой прямолинейности, не сказать же ей, что ткнула пальцем в карту, решила реформацию устроить себе. — Мне нужно было переехать из-за климата, вернее, из-за аллергии. Да, в начале лета у меня была жуткая аллергия, каждый год. На какое-то растение. Думаю, что в ваших краях оно не растёт,— выкрутилась я.
— А на какое?
— Не знаю. Я не проверялась, но это у меня уже столько лет, замучилась просто!
Я не солгала. Аллергия у меня и в самом деле была. Но она никогда бы не заставила меня сменить место жительства.
— А я и сама здесь не так давно живу. Вот, весной только переехала,— удивила меня соседушка.
— А вы из-за чего? — в свою очередь проявила любопытство я, больше из вежливости. Разговоры с малознакомыми людьми обычно меня утомляли.
— У меня причина почище твоей будет! — глаза её загорелись, загадочная улыбка побуждала к расспросам. Фрося была старше меня, и «на ты» переключилась естественным образом.
— Ну и?..
— Я, видишь ли, Мирочка, человек глубоко верующий. Живу с Господом нашим Иисусом Христом в сердце. Вот уже двадцать лет скоро будет. Он-то меня сюда и привёл.
Я онемела. Что угодно ожидала я услышать от этой простой «тётечки» (именно так она выглядела), только не это! Сразу улетучились из головы мои заготовки фраз, наводящих на разговор о Боге, мои планы, как «достучаться» до этой женщины. Как же я сразу не распознала!
Я сидела с раскрытым ртом, неприлично уставившись на неё, чашка повисла у меня руке, грозя опрокинуться.
— Это не так всё сложно, милочка, я тебе всё сейчас объясню,— Ефросинья явно приняла моё изумление за реакцию неверующего человека.
— Так вы моя сестра!!! — радостно выпалила я. — Вот это да! Вот Господь!.. Поистине пути Его неисповедимы.
Теперь мы уже обе смеялись и, вскочив с табуреток, обнимались на тесной кухне моей «хрущёвки». Нет ничего радостнее, чем встретить родственную душу в незнакомом краю, да ещё на второй день по приезду.
Выяснилось, что Фрося была издалека. Жила дальше, чем я, и переехала по слову от Бога. Просто Он ей уже давно дал желание полностью сменить обстановку, но она не знала, как и куда. Где-то я это уже слышала… Ходила Фрося в небольшую церковь-общину в маленьком городишке в средней полосе России, с мужем держали хозяйство, жили просто и честно. Муж умер — внезапно, нелепо, неожиданно, и вся её жизнь перевернулась. Прошли годы, а внутри и снаружи у этой женщины всё приходило в запустение. На доме не только внешняя отделка, а сами кирпичи стали уже отваливаться. Просторный огород зарос травой, сил хватало только на маленькую его часть. Но главное не это. Во всём потерялся смысл. Хотелось что-то стряхнуть и начать жить заново. Но она не знала, как. Ефросинья понимала, что так не должно быть у верующего человека, о чём и постоянно увещевали её благочестивые братья и сёстры. Но их советы не помогали, от них одинокая вдова только чувствовала себя виноватой, хотелось бежать без оглядки при виде этих «доброжелательных советчиков». Спасало только то, что есть Спаситель. Ему-то Фрося душу изливала полностью, без оглядки на «правильные» изречения: «Дорогой Господь, я понимаю, что не должна так себя чувствовать. Но так я чувствую, тоска мне, плохо мне совсем, помоги!» И становилось легче. Всегда.
Желание совершенно всё переменить росло. Фросе казалось, что на новом месте её ждёт что-то удивительное, свежее, что жизнь не окончена, если её можно начать где-то не здесь. И вот однажды по радио в какой-то передаче Ефросинья услышала название города — Х. Ей оно так понравилось, так красиво звучало, что не сходило теперь с её уст. Казалось, кто-то поместил этот город прямо в её сердце. Однажды Фрося зашла в свою одинокую спальню, встала на колени и спросила Бога: «Бог мой, Отец мой, скажи, скажи, хочешь Ты, чтобы я туда, в Х, переехала? Да будет воля Твоя, а не моя».
В сердце наступил полный штиль, радостный покой, как бывает от принятия правильного решения. И Ефросинья стала наводить справки о жилье в Х, а потом и потихонечку строить планы, как туда перебраться. Не прошло и трёх месяцев, как эти планы осуществились.
