Встреча

За окнами рабочего кабинета ведущего специалиста и по совместительству директора прогрессивного центра репродуктивных технологий «Вита +» Элизы Райс плыли ленивые весенние сумерки. Статная, обладающая особенной строгой, властной красотой женщина сидела, опустив подбородок на сложенные руки, и смотрела прямо перед собой в огромный монитор. Буквально несколько часов назад в своей закрытой лаборатории она с триумфом завершила исследование, благодаря которому можно было наконец создавать искусственные половые клетки как мужского, так и женского типа, путём генных модификаций изменяя мужской биоматериал на женский и наоборот. Мир уже давно к этому шёл и очень этого жаждал – как и ожидал он от Элизы скорого появления искусственных органических камер для выращивания плода. Радостная новость была анонсирована ещё три года назад, когда Элиза натолкнулась на верную дорогу; с тех пор она постоянно посещала конференции, выступала с докладами, непрестанно держала общественность в курсе подвижек в своём исследовании. Теперь, когда месяц назад было сообщено о начале финального этапа и скором разрешении вопроса, её электронные ресурсы буквально штурмовали; в основном это были люди, радующиеся грядущей реализации открытия, и процент недовольных, письма и обращения которых Элиза по своему обыкновению вообще не читала, мерк на этом фоне, как свет карманного светодиодного фонарика в ярком море прожекторов.

Длинные тонкие пальцы щёлкнули по сенсорной панели экрана, и в окошке открылось очередное письмо:
«Уважаемая мисс Райс,
Пишу вам с огромной благодарностью и надеждой. Мы с моей супругой очень ждём вашего успеха, потому как для нас великое счастье сознавать, что мы можем завести общего ребёнка, когда биоматериал одной из нас будет модифицирован по мужскому типу. Мы не решались рожать именно по той причине, что не желали чужих генов – а теперь мы обе наконец сможем стать счастливыми родителями.
С уважением,
Анна-Мария и София Кастнер».

Прочитав короткое, но ёмкое послание, Элиза перешла к следующему:
«Дорогая наша Элиза,
Никак иначе не хотим к вам обращаться! Вы – наше спасение и наша радость. Я и мой супруг уже давно мечтаем об отцовстве, и теперь, когда клетки одного из нас могут быть трансформированы в женские, для нас открывается путь к подлинному единению через наше чадо! И пусть пока нам ещё потребуется помощь суррогатной матери, мы очень рады: ведь она выносит нам именно нашего ребёнка! Это будет наш сын – ведь именно благодаря вам мы уже можем заранее определиться с полом.
С огромной благодарностью и любовью,
Эрик и Ричард Айвори».

Короткий клик открыл ещё одно письмо:
«Многоуважаемая доктор Райс,
Как я счастлива, что вы в скором времени дадите возможность любой одинокой женщине продолжить свой род путём модификации её же собственных половых клеток! Я не вижу себя ни в каком партнёрстве ни с кем, и мне претит идея использовать чужой биоматериал; моё тело только моё, оно чистое, и никого в нём не должно быть постороннего, никогда, даже на клеточном уровне. Таким образом мой ребёнок будет полностью и всецело частью меня, мною, и поэтому для меня тоже может открыться счастье материнства!
Готова отдать любые деньги, чтобы попасть к вам в первой очереди; зимой я улетаю на острова, и хотела бы провести беременность там и родить там же естественным путём. Говорят, это очень полезно и хорошо влияет на ребёнка. У нас же здесь слишком дождливо и холодно в зиму…
С уважением и большим ожиданием,
Ваша,
Леди Моника де ла Круз».

