9 Рынок Шепердс-Буш

        Радио кричало о командовании тактической авиации, смертельном несчастном случае на углу Гайд-парка, поэтому, переправившись через реку, я повернул на север и поехал через Мэрилебон. Вестуэй был зловеще пустынным, когда я поднялся на вершину холма, и мне показалось, что мог бы дотянуться до нижней части облаков. Снежинки проносились в белом свете фар и падали на капот, как серпантин в аэродинамической трубе. Было близко к метели и всё же, выехав на скользкую дорогу у поворота на Уайт-Сити, я обнаружил, что скольжу в мире серой тишины.

        Только обогнув Холланд-парк и направившись через Шепердс-Буш, я снова увидел людей. Пешеходы осторожно шли по тротуарам, магазины были открыты, а идиоты за рулём в неблагоприятных условиях заставляли меня держать скорость в районе  двадцати.

        Шепердс-Буш-Маркет – надземная станция, и когда я подъехал к мосту, где рельсы пересекали дорогу, то начал высматривать Зака. Остановил машину у запертых серых ворот рынка и вышел. Повернулся посмотреть на приближающиеся фары, но машина, разбитая ранняя модель Ниссан Микра, пронеслась по дорожной слякоти.

        Если подобно мне вы провели два года в полиции и еще два – патрулируя центр Лондона поздними вечерами, то становитесь знатоком уличного насилия. Вы учитесь отличать петушиное позёрство пьяниц или визжащую толпу на девичнике от мерзкой толкотни обкуренной банды и сочного, странно тихого хруста – при сильном желании одного человека нанести реальный вред другому.

        Я услышал кряхтение, шлепок, скулёж и, прежде чем успел подумать, выхватил дубинку, перебежал через дорогу – в тень переулка напротив рынка. Две громоздкие фигуры в зимних куртках месили третьего, скорчившегося в снегу.

        – Эй! – крикнул я. – Полиция! Что вы делаете? – Традиционный возглас полицейского.

        Они обернулись и уставились на меня – один большой, другой тощий, тоже традиционно. Я узнал тощего. Это был чёртов Кевин Нолан. Он бы убежал, но его большой друг был сделан из более прочного материала.

        Если полицейский хочет выполнять свою работу хорошо, часть его должна получать удовольствие от того, что он ввязался в заваруху. Что касается членов общества, таких как здоровенный идиот с Кевином Ноланом, которые начали готовиться к бою со мной, то они ожидают какого-то предварительного ритуального обмена оскорблениями. Чему я не собирался предаваться.

        У большого было достаточно времени понять, что я не собираюсь останавливаться, въехав плечом в его грудь. Он отшатнулся назад и споткнулся о съёжившегося человека. Когда он с рёвом упал, я ударил Кевина дубинкой по окровавленному бедру с такой силой, что у него отнялась нога. Тогда я просто протянул руку и сбил его с ног.

        – Ублюдок, – сказал здоровяк, пытаясь встать.

        – Лежи, или я сломаю тебе руки, – посоветовал я и подумал: – Чёрт, у меня только один комплект наручников. – К счастью, великан снова лёг.

        – Вы из полиции? – спросил он почти жалобно.

        – Спроси Кевина.

        Великан вздохнул. “Тупая манда, – сказал он Кевину. – Полный, полный идиот”.

        – Откуда мне знать, что он будет здесь, – буркнул Кевин.

        – Молчи, придурок, – шикнул здоровяк.

        Я оттолкнул его ноги от фигуры в снегу, которая перевернулась и улыбнулась мне – это был Зак. Какой сюрприз.

        – Знаете, я очень надеялся на сенбернара, – сказал он, садясь.

        – А как насчёт порки? – поинтересовался я и потянулся за телефоном, собираясь вызвать подкрепление, но Зак похлопал меня по ноге и указал на переулок: “Осторожно”.
 
        К нам бежала какая-то фигура, и я двинулся блокировать её. “Назад!” – крикнул я, и человек потянулся за пистолетом.

        Как много говорящего в том, как кто-то тянется за скрытым оружием. Ловким движением он оттянул пиджак одной рукой, одновременно сунув другую под мышку за рукояткой пистолета. Я не дал ему возможности закончить движение – вызвал форму в голове, выбросил вперёд левую руку с телефоном и закричал, намного громче, чем должен был: «Импелло пальма!»

