Грусть последнего вагона

или Мы не то, что называют пылью

Мы не были пылью, если оно так? Не были пылью под ногами, кажется, очевидно.
В самом деле, если не пыль, быть под ногами пылью невозможно. Это не значит, что не были под ногами. Под ногами бывают даже камни, под некоторыми, я о ногах, скалы. Ноги, которые топчут скалы. Или скалы, недоступные ногам.

1.
Ноги или скалы? Судя по литературе, ноги и скалы. Твердою ногой. Или на твердой скале. На такой скале можно встать и мягкою ногою. Твердости не убавится. Нога плюс скала, бывает и такое сочетание. А если так, ноги как продолжение скалы. Вросли, не сдвинуть. А то и вовсе, скала — как продолжение ног. Не хочешь, а придется встать, скажем, при входе в залив. Встать. Стоять. Придется постоять. Долго. Если не вечно. Не страшно, с такими вечными ногами ходить не обязательно. Знать бы еще, какие ноги можно продолжить столь впечатляющим способом. В ответ, молчание. В отличие от ног, которые могут что-то сказать, намекнуть, скалы молчат. На то и скалы. А скала, ставшая продолжением ног, тоже будет молчать? Зато короткие ноги, обретшие продолжение в виде скалы, говорят вдвойне, и очень громко. Складывается впечатление, такие ноги невозможно заставить молчать. А если они молчат, с одной целью, молчать должны все. Ноги, обреченные говорить, иначе, являть державную мощь, такое возможно, должно быть, только в истории. История говорит, используя ноги, ногти, когти, иногда только ноги, понятно, в этом случае речь об особенных ногах.
Это те ноги, на которых стоит исполин.
Без исполина история невозможна,
отсюда банальность, история невозможна без ног. Почему бы не выйти за пределы этой банальности. Не просто ноги, исполинские ноги. Истории нет. Без исполинских ног. И столь же исполинских гор. Есть горы. Будут ноги. Ибо без исполина невозможно равнение прочих. Другими словами, прочим предлагается смирение. Некоторая смута, очень скоро выясняется, придется смириться. Колосс на каменных ногах. Коль так? пусть лучше стоит на ногах, даже на каменных, чем на спинах. Впрочем, история и здесь находится, предлагает железные спины. Но прежде, были ноги, каменные, казалось, неподвластные времени. И значит самой истории? Возможна ли такая история, которая производит Фигуру, не подчиняющуюся самой истории. Чуть иначе, возможна ли Фигура, которая выходит за пределы истории. Было бы славно увидеть историю, расписавшуюся в собственном бессилии. К счастью, подобные фигуры пока не наблюдаются. Будем надеяться, и не появятся в поле наблюдения. В истории нет ничего, чего нельзя было бы оставить в камне. Не правило ли здесь, оставить камень, оставить след в истории, оставить саму историю. История получает шанс, не останавливаться.
…
Если на месте скал окажутся массы? Какое количество ног, сколько дорог понадобится.
При чем тут ноги, ведь забытый автор подставляет пыль ветру, понесло, значит, действительно пыль, на что еще способна пыль. Если скажу, быть пылью. Реакция ожидаема. А если так, чтобы ветер не дул впустую. Напрашивается. Известное сравнение, ветер истории, единственный ветер, которому пытаются придать смысл. Прочим ветрам только направление. Смысл есть, ветер есть, неточно. Смысл будет, будет и ветер, я о ветре истории. А вот ноги истории? Будут сапоги, будут ноги. Похоже не встречались, видимо, нет подходящих сапог. А шагать босиком. Как мы пыжились, ветер истории, пойдем против ветра, не зря ноги даны. Сапоги на ноги, скатки на спины, приклады в руки, что-то на головы, кого-то в голову, пошли. Ноги оказались не слабые, шагали широко, ушли далеко, вернее, зашли.
Как далеко,
в далекое прошлое, а такого прошлого близко не бывает,
называлось оно? светлым будущим. Свет будущего. Или свет из будущего. Само будущее. Или свет этого будущего. Выбирай. Как всякий свет, наверно, и этот свет можно отделить от источника. Отделили. Свет пустоты. Кому он нужен. Прошлое стало будущим. Поменять местами два времени, удается далеко не каждому ценителю прошлого. Оказались, не стану утверждать в до-историческом, но в до-капиталистическом прошлом, это точно. Далекое прошлое неожиданно приблизилось, оказалось в непосредственной близости. Шаг, другой. Теперь куда? Только вперед, больше некуда, просто некуда. В капиталистический рай. Такие шутки жестоко пресекались. В рай, на основе достижений предыдущей эпохи. Им, которые из той эпохи, рай не положен. Тот же прием. Отделить достижения от авторов. Авторов сбросить на обочину. В пыль. Сравнять с пылью. Сделать пылью. Сделали. Куда же тогда поперлись, неужели к началу. Из конца — в начало. Но еще классик говорил о конце современной ему эпохи, следовательно, уже тогда должны были быть в начале, в самом начале. Говоря иначе, никуда переться и не требовалось, волей истории вроде бы и так были в начале.
История — то, что не позволяет перепрыгивать.
История — то, что позволяет выбрать другой путь.
Позволяет прыжки, но не позволяет перепрыгивать. Позволяет выбирать другой путь, но не позволяет сворачивать. Только повернуться. Лицом. Только отвернуться. Спиной. Коль так? Пусть выбирают. Но придут все. Что бы ни выбрали. К чему придут в итоге, об этом тоже было сказано. Выбрать разное, чтобы прийти к одному. Уйти от разного. Ради единого. Пойти с разных стартовых позиций, прийти к одному, к одинаковому. Это значит? Кто ближе, кто дальше. Кто влево. Кто вправо. Дерзайте. Каждый со своей исторической позиции. Линия движения одна, другой нет. И быть не может. В основе? Судьба человечества едина, знать бы еще эту единую судьбу. Мой взгляд? Я предпочитаю историю, которая позволяет гулять по известному проспекту, потом заходить в известный дом, закрывать за собой дверь, иногда запирать, чаще забывать. Вот этот проспект, чем не образ единой судьбы: беспечная прогулка. Грозящая бесконечностью. Лет через двадцать можно будет говорить, между делом, хорошее было время. Знать бы еще носителя этой единой судьбы, не нашелся, до сих пор.