Когда Элиза намеревалась кликнуть по следующему сообщению, вдруг раздался звонок видеофона. На экране устройства, по сравнению с монитором казавшемся маленьким, появилось улыбающееся лицо подруги учёной, Марты Сандерс.
«Разрешаю соединение», – скомандовала Элиза, и изображение коротко стриженой рыжеволосой худенькой девушки на экране сменилось с заставки на живую картинку.
- Элиза, привет! – пропел тонкий, мелодичный голосок. – Ну как, тебя уже можно поздравить с успехом?
- Скоро… – ответила Элиза уклончиво. – А вы, Марта и Мартин, уже определились, чего хотели бы у меня попросить?
- Да! Мы с моим дражайшим хотим, в общем… Мы желаем, чтобы наш ребёнок был абсолютным андрогином. Всё так сделать, чтобы не было никаких ярко выраженных мужских или женских черт! Как у нас. Потому же мы и не заводили детей, что боимся… Мы не сможем… Ну, если половые признаки будут слишком сильными. А теперь можно же подкорректировать, можно же, да? Мы не хотим нежелательной, случайной рецессивности…
Марта и Мартин Сандерс удивительно совпали, хоть и изначально искали друг друга на специальном форуме: оба они были светловолосыми, плоскими, тонкими, одного роста и по ним сложно было сказать, кто мужчина, а кто женщина. К тому же, они специально усиливали свой образ, одеваясь нарочито асексуально и нося одинаковые короткие стрижки; Марта, которая до замужества носила имя Клементина, преднамеренно сменила его после бракосочетания вместе с фамилией, чтобы оно как можно более походило на имя супруга. Кроме того, пара не признавала физического полового контакта, считая единственно необходимым контакт умов, и даже ради рождения ребёнка не согласилась бы расстаться со своими принципами. Они рассматривали для возможного зачатия лишь ЭКО.
- Подкорректировать… Не знаю, Марта, ты торопишься, – ответила Элиза, и на её лбу пролегла глубокая складка, которая всегда появлялась при задумчивости.
- Элиза, да что с тобой в последнее время такое? Как будто подменили… Но ничего! Я в тебя всё равно верю и знаю, что именно тебе суждено двигать человечество по пути прогрессивного развития! Ведь наука нам для того и дана, чтобы модифицировать свою жизнь, упрощать, делать лучше, вносить разнообразие… А хочешь, я к тебе вечером забегу? Заодно и покажу цифровой портрет с примерной внешностью ребёнка, которого мы хотим… Или без этого! Просто посидим, поболтаем, а? – тараторила Марта в нетерпении. По всему видно было, что девушку переполняют эмоции, и она уже считает победу Элизы над законами природы окончательной и безоговорочной, внутренне празднуя её.
- Боюсь, что сегодня у меня никак не получится… Много дел.
- Э, ладно… Ну что! Жду тогда хороших новостей, а пока не смею отвлекать самый светлый ум планеты от работы!
Экран видеофона моргнул, сменяя изображение живой и подвижной Марты на умиротворённый морской пейзаж.
Уронив лицо в ладони, Элиза погрузилась в мысли о встрече, состоявшейся месяц назад, когда она заявила о скором положительном завершении исследования; встрече, которая не должна была состояться у этой предусмотрительной в каждой мелочи учёной, но тем не менее случилась, и с тех пор не выходила из головы.

По той причине, что Элиза была тем единственным на всём свете учёным, кому удалось проникнуть в тайну генных модификаций, она работала над своими исследованиями исключительно одна, никому не доверяла документы и материалы, а каждое своё выступление оснащала самой продвинутой и бдительной охраной. Нельзя было допустить ни скандала, ни похищения, ни покушения, ни оказания стороннего влияния, ни утечки информации, ни саботажа; свою миссию Элиза считала чистым служением человечеству и предельно оберегала её ото всех. Но тем не менее месяц назад, в особенно важный и знаменательный день, к Элизе смог пробраться после пресс-конференции тот, кто не должен был приблизиться к ней никогда. Как он смог очутиться в её личной комнате, где она готовилась к выступлениям и хранила собственные вещи, куда она даже охрану не допускала, оставалось для учёной величайшей загадкой. Разве что если кто-то из её людей… Она сменила их всех сразу же после этого случая несмотря на то, что проверка средствами куда более совершенными, чем старомодный полиграф, не дала никаких результатов; но та, кто сумел обойти природу, знала, что любые технологии можно перехитрить – нельзя лишь было допускать, чтобы кто-то перехитрил её саму. Поэтому она легко, без сожалений и сантиментов меняла всю свою команду при малейших же сбоях в работе любого из её членов. Но невозможная встреча, тем не менее, состоялась, и этого уже никак нельзя было изменить.

