Как я в детстве батрачил на кулаков

В августе 1971 г. (мне было уже 16 лет) отец пришёл с работы взволнованный:
— Совхоз сено рабочим выписывает, по 11 рублей за тонну! Я выписал две тонны, завтра поедем.

С утра отец ушёл на конный двор за лошадью, а мы с мамой на мотоцикле поехали на поле; взяли с собой воды, еды, топор, вилы да грабли. А на поле до самого горизонта — валки свежескошенного недозрелого зелёного овса с колосьями вперемешку с викой. Отличное сено!

Начали мы сено сгребать, вскоре подъехал и отец, срубил в лесу небольшое деревце, соорудил волокушу и начал сгребать копёшки сена в большую копну; лошадь вёл в поводу. Тут подъехал бригадир Макаров, строго-настрого велел нам собрать два валка, а больше — ни-ни! Уехал, рассерженный и недовольный. Почему — рассерженный и недовольный? Да просто не "угостили" — отец не догадался.

К вечеру, ещё не закончили сгребать, подъехал мой дядя на тракторе с тележкой, начали загружать сено. Через час опять подъехал Макаров, ещё более сердитый:

— Вы куда грузите? Я вам сказал — грузить два валка! А вы уже до третьего добрались!
— Да нет, ты сказал два валка, два валка и согребли...
— Не нужно мне сказки рассказывать! Разгружайте тележку!

Высказал и уехал. Разгружать мы, конечно, не стали, а просто покинули поле, оставив часть собранного сена на поле. Чуть больше двух тонн сена всего и погрузили. А наши соседи Макарова угостили водкой, так им он разрешил сгребать аж четыре валка, на двух тракторных тележках увозили.

Много позже я общался с Макаровым в более дружественной обстановке и спросил его, почему же он поступил с нами так негуманно. Тот ответил: "Работа такая. Жмут и сверху, и снизу, вот попробуй и угоди всем! Вот нервы и не выдерживают".
Какие у пьяного человека могут быть нервы!? Просто дурь в голову ударила.

Дома сено разгрузили, уложили в большую копну. Подошла соседка тётя Маруся (лет 55 ей было), похвалила сено — "хорошее", похвалила и нас — "ой, какие молодцы!" и попросила моих родителей дать ей на завтра меня в помощь — она тоже выписала тонну сена. Родители не возражали, а мне поработать на поле — только в удовольствие.

И вот, поехали мы с утра на поле, также на мотоцикле; взяли еды, воды и инструмент. На поле тётя Маруся первым делом нашла бригадира и угостила его вином. Тот хлебнул из бутылки пару глотков (не более 50 граммов), вино вернул тёте Марусе и разрешил согребать четыре валка.
Вот что значит — обхождение! Ты к человеку с уважением — и он к тебе по хорошему! И вино он выпил больше из уважения, чтобы не обидеть человека.

Сгребли мы эти четыре валка в копны — и подъехал копнитель (по указанию Макарова), который копны свёз в одну кучу. Мы с тётей Марусей подчистили поле, и тут приехал на грузовом "ЗИЛе" её зять Василий.

Сено к дому тёти Маруси мы перевезли в два рейса, разгрузили его и сложили в довольно большой стог. Я посчитал свою работу законченной, тётя Маруся дала мне пятирублёвую бумажку, и я, довольный, отправился домой. Деньги, конечно, отдал маме.

Пять рублей! Тогда это были большие деньги! Неквалифицированные рабочие, коих в совхозе было большинство, зарабатывали в месяц по 60 рублей — меньше, чем по три рубля в смену. А я за один день заработал столько, сколько рабочие за два.

Много позже я подумал: будь это 20-30-е годы 20-го века, как пить дать, попала бы тётя Маруся под раскулачивание за использование наёмного труда! И не спасло бы её то обстоятельство, что была она женщиной-одиночкой (её муж умер, а взрослый сын болтался неизвестно где, в каких краях и весях нашей необъятной Родины).

Летний день, как известно, год кормит. Вот и торопились крестьяне как можно быстрее, пока стоит погода, накосить на зиму сено и свезти домой собранный урожай пшеницы или ржи, для чего и нанимали на время помощников. Платили им в то время очень хорошо — ведь за работников горой стоял комбед — комитет бедноты, — который зорко следил, чтобы батрак не был обижен.

