Сумасшедшее утро в Смоллгейте
Когда Мейдлин выходила у гостиницы, маленькой словно гномий дом, уже стояла непроглядная ночь и сил оставалось только на то, чтобы доползти до кровати. Она даже не запомнила, как провалилась в тревожный сон, в котором продолжала трястись на жестком сиденье, хватая выпадавшую из рук сумку.
Утром в дверь комнаты постучали.
Мейдлин вскочила, схватив первое, что попало под руку – влажный дорожный плащ, переброшенный через спинку стула.
– Вы там? – за дверью раздался мужской немолодой голос.
– Что случилось?
– Жду в передней. Живее!
Не очень-то радушно… Сколько же сейчас времени, спросила себя Мейдлин, доставая из кармана плаща часы. Четверть седьмого… Седьмого! Они тут что, с ума посходили все?!
Наскоро одевшись, она вышла в узкий коридор со скрипучим полом, пахнущий пылью и прогорклой стряпней. По стенам и потолку расходилась плесень – старая и сухая, а также новая и цветущая, полная надежд, игнорирующих безрадостный образчик своего будущего.
Мейдлин сглотнула, подавляя подступившую тошноту. Вчера усталость после дороги не дала понять, что место, в которое ее привезли, просто отвратительно. Отвратительно и ужасно.
Дверь ее номера находилась точно на углу, где коридор расходился в стороны. Как она помнила, слева была передняя – местная пародия на гостиничный холл, а справа в тупике общая уборная, в которую ей срочно нужно было попасть.
Брезгливо наступая на половик, помнивший Ромула и Рема, Мейдлин пошла направо, от всего сердца молясь, чтобы там никого не было – не хватало еще стоять в ожидании под дверью уборной…
Ее молитвы сработали: хлипкая окрашенная в зеленый преграда скрывала от глаз желанную пустоту, неожиданно просторную, с обстановкой добротной и элегантной. Наличие горячей воды было бы настоящим преступлением перед логикой, и хозяин гостиницы на него пошел – кран выдал жалкую, но примерно жгучую струйку, когда та понадобилась. Причем чистую, без запаха ржавчины или тины.
В ту секунду, когда Мейдлин перешла от нижнего ряда зубов к верхнему, которые всегда чистила во вторую очередь, снова раздался стук.
– Мисс…
Смущенная и рассерженная Мейдлин, не могущая к тому же ответить, с удовлетворением почувствовала нотку смущения в голосе.
Однако впечатление оказалось ложным, потому что голос продолжил:
– Давайте быстрее там!
Когда она вышла, то нос к носу столкнулась с невысоким бочкообразным мужчиной в маленькой шляпе и заляпанной одежде, состоящей сплошь из ремней и лоскутов кожи.
– Сколько можно ждать? – спросил бывший под шляпой рот, обрамленный толстой как спицы порослью.
– Как вы смеете?! – возмутилась Мейдлин.
– Хозяин помирает. Вы ж тут вроде как новый док? Лошадью его придавило. Я что ей, шутку шучу… – пожаловался визитер, разворачиваясь, уверенный, что за ним последуют.
– Помирает или нет – это мы еще посмотрим. И незачем мне грубить. Извинитесь, или я с места не сдвинусь!
Визитер резко обернулся. Судя по всему, концепция показалась ему новой.
– Чо?
– Чо слышал! И шляпу свою сними, обращаясь к даме.
Какое-то время ничего не происходило. Высокие стороны стояли в воинственных позах друг напротив друга, выразительно раздувая ноздри.
– Да чтоб я… – начал визитер.
– Пошел прочь!
Секунда тишины.
– Кхм… Ну так я того… Извиняюсь? Чо? Хозяин, говорю, помирает.
Широкая лапа с черными ногтями сгребла с головы шляпу.
– Экипаж под окном стоит. Пожалуйте, мэм-док. Я ж не для себя. Джек Грум я, управляющий мистера Ризли.
Экипаж, действительно оказавшийся таковым, привез Мейдлин к большому ветхому дому, хранившему печать былой торжественности. Колонны портика облупились, выставив наружу секрет – деревянную дранку под слоем гипса. Балясины покосились и напоминали поредевшие зубы. Впрочем, ступени и крыльцо были крепкими, крытыми благородным мрамором, хотя и грязны.