Человек спокойно сидел на стуле в углу комнаты, когда она вошла после выступления. Сидел, сложив руки на груди, не выказывая ни тени волнения; когда она вошла и замерла в оцепенении, он поднялся ей навстречу, приблизился и приветливо улыбнулся, представляясь. Этим он обезоружил Элизу во второй раз; первым нанесённым ей ударом было само его появление.
- Мисс Райс, я взял на себя смелость подождать вас здесь, пока вы закончите выступление. Прошу простить меня за вторжение, но я не имел бы никакого иного шанса увидеть вас и сказать вам то, что должен. Я просто вам это скажу, если позволите, и лишь прошу меня выслушать; окончив, я тут же уйду, и только вам решать, что делать далее. Я не буду и не стремлюсь иметь на вас никакого влияния, но прошу вас о возможности высказаться со всем уважением, которое я к вам имею.
Он говорил столь же спокойно и благожелательно, как и держался; он, совершенно открытый перед ней, полностью отданный её воле, рядом с ней самой, возводившей вокруг себя форты, самим таким своим явлением в сердце её крепости не оставлял Элизе возможности для отступления. Точнее, она могла бы сию секунду вызвать охрану, и для её визитёра всё окончилось бы плохо; поскольку ни в каких её личных помещениях не дозволялось устанавливать средства слежения, сейчас всё, что происходило за дверьми, являлось тайной – но Элиза, как творец этой тайны, могла же и низвергнуть её в любой момент одной лишь голосовой командой. Но она просто не имела права так поступить, иначе нарушила бы свой самый главный жизненный принцип; то был принцип справедливости и честности. Сама являясь очень твёрдым и целеустремлённым человеком, всегда бывшим верным своему пути, она уважала то же качество в других; стремление оградить себя от нежелательного тоже было, с её точки зрения, честным, поскольку являлось всем известным – но теперь, когда этот человек, проявив невиданные качества и страшно рискуя, появился здесь вопреки всем её стараниям, не выслушать его было бы несправедливо. Она сама переходила границы возможного – то же сделал теперь и он, и учёная не могла не вознаградить такое действие ответным уважением. Тем более она уже почти достигла своей самой главной цели, и вряд ли бы нашлось хоть что-то, могущее её поколебать. Тем более со стороны этого человека.

