На заре туманной юности...

    Я был ещё совсем юным, когда начал публиковать свои стихи. И вот однажды после второй или третьей публикации меня пригласила прогуляться в парке девушка.
  -Знаешь, я несколько лет пишу стихи, но в газету не берут, что не совершенны. Может ты поможешь мне их дотянуть до публикации, а я уж тебя буду целовать и ласкать, давать уроки любви, как старшая.
   Когда мы присели на скамейке, я полистал её тетрадку, наполовину исписанною стихами, в которых были не только грамматические и смысловые ошибки, но и отсутствие естественности в мыслях и чувствах.
   -Понимаешь, хоть у меня и мало опыта любви, но в твоих стихах я её совсем не чувствую. Ну, обними меня, поцелуй и скажи мне что чувствуешь.
    Она даже не смогла передать той приятности и волнения, что испытывал я да вероятно и она от объятий и поцелуев.
    А между тем пели соловьи. зяблики и становилось жарко. Вдали блестела река.
  -Может нам сходить покупаться и на природе чувства будут естественней проявляться. Хотелось бы отразить в стихах красоту природы и красоту чувств.
   Мы пошли по дорожке к ближайшей заводи. Народу поблизости не было. только на повороте реки виднелись рыболовы.
   -Я не взяла купальника. Может голышом?
   Лена разделась, а вслед за ней и я. Мы покупались, а потом обнимались и целовались по грудь в воде. Выйдя на берег, легли на траву и тут объятья и поцелуи стали жарче, дошло до близости.
   -Вот  рассказывай мне, что ты чувствуешь.
   Она пыталась обо всём, что чувствовала говорить откровенно, а потом выложить на бумаге, Во мне, конечно, был подъём чувств и  я  ощутил влюблённость, которая казалась мне тогда любовью.  Я постарался выразить не только свои, но и насколько смог, её чувства в нескольких набросках стихов в середине тетради.  Обещал ей довести стихи до ума. Лена пригласила меня  к себе домой через пару дней. К тому времени, как мне  показалось, я выразил в стихотворении чувства молодой женщины к юному любовнику и любование природой. Переписав стихотворения, я отдал один экземпляр в редакцию и там стихи понравились, из трёх взяли два.
  Когда я пришёл к Лене, меня поразила красота старинного буфета, крёсёл и двух похожих на троны стульев.
  -Мебель царских времён. Тогда всё было русское, настоящее,- сказал дедушка Лены.
   Когда мы выпили по чарке он начал рассказывать про дореволюционную жизнь.
   -Жизнь тогда была добротная и основательная. Необыкновенная дешевизна товаров и особенно продуктов, и даже изобилие, несмотря на начавшуюся первую мировую войну. Пара рябчиков стоила десять копеек, килограмм хлеба - 5 копеек. За десять копеек и даже дешевле  можно было поесть в недорогом трактире. Я тогда был немного старше Вас и меня  не брали на службу. При царе Николае Втором был справедливейший закон, что единственного сына не брали в армию. Где-то может и жили крестьяне бедно, а у нас на Севере зажиточно и богато, как поморы. Я бывал на стыке Вологодской и Ярославской губерний- это был подлинный рай, который власть загубила в тридцатые. Город Молога был небольшой, но с красивыми церквями, добротными домами . С окрестными деревнями пожалуй сто пятьдесят тысяч человек были согнаны с обжитых столетиями мест. Там были удивительные усадьбы. в том числе родоначальника вологодского масла. Сколько там рыбы было и сёмги, и стерляди, сыры прекрасные делали  и лучшее в Европе сливочное масло, которое заказывали 12 королевских Домов. Земли были плодороднейшие. Золотые поля, ягодные и грибные леса, богатые деревни и сёла - и всё под воду Рыбинского водохранилища. Мне рассказывали, что больше 300 человек так и ушло вместе с родными домами на дно заживо. Но не буду больше о грустном. я расскажу про свою прекрасную до революции молодость.
 Был я молод, высок, красив, родители мои жили если не богато, то зажиточно, а тётка была замужем за дворянином, помещиком как раз в тех местах о которых я говорил. Вот я и поехал к ним в усадьбу. Приняли они меня хорошо, но у них была сестра хозяина, уже успевшая овдоветь из-за начавшейся  войны. Вот с ней у меня и был мой первый любовный опыт. Тётя отнеслась к этому доброжелательно, а вот дядя сказал мне, чтобы я или женился на его сестре и начинал заниматься какой-то деятельностью, или поискал себе работу в соседних усадьбах.
   А я тогда подавал, как говорили надежды, писал стихи, как вы с Леной, писал натюрморты и даже пейзажи и несколько портретов. Учился я хорошо в гимназии и в университете, больше мне нравились гуманитарные науки, особенно история. Мог ли я предположить, что история будет запрещена фактически в советское время лет двадцать. Только в 1934 году открылся исторический факультет в МГУ. Ну, а такая, как любимая  Лермонтовым наука риторика вообще будет запрещена 75 лет. Но опять я о грустном.
  В соседней усадьбе я стал давать уроки отпрыску, но не скажу, что удачно. Не хватало ему подготовки и усидчивости, а может способностей. В полноводной и очень рыбной тогда реке Мологе я спас во время купания двух девочек-подростков из соседней усадьбы. И когда их счастливая мать стала мне предлагать деньги, я признался, что предпочёл бы заработать их , давая девочкам уроки. Вскоре за общим обедом и ужином я всё чаще встречался взглядами с их более старшей сестрой, которой было лет  семнадцать на вид. И как -то в дождливый вечер, встретившись со мной на лестнице, она пригласила меня к себе в комнату в мезонине.
    Там мы с Машей по очереди играли на гитаре и пели романсы. Когда сумерки сгустились, мы стоя у окна, обнялись и поцеловались. Взаимные чувства наши росли и может бы дошло до серьёзных отношений, но однажды утром нас разбудил  женский плач. Это приехала  безутешная вдова- сестра хозяйки. Она поселилась в соседней со мной комнате. Однажды после конной прогулки, столкнувшись со мной в коридоре, она попросила меня помочь ей снять сапоги. Не знаю, наваждение какое-то на меня нашло, но сняв сапоги, я стал почти исступлённо целовать её ноги и особенно бёдра, живот и груди, когда она расстегнула одежду. Нами овладела безумная страсть я ночевал с ней и пришёл к себе только под утро.  Когда проснулся довольно поздно, я обнаружил засосы на шее.. Но тогда были стоячие воротнички у рубашек и никто не заметил, а если и заметили, то горевшие чувством наши взгляды за обедом. Впрочем роман был недолгим, за студента выходить вдова не собиралась. Мне неплохо заплатили за уроки и я уехал учиться в университет.
  Когда свергли царя в стране всё стало дорожать, хотя голод начался только в 1918 году и то больше в столицах. По совету отца, я перевёлся после февральских событий в учительский институт и ко времени голода в Питере и Москве уже работал учителем под Череповцом, где голода особо не ощущалось. Вот тут мы снова встретились с Машей, занимавшейся в учительском институте, ей уже было двадцать, мы чувствовали взаимное влечение. Летом я наведался в их усадьбу. Конечно, земли почти все отняли, но ещё не обложили непомерным не только для помещиков и купцов, священников, но и для зажиточных крестьян денежным обложением. Кстати, при Ленине были розовые купюры "Сорок миллионов рублей", на которые ничего нельзя было купить. Родители Маши не препятствовали развитию наших отношений и мы повенчались.