* * *
Пятница, ранний вечер. Саша быстро шла по укатанной грунтовой дороге пригородого посёлка. С левой стороны закатное солнце нежно грело Сашину щёку, дома, людей, деревья. Снова привязались две собаки, навязчиво дружелюбные. Чёрный приземистый кобелёк с ошейником, видать, беглый пёс, и его худая развесёлая подружка. Виляя хвостами и бёдрами, счастливо улыбаясь, они трусили рядом с Сашей. Эти две уличные собаки были частым эскортом в её посещениях милого маминого домика в родном пригороде. Но сейчас их появление было как раз очень некстати. Ожидая возвращения Александры на выходные в родительское гнездо, брат её, Тимофей, решил встретить сестру на автобусной остановке, а заодно и выгулять огромную мамину овчарку восточно-европейской породы. И вот собака уже рвётся с поводка при виде дворняжьего эскорта, хозяин держит её изо всех сил, псина рвётся, становится на дыбы, как лошадь. Ну и зрелище! Сашины провожатые сначала жались поближе к ней, а потом, поджав хвосты, убежали.
— Ну, Тима, ты встречаешь! Ты как на охоту вышел.
— Нормально всё. Хотел поговорить. Без никого.
— Ну, что там на этот раз у вас приключилось?
Саша приготовилась выслушать очередные жалобы на маму, на её несговорчивый нрав и неправоту в житейских вопросах. У Саши эти семейные диспуты уже давно набили оскомину. На этот раз дело оказалось посерьёзнее.
— Помнишь, она записалась на курсы в городе?
— Да, какой-то там клуб любителей чего-то…— задумчивым голосом отозвалась Саша.
— Это же курсы астрологии!
— Что?!
— Она уже начала туда ходить. Два раза была. И книжки оттуда притащила, всё о звёздах, как правильно судьбу предсказывать по ним.
— Вот она даёт! Это же оккультизм, колдовство в скрытой форме. Написано же: «не должен находиться у тебя… прорицатель, гадатель…»******** или как там?..
— Я-то понимаю. А ей как объяснить? Я лично не берусь, увольте,— с досадой ответил брат.
Тоска от своей беспомощности охватила и брата, и сестру. Они хорошо знали свою маму.
— Надо с ней поговорить. Тим, давай вместе. Может, послушает. Это же для неё самой опасно! Двери открывает для всякой тьмы.
— Попробуй. Только я не хочу ругаться, это не по-христиански.
Саша ухмыльнулась, но промолчала. Не ругаться…
Евдокия Павловна была давно уже на пенсии и занималась домиком, палисадником, огородом… и детьми своими, как она считала. Жизнь после ухода с работы стала утомительно однообразной, серой, и чтобы как-то её скрасить, она решила завести новую собаку, породистую. Старая сбежала от её год назад. А что, внуков не было… Дети вот в какую-то секту попали, всё время твердили о своём Боге, цитировали изречения древних книг. Евдокию это не сильно тревожило, у неё были прочные убеждения — она жила сама для себя. Самодостаточность её началась после смерти мужа, когда нужно было срочно найти, чем заполнить зияющую пустоту, рвущую на части душу. Немолодая женщина вдруг начала увлекаться книгами о пчеловодстве, хотела купить пасеку, развести пчёл. Еле отговорили дети. Потом решила заняться разведением цветов. Тут успех был налицо… И пчёл можно было просто наблюдать издали, предоставив им самим распоряжаться своим мёдом. К новой религиозной тяге Тимофея и Александры мать относилась примерно так же, как к своему пчеловодству. Авось пройдёт.
Саша вошла в комнату, бесшумно затворив за собой дверь, села на край дивана. Прокашлялась.
— Здравствуй, мама! — Дочь была само дружелюбие и непринуждённость.
— Привет, коли не шутишь.
— Мам, что у тебя нового, как цветочки, проросли? — Саша спросила, и самой показалось натянуто как-то.
— Что это с тобой, дочь? — Евдокия Павловна оторвалась от книги, вскинула на Сашу поверх очков пристальный взгляд. — Проповедовать мне собралась? Давай-давай! Может, галочку поставят в вашей секции.
— Да нет же, мама.
— А что же ты мнёшься? Есть будешь?
— Давай.
Саша уныло посмотрела вправо на зелёные занавески, влево на большие настенные часы, подарок покойному отцу на юбилей. Она внимательно следила за секундной стрелкой, придумывая, как бы начать разговор на предмет оккультных занятий своей мамы. Надо было её спасать. А как?! И чем больше она старалась придумать первую фразу, тем больше росло напряжение. Посмотреть в глаза своей родительницы Саша теперь и вовсе не могла отважиться. Мама была вылитым литературным персонажем «Есть женщины в русских селеньях…»********. А дочь явно пошла не в неё, застенчивая с детства, она ненавидела любую конфронтацию и обычно уходила от неё, подчиняя свою волю воле другого — о чём потом болезненно сожалела.