Она пригласила гостя сесть напротив неё и честно его выслушала. И монолог его, взрезавшийся в цепкую фотографическую память Элизы, уже месяц рефреном повторялся в её голове.
«Мисс Райс, я буду с вами говорить с исключительно рациональной позиции; буду говорить с вами, как с человеком, посвятившим себя служению науке и значит – служению человечеству. Вы, несомненно, проделали огромный путь, и труд ваш колоссален; я полностью уверен также в том, что вы полагаете его исключительно благом для развития человечества, никогда не имели и теперь не имеете дурных намерений. Но я хотел бы представить вам такую логическую цепочку, полностью укладывающуюся в исследовательский путь, которым вы следуете.
Сначала прорывом в репродуктивной области становится искусственная инсеминация, затем добавляется экстракорпоральное оплодотворение. Многие пары это спасает от бесплодия, но что происходит далее? Далее некоторые пары прибегают к данным процедурам, комбинируя их с суррогатным материнством; изначально у них к тому были только медицинские показания. Затем к ним присоединяются те состоятельные пары, в которых женщина просто не хочет вынашивать беременность; почему, спрашивают они, этого бы не сделать, если можно? Следом к искусственной инсеминации начинают прибегать пары, отказывающиеся по личным соображениям от полового контакта. Становится возможно выбирать пол будущего ребёнка при ЭКО, и люди пользуются этим каждый со своими мотивами. Сначала мотивы эти ссылаются к тому, что в семье есть уже сын, теперь хотелось бы дочь и так далее, а затем в картину вплетается удобство и желание иметь ребёнка именно одного пола, а не иного. Следом к суррогатному процессу подключаются одинокие и состоящие в однополых союзах мужчины; они осуществляют искусственную инсеминацию и ЭКО с суррогатными матерями, выкупая у них не только вынашивание беременности, но и самого ребёнка. Случается, что ребёнка для сына и его партнёра вынашивает его же собственная мать. Такие мужчины задают, казалось бы, закономерный вопрос: почему бы не воспользоваться возможностью, если технология вполне позволяет, а женщина соглашается сама? Её ведь никто не принуждает; и если она желает выступить в роли инкубатора со своим женским биоматериалом или с чужим, то почему бы не воспользоваться её услугами? Если она по той или иной причине согласна на такую работу, или если она нуждается в деньгах, то что же в этом плохого? Вроде бы, даже получается взаимопомощь – и институт суррогатного материнства расцветает, никто этого уже не стесняется; и более того, этим гордятся. Проституция, при этом, всё также активно порицается обществом; прибегать к услугам женщины лёгкого поведения считается постыдным, а пользоваться услугами суррогатной матери вполне естественно. Тем самым, негласно появляется такая профессия, наряду с той самой древней, которую открыто, тем не менее, не признают.
И вот сейчас вы подводите человечество к новому рубежу: теперь будет возможно искусственно трансформировать мужские клетки в женские и наоборот, что даёт, по сути, возможность полного партеногенеза женщине и почти даёт такую возможность мужчине; остаётся только дождаться, пока появятся специальные органические камеры для созревания плода, и даже суррогатные матери будут не нужны. Мужчина, таким образом, полностью перестанет нуждаться в женщине, а женщина – в мужчине для продолжения рода. Пройдёт время, технология распространится, обкатается, станет дешевле, как стали теперь заурядно доступны искусственная инсеминация и ЭКО – и многие женщины сознательно выберут вместо вынашивания и родов органическую камеру. На этом этапе уже станет редкостью обычная, классическая семья, состоящая из мужчины и женщины, в которой рождаются дети естественным путём, безо всяких генетических манипуляций, и уже это одно нанесёт серьёзный удар по генной картине человечества. Даже вы не сумеете предположить, к каким это может привести последствиям. Но и на этом не будет достигнута остановка: возникнет новый спрос, на который будут ответом ваши новые идеи, или наоборот, что суть неважно. Вы откроете страницы генного редактирования, и однажды – если не очень скоро – выясните, как можно заранее задавать и прочие параметры будущего человека, помимо пола. Сначала к вам станут поступать заявки на внешность и физические атрибуты, потом дело дойдёт до моделирования талантов, умственных способностей и характера. Девочка, специально созданная для фигурного катания, гимнастики или балета: гибкость мышц, склонность не набирать веса, низкий рост, миниатюрность, чрезвычайная выносливость, непреклонность характера, крепкие кости, ускоренная регенерация тканей, идеальное чувство равновесия. Мальчик, специально созданный, чтобы быть пианистом: отменный музыкальный слух, тонкие длинные пальцы, красивые черты лица, возвышенность помыслов. Близнецы, которым заранее будет суждено стать юмористами: подвижная мимика, большие глаза, несколько нелепое телосложение, врождённое чувство юмора и жизнелюбие, умение работать на публику, эмоциональная устойчивость, отсутствие склонности к выгоранию. И как абсолютно логичный результат – к вам однажды обратятся с запросом на моделирование людей специально для тяжёлых, грязных и опасных работ. Таких, которые будут исполнять подобные действия безропотно и безотказно, не станут думать об увольнении, не будут нуждаться в оплате труда, социальной защите и пособиях за вредные условия, будут питаться самой простой пищей, не будут иметь притязательности, не станут создавать семей и продолжать свой род, будут обладать весьма ограниченными способностями интеллекта. Или идеальные военные. Сможете вы взять на себя ответственность решить и заявить, что такие люди, созданные согласно вашей технологии, имеют меньше достоинства как Homo sapiens, чем люди с заранее запрограммированными талантами? И как вы это сумеете объяснить? А отказать определённым просителям вы, меж тем, тоже не сможете – вы обладаете существенным влиянием, да, но не всей полнотой власти. И более того, не сумеете вы дать ответа на закономерный вопрос: почему, если можно создать человека с заранее определёнными талантами и базой, плохо создавать идеального чернорабочего или совершенного военного, охранника, силовика? Ведь такой человек не будет знать горестей от своей работы, он уже заранее будет готов ко всему, что она в себе несёт. Вам скажут: если поступить так, во всём мире не останется никого, кто был бы недоволен своей участью. И вы не сумеете возразить, потому что это абсолютно логичное следствие всего данного пути. И вы пойдёте до конца, а дело ваше затем продолжат преемники.
И во что это в дальнейшем выльется? Сначала все действия по конструированию людей будут иметь стихийный характер личного выбора – но однажды, рано ли, поздно ли, сильные мира сего поймут, что таким способом могут обеспечить себе абсолютную власть и создать такое общество, которое захотят. Как вариант, они полностью приберут к рукам управление данными процессами и установят нормативы для той или иной категории людей; появятся, таким образом, касты, функционал каждой из которых будет строго ограничен. Беспрекословное подчинение программе будет задано в подоснове самой базовой установки. В итоге свободными, как свободен пока ещё в своём существовании человек, будут лишь представители правящей элиты, куда войдут и учёные – а все остальные будут управляться ими. Любой мятежный элемент системы, само собой, будет тут же уничтожаться. И у человека, тем самым, не останется ни свободы, ни достоинства, ни воли, ни выбора, ни творческого потенциала; не будет больше и любви. Тем самым, по итогу, человек уже прекратит своё существование как вид, как Homo sapiens, к каким бы внешним атрибутам общество ни пришло. Человек, таким образом, желая безграничной для себя свободы в её абсолютном многообразии, сам загонит себя в ловушку и уничтожит. Потому что так, простите меня, не бывает... Любая система, пустившаяся в хаос, установит непременно новый порядок для себя, чтобы существовать; ибо ничего не может существовать в беспорядке, предоставленное само себе, без организации. И если следовать подобному пути, порядок будет, со всей вероятностью, именно таким, как я вам приблизительно сейчас обрисовал.
Из всего этого я хотел бы донести до вас один вывод: то, что называют консерватизмом, ограничениями и препятствиями на пути к прогрессу, иной раз ни что иное, как защита человечества от самоуничтожения. Вы, как учёный, должны прекрасно сами сознавать, что есть те границы, которые переступать нельзя, иначе это существенно нарушит баланс системы. И для того они, эти границы, собственно, и существуют; их устанавливали не по глупости, не для давления, не для власти, не для задержки развития и не для чего бы то ни было ещё негативного. Такие ограничения сродни тому, как отгораживаются опасные и безопасные зоны для купания, пеших походов и прочего; никто не спорит же здесь о том, что ограничение обосновано. И поэтому нельзя говорить, что раз мы вторгаемся, скажем, в хирургию мозга, сердца и глаза, то имеем и логичное же право взять под контроль репродуктивную систему и геном. В науке, как и в любой иной сфере, точно так же есть опасные и безопасные зоны; и пока наука осуществляет свой прогресс в плане содействия природе человека любым способом и на любом уровне, это истинное развитие и нужное, это происходит в безопасной для человека зоне; а когда наука вторгается в само существо и начинает его изменять, создавать новое и прочее, это уже идёт против человечества, это уже зона опасности, где можно сорваться со скалы или утонуть. Поэтому наномашинам, которые лечат мутирующие клетки – да, а наномашинам, увеличивающим скорость регенерации и мускульную силу – нет. Именно поэтому репродуктивным технологиям, помогающим естественному размножению – да, а тому, что переходит хоть на полшага эту границу – нет.
Всё это объясняется простой формулой, характерной для любого совершенно человека: если у человека есть возможность попробовать что-то, находящееся в его зоне доступа, большая часть людей попробует это, даже если объективной потребности в том нет. Мотивы бывают самые разные: хочу не отстать от соседки, на работе все так сделали, мне интересно, хочу испытать себя, просто «почему бы и нет, раз можно» – и так до бесконечности. И система быстро теряет равновесие – затем, чтобы потом найти для себя иное в новой форме, которая из хаоса вряд ли родится прогрессивной. И если дать хоть небольшое послабление в переходе границы одному, следом потянутся другие, возмущённые несправедливостью по отношению к себе – ведь у них тоже есть причины, кажущиеся им вполне объективными, и их логика будет вполне понятна, и сложно будет её не принять. Поэтому тем, кто по собственному выбору или по стечению обстоятельств попадает в разряд исключений, следует принимать свою исключительность со всеми её последствиями. Это верно для каждого из нас, и каждый из нас платит свою цену за то или иное, свойственное ему или избранное им сознательно, а не только получает блага. В этом просто не нужно искать или домысливать себе злой умысел, если это касается той или иной зоны исключительных случаев.
Законы и догмы строги, таким образом, вовсе не за тем, чтобы ограничить ради ограничения – а чтобы защитить, прежде всего. От самих себя, если хотите, защитить нас же, наше настоящее и будущее. И в том, чтобы их верно понимать и истолковывать, а также уметь должным образом применить и донести до других, и лежит самая главная суть прогресса. Она, прежде всего, в том, чтобы поддерживать баланс. Так пожелаете ли вы стать точкой отсчёта подобного пути, который я вам приблизительно обрисовал? Желаете ли вы подобной судьбы для человечества?
Я искал встречи с вами, чтобы только лишь сказать вам это – само собой, в надежде на ваше, как учёного и прогрессиста, понимание, но не смея оказывать никакого более влияния на вас. Засим, если у вас нет намерения иного толка, прошу позволить мне удалиться. Контактов оставлять не буду – я представился вам и вы, если пожелаете, легко меня отыщете».
Она тогда позволила ему уйти и долго ещё стояла, просто глядя в пространство перед собой.

