***

    В своих показаниях 5-летней давности Увонев утверждал, что во время поездки из Киева в Харьков, в апреле 1998 года, я, в числе прочих домогательств, якобы в купе поезда заставил Умапалатова выполнить оральный секс Увоневу, а Увонева – Умапалатову (Увоневу в это время было без 1-го месяца 16 лет, а Умапалатову – 15 с половиной). В 2005 году Умапалатов ни слова не сказал об этом эпизоде ни в полиции, ни в прокуратуре, а в суде заявил, что не припоминает эту поездку и какие-либо сексуальные действия с ней связанные. Так и сказал: «Не припоминаю». Как будто такое возможно забыть, либо не «припомнить»! В 2010 году, как и в 2005, защита настояла на приглашении Умапалатова в качестве свидетеля, т.к. его показания фактически опровергали свидетельства Македона и Увонева.


    За два дня до показаний Умапалатова на процессе с Увоневым произошло очень важное для меня событие. Верховный Суд Нового Южного Уэльса отклонил компенсационные иски Увонева и Умапалатова (если вы помните из «Уроков...» Геник и Алекс (Увонев и Умапалатов) хотели получить через Верховный Суд  дополнительную финансовую компенсацию. То же хотел сделать и Македон, подавший свой иск в апреле 2006 года. Но, переехав в Европу, от иска отказался, удовлетворившись 38 тысячами долларов, полученными от правительства штата Новый Южный Уэльс. Поразительно, но центральной травмой якобы полученной им в результате домагательств, Македон (как впрочем и Увонев с Умапалатовым) указал невозможность осуществления полноценной профессиональной карьеры. И для Увонева, и для Умапалатова, также, как и для Прокуратуры , это был серьёзный удар. Каков же был их ответ? Несмотря на то, что, согласно информации, полученной защитой от Прокуратуры, ещё за четыре дня до планировавшихся показаний в суде, Умапалатов продолжал утверждать, что не припоминает событий 1998 года в купе поезда (даже после обсуждения этого предмета с Увоневым!), за два дня до того, как идти в свидетельскую ложу, он вдруг «вспоминает» всё, абсолютно всё и полностью меняет свидетельства на противоположные, написав соответствующее заявление в полицию. Однако, делает это после встречи с Прокурором в её офисе. Таким образом, свидетельства Умапалатова из свидетельств в мою пользу превращаются в нечто угрожающее.


    Поразительно, что несмотря на, казалось бы, незыблемое правило для повторных судебных процессов, гласящее, что показания менять нельзя, судья собиралась допустить «новые» свидетельства Умапалатова. Она с совершенно безгрешным, а точнее, лицемерным выражением лица и голосом «святой девы» произнесла: «Но ведь он теперь утверждает, что припомнил. Что поездок в поезде и домогательств было так много, что он запутался в припоминании» . Мой адвокат, мистер Фрэнк Койн заявил решительный протест и сказал, что в случае продолжения суда с «новыми свидетельствами» Умапалатова, он допросит Прокурора в свидетельской ложе. Судья, изменив голос на крайне удивлённый, почти испуганный, вопросила: «Почему? Почему Вы хотите это сделать?» На что Адвокат ответил: «Потому что Умапалатов не менял своих показаний в течение 5 лет, до встречи с блюстителем законности. Но именно после этой встречи – изменил, и в результате Её Честь сама предложила распустить жюри, заявив при этом, что в случае продолжения суда будет допущена несправедливость по отношению к обвиняемому, то есть, ко мне. Так закончился 3-й процесс. В то время, в связи с «откровениями» Умапалатова, мне на ум почему-то пришли слова известной песни: «Что-то с памятью моей стало: то, что было не со мной, помню...»

 
     Следующий, 4-й, процесс состоялся только в феврале 2011 года. Он переносился...из-за занятости Македона, что было, конечно же, возмутительно. Однако, возможно, к счастью, я уже давно стал воспринимать местную судебно-прокурорскую систему, как психиатр воспринимает пациента: с максимально возможным принятием всех маразматических проявлений. В течение 4-го процесса театр абсурда продолжался. Увонев, во время прослушивания магнитофонной записи своих, всё тех же, 5-летней давности, показаний, восседал теперь уже в свидетельской ложе. Просто сидел в ложе и... слушал. А лицо психологической поддержки ( на этот раз это была женщина, представляющая группу жертв сексуальных домогательств),  сидело в зале суда и смотрело на Увонева. В связи с этим очередным, и вполне очевидным, лицемерием мне вспомнилось два эпизода, связанные с поведением, «так нуждающегося» в психологической поддержке Увонева, и имевшие место в марте-апреле 2010 года.