        Найтингейл может пробить огненным шаром десятисантиметровую стальную броню, а я могу прожечь бумажную мишень девять раз из десяти, но в интересах общественной полиции лучше иметь что-то менее смертоносное в вашем арсенале.

        Я использовал “импелло” в гневе дважды и сумел серьёзно ранить одного подозреваемого и убить второго. Что ещё более важно, с точки зрения Найтингейла я выворачивал форму из образа, как бы импровизируя и подгоняя под образ. Он называл это "Turpis vox", в переводе с латыни звучит как отталкивающий, отвратительный, безобразный. Короче, уродец. И это была классическая ошибка ученика.

         – Ты думаешь, это новаторство, – говорил Найтингейл. – На самом деле –  искажение формы. Если у тебя войдёт в привычку делать так, то эти формы не будут интегрироваться должным образом, когда ты начнёшь комбинировать их с другими формами для создания надлежащих заклинаний.

        Я тогда совершил ошибку, сказав, что пара заклинаний, которые я могу делать,  работают достаточно хорошо, что заставило его вздохнуть и молвить: "Питер, ты всё ещё  изучаешь заклинания первого и второго порядка. Заклинания лёгкие и прощающие,  поэтому их изучают в первую очередь. Как только начнёшь получать заклинания высшего порядка, у тебя не будет права на ошибку – если ты не освоил правильные первичные формы, то высшие пойдут не так или непредсказуемо.

        – Вы никогда не показывали мне заклинания высокого порядка.

        – Неужели? Исправим, – Найтингейл глубоко вздохнул и, театрально взмахнув рукой, произнёс заклинание длиной по меньшей мере в восемь форм. Я заметил, что ничего не произошло, и Найтингейл одарил меня одной из своих редких улыбок: “Посмотри наверх”.

        Я так и сделал и обнаружил, что над моей головой собирается маленькое облачко размером с чайный поднос. Оно выглядело компактным образованием густого пара, и как только закончило расти, капли дождя начали падать на моё поднятое лицо.
        Я выскочил из-под него, и оно последовал за мной. Оно двигалось не очень быстро, я мог идти впереди него быстрым шагом, но как только останавливался, оно возникало над головой и приносило немного английского лета в моё личное пространство.

        Я спросил Найтингейла, для чего это заклинание. Он сказал, что это любимая шутка одного из его школьных учителей. “В то время мне казалось, что он чересчур её любит, – сказал Найтингейл, наблюдая, как я петляю по атриуму. – Теперь  же я оценил её  привлекательность”.

        Согласно секундомеру, облако гонялось за мной тридцать семь минут и двадцать секунд.
   
        Найтингейл смягчился и научил меня дополнительной форме “ладонь”, которая позволяла нанести равномерно распределенный, не смертельный удар. Попросил Найтингейла проверить его на мне на полигоне – я будто наткнулся на стеклянную дверь.

        Но вернёмся к инциденту.
        С пронзительным вскриком фигура упала на спину в снег. Я настиг его, когда он снова полез в карман пиджака, и сильно ударил по запястью. "Он" вскрикнул от боли, и стало ясно – это женщина. А потом увидел её лицо и узнал. Это была агент Рейнольдс.

        Она смотрела на меня с недоумением. Позади послышалась возня, и Зак завопил: “Они уходят”.

        "Хорошо, – подумал я. – Одной заботой меньше”. Я знал, что найду Кевина Нолана, когда понадобится.

        – Пусть идут, – сказал я. Нельзя было оставлять Рейнольдс лежащей в снегу, с возможным сотрясением мозга и/или сломанным запястьем. Велев Заку держаться ближе, я обернулся и обнаружил, что она сидит и баюкает запястье.

        – Вы ударили меня.

        – Это не я, – присев перед ней на корточки, я пытался увидеть, не расфокусированы ли её глаза. – Вы, должно быть, поскользнулись на льду и упали на спину.

        – Вы ударили меня по рукам.

        – Вы тянулись за оружием.

        – Я не ношу оружия, – в доказательство она расстегнула куртку.

        – Тогда к чему вы тянулись?

        Она отвела взгляд. Я понял, что это автоматическая реакция, как у меня.

        – Подождите, – сказала она и потрогала нос. – Если я упала на спину, почему болит лицо?

        – У вас болит голова? Головокружение?