И сейчас она сидела, склонившись перед монитором, а в её ушах как тогда, будто бы тот человек и теперь стоял прямо перед ней, раздавались его слова. Она живо представляла себе картины возможного будущего: огромные заводы по производству людей, для каждой касты свои собственные; неисчислимое множество живых коконов, зреющих в благодатной среде органических камер, в которые, в зависимости от надобности, вводят то стимуляторы, то ингибиторы, определяя тем самым судьбу будущего человека… При этих заводах Элиза видела отдельные учебные учреждения для разных каст с различными отношениями и системами воспитания; вот маленькие будущие музыканты с двух лет учат нотный стан, гуляют в парках и получают море нежности от своих воспитательниц, а вот в маленьких будущих работниках угольных шахт, которые едва научились ползать, вырабатывают повиновение специальными препаратами, а жестокими наказаниями обуздывают рефлексы… А вот пара, которая неизвестно как выбилась из этого круговорота; они любят друг друга и хотят родить своего общего ребёнка естественным путём… Их ловят, подвергают ужасным пыткам и лишают рассудка, потому что во взрослом возрасте никак иначе – и они превращаются в живых манекенов… И даже кому радоваться солнцу и пению птиц уже заранее определяется ролью, отведённой тому или иному члену общества. Это вероятный вариант развития событий, и начало всему этому положит она, доктор Элиза Райс, желая для человечества как можно большей свободы, равенства, разнообразия и прогресса. Она никогда не допускала, что с таким даром, который готовит она, можно действовать себе в ущерб, потому что мыслила об этом только в естественнонаучных критериях, не учитывая прочие. Ей, как учёному, это и не полагается; и она всегда отлично исполняла свою работу… «Так пожелаете ли вы стать точкой отсчёта такого пути? Желаете ли вы подобной судьбы для человечества?» Нет. Элиза этого не желала.