В коридоре Тимофей с Сашей составили совещание. И оба согласились на том, что за маму лучше молиться, а Господь Сам даст ей прозрение. На том и порешили. И у всех потом в этот вечер было приподнятое настроение.
* * *
Ксения была незлобивым по природе человеком. Простить чью-то оплошность или проступок по недоразумению ей не составляло труда. Но в крайне редких, чрезвычайных ситуациях в ней просыпалось желание напакостить в ответ. И тогда вся её изобретательность, все творческие способности нестандартного ума начинали течь в нехорошее русло. Тогда уже самой Ксении было их не остановить. Позже эта милая женщина сама изумлялась своим нежеланным способностям. Это был как раз такой случай. Как бурные воды, неслись идеи, затеи и планы.
В Ксенином доме до той поры все жили спокойно. Летом дети играли во дворе, их крики никого не тревожили: дети есть дети. Время от времени какой-нибудь пьяный муж выяснял с женой отношения. А тут в доме поселились просто ненормальные. Каждое утро, ровно в семь часов, начинали они голосить заунывные песни. Иногда и весёлые, правда. Но тема всегда была одна, божественная. Сначала Ксении это не мешало, даже нравилось, как-то с утра настраивало на хороший лад. Но когда она поняла, что всё это надолго, в том числе и в выходные, просто захотелось сбежать. А из дому куда убежишь? «Я им покажу»,— решила милая женщина и принялась за дело.
* * *
Ефросинья так быстро и основательно со мной подружилась, что мы договорились начать по утрам вместе молиться и поклоняться Господу в пении, прямо дома. Я слышала, что так делают. И мы решили попробовать.
Это было чем-то новым. Теперь в моей жизни всё должно быть новым. Я вздрагивала каждый раз, когда Фрося звала меня «Мирочка». Неужели это я?! Я всё ещё привыкала… Каждое утро ровно в семь часов приходила ко мне моя добрая соседушка, и вскоре это стало нашим любимым временем дня. Радость от полёта духа, с чем её сравнишь? В глазах Фроси часто стояли слёзы умиления, я же улетала душой в заоблачные высоты. Так было первые недели.
Одним прекрасным светлым утром во время нашей идиллии у соседей вдруг резко раздалось совсем неуместное «Др-р-р! Д-р-р-р!»
Что это? Да это же дрель! И кому в голову придёт в такой час заниматься ремонтными работами? Пришлось перейти в спальню, а, в конце концов, отменить наше утреннее пение в тот день.
На следующее утро всё уже забылось, мы приготовились петь, и только настроились на возвышенный лад, а тут у соседей как включат громко музыку — гадкую, мирскую, тяжёлый рок! Молотком отдавалась она у меня внутри головы. Мы сидели, поглядывая друг на друга, потом перешли в спальню. Рок не прекращался. Мы упорно продолжали петь своё, и какофония из этого вышла отменная! Настроение было испорчено, мы чувствовали, что нам противостоят силы зла.
Ефросинья предложила в тот же день поговорить с соседями, выяснить, что происходит. Но нам стало неудобно, ведь мы сами-то… И каждое утро! Конечно, мы знали, Господь через это благословляет всех в нашем доме, нам и в голову не приходило, что мы можем кому-то помешать. Вот же люди… И мы решили петь потише и вообще в девять утра.
* * *
Тима и Саша направлялись к зданию старого клуба. Там, по словам мамы, и находились эти курсы астрологии. У Тимофея было такое внутреннее впечатление, что нужно обойти это здание семь раз, а потом громко закричать, как в книге Иисуса Навина, на стены Иерихона.******** Он верил, что это поможет, стены рухнут, и весь этот астрологический клуб, оплот оккультизма, просто развалится.
Ранним утром, до начала рабочего дня, брат с сестрой вышли из автобуса, перейдя тихую безлюдную ещё улицу, оказались у Клуба Строителей — здания в псевдо-античном стиле сталинской эпохи. Массивные колонны, крыша низким треугольником, а наверху — голуби. Почувствовав себя заговорщиками, молодые люди постояли, осмотрелись по сторонам и начали свой обход. Молились тихо, но уверенно. На третьем раунде пришло ощущение силы Божьей, а к седьмому — радость, как от свершившейся победы.
— Слава Господу! Аллилуйя! — раздался триумфальный крик, вспугнув со своих мест степенных сизых голубей.
И тут духовные воители оторопели от неожиданности. Из соседнего дома, как эхо, раздался истошный женский крик:
— Да сколько можно?!! Окаянные! Вот вызову на вас участкового!
— Бежим! — скомандовала Саша.
— Ещё чего, — Тимофей был невозмутим. — Что это за победа будет?