А как власти давили на тех, кто не желал вступать в колхоз! Вначале — налог, затем — повышенный налог, потом — встречный налог! Мама жила в Башкирии, рассказывала: вначале отвозили на рынок башкирам овец, деньги шли на уплату налога. Потом со слезами на глазах отводили корову, деньги отдавали за уплату повышенного налога. После этого продавали лошадь, выплачивали встречный налог — и вынужденно, с отчаянием, вступали в колхоз.

Как-то видел фильм (скорее всего, 30-х годов). "Кулака" вместе с семьёй "бедняки" (на самом деле — лодыри из лодырей) отправляли туда, куда Макар телят не гонял, их имущество "актив" делил между собой, оставшийся скот забивали — и начиналась бесплатная обжираловка! Снимали этот фильм, звучащий приговором советской власти, и ведь не стеснялись!

Лепить пельмени они не умели, поскольку им этого никогда не приходилось делать, просто в куски теста заворачивали куски мяса, варили — и объедались! То, как они жадно лакали самогон, не показывали — это-де только кулаки пьют, а "сознательные труженики" — ни-ни!

Хотя на самом деле всё было наоборот — трудящимся людям ("кулакам") пить было некогда — они работали, зато лодыри пьянствовали при каждой возможности: отработали день у "кулака" — деньги пропили, ещё один день отработали — снова пропили.

Так вот, про фильм. Наедятся теста с мясом — и давай вповалку кататься по полу с распухшими от обжорства пузами! Вот на кого делал ставку Ленин — на неработь и пьяниц!

Расплата пришла очень скоро — как следствие наспех, необдуманно проведённой коллективизации, в стране в 1931-1933 г. наступил страшный голод, унёсший жизни свыше двух миллионов человек; умерло очень много крестьян. Деревенский "актив" не голодал — "сознательным" крестьянам нельзя голодать, их нужно хорошо кормить!
Да, многое было в жизни народа, но плохого — больше...


*                *                *


В этой связи вспомнилось. Ровно 10 лет спустя, в 1981 году, я уже жил в городе. Сразу после первомайских праздников нас, человек 20 рабочих завода, на автобусе отвезли в подшефный совхоз на оказание "шефской помощи" селу в проведении посевной. Расстояние в 140 км мы преодолели только за день — вот какие тогда были дороги! Вернее, дороги, вообще, не было, ехали по грунтовке.

Вечером мы расселялись по домам крестьян, а наутро явились в контору.
Один из руководителей совхоза стал распределять новоприбывших рабочих по участкам. Кто-то, из имеющих удостоверение механизаторов, был направлен на посевную технику, остальных послали на зерноток.

Начальник спросил: кто умеет управляться с лошадьми? Нужно заменить скотников, которые с 1 Мая по известной причине не выходят на работу, а коровы до сих пор не кормлены; вода, слава Богу, есть, подаётся насосом в автопоилки.

Я вызвался и был направлен на ферму. Бригадир показал мне на омёт пшеничной соломы, которую нужно было развозить по кормушкам, и я приступил к работе.

Вообще-то, пшеничная солома — никудышный корм для крупного рогатого скота, она идёт только на подстилку, но за неимением настоящего корма, сгодится и солома.
Работал и день, и два, и три; доярки ставили мне каждый день по литровке свежего молока (а больше мне и не надо было).

После праздника 9 мая один за другим стали выходить на работу скотники, все молодые ребята, и не скажешь, что сильно пьющие. Но это пока — не скажешь: очень скоро, не более, чем через 10 лет, все они приобретут вид профессиональных пьяниц; в городе, с их пристрастием к горячительным напиткам, они продержались бы на работе ровно один месяц, — до первой получки — если не меньше.

Ясно, что их родители явно были не "кулаками", — "кулаков" сослали куда подальше — а, скорее, "активом"; работать же "активисты" совершенно не хотели.

По рассказам, очень трудолюбивы были ссыльные прибалты; даже и в изгнании от родины они выделялись добротностью ими же отстроенных домов, украшенных затейливыми деревянными узорами, как-то незаметно быстро обзаводились домашним скотом и птицей, не испытывали нужды в овощах, мясе, молоке и масле и, таким образом, служили образцом (и живым укором) для сотоварищей по ссылке.