Послушай, не идёт ли дождь?..

Ах, листопад, утешь меня, утешь меня,
Утешь меня, утешь меня,
Утешь меня своим прикосновеньем.
Послушай, не идет ли дождь?..

Тимур Зульфикаров



Мы познакомились Виктором Сергеевичем Остриковым около пятнадцати лет назад. Конечно же, заочно я слышал об этом человеке, знал, что он – автор монументальных скульптур, самая известная из которых – «Тамбовский мужик». Мне казалось, что человек на пике такой творческой славы, скорее всего, будет чувствовать себя «мэтром», ведь зачастую так принято, и неизбежно с известным и заслуженным человеком нужно «сохранять дистанцию». Но когда Виктор Остриков стал рассказывать, как создавал свою знаменитую скульптуру – «Тамбовского мужика», сколько у него планов, я настолько увлёкся и загорелся светом этого человека…
И понял – мы станем друзьями!
Виктор Остриков – человек по-настоящему заводной, горячий. В то время он, как мне кажется, искал своих. Внутри него забил новый ключ, неожиданный, скорее всего, и для него самого, – писательский. И Виктор Сергеевич, скульптор и художник, шагнул в новую для него литературную реку. Сделал это смело, без боязни холода, а потом ударился всей душой в эту свежую и незнакомую для него воду, ушёл с головой. И с тех пор плывёт, крепко, размашисто.
Лет пять назад вместе с Виктором Сергеевичем мы побывали в Москве в качестве представителей Тамбовской области на вручении Патриаршей премии по литературе. Нам предстояло одним днём поехать в столицу и отправиться домой тем же вечером назад. Мне давно хотелось, но не удавалось побывать на могиле дорогого моему сердцу писателя и человека – Юрия Казакова. До вручения премии было несколько часов, и Виктор Сергеевич поддержал мою идею – посетить Ваганьковское кладбище. Он не бывал там очень давно.
Вокзал, спуск, подъём, станции, мельтешение, при этом в метро кто сидит, тот спит. У выхода метро «1905 года» толпились люди. Длинное, как червь, московское движение метрополитена на какое-то время остановил ливень. Просочившись из толпы, мы вышли и двинулись под дождём. Он усиливался, тёплый, весенний. Мне вспомнились строки Владимира Солоухина, которые так и хотелось сказать москвичам. Читаю их Острикову:

Не прячетесь от дождя! Вам что, рубашка
Дороже, что ли, свежести земной?
В рубашке вас схоронят. Належитесь!..

Зонт был у нас только один, и, конечно же, его захватил в поездку с собой не я. Поэтому мы шагали вдвоём, и я шёл то по левую, то по правую сторону, так что пиджак мок равномерно, а я продолжал декламировать.
И вот Ваганьковское. Когда прошли через большие ворота, миновали цветочные киоски, меня осенило – а ведь для Виктора Сергеевича здесь так много того, что стоит увидеть! Как профессионалу! Ведь на Полынковском кладбище установлено много его оригинальных работ нашего скульптора, о чём стоит написать отдельно. А здесь – огромный некрополь, можно сказать, собрание работ лучших мастеров.
– Да, и дня не хватит, чтобы всё осмотреть! – произнёс восторженно Виктор Сергеевич.
Впрочем, помимо очарования было и разочарование. Немало на Ваганьковском могил криминальным авторитетам, бизнесменам, их близким, где (очевидно по замыслу заказчиков) баснословно дорогие надгробия сделаны в заоблачно пошлейшей форме. Особенно поразил памятник под стеклом, где полная женщина лежит, как римский патриций, на саркофаге...
– Не хотел бы я ночью оказаться рядом с ней – сказал я. – Жуть…