        – Я в полном порядке, тренер, – сказала она и поднялась на ноги. – Можете вернуть меня в игру. – Она заметила Зака и шагнула к нему. – Ты! – произнесла она командным голосом. – Я хочу поговорить с тобой.

        – Эй, – поспешил вмешаться я. – Ничего подобного. Почему вы следили за мной?

        – С чего вы взяли, что за вами?

        Я нажал на кнопку включения телефона, поблагодарив Бога за то, что он был выключен во время заклинания.

        – Кому вы звоните? – спросила она.

        – Киттреджу, вашему связному.

        – Подождите, – попросила она. – Если я объясню, вы оставите его в покое?

        – Ничего не обещаю. Давайте найдём, где присесть.

        Как принято, мы оказались в кебабной на другой стороне моста, где я мог присматривать за своей машиной. Хотя сначала нам пришлось шарить по снегу в поисках омерзительной спортивной сумки Зака, которую обнаружили по её запаху. Оказавшись внутри, я раскошелился  на шаверму и чипсы для Зака и шиш-кебаб для себя.

        Рейнольдс, казалось, пришла в ужас от одной мысли о жареной баранине и диетической коле. Может, она боялась заразиться этой коварной европейской кишечной палочкой? Я выпил кофе. Обычно кофе в кебабных ужасен, но парень за прилавком, видимо, счёл меня копом, так что я получил что-то чернее и крепче, чем обычно.

        Ночные шашлычные и кебабные заполняют очень специфическую экологическую нишу – это кормушки для людей, вываливающихся из пабов и клубов. Поскольку клиентура, как правило, раздражённые молодые люди, которые совершенно не справились с этой ночью, персонал всегда рад, если полиция болтается поблизости.

        В резком свете флуоресцентных ламп корни волос агента Рейнольдс выглядели каштановыми. Она поймала мой взгляд и нахлобучила на голову чёрную вязаную шапочку.

        – Почему вы красите волосы? – спросил я.

        – Так я менее заметна.

        – Для работы под прикрытием?

        – Просто на каждый день, – сказала она. – Хочу, чтобы свидетели разговаривали с агентом, а не с рыжей.

        – Почему вы следовали за мной?

        – Нет, я следила за мистером Палмером.

        – Что я сделал? – возмутился Зак, но агент Рейнольдс проигнорировала его.
       
        – Он был вашим лучшим подозреваемым, – сказала она. – И вы не только отпустили его, но и позволили вернуться обратно в дом жертвы.

        – Я тоже там жил, – сказал Зак.

        – Это был его зарегистрированный адрес, – уточнил я.

        – Да, его избирательный адрес. Статус, который вы можете получить, заполнив одну форму один раз в год без предоставления каких-либо существенных идентификационных данных. Я изумлена, что ваша безопасность голосования настолько слаба.

        – А я-то как удивлён регистрацией Зака, – всплеснул я руками. – За кого ты голосуешь?

        – За Зелёных.

        – Думаете, это смешно? – спросила она хриплым голосом. Даже если она немного поспала в самолёте, то теперь ей придётся провести без сна двадцать четыре часа. – Это потому, что жертва – американский гражданин? Вы находите убийство американских граждан забавным?

        Меня так и подмывало сказать ей, что мы – англичане, и нам присуще чувство юмора, но я стараюсь не быть жестоким с иностранцами, особенно когда они так взвинчены. Я глотнул кофе, чтобы скрыть колебания.

        – Почему вы думаете, что он замешан?

        – Он уголовник.

        – Мы можем предъявить ему только хранение, – сказал я.

        – По моему опыту, нет. Джеймс Галлахер был его кормильцем. Возможно, Джеймс устал от того, чтобы жили за его счёт.

        – Знаете, я сижу прямо здесь, – возмутился Зак.

        – Пытаюсь забыть об этом, – жёстко пресекла Рейнольдс.

        – У него алиби, – заметил я.

        – Не прямое, – быстро возразила она. – Там может быть выход через не просматриваемую зону.

        Она думает, что мы любители? Стефанопулос потратила большую часть вчерашнего дня, пытаясь опровергнуть алиби Зака, включая возможность обратного выхода. «Вот так агенты ФБР превышают свои полномочия?» – спросил я.

        – ФБР несёт юридическую ответственность за расследование преступлений, совершенных против американских граждан в иностранных государствах, – она говорила, устремив глаза на какое-то абстрактное пятно слева от моей головы.