2.
Почему же все-таки камень, каменные дни, каменные ночи, каменные глаза.
Кажется, можно повернуться к началу, глаза оставленные, глаза ушедшие, глаза в глаза, и зачем? А если в глазах только одно желание. Больше похожее на проклятие. Сколько раз платили за беспечность. И сколько раз заплатим еще. Нужно вернуться, куда? к началу. Больше все одно, некуда. Все было не зря! Но не пятиться же спиной вперед. Некоторые называют это отступлением, но даже и в этом случае никто не пятится спиной. Поворачиваются. Сначала повернуться. Потом шагать, к началу. В начале? Есть возможность пойти другим путем, именно на это упирал отец-основатель, если верить историкам. Начало одно, путь другой. Но ведь можно повернуться так, чтобы отвернуться, от начала. Тогда? Отвернуться от начала — повернуться к концу. Не другой путь, не другое начало, не другое направление. Всего лишь две точки на одной линии. Широка линия.
Но только линия.
Чем хороша линия, возможно одно движение.
Только назад. Только вперед. Понятно, назад неинтересно, выбирают вперед. Теперь в глазах желание, похожее на желание: линия бесконечности. Конца не должно быть. Кто-то догадался проложить другую линию. Две линии. Мы здесь. Вы там. Встали, уже не сойти, только шагать, только вперед. Быть впереди, значит, быть там, где никто еще не был. Если коротко, быть первым. И куда возвращаться, ведь однажды придется, куда поближе, оно и поскорее будет. Чаще ногами, заплетаются. Иногда головой, это будет уже совсем скорое возвращение. Как правило, возвращаемся к тому, с чего некогда начинали. И вдруг, вернуться к тому, чем заканчивали. Рискну утверждать, именно такой маневр и проделал отец-основатель. На чем остановились, к тому и вернулись.
…
Конец, есть возможность. Но возможность есть и в начале. На то и начало. После возвращения к началу, нетрудно представить другой конец. Начало как возможность другого конца. Или конец как возможность отказаться от начала. В этом отношении, возвращение конца, как и возвращение начала есть возможность.
К концу. К началу.
Коротко, возвращение есть то, что дает возможности.
Начнут возвращаться. Очень скоро погоня за возможностями. Очень скоро хаос. Диалектика, есть такое увлечение, то, что не допускает возвращения. А если оно все-таки происходит, исключительно на другом, более высоком уровне. На иной базе. До иного уровня, до иной базы, многие ли дотянутся. Кто-то дотянулся, вышел на новый уровень, как пример решительного отрицания. Понятно, возможности не ходят в одиночку. Первая, продолжать. Вторая, прервать. Вернуться, неважно, к чему, просто вернуться. Можно ли оценить это вернуться, как повернуться. Или даже так, подвернулись некие точки, или головы?.. к которым возможно вернуться. Стоять на головах, не стоят, головы используют для другого движения. Можно пойти дальше, отвернуться. Как все эти движения, рывки, уровни?.. могут выглядеть, будучи более или менее приближенными к реальности.
А к какой реальности мы стремимся,
сознавая — не сознавая, смущенно признавая — гордо отрицая, скромно подтверждая — нагло заявляя, наверно, это сила. Всесильное начало. Бессильный конец. Конец, живущий за счет начала. В ходу, бесславный конец. 
…
Если верить,
известному писателю, подробности обнажают истину; писателю малоизвестному, скрывают. Обнажают. Скрывают. Обнажать. Скрывать. Перед этим. Плавать в деталях. Тонуть. Кому-то бродить. Перед этим. А зачем все эти детали, неужели, чтоб дойти до истины. И только потом решать, как с ней, с истиной, обойтись. Должно быть, все происходит чуть иначе, сначала решается, как быть с истиной, потом очередная голова направляется на поиски подробностей. В качестве примера,
хорошо известная батальная сцена.
Некий воин, как легко он держит копье, ему хватает, буквально трех пальцев.
Даже не сжимает, копье лежит на пальцах, легкое должно быть копье. Неужели последует бросок, да еще смертельный для противника. Тогда? Подбросить, перехватить всей кистью, сжать покрепче, метнуть. Нужен мощный бросок, копье должно пробить, если не самого врага, его щит. В таком задержании копья какое-то обещание. А противник? Отвел руку, на которой щит, в сторону. Открыл себя, бросай свое копье, враг, моя грудь не защищена. Кажется, враги очень скоро перестанут быть врагами. Готовятся перестать. Это начало или конец? Главное в этих врагах, стоящих друг пред другом, их благородство. Прочее? Можно пренебречь. Так возникла, неужели цивилизация? Она уже была, уже явила себя, благородство — обязательный признак цивилизации, но появился новый лидер, за ним — ведущее звено цивилизации. Если угодно, ядро. Новые граждане несут на своих плечах блеск цивилизации, заодно ее плиты. Блеск ослепляет. Плиты закаляют. Плита первая. Все равны. Между гражданами не должно быть различий. Вообще. Никаких различий. Правда, материя из которой шьется одежда, может различаться. Юнец, одно платье. Зрелый муж, платье другое. Неужели все начиналось с платья, то есть, с внешнего покрова. На то и цивилизация, чтобы давать необходимый внешний покров. А как еще отделить себя от прочего мира. Или все-таки, в начале были щиты и копья, начнем со щитов и копий.
Завершим? Прообраз всех цивилизаций, копье, щит, открытые груди.
Или фигуры. Верно, без великих фигур начало цивилизации невозможно. Властью, данной народом. Не человек, сама Власть начинает делать из простого народа — цивилизованный этнос.

