Лицеист Пушкин ходил сюда на богослужения

Глава 43.

     Моя работа на телевидении в программе "Дорога к храму" была радостной от того, что рядом со мной было много достойных и хорошо образованных людей.

     С епископом Амвросием мы сняли девять телефильмов, объединенных в одну просветительскую программу «Евангельский Закон. Заповеди блаженства».

     Обсуждаем с ним очередной сценарий. За ним интересно наблюдать. Черный подрясник из добротной ткани выглядит на нем элегантно, даже с каким-то особенным шармом. Священник высок ростом, ладно сложен, красавец-мужчина!
     Амвросий воспитывался с юных лет в монастыре. Получил хорошее образование в Московской Духовной Академии. Защитил научную диссертацию. Самый молодой епископ в нашей стране. Ему тридцать три года. Я старше его на двадцать с лишним лет.
     Боже мой, какой я уже взрослый! Он знает, что моим учителем был Рошаль.

   - Вот вы, Александр Алексеевич, занимаетесь педагогикой. - начинает разговор епископ Амвросий. В это время мой оператор Вадим готовится к записи, размещает аппаратуру в его монашеской келье.

   - Ну, не в прямом смысле. Я, всего лишь, пишу сценарии. Потом со своим коллективом снимаю передачу. Какая уж там педагогика! - поправляю я своего собеседника.

   - Мне показалось, что в своих телевизионных передачах вы усиленно стараетесь дать побольше информации. Вы считаете, и правильно делаете, что зрителей надо обязательно чему-то научить. Но этого мало!

   - Ну, да. Согласен. Продюсер требует от нас именно этого: «как вести себя в храме», «для чего колокол звучит», «чему учат те или иные святые отцы». Этому надо обучать. Познавательных тем для нас не счесть, слава богу!

   - В православной педагогике первичной является категория воспитания, а не обучения. – Владыка делает паузу. У него даже паузы не пустые, такие же как бывали у нашего Рошаля. Вот он произносит какие-то слова, и смотрит тебе в глаза. Изучает: понял ли ты? Я мысленно ему отвечаю, что понял.
    «Сразу понял, потому что ты, святой отец, настоящий. Я чувствую, что ты такой же, как мой Рошаль, хоть и совсем другой».

    Стойка-воротник черного подрясника плотно облегает шею епископа. Изнутри пришита белая полоска свежего подворотничка. Такой же белый подворотничок на свою гимнастерку я пришивал каждое утро в армии. Армия учила личной дисциплине и строгости к себе. На голове у Амвросия красивый черный клобук. Надвинут на глаза. Черная смоляная борода. Из под черных густых бровей ярко светятся белки темно-карих глаз. С головы до пят епископ черного цвета. Белеют только глазные яблоки и полоска подворотничка. При этом взгляд у священника добрый. Как будто поощряет.
    Не могу сказать, сколько длится пауза епископа, но я за это время успеваю вспомнить еще и своего доброго Григория Львовича Рошаля.

    Я уже описывал наряд Рошаля, когда он приезжал к нам на занятия. На нем, почти всегда, был один и тот же черный костюм. Черные туфли, белые носки, черные брюки, белая манишка под черным пиджаком. На шее иногда был темный шелковый шарф с крупными белыми горошинами. Черно-белый педагог! Появляясь перед нами, он непременно излучал радость.

     На занятиях Рошаль влюблял нас в искусство Великого Немого и Прекрасного черно-белого кино. Свои курсовые работы мы снимали на черно-белую пленку. Создавали черно-белые образы! Это не означало, что мы были противниками цвета.
     Цветная кино-технология у нас во МГИКе была несовершенна. Я не думаю, что это обстоятельство сколь-нибудь помешало нашему овладению режиссурой и, тем более, воспитанию. Даже если бы у нас не было ни пленки, ни камеры, все равно это было бы увлекательное профессиональное образование! Потому что с нами был любящий нас Рошаль, великий мастер игры и обладатель острого театрального чувства.

    Пока слушаю владыку Амвросия и вспоминаю Григория Львовича, в грешной голове рождается каламбур: черно-белая педагогика! Зачем-то пытаюсь смонтировать каламбур с поговоркой «ученье свет, а не ученье – тьма».