Из подъезда выскочила владелица голоса, женщина лет шестидесяти, и решительно направилась прямо к нам. А из окна второго этажа того же дома выглянули две женские головы и с интересом следили за происходящим. Болельщики. Молодые люди мудро отступили с поля боя. Победа была одержана, но она — в духе. А плоть нужно было уносить. Но не тут-то было. Путь к отступлению был отрезан. Женщина быстро приближалась, и вид её говорил: «Сейчас я вам покажу!» К счастью, вовремя подоспела подмога. Остальные две женщины перешли из команды болельщиков в команду участников, между ними и грозной соседкой их произошёл весьма оживлённый разговор. Тима с Сашей только отмалчивались да извинялись. Потом незаметно удалились, предоставив женщинам довести поединок до конца самим.
* * *
Через несколько дней между нашими героями состоялся такой диалог:
— Ма сказ: астр курс закр! Слава Б! Ты когда прид?
— Вау! Супер! А как? Ч/з 2ч буду
— Клуб на ремонт закр. Др помещ не тянут. Жду!
— К ужину что куп?
— К чаю ч-ниб. Ост всё есть.
Диалог, как вы уже, наверное, догадались, происходил сообщениями СМС.
В последнем из них самодовольно улыбался Смайли Фейс, т. е. улыбчивое лицо.
* * *
Евдокия Павловна не хотела превращаться в занудную старуху, вечно брюзжащую о недостатке почтения со стороны детей, и прилагала к этому все старания. Однако, со временем она стала замечать, что, чем больше усердия, тем хуже получалось. Но Евдокия Павловна пыхтела и не сдавалась — это было не в её стиле. Отношения с Тимой и Сашей хоть и не были идеальными, всё же семья была дружной, и этим она, как мать, дорожила. В детстве дети были более покладистыми, слушались. Теперь же норовили всё по-своему сделать, советов не хотели. А советы эти у Евдокии Павловны были в изобилии на каждый случай и о всякой житейской подробности.
«Не буду злиться! Не буду исправлять на каждом шагу! Буду доброй и радостной»,— повторяла она, как мантру, по утрам, задавая себе тон на весь день. Положительные слова должны были произвести своё действие, осесть глубоко в подсознании, как учили на уроках медитации, и изменить мышление. Но что-то было не так. Это просто не работало. Евдокия Павловна сама понимала, что для победы в борьбе с самой собой ей чего-то не хватает. Но она не знала, чего. Отсутствующая составляющая формулы успеха упорно ускользала от неё.
В последнее время дети, причём оба, сильно изменились. От споров начали уходить, даже Тима реже отстаивал свою точку зрения. «Наверное, это работа на него повлияла»,— решила Евдокия Павловна. С недавних пор Тима устроился охранником в одно солидное учреждение. «Дисциплина»,— решила довольная мамаша и свою потребность в словопрениях начала удовлетворять на дочери. Но и та стала как-то мягче, резкость ушла, по некоторым вопросам Саша даже соглашалась с матерью. Только, когда касалось религии, тут дети были невыносимы. Закусив удила, рассказывали о суде Божьем, об аде, о рае, о каких-то людях, изменивших свой образ жизни благодаря воздействию Бога. Обычно речь шла о пьяницах или наркоманах, и Евдокию Павловну не больно-то впечатляли такие рассказы — к этой категории людей у неё было особое отношение. Мужа сгубил цирроз печени, и овдовевшая женщина вздрагивала каждый раз, когда упоминалось слово «пьяный» и производные от него слова.
В красоту труда Евдокия Павловна верила с детства. Проработав в городской библиотеке большую часть своей жизни, получила звание «почётного библиотекаря города», о чём гласила грамота на стене её спальни, у изголовья кровати. Выйдя на пенсию, решила насладиться вполне заслуженным отдыхом: летними вечерами, после огорода, уходила в поля, наблюдала за насекомыми. Вот пчёлы — сложнейшие создания, с таким налаженным общественным устройством! В общем, ветеран библиотеки перечитала всё, что написано людьми о пчёлах и поняла, что это не её призвание. Не было внутреннего удовлетворения. А детей пугала тем, что пасеку завести собирается. На самом деле это были только слова, посмотреть на их реакцию.
Потом развела цветы. А что? Огород с огурцами — скучно. А пенсионерке и положено разводить цветы, пожилой женщине это идёт. Чайная роза и пионы, фиолетовые полевые гвоздички…
Не насыщало и садоводство.