    После окончания процесса с Македоном, Увонев, возле зала суда, буквально с кулаками набросился на 70-летнего(!) друга нашей семьи, открыто выражавшего радость по случаю нашей победы. И только вмешательство двух женщин, также наших друзей, спасло пожилого человека от побоев. Чуть позже, по прошествии некоторого времени (нескольких недель), мой адвокат, Фрэнк Койн, обедал со своей матерью в ресторане. Неожиданно вошёл Увонев. Он был не один. Его сопровождала девушка – явно не из группы жертв сексуальных домогательств. Вдвоём они направились к столику Фрэнка. Приблизившись, оба стали убеждать адвоката отказаться от моей защиты. Мистер Койн был в шоке (кстати, по иронии судьбы, ранее, Фрэнк оказался свидетелем предыдущего инцидента). Со свойственным ему  достоинством он отделался от странных визитёров, посмевших преступить все рамки приличия...

    В последнем эпизоде проявился весь Увонев, вся его натура. Вдумайтесь. Я ведь в тюрьме. У меня нет никаких прав. У моей семьи нет денег платить за адвоката. Я пользуюсь юридической помощью государства, обеспечившего мне бэрристера. Мне повезло: Бог послал гениального Фрэнка. И вот является Увонев, и, зная, что я не могу противостоять его вероломству, совершает очередную подлость. Кто же из нас двоих после этого нуждается в психологической поддержке?

    На 4-м процессе произошли события, сыгравшие в будущем, как мне кажется, решающую роль в моей победе. Перед показаниями Македона, ещё до перекрёстного допроса Увонева, которые тот давал через видеолинк из Германии, выяснилось, что одна из членов жюри, возможно, через свою дочь, знает о блестящей карьере Гаврилы.То есть, она не может быть полностью объективной в принятии решений. Мне предстояло либо дать добро на продолжение процесса с 11-ю членами жюри (с 12-й, этой женщины, полномочия были сняты), либо отказаться продолжать судебные заседания, жюри распустить и начать всё с начала. Причём, решение должно было быть принято мною в письменном виде. Риск был велик: один голос мог решить всё, ведь вердикт должен быть только(!) единогласным. Однако, я был твёрд в решении продолжать процесс. Я так и сказал адвокату: «Мы должны продолжать бороться!» Это решение оказалось не только правильным, но и повлияло на весь ход дальнейших событий. Я уверен, что именно это решение укрепило веру мистера Койна в меня и вдохновило его на совершенно выдающийся перекрёстный допрос Македона и, особенно, Увонева...
 
    ...Гаврилу переполняли ненависть и злоба (видимо, накопившиеся после проигрыша своего процесса и чтения моих, изобилующих фактами и изобличающих Македона во лжи писем). Может быть, поэтому, он, потеряв контроль, не соответствовал не только показаниям Увонева и Умапалатова, но главное, своим собственным, значительно их изменив по сравнению со стенограммой 2005 года. Македон также не знал, что все его мрачные описания нашей семейной Сиднейской жизни фундаментально противоречат 3-часовому документальному видео, сделанному нами, в том числе и Македоном с Увоневым, в 1999 году для родителей украинских студентов. Видео, которое Прокуратура вдруг решила показать жюри (этот факт до сих пор остаётся для меня загадкой, т.к. это видео полностью подтвердило клевету истцов и на меня, и на нашу семью!). Что касается нескольких дополнительных вопросов Увоневу вживую, вопросов, на которых настоял Прокурор, а это в свою очередь, дало право Адвокату тоже допросить истца, то именно эта часть процесса решила всё.

     На следующий день я позвонил из тюрьмы мистеру Койну и с искренним восхищением и словами благодарности сказал, что перекрёстный допрос Увонева должен войти в учебники для юристов. Фрэнк «закрыл» абсолютно все критические моменты обвинения, буквально «размазав» Геника. Причём, сделал это, минимируя материал допроса, отбросив всё несущественное, и изложив этот материал в предельно простой и доходчивой до жюри манере. Увонев выглядел очень жалко и нервно. Он путался в огромном числе деталей, а главное, очень из-за этого расстраивался и даже порой становился агрессивным. Его природа сочинять небылицы «на месте» , не думая (то есть, безоглядно лгать!) , его же погубила. Геник «потел», «сопел» и от сознания уличённости во лжи окончательно потерял лицо. Он подолгу сидел и молчал, не отвечая на вопросы. И раздражался, раздражался, раздражался... Даже Прокурор не могла скрыть разочарования, а её жесты (она сидела, обхватив голову руками, с невероятно красным от волнения лицом) выдавали отчаяние. По лицам жюри было видно, что все они вне всяких сомнений на моей стороне.
   