        – Но ведь это не так, правда? Всегда приятно иметь немного лишних людей, особенно для той атаки, что была у нас в Сохо. Молодой человек получил ломом в лицо,  был американцем,  и никакого ФБР не появилось тогда.

        Она пожала плечами: “Его отец, вероятно, не был сенатором”.

        – Кроме вопросов безопасности, что вас на самом деле беспокоит?

        – Его отец очень авторитетен, – сказала она. – Нет смысла компрометировать его тем, что сделал сын.

        – Что мог сделать его сын?

        – Были инциденты, когда он учился в колледже.

        – Что за инциденты? – спросил Зак, опережая меня.

        Я вздохнул и указал на стол в другом конце комнаты. “Иди и сядь вон там”.

        – Обязательно? – спросил он.

        – Это взрослые дела.

        – Не нуждаюсь в опеке.

        – Куплю тебе торт, – сказал я.

        Он сел, как маленький пёс. “Точно?”

        – Если сядешь не здесь, а там, – дождавшись, когда он пересел, я повернулся к Рейнольдс. – Догадываюсь, почему вы считаете его подозреваемым. Какие инциденты?

        – Наркотики. – Он дважды был арестован за хранение, но обвинения сняли.

         “Держу пари, так и было”, – подумал я и сказал: “Он принимал наркотики в университете. Разве не для этого всё это?"

        – Некоторые люди придерживаются более высоких стандартов, – чопорно сказала она. – Даже в колледже.

        – Вы когда-нибудь были за пределами Америки?

        – Это имеет значение?

        – Просто любопытно, – сказал я. – Вы впервые за границей?

        – Думаете, я "неискушенная"?

        Тогда да, решил я. Первый раз за границей. “Любопытно, почему выбрали именно вас?”

        – Я знаю сенатора и его семью. Начальство сочло полезным оказывать дружескую поддержку сенатору во время расследования – учитывая прошлое сенатора и историю вашей страны.

        – И какой её кусочек?

        – Ирландия. В начале своей карьеры он открыто осуждал оккупацию и нарушения прав человека в Великобритании. Он обеспокоен тем, что расследование будет предвзятым из-за этих позиций.

           Неужели отец настолько эгоистичен, что думает об этом, узнав о смерти сына? Может быть, осторожный политик пытается использовать любую возможность, чтобы поддержать расследование? Будь это политика, я бы спокойно передал это тем, кому платят за такие дела. Но здесь замешана магия, и за меня мою работу никто не сделает, надеюсь – всемерно помогут. И Сиволлу решать, как поступать с информацией по ирландским связям, вдруг контрразведка (СТС) не потрудилась сообщить ему о них. Значит, узнает от меня.   

        – Вряд ли это имеет какое-либо отношение к Ирландии. Я имею в виду убийство.

        – А как же Райан Кэрролл? – спросила она.

        В конце концов, она следила за мной и не стеснялась мне лгать, когда притворялась, что говорит правду. Полезно знать.

        – А что с ним? – Мне было интересно, всегда ли в разговорах Рейнольдс словно играет в пинбол, рикошетя от темы, или причина в смене часовых поясов. Я начинал чувствовать себя измотанным, просто глядя на неё.

        – Он подозреваемый?

        – Нет.

        – Заинтересованное лицо?

        – Не совсем.

        – Почему вы пошли и взяли у него интервью?

        Потому что некоторые из его «фрагментов» состоят из чего-то настолько сильно пропитанного вестигием, что зрители отступили, не зная почему – об этом я умолчал. Зато сказал: “Джеймс Галлахер был его фанатом. Я лишь хотел проверить – контачили ли они”. Чего не было, мысленно добавил я.

        – Только это? Я бы сказала, что вы странно использовали ваше время в начале расследования.

        – Агент Рейнольдс. Я всего лишь констебль в штатском, даже официально не детектив, и настолько младший, насколько возможно быть в отделе убийств, не находясь в школе.

        – Всего лишь скромный констебль?

        – Это про меня, – признался я.

        – Конечно.
   
        Что-то она знала. В этом беда детективов – уж слишком подозрительны. Но она не знала, отчего и почему, и даже не намекнула, что в курсе сверхъестественной части нашей работы.