И вот — эврика! Старая университетская подруга пригласила на курсы астрологии. Звёзды, оказывается, предрешают нашу судьбу! И Евдокия Павловна пошла к звёздам. Сверхъестественное всё же существует. Это тебе не цветочки разводить на старости лет. Таинственность и новизна нового хобби так и манила её, увлекая в глубины… неизвестно чего. После нескольких занятий, правда, Евдокия Павловна начала замечать, что споры с детьми с её стороны заканчиваются приступами ярости, абсолютно не управляемой злости. Даже собака, дрессированная сыном, овчарка Гранта, стала без причины щериться и кидаться на людей, так, что Тимофей еле удерживал поводок. Но с занятиями астрологией женщина эти явления не связывала. Могло же это быть просто совпадением?
— Мама, ты опять собаке куриные кости давала? Зачем?! Говорил же тебе…
— Тебя забыла спросить!
— Не задирайся, ма! Просто не корми её вообще, я кормлю. Договорились?
— Да иди ты, вместе с твоей псиной! А вообще это моя собака, забыл?!
Продолжение этого диалога не стоит передавать…
Тяжело дыша, задыхаясь от гнева, стояли друг против друга мать и сын, изумляясь, как далеко могут завести слова. Обоим было стыдно за себя, но признаться в этом ни один из них не хотел, гордость прочно держала на коротком поводке. Поэтому разошлись молча.
И полчаса спустя:
— Ты это, извини, я завёлся. Мама.
— Ничего. Бывает. Я тоже.
Странное дело, раньше Тимофей никогда не подходил первым просить прощения, в отца весь…
«Нужно пойти, узнать, что об этом говорят звёзды? Может, это они повлияли сегодня на наше состояние?» — размышляла Евдокия Павловна в палисаднике, дёргая сорную травку, успокаивая нервы.
В это время раздался телефонный звонок. Подруга, та самая, что привела на астрологию, взволнованным голосом сообщила, что курсы, похоже, закрываются: клуб закрыли на ремонт, приезжала комиссия какая-то, и здание признали ветхим, аварийным, грозились оштрафовать владельцев. Ну, и всех оттуда попросили. А у астрологов финансовая сторона прихрамывала, видать, только на такое помещение у них были средства. Объявили, что курсы закрываются. До неизвестных пор.
Как ни странно, у Евдокии Павловны наступило какое-то облегчение, словно рука, давящая и тянувшая, вдруг ослабила свою хватку и отпустила. Она глубоко выдохнула и пошла в дом. Пришло время ужинать.
Кстати, с того дня жестокие баталии с детьми прекратились, приступы злости ушли. Как рукой сняло.
* * *
Одним ранним утром, в понедельник, проводив детей на работу, Евдокия Павловна села с чашкой кофе на складной стульчик на крыльце и задумалась. День обещал быть прохладным, огромное облегчение после летней жары. В такие дни к Евдокии Павловне возвращалось какое-то умильное восприятие жизни, как в детстве. Она наслаждалась жизнью, самой жизнью, как таковой, во всех её проявлениях. Отступала извечная тоска по мужу, которого любила, несмотря на пьянку, поднимался с плеч груз прожитых лет, и просто хотелось быть! Быть.
В высоком небе без устали шли живописные передвижения облаков, как шахматные рокировки, напоминая всем живущим, что на небе тоже есть жизнь. Просто подставив лицо небу и ветру, и облакам, эта стареющая женщина спокойно созерцала бескрайнюю ширь в вышине и вдруг произнесла вслух:
— Я хочу жить! Дышать полной грудью! Бог, ты меня слышишь?!.. Помоги мне.
Тишина. Молчание. Женщина повернула голову — совсем рядом дрогнула ветка, на ней уселась, покачивая узким прямым хвостиком, неказистая малая пичуга, повертела головой и деловито улетела. Это — жизнь! Как сюрприз, как ответ, как намёк на что-то лучшее. Вот оно, творение. А где же Творец?..
Посмотрела в другую сторону: перед Евдокией Павловной над деревянным забором простиралась ввысь антенна, прикреплённая к металлическому каркасу. Предназначалось это сооружение для винограда. И он кое-где уже вился, нежными молодыми побегами обнимая антенну. Верхняя его ветка уходила вертикально в небо. Странно выглядело это, как указательный палец, одиноко торчащий в посреди небесной синевы.
В эту минуту лирические размышления Евдокии Павловны были прерваны криками о помощи. Свора бездомных собак с бешеным лаем окружила незнакомую женщину, и видно было, что сейчас набросятся на свою жертву. Женщина в страхе отбивалась сумкой, ещё более растравляя своих преследователей.
— Пошла! А ну, пошли отсюда! — отчаянно раздавались ничуть не пугающие угрозы. Женщина боялась, и это было слышно в её голосе. Дальше всё произошло в мгновение ока. Евдокия Павловна даже не заметила, как оказалась возле калитки, распахнула её настежь, и с трудом удерживая рвущуюся в бой Гранту, вышла за ворота и властно крикнула:
— А ну-ка, быстро! Я вам покажу, псарня. Вон отсюда!