  - Первые христиане читали и говорили, в большинстве своем, на греческом языке, Канонические и многие неканонические книги Нового Завета написаны на греческом. Вам любопытно будет узнать, какими словами приветствовали друг друга разноязычные люди в те времена? Италийцы, например, или латиняне говорили «приветствую тебя», «салют». Другие народы Палестины, Иудеи и всего Древнего Рима желали здоровья, успехов, побольше денег, богатства. В традициях разных народов было принято желать доброго утра, дня, ночи, хорошего урожая, острого меча, быстрого коня, высокого верблюда. В этих приветствиях выражалось духовное содержание их чаяний. По приветствию можно было судить о происхождении людей, – я не смею прервать рассказ священника. Мне это интересно. У меня хорошее состояние души!

     Наш разговор с епископом продолжается. - Греки-христиане говорили друг другу «радуйся». Крещенные люди на Руси желали «радости от мира в душе и в сердце». Вера к нам пришла на их языке. Попробуйте сегодня сказать встречному: «радуюсь миру в доме твоем». Что из этого получится? Не знаю. Знаю, что святые отцы много молились со словами «радуйся». Святые отцы Церкви – мои учителя! От них питаюсь, - завершает свой монолог мой собеседник.

  - А Вы, владыко, на какую тему защищали диссертацию?

  - Патрология Иоанна Златоуста.

   - Надо же! Мы в прошлом году подготовили на студии и показали в эфире большую телепрограмму «Беседы Иоанна Златоуста». Более сорока передач!

   - Патрология – это замечательная богословская наука об отечестве. А что такое отечество, спросите вы? Это отцы и дети, учителя и ученики.

   У Вадима уже всё готово к съемке. Сейчас мой герой обратится к зрителям с радостным приветствием.

   - Наш учитель и наставник преподобный Серафим Саровский всех встречал словами «Радость моя!», - добавляет к своему рассказу епископ Амвросий и мы располагаемся с ним перед камерой. Каждый из нас – со своим учителем: епископ - с Иоанном Златоустом, я – с Григорием Рошалем.
     Сейчас у нас начнется работа. Мы будем делать то, чему нас научили наши учителя.

     Епископ Амвросий через год уехал из Кемерова в Санкт-Петербург, получив назначение на должность ректора Духовной Академии и семинарии. Он увез с собой копии просветительских фильмов из цикла «Евангельский закон», на память о нашей совместной работе.

    Мне было жалко расставаться с этим умнейшим и благовоспитанным человеком. Мы работали вместе почти год. Это были полезные для меня времена. Вспоминая о нем, я вспоминал город, в котором Пушкин написал важную для меня повесть. Вспоминал Рошаля, который дал мне ключ для понимания Пушкина. Образ священнослужителя встал в один ряд со светлыми образами моих педагогов, учителей и наставников. А потом, когда мне на глаза попалось неизвестное стихотворение Пушкина, я в очередной раз убедился, что все случайности закономерны и в киноленте жизни искусно смонтированы Небесным режиссером. Вот эти строки Пушкина:

В начале жизни школу помню я;
Там нас, детей беспечных, было много;
Неровная и резвая семья;

Смиренная, одетая убого,
Но видом величавая жена
Над школою надзор хранила строго.

Толпою нашею окружена,
Приятным, сладким голосом, бывало,
С младенцами беседует она.

Ее чела я помню покрывало
И очи светлые, как небеса.
Но я вникал в ее беседы мало.

Меня смущала строгая краса
Ее чела, спокойных уст и взоров,
И полные святыни словеса.

     Этот отрывок из незаконченного стихотворения Пушкина опубликовал в посмертном издании друг поэта Жуковский.
     В этих строках речь идет об иконе Знамения Божией Матери. Во времена А.С. Пушкина икона находилась в Знаменской церкви в Царском Селе. Лицеист Пушкин ходил сюда на богослужения вместе с другими воспитанниками.
     В настоящее время она находится в храме Святого Апостола и евангелиста Иоанна Богослова при Санкт-Петербургской Духовной академии и семинарии.
     Мой епископ поехал туда с «Евангельским законом», с моим восхищением к Пушкину, с моим святым почитанием деда Павла, с моими благодарными воспоминаниями о Мастере и Учителе, который подарил мне профессию!