     Однако, всё это было видно не только мне и моему адвокату, но и, конечно же, полицейскому, «работавшему» с Увоневым (а также с Македоном, Умапалатовым и Сербичем) и во многом сфабриковавшим всё дело. Тому самому констэблу, который позже, на 5-м процессе,  был уличён во лжи под присягой. Ему и, естественно, Прокуратуре нужно было что-то делать, как-то остановить процесс, так как 2-й оправдательный вердикт был уже не за горами.

     И снова, теперь уже во второй раз, на сцену вступил Алекс Умапалатов. Явно «обработанный» блюстителями порядка, он, в свидетельской ложе, изменил свои показания 2005 года на противоположные, зная при этом, что делать этого не может и не должен. Мистер Койн заявил протест и потребовал распустить жюри. Судья, как и на предыдущем процессе, пыталась «сохранить» судебные заседания, но Фрэнк был непреклонен. Даже я пытался убедить его, что жюри -  «наше», что никто из них не верит ни Увоневу, ни Македону, ни Умапалатову. Но мистер Койн буквально заорал на меня:«Верь мне!!!» Я замолк.

     Жюри распустили (к их полному, как мне кажется, разочарованию), процесс отложили, теперь уже на 5(!) месяцев, до 1 августа 2011 года. Надо заметить, что у Прокуратуры было два варианта: либо закрыть дело с Увоневым (ведь один день в суде стоит налогоплательщикам штата около двухсот тысяч долларов), либо проводить суд в 5-й(!) раз. Генеральный Прокурор (а именно он принимал решение) выбрал второе.
   
...Мистер Койн, воспользовавшись 5-месячной паузой, навестил меня в тюрьме и предложил обдумать три вещи: войти в Прокуратуру с ходатайством о проведении следующего процесса без жюри (все попытки защиты сделать это на предыдущих процессах наталкивались на категорический протест Прокуратуры); не приглашать Умапалатова в свидетельскую ложу вообще, а зачитать его письменные, данные под присягой, показания; и, наконец, мне на процессе хранить молчание, то есть воспользоваться своим правом не идти в ложу свидетелей. Чуть позже, в своём письме мистеру Койну, я высказался положительно по всем его предложениям (в первую очередь, по 1-му и 3-му, 2-е было делом адвоката и прокурора), так как верил Фрэнку безоговорочно.

    Пять месяцев пролетели достаточно быстро. Судьёй был мужчина. На этот раз все свидетельства обвинения (за исключением полицейского и мистера Томсона) звучали в записи. Увонева в зале не было, он явился (с лицом психологической поддержки!) только в самом конце своих показаний. Сидел, уткнувшись глазами в пол. Вид у него был потерянный. На процесс также пришёл отец Маркуса Сербича (имя и фамилия изменены). Выглядел он также довольно подавленным, как бы не понимающим, что же происходит.

    От видеопоказаний Македона осталось только одно аудио, да и то, какого-то странного в техническом отношении качества. А вот показания полицейского были сенсационными. Выяснилось, что полиция вообще не расследовала абсолютно критическую информацию, касающуюся одного из обвинений, в котором Македон подтверждал показания Увонева. Суть этой информации сводилась к следующему. Согласно показаниям Увонева и Македена, я, в 1998 году, якобы послал Увонева и Илью Зозулю в видеопрокат «Видео Изи» взять на моё имя (воспользовавшись моим пассвордом и членским билетом) сексуальную видеопорнографию.

     На процессе с Македоном в 2010 году, во время моего перекрёстного допроса, я категорически отверг эту информацию как ложную и абсурдную, утверждая, что в австралийском видеопрокате невозможно, во-первых, взять порнографию, и, во-вторых, сделать это по чужому пассворду, без удостоверения  личности, лицам 16-летнего (Увонев) и 18-летнего (И.Зозуля) возраста. Илья Зозуля всю эту чушь полностью отверг. Тогда же, в 2010 году, полицейский констэбл на вопрос Прокурора, выяснял ли он, было ли всё вышеописанное в связи с «Видео Изи» возможным или нет, ответил, что выяснял, и что, да, взять порнографию в видеопрокате для Увонева и Ильи Зозули не составляло труда. В 2011 году, на процессе с Увоневым, о котором сейчас идёт речь, мистер Койн спросил того же полицейского, выяснял ли тот: имел ли видерпрокат в 1998 порнографию?; выставлялась ли таковая на стенды новых поступлений?; было ли возможным её взять лицам 16-18 летнего возраста, да ещё по чужим членству и пассворду, а также без удостоверения личности? Ответом было «нет» на все поставленные  вопросы. То есть, констэбл фактически признал, чтов 2010 году, ответив положительно на идентичные вопросы, осознанно лгал под присягой с целью обмануть правосудие.