Овчарка хрипела, лаяла, рычала басом, становясь на дыбы, и так рвалась с поводка, что двумя руками хозяйка едва удерживала её. Собаки отступили, разбежались с ответным лаем, которым пытались сохранить своё собачье достоинство. «Мы, мол, ещё вернёмся сюда!»
Незнакомка подошла, осматривая брюки, одежду, не порвали ли, отряхнулась:
— Ой, спасибо вам! Спасли меня… Вот злые какие! С чего бы это?
Отводя Гранту во двор, Евдокия Павловна на ходу крикнула:
— Это вас Сам Бог спас! — и удивилась своим словам. — Могло кончиться гораздо хуже. А вы кого-то здесь ищете?
— Да. Кстати, ищу молодых людей, Тимофея и Сашу, это брат с сестрой, не знаете, где живут?
* * *
Так произошло моё знакомство с этой замечательной женщиной. В молодости новых друзей заводить намного легче. И осваиваться на новом месте тоже. Я благодарила Бога за мою замечательную соседку, верную партнёршу по утренним молитвам, Фросю. Но не хватало людей, с кем мне было бы интересно. С Фросей всё было нормально, просто мы были совсем разные. Нас сближал главный интерес — Господь Иисус. Но я начала новую жизнь, а где же яркое, необычное? К тому же, до переезда я посещала большую церковь, жизнь там кипела, я привыкла постоянно вращаться среди людей, мой нынешний узкий круг общения просто необходимо было расширить. И я попросила об этом Отца.
Через два дня произошла та дикая сцена между соседушкой Ксенией и нами с Фросей. Да, той самой соседкой, с дрелью. Только мы перестали по утрам нервировать её своим пением, как случилось новое приключение: какие-то молодые люди в семь утра кричали на улице у клуба, прямо под нашими окнами. Всё для Ксении, видать, для смирения. Но она
не смирилась, а наоборот, выскочила из дому, и устроила разгон! Ну, мы с Фросей и побежали вместе к клубу, посмотреть. Молодёжь была скромная, парень с девушкой извинялись, и обнаружилось, что они тоже верующие! Они на работу спешили, мы обменялись номерами, для связи. Наверное, в этом городе меня все ждали!
Выходные Тима и Саша проводили у мамы, в пригороде. И вот я здесь, стою у её домика, и на меня бросаются собаки. Вот она, новая жизнь!
* * *
СЕвдокией Павловной мы подружились как-то сразу и надолго. Как старожил города, она вызвалась показать мне местные достопримечательности, исторические места, которые знала хорошо. В молодости эта женщина мечтала стать экскурсоводом, но в тихом провинциальном городке желание её закончилось библиотекой. Наступила осень, и мы много времени проводили вместе, обходя такие уголки города Х, о которых знали немногие. Евдокия Павловна была интересной собеседницей, и у меня на кухне за чашкой чая мы предавались разговорам о писателях-классиках, о её жизни и о Боге. Новая подруга относилась с терпением к моим убеждениям, а потом и с интересом. Говорила, что её подкупает ненавязчивость моей веры, в отличие от её собственных детей, от которых порой хотелось сбежать из-за наставительных разговоров.
Приближался день моего рождения, в этом городе я почти никого не знала и поэтому рискнула пригласить такую разношерстную компанию: Евдокию Павловну с Тимой и Сашей, Фросю, сподвижницу в утренних молитвах, и даже другую соседку, Ксению, с которой отношения, кстати, заметно улучшились после переноса наших восхвалений на более поздний час. Каково же было её удивление, когда те самые молодые люди, кого она «гоняла» у клуба, оказались в числе
приглашённых! Но день рождения — это свято, и плохие отношения пришлось сменить на хорошие, не ругаться же в гостях в праздник!
Оказалось, Ксения была художником-любителем, и рисовала необыкновенно. На день рождения она подарила мне свою картину «Новое», восхитительный вид в горах розовым рассветным утром. А потом пригласила нас всех к себе домой на экскурсию в свою «художественную галерею». В её пейзажи хотелось нырнуть, такие они были живые, меня они как бы втягивали в свой мир. Я представляла себя внутри них, гуляющей по аллее парка или сидящей с удочкой на берегу реки. В тот вечер было очень тепло, по-семейному, каждый немного поведал свою историю, ведь многие из нас были едва знакомы. И как так получилось, что всем было уютно и хорошо? Было бы всегда так… Я чувствовала, как Отец улыбается, незримо присутствуя на празднике. Ведь это Он дал мне жизнь. С позволения присутствующих я поблагодарила Его за это в простой молитве:
— Спасибо Тебе, Отец мой Небесный и Родной, что ты подарил мне жизнь. А особенно — за новую жизнь здесь, в Х, среди этих замечательных людей! Аминь.