3.
Исполинские горы, понятно, а могут ли быть исполинские норы, какой исполин будет равнять прочих в этом подземном пространстве.
Первое, что нужно сделать,
поделить сограждан, превращать в подданных необязательно. Достаточно поделить. Зачем? Чтобы стать великими. Великие начинаются с деления. Мы привыкли к несколько иному, с деяния. Но даже собрать горсть героев, десятка полтора человек, и то произвести отбор. Деление, где твое очарование. Поняли в древности, вождь нашелся, поделил. Иначе говоря, задал границы. Выглядели они, я о границах, очень просто. Наглядно. Патриции. Плебеи. Верно, поделить несложно. Вопрос, как стать исполином. И здесь несложно, избавиться. Как это сделал Ромул. Быть выше. Быть ниже. При этом быть равными. Как это сделать? Вынести неравенство во вне, во внешний мир. Там будут те, кто не может претендовать на равенство. Но то древность. А тут двадцатый век, равенство у всех на устах, пока еще только на устах. А в  головах? Верно, как поделить равных, чтобы не нарушать равенство. Конечно, самые достойные, или самые проверенные, становятся членами партии нового типа. У них начинается новая жизнь, они уже достойны этой новой жизни.
Прочим, нужно готовиться.
К новой жизни, откуда возьмется эта новая жизнь, она, я о жизни, есть производная от партии нового типа. Что там нового, революционное вытесняет религиозное, полностью, должно, по крайней мере. Такое сознание позволяет избежать раздвоения, быть цельным, это уже достижение. И цельность обещает столь же цельное движение к цели. Как говорилось, или пелось?.. не умеем мы жить по-другому.

Необязательное дополнение

Чем-то жить надо, ощущениями, чувствами, переживаниями, эмоциями,
но более всего порывами. Не зря в жизни выделяется порыв к власти, превратить бы еще этот порыв в прорыв. И на месте порыва, поднимается холодный расчет, откуда только и берется. Представить порыв в виде холодного расчета, возможно ли такое? К чему я?
Если деление состоялось, есть разделенные, они согласились быть такими, а где же единое.
Тот же Ромул, я — ваше единое, значит, я над вами, выше вас, иначе как мне осуществить единое, как мне соединить вас. Вот, оказывается, зачем он делил сограждан. В такой доходчивой форме проявляется то, что можно назвать,
новым религиозным сознанием,
новым революционным сознанием.
В одном человеке слиты два разных сознания, они слишком близки в своем начале, их слишком трудно отделить, да и зачем. Начинается движение, ведь линия движения уже задана, ждать невозможно. На линии движения сами люди становятся линией. Кто-то впереди. Кто-то сзади. Опередившие. Опоздавшие. Отставшие. Поезд истории, позволяю себе такую вольность, трогается. Как всегда, последний вагон почему-то оказывается переполненным.
…
Как говорили в наше время, вопрос на засыпку: власть, которая начинает цивилизацию народа, должна ли эта власть сама быть цивилизованной.