    Судья был в шоке. Он даже спросил офицера: «Вы что же ничего не проверили, это ведь важно?»  Ответом было молчание. После чего мистер Койн «добил» блюстителя порядка следующеми вопросами: «Вы знаете, что Македон также, как и Увонев обвинил Профессора Макарова? (Ответ: «Да»); вы знаете, что профессор Макаров признан жюри невиновным по всем обвинениям Македона? (Ответ: «Да»); когда Увонев в феврале 2004 года пришёл в полицию с обвинениями на профессора Макарова был ли в полиции Македон? (Ответ: «Да»); Увонева и Македона допрашивали отдельно или вместе? (Ответ: «Не знаю»)». Полицейский также подтвердил, что Увонев и Македон делали  в полиции их стэйтменты (заявления) в течение месяца после первоначальной явки в участок (вне всяких сомнений общаясь друг с другом). Кроме того, между февралём и ноябрём 2004 года (начало судебных процессов) они продолжали делать всё новые и новые стэйтменты (по-видимому, корректируя показания). По мрачному выражению лица Судьи было видно, что он с трудом верит в происходящее. А полицейский после перекрёстного допроса вернулся в зал, сел в своё кресло, обхватив поникшую голову руками и сидел так довольно долго, кручинясь...
   
    Мистера Томсона я почти не узнал. Он сильно постарел и как-то сник, обмяк. Все его показания фактически поддерживали защиту, а не обвинения. Даже когда он пытался сделать «бяку», это выглядело скорее как укор, а не как обвинение. Так мистер Томсон показал, что, во-первых, 1997 году, во время моих мастер-классов в Сиднейском Университете я своей манерой работать со студентами напугал местных педагогов. (Что же они, такие «перепуганные», после полученной «травмы», пригласили меня в Австралию на постоянную работу?). Он также сказал, что я доминировал в нашей семье, влияя на студентов (что в профессиональном отношении, а во многом и жизненном, было правдой, хотя, конечно, очень многие животрепещущие проблемы мы решали только вместе с женой, Вита ведь очень сильный, умный и талантливый человек. Она – не только моя любимая женщина, но и самый близкий друг). Словом, Томсон скорее помог защите. Смотреть на него было грустно, да и слушать тоже. Память его частенько подводила, многого он не помнил. По залу суда он передвигался как-то скособоченно. Жена мне позже сказала, что выйдя в фойе и увидев нашу дочь с внуком, он... помахал им рукой. Приветливо так помахал. Да, ничего не скажешь, кроме тривиального: « Жизнь – удивительная штука!»

    Со стороны защиты выступили 4 свидетеля: Вита, Катя, Илья Зозуля и Алексей Колтаков ( его показания 2005 года зачитал мистер Койн). Выступили с блеском. Лаконично, уверенно, искренно. Следующим этапом были  заключительные заявления Проркурора и защиты. Прокурор затратила на это больше часа. Причём, её постоянно прерывал Судья, не соглашаясь с определёнными формулировками. Мистер Койн говорил не более 20 минут, но его речь была настолько мощной и убедительной, что Судья его ни разу не прервал. Это было хорошим признаком.

    На следующий день, утром, Его Честь зачитал свой вердикт. Он признал меня невиновным по всем обвинениям Увонева. При этом  подчеркнув, что на основе полученных во время судебного процесса, изученных и проанализированных свидетельств, он считает, что существует огромный риск сговора между Увоневым и Македоном, риск того, что все обвинения Увонева были сфабрикованы. Таким образом, то, о чём я написал в «Уроках А.И.Солженицына», было озвучено в зале суда 09.08.2011. Различие лишь в том, что в «Уроках...» речь шла обо всех участниках сговора, а не только Увоневе и Македоне. Ну да это теперь не суть важно. Доказать – на основе свидетельств самих конспираторов – существование сговора не составит большого труда: имеющихся фактов более, чем достаточно. В интересах дела я не стану их разглашать. Вернусь к ним позже...

   
После объявления вердикта, стража дала мне возможность обнять Виту. Мы также обменялись рукопожатиями с мистером Койном. Вернувшись в подземную камеру суда, я молча прыгал, как молодой козлик. Не кричал, а просто прыгал от потрясающего счастливого состояния. Вера в то, что я уже практически свободен, наполнила (и продолжает наполнять с каждым днём всё более и более!) меня с удивительной, непреодолимой мощью. Это не самоуверенность. Скорее, это предельная уверенность во Вселенской справедливости. Я ощущаю невероятную энергетику правоты моего дела. Физическое освобождение из тюрьмы и полная реабилитация – это только вопрос времени! Ближайшего времени!
 (Продолжение следует).