После такого чудесного вечера у всех естественно возникло желание увидеться снова. Нам-то, соседям, было проще, в одном подъезде. И тут у Саши появилась гениальная мысль: она пригласила всех собираться… у меня дома!
— А что, мама, вместо астрологии, давай Библию будем изучать! Вот Мира её хорошо знает. И повод будет встретиться, и с пользой для дела. Приглашайте нас! — наивность её звучала обезоруживающе.
Евдокия Павловна улыбнулась. Интрига дочери, конечно, была белыми нитками шита. Чего Саша не знала, так это о коротком разговоре матери с Богом, сидя во дворе у виноградной лозы на антенне. О крике её души. С этого момента всё уже куда-то повернулось. И она снисходительно ответила:
— Посмотрим.
Улыбка на её лице говорила: да.
Я сказала:
— Приходите, конечно. Отличная идея. Как я сама не догадалась?
Вот она, новая жизнь! И так легко, не нужно специально какие-то планы строить, а потом осуществлять. Это был самый лучший подарок на мой день рождения.
* * *
Пётр был человеком-отшельником. Не то, чтобы нелюдимым, нет, просто он любил быть один. В городе Х он прожил без малого полтора года, но друзьями не обзавёлся и у соседей прослыл странным. В первое время Петра невозможно было увидеть без улыбки на лице. Бодрым шагом выходя из подъезда, он напевал какие-то песни, иногда тихо бормотал что-то, сохраняя при этом радостное расположение духа.
— Приветствую вас! — всегда здоровался он с соседями непривычной для них фразой.
«Почему бы не сказать общепринятое «здрасьте»? — недоумевали люди, с большой долей раздражения. Не любили, видимо, чтобы человек был «не как все».
Пётр и внешне был довольно импозантным. Густые тёмно-каштановые волосы и борода делали его похожим на Авраама Линкольна или на Тургенева, в зависимости от того, как он в данный сезон стриг бороду. Человек он был зрелый, и мудрость в глазах придавала завершённость его сходству с писателем.
Переехал Пётр в Х по совершенно необычной причине. По его утверждению, ему повелел Бог. Жизнь Петра делилась на две половины. Первая — до встречи с Ним, вторая — после. Первая была пасмурной и неправильной, во второй он был, как барашек после первой стрижки. Всё это он с готовностью поведал соседям в первые недели своей жизни на новом месте.
— Я просто заново родился! Стал другим человеком!
Пётр организовал званый обед, пригласил малознакомых и совсем чужих людей из своего подъезда, и поведал им свою историю. Соседи недоумевали. Усложняющим обстоятельством было то, что он постоянно произносил фразу «Бог мне сказал», утверждая, что слышит Его голос, чем и подтвердил предположения окружающих, что новый сосед не совсем в себе. Во-первых, выражался он слишком правильным, литературным языком, без ругани. А во-вторых, на все притеснения неизменно отвечал добрым словом или даже угощал обидчика куском шарлотки собственной выпечки или сырниками, которые у него, надо сказать, получались отменные. Да ещё и не пил спиртного!
Месяцы шли, и старушки у подъезда всё реже видели радостную улыбку на лице нашего героя. А бодрый шаг сменился медленной, бесцельной походкой. Чего только он не делал, чтобы познакомиться с людьми! Даже объявления вешал на остановках, предлагая свои услуги по ремонту стиральных машин. Пётр был хорошим мастером. Никто не откликался. Образ жизни Петра в городе Х был диаметральной противоположностью всех его ожиданий. Этот здоровый мужчина обнаружил, что от его пребывания в Х ровным счётом никому нет пользы. А вначале хотелось перевернуть весь мир. Пётр считал, что вполне годится для этого.
По ночам Пётр, оставаясь наедине с Творцом, становился на колени и в отчаянии вопрошал Бога:
— Скажи мне, Отче, я ошибся?! Ты не посылал меня в этот город? Прости! Но почему тогда я не чувствую, что нужно уезжать?
Ему самому теперь была непонятна цель его переезда сюда. Если это была Божья воля, то где же плод? Было бы совершенным поражением признать, что ему это всё показалось, а Пётр не привык терпеть поражения. Это было ниже его достоинства. Желание угодить Тому, Кто дал ему новую жизнь, было велико, и этот искренний человек страстно хотел узнать, какова Его воля.
— Я же хочу исполнить призвание Твоё! Не скрывай его от меня, Отче. Я был так уверен, это Ты меня сюда позвал…
Но месяцы шли, а ответа не было. Кое-как постепенно появились и клиенты, и заработок. Но ради этого разве стоило переезжать?