Джек Грум спрыгнул с козел и забежал вперед, открывая перед Мейдлин высокие стеклянные двери. За ними в полумраке вздымалась лестница с бордовой дорожкой. Часть ее обвалилась, причем, судя по всему, недавно – на полу лежали неприбранные обломки, пара досок были пробиты.
Мейдлин, имевшая только бинт из собственной дорожной аптечки, шла за управляющим, настороженно разглядывая обстановку и одновременно силясь представить, что бывает с человеком, которого придавило лошадью. Кажется, что угодно, кроме волдырей от ожогов.
– Причуда это, конечно, ну да не мне судить, – управляющий воровски оглянулся. – Я в смысле, лошадь-то на лестницу гнать. Дело ли?
– На лестницу? – не поняла Мейдлин.
– Ну так в том и дело, мэм-док. Господин мой, мистер Ризли, он как бы, ну, говорят… Разное в городе-то болтают, да кое-что, кажись, правда. Не в своем горшке кашу варит.
– Кашу?
– Как хочешь, а все ж человек военный, кавалерист… Надо понимать. Лошадь-то, Марта, не виновата, она же не приспособлена по лестницам-то. Вот и оступилась. Ну а там, конечно… Пол вон проломила, и сама чуть не покалечилась. А кавалерист этот, чтоб его, прости господи, мистер Ризли, под нее ушел. Да еще копытом… Ну, увидите.
В голове у Мейдлин сложилась неожиданная картина: поехавший умом мистер Ризли катался по дому на кобыле, которая, оступившись, свалилась с лестницы, подмяв его под собой. Идиот.
За дверью, очевидно, был кабинет. На кожаном диване под простыней лежал мужчина за пятьдесят с белыми как вата, такими же спутанными и мягкими волосами.
– Вот, мэм-док. Если что, ну вы понимаете?..
Если что, ты мне ничего такого не говорил, перевела Мейдлин.
У изголовья, прямая словно колонна, стояла молодая женщина в синем платье. Холодное красивое лицо ее выражало беспокойство и скуку одновременно. И еще, кажется, оттенок презрения.
С этим выражением она посмотрела на Мейдлин, затем на управляющего, скользнула по окну и каминной полке. Кажется, все увиденное было для нее чредой неодушевленных предметов.
– Вот. Он весь ваш, – отчеканила дама, кивая на мужчину под простыней, и спокойно вышла.
Обескураженная Мейдлин с содроганием подняла простынь, ожидая увидеть что-то ужасное. Под ней оказалась голая грудь с пушком и подпертая под локоть подушкой сломанная в запястье рука, уже начавшая отекать.
– Мистер Ризли?
Мужчина открыл глаза. Затем, неожиданно для Мейдлин, встал, придерживая сломанную руку здоровой.
– Вот. Я весь ваш, – вторя удалившейся даме, сообщил он. – Грум, принеси гипс из мастерской и воды. Надеюсь, бинт у вас есть?
Мейдлин кивнула, чувствуя себя стоящей перед учителем на экзамене, если оставить без внимания тот факт, что учитель был одет лишь в кальсоны. Судя по такому же холодному голубому взгляду и высоким скулам, мистер Ризли приходился родственником красивой даме, разве что супруги не делались похожи за годы совместной жизни.
– Мне нужно от вас две вещи: наложить повязку – это потом, и открыть мне бутылку скотча – сейчас. Она стоит там, – мужчина кивнул на массивный бар.
Мейдлин открыла рот, чтобы возразить.
– Возражения не принимаются. Считайте, что даете мне обезболивающее. Вы же милосердны? Моя дочь – сущая мегера. Несчастен будет тот, кому она достанется в жены. Еще хуже, впрочем, в любовницы – высосет досуха как ядовитая паучиха.
– Сэр, я милосердна, но не настолько. Ваш бар – это ваше дело. Мое – сломанная рука. Вы, как я поняла, упали с лошади?
– Грум вам наболтал?
– Он был скуп и сдержан в формулировках.
– Представляю себе его сотню «так».
– И две сотни «ну». Однако, он был убедителен. Я только ночью приехала, еще нет семи и я уже здесь у вас. Меня зовут мисс Пасифик.
– А меня Сумасшедший Ризли. Очень приятно.
***
Только после обеда Мейдлин наконец достигла конечной цели своего путешествия – городской больницы Смоллгейта, произведшей на нее… неизгладимое впечатление.
Свидетельство о публикации №219060901275