Она смотрела прямо в монитор, и эту волевую, непоколебимую женщину бросало то в жар, то в холод; слёзы оставляли мокрые дорожки на её щеках. Она смотрела в монитор, будто в лицо самой судьбе, будущему, самой жизни – и ей казалось, что ещё пара минут, и она уже не вытерпит обращённого к ней ответного взгляда. Собрав в кулак себя всю, Элиза навела серебристый курсор на папку со своими последними исследованиями – теми, которые она должна была обнародовать уже завтра, которые должны были принести ей вечную славу и открыть человечеству дорогу в дивный новый мир... Выбежало всплывающее меню; поразмыслив лишь секунду, учёная выбрала опцию полного удаления. Всё. Затем Элиза вынула из бокового слота моноблока, которым был её монитор, жёсткий диск, где хранились данные, и, крепко сжимая его в потной ладони, отправилась в лабораторию. Огромное, светлое помещение, оборудованное по последнему слову техники, при появлении хозяйки тут же залил яркий белый свет; не раздумывая, Элиза бросилась к боксу, в котором содержались последние опытные образцы. И схватив их, отправила образцы и жёсткий диск в камеру дезинтегратора – умного и беспощадного устройства, оставлявшего от всего, брошенного ему на растерзание, только кучку серого пепла. Опустив голову на грудь, Элиза помедлила, приложив палец к панели пуска – и нажала. Распознав биометрию своей единственной управительницы, устройство издало тихий писк; затем внутри коротко вспыхнуло, и возможное будущее человечества обратилось в пыль. Всё ещё не владея собой, Элиза собрала серую лёгкую массу из камеры дезинтегратора в колбочку и раскрыла настежь окно; в комнату ворвался порыв влажного вечернего ветра, принося с собой далёкие запахи и звуки – ворвался затем, чтобы тут же унести с собою частицы, которые для человечества по своей нереализованной и реализованной сейчас значимости были даже важнее бозона Хиггса, открытого пятьдесят лет тому назад. Прерывисто выдохнув и захлопнув окно, Элиза безвольно осела у стены. Она плакала, плакала и смеялась.