Наступил день, когда Пётр всецело сдался. Решил жить, как все. Просто работать, есть и спать. Гордость его и уверенность в себе заметно пошатнулись, но вера была ещё жива. В этот день Пётр пошёл прогуляться в парке, попрощаться с мечтами и планами, как бы поставить веху. Сидя на лавочке на одной из дальних, безлюдных аллей, он бездумно смотрел на осеннее небо. Верхушки деревьев волновались кронами, и это волнение передавалось Петру. Вдруг средних лет женщина в кремовом плаще, проходя мимо, останавливается, подсаживается к нему на скамейку и ни с того ни с сего говорит:
— Добрый день. Можно? Я хочу рассказать вам одну историю…
Брови Петра невольно подскочили вверх. Первый порыв — встать и молча уйти. Не до этого… Но потом, всё-таки решил проявить любезность. Да и внешность незнакомки благоприятствовала этому. Она была очень даже хороша собой. Разноцветный шарфик напоминал радугу, а в голосе и взгляде больших карих глаз чувствовалось искреннее тепло.
— Вот как? Что же, очень рад буду вас послушать…
И она поведала ему о том, как переехала в этот город, не зная там ни одного человека, как подружилась с соседками, как чудно переплелись судьбы совершенно незнакомых доселе людей.
В общем, ты, конечно, уже догадался, дорогой читатель, это была я, Мира, она же бывшая Наталья. Не знаю, что это на меня нашло, но я почувствовала, нужно подойти к этому человеку. Он сидел на скамейке такой грустный…
Зачем-то рассказала ему о наших посиделках с Фросей, Ксенией и семейством Евдокии Павловны во всех подробностях, кто как кого встретил. Глаза Петра становились всё больше и больше. А когда я дошла до рассказа о своём собственном переезде сюда, как ткнула пальцем в карту, он безудержно расхохотался и смеялся долго. Я не обиделась, чувствовала, он понимает. Родственную душу нюхом можно распознать… И я рассказала ему всю историю человека и Бога, от Адама до Иисуса Христа. Он терпеливо слушал, загадочно улыбался. Я начала догадываться, что он не впервые её слышит. Потом мы встали и пошли из парка, замёрзли.
Ну, пропуская все ненужные подробности, с тех пор мы и собираемся вместе по пятницам у меня дома, с Петром и остальными. С его приходом пришла полнота в наши посиделки. Я как раз до этого думала, что не хватает кого-то, что ещё один мужчина не помешает в такой компании. Молодой Тимофей не совсем комфортно чувствовал себя среди пожилых тёток. Теперь нас стало семеро. Все мы ещё долго удивлялись, каким необыкновенным образом сложился наш маленький коллектив. И, конечно, видели в этом не оставляющую руку Того, Кто каждого из нас вёл.
А через несколько месяцев и я, и Пётр поняли, что не только для изучения Слова собрал нас Отец в одном городе. Началась моя новая жизнь, и его тоже. Наша новая жизнь. Пётр всё-таки не ошибся, переехав в Х. Но это уже тема для большого толстого романа…
* * *
Прошла осень, за нею зима, и мне снова пришлось сменить фамилию и паспорт! Весной приехали друзья и родственники порадоваться нашему с Петей счастью. Оказалось, что наша компания не единственная в своём роде. В других местах происходило нечто подобное. Люди начали стекаться в духовные семьи и разделять друг с другом веру и жизнь. Это стало массовым явлением, стихийным, быстрорастущим, никем не управляемым. На земле. В этом и была его особая изюминка.
В час, когда люди остаются наедине с Творцом, они выражают самые сокровенные желания, и Он слышит. Голос Его не далеко, не за горами, он звучит прямо в сердце. Там можно услышать Его ответ.
* Римлянам 14:11
** Евангелие от Иоанна 8:11
*** См. 1 Царств 17:4-9
**** См. стихотворение «Утёс» М. Ю. Лермонтова
***** См. Библия. Ветхий Завет. Книга пророка Иеремии 33:3
****** См. Лк.13:19; 17:6
******* Повесть Григория Белых и Леонида Пантелеева «Республика ШКИД»
********Льюис Кэролл «Алиса в сране Чудес», «Алиса в Зазеркалье»
******** См. Исаия 45:3
******** С.Я. Маршак «Кошкин Дом»
******** Артур Конан Дойл «Затерянный мир»
******** См. Второзаконие 18:10-14
******** Н. А. Некрасов «Есть женщины в русских селеньях…»
******** См. Книга Иисуса Навина, 6 глава
Необычайные истории и обыкновенные рассказы. Сборн
© Copyright: Катя Одинцова, 2019
Свидетельство о публикации №219060701105
Свидетельство о публикации №219060701105
Рецензии