***

Я заранее предупредил Виктора Сергеевича, что поиск могилы Казакова будет, говоря молодёжным языком, сложным «квестом». Читал, как в начале «нулевых» могилу искали поклонники, потратив на это несколько часов. С трудом нашли, описав мытарства в «Комсомольской правде». Очерк я помнил хорошо, потому наивно полагал, что «по их следам» мне будет легко сориентироваться.
Не так-то было! Единственный ориентир – сектор сорок, рядом могила актёра Андрея Миронова. Крест на могиле писателя «домиком». Создатель этого креста Фёдор Дмитриевич Поленов – музейный работник, исследователь жизни и творчества своего знаменитого предка, художника Василия Дмитриевича Поленова. Того самого великого Поленова, что писал картины в нашем уваровском имении Старая Ольшанка. Интересно получается: Юрий Казаков на первый взгляд никак вроде бы не связан с Тамбовским краем, а всё же так не бывает. Всегда нет-нет, а ниточка найдётся! Фёдор Поленов был близким другом писателя и сбил этот высокий крест из лиственницы в память о нём.
Но крестов, сделанных «домиком», в этом районе кладбища оказалось много. И ещё одна трудность – плотность захоронения. Вообще нет дорожек, а усиливающийся дождь размочил землю, копился в лужах, и обувь мокла.
Мимо прошла женщина.
Мы искали…
Через полчаса она прошла вновь и с сочувствием спросила:
– Не нашли?
Должно быть, она считала, что мы искали родственника.
Да, в общем-то, так и было. Для тех, кто читал и проникся «нежно дымчатыми» рассказами Казакова, он навсегда останется родным.
Когда я терял надежду, Виктор Сергеевич говорил:
– Юрий Павлович, ну где вы? – будто писатель мог нас услышать.
В моей руке грустно опустили головки четыре гвоздики. Нежные, розового цвета. Не очень люблю красные, в них будто запеклась какая-то трагедия. А эти иные, красивые, но тоже грустные. Через час поисков, оглядев несколько десятков крестов-домиков и не найдя имени Казакова, я совсем отчаялся: времени уже не оставалось, нужно было спешить.
– А ты вообще видел могилу? – спросил Виктор Сергеевич.
– Да, в интернете.
И я быстро нашёл в телефоне изображение. Виктор Сергеевич улыбнулся:
– Теперь всё ясно, – и он провёл пальцем по экрану, будто прочертил точный угол наклона досок, а потом поднял глаза, осмотрелся в лёгком тумане дождя, и указал чуть левее:
– А не он ли? Иди первым, если всё верно, позови меня!
Я переступал через высокие насыпи. И вспомнил, что вдова Юрия Казакова не хотела, чтобы был указатель. Чтобы туристы-зеваки не затоптали могилы на пути. А кому надо, тот найдёт.
Тот найдёт!

Казаков Юрий Павлович
1927 – 1982

Я стоял здесь, как когда-то стоял русский писатель, воронежский прозаик Вячеслав Иванович Дёгтев. Они с Казаковым так и не познакомились. В рассказе «Недогоревшая свеча» Дёгтев описал, как мог это сделать, мог запрыгнуть в электричку на Ярославском шоссе, приехать в гости к Казакову в Абрамцево, пожать ему руку. И как жалел, что смалодушничал, о чём так горячо и горько исповедался в рассказе. Дёгтев был здесь, был после смерти, Казакова, и зажёг свечу.
Дождь затих, но не перестал, тихо шумит. Я тоже зажигаю свечу. Виктор Сергеевич понял, что я нашёл Юрия Павловича, поэтому подходит, он рядом.
Свеча горит ровно, не чадит, редкие капли её будто и не касаются. Тишина. И будто слышится едва голос Юрия Казакова – спокойный, добрый, заикающейся, ветер несёт его и тот звенит обрывками, будто капли стучат по крыше:
«Жёлтый огонёк… Свечечка… Послушай, не идёт ли дождь? Вот же… дыхание проснувшейся земли… Слышите ли вы это… чувство?.. Дайте ответ!»
Мы уходили молча. Для себя мы запомнили точный ориентир, как можно прийти сюда снова.
Мы прошли мимо могил известных и неизвестных людей, опять мимо пышных надгробий. Есть ли в мире справедливость, если кого-то огородили стеклом, чтобы никто со злости на роскошь не совершил чего противоправного… А писатель, добрые рассказы которого десятилетиями были в школьной программе, писатель, которые любил леса и речные дали, северные широты и странствия, покоится в такой тесноте...
А может, это и хорошо. Родник в зарослях порой тоже приходится искать, звать его, изнывая от жажды.
...Мы покинули кладбищенскую ограду, дождь стих. Шли к метро, у нас почти не осталось времени.
– Ничего, успеем, – сказал я.
Остриков посмотрел на просветлевшее небо, затем на меня:
– А ведь Казаков был хороший охотник, рыбак! Как бы найти его собрание сочинений? Давай в интернете закажем?
– Точно, одно собрание на двоих, Виктор Сергеевич! – ответил я.
Он свернул зонт, и улыбнулся.