На город уже опустилась ночь, когда Элиза вернулась в свой спешно оставленный кабинет. Тяжело опустившись перед монитором, растрёпанная и заплаканная, потерявшая всякое самообладание, она усмехнулась, завидев ворох новых писем в почтовом ящике. Как же велико будет их недоумение… Встряхнувшись, Элиза вдруг резко выпрямилась и перевела дух; имя человека, всё это с нею сотворившего, было вырезано у неё в памяти, как гравировка на металле. Быстро набрав поисковый запрос, она вскоре отыскала его личный номер и скомандовала видеофону начать сеанс аудиосвязи. Ей не хотелось предстать перед собеседником в таком виде, виде сознания своего полного поражения. Он бы понял это и не выказал ничего – но она этого ещё не понимала.
- Да? – отозвался знакомый спокойный голос с той стороны. Казалось, этот человек вполне привык принимать звонки прямо посреди ночи, и в его тоне даже не обнаружились сонные нотки.
- Доброй ночи… Прошу прощения… За поздний звонок. Это… Доктор Элиза Райс. Мне нужно встретиться с вами… Дело срочное. Когда вы были бы готовы?
- Всегда, – ответил собеседник без удивления и очень доброжелательно.
- Тогда сейчас же. Я вижу все ваши контакты, свяжусь с вами по защищённому личному каналу, так и будем пока общаться. Время и место встречи назначу сама; узнаваемы вы, ясное дело, не должны быть. Я только что уничтожила все свои последние разработки, а также намерена полностью изменить направление исследований и перепрофилировать центр; чтобы обосновать отказ от прежних своих идей и убедить всех в их несостоятельности потребуется много усилий, но у меня уже есть примерный план действий, и вы будете помогать мне. Важно, чтобы никто не знал о нашем контакте до поры, даже с вашей стороны, обещайте. А пока ждите инструкций, – с трудом овладев собой и усмирив непослушное, сбивчивое дыхание, дала указания своему новому неожиданному союзнику Элиза.
- Даю вам своё слово и весь в вашем распоряжении, – отвечал тот.
- До связи, – закончила она и скомандовала видеофону отбой, после чего сразу же поддалась приступу истерического смеха, смешанного со слезами.
- Я только что уничтожила дело всей своей жизни и всю свою карьеру, всё то, что считала своей миссией на благо человечества – и, кажется, спасла жизнь на планете Земля… – говорила Элиза сбивчиво, запрокинув голову и обратив взор на кристально белый потолок, залитый ровным сиянием светодиодных ламп.
Она с усилием поднялась с кресла, давая себе очередную небольшую передышку перед новым рывком, и распахнула окно кабинета. В комнату хлынула ночная прохлада; Элиза дышала ею и не могла надышаться, ей всё ещё отчаянно не хватало кислорода. Но она смутно осознавала краем воспалённого, спутанного сознания, что поступила правильно.

Она точно знала, что на той стороне, с которой она только что переговорила, сейчас искренне и счастливо улыбались.

04.06.2019