        – Идите, поспите, – подытожил я. – Но позвоните сначала Киттреджу и избавьте его от страданий.

        – И что, по-вашему, я должна ему сказать?

        – Скажите, что заснули в машине – из-за смены часовых поясов.

        – Вряд ли стоит создавать такой образ.

        – Какая вам разница, что думает Киттредж? Где вы остановились?

        – "Холидей Инн", – автоматически ответила Рейнольдс, запнулась, вытащила из кармана визитку и добавила. – Эрлс-Корт.

        – Вы на транспорте?

        – Взяла напрокат.

        Конечно, как ещё она могла следовать за мной? “Вы сможете вести машину по такому снегу?”

        Она нашла вопрос забавным. “ Разве это снег? Там, откуда я родом, снег – это когда утром не можешь найти машину”.

        Возникло искушение высадить Зака в приюте "Поворотный пункт" или запереть в Белгравии. Но как заставить его держать рот на замке? В конце концов я сдался и повёз с собой в “Безумие”. Несмотря на холод, пришлось оставить окно открытым, чтобы выветрить бродяжий запах сумки Зака. В какой-то момент захотелось остановиться и заставить его открыть её – не валяются ли в ней части тела.

        – Где мы, чёрт подери, находимся? – спросил Зак, когда я въехал в каретный сарай и припарковался рядом с "Ягуаром". – А это чей?

        – Моего начальника. Даже не смотри на него.

        – Это Марк 2.

        – Ты всё ещё смотришь на него, – пожурил я. – Велено же, не надо.

        Бросив последний взгляд на "Ягуар", Зак последовал за мной из каретного сарая через двор к задней двери "Безумия". Я хотел разместить его в сарае, но потом подумал, что случится, если оставлю Зака наедине с портативной электроникой стоимостью в шесть штук – моих личных шесть штук.

        Я открыл заднюю дверь и впустил его внутрь, внимательно наблюдая, как он переступает порог, мне как-то сказали, что защита вокруг “Безумия” "враждебна" некоторым людям, но Зак никак не отреагировал. Задняя прихожая – всего лишь короткий коридор с россыпью медных крючков для развешивания зюйдвесток, непромокаемых плащей, накидок и других архаичных видов верхней одежды.

        – Знаете, это самая странная каталажка из тех, где я… – озираясь, сказал Зак.

        Едва мы вошли в главный атриум, как выскользнула Молли, встречая нас в том, что выглядело бы совсем зловеще, не танцуй Тоби, одновременно тявкая возбуждённо вокруг её юбок. Хватило и этого, Зак взглянул на неё и быстро спрятался за меня. “Кто это?” – прошипел он мне в ухо.

        – Это Молли, – сказал я. – Молли, это Зак, он останется на ночь. Он может воспользоваться соседней комнатой?

        Молли посмотрела на меня долгим взглядом, а затем склонила голову точно так же, как Зигги, прежде чем скользнуть к лестнице. Возможно, чтобы постелить свежее бельё на гостевую кровать, или заточить свои тесаки – с Молли это трудно сказать.

        Тоби перестал тявкать и вместо этого, сопя, отправился сопровождать  Зака по пути через атриум к подиуму. Там мы держим Книгу, вернее, хороший импринт Книги конца восемнадцатого века, открытый на титульном листе.

        Он прочёл название вслух: "Philosophiae Naturalis Principia Artes Magicis” ("Математические начала натуральной философии"). Немецкое название он прочитал в английской манере – с ошибочным мягким звуком "с" в principia и magicis. Плиний Старший разозлился бы. Я знаю, что раздосадовал Найтингейла, когда сделал это.

        – Вы издеваетесь надо мной?! – Зак повернулся, чтобы обвиняюще ткнуть пальцем. – Вы не можете быть частью этого, вы ...  Это “Безумие”, это место – сплошь джентльмены и монстры.

        – Ну что сказать… – небрежно заметил я. – В последнее время стандарты падают.

        – Чёртов Айзекс! Надо было рискнуть с братьями Нолан.

        Интересно, Найтингейл знает, что у нас есть прозвище? А ещё мне было интересно, откуда такой человек, как Закари Палмер, знает про “Безумие”.

        – Так кто же ты тогда? –  я всё же спросил, стоило попробовать.

        – Мой отец эльф, – сказал Зак. – И я не о том, что он хорошо одевался и наслаждался